Фаворит-10. Русская партия

Глава 10

Абсолютная монархия — есть самая совершенная форма правления, если бы не случайности рождения.

О. В. Ключевский

Петербург.

20 июля 1736 года.

Ах, какой апломб! Даже сейчас, как прошло уже три недели, помню тот крик дамочки. И не такой уж у нее и елейный голосок. Орать умеет как надо. Ну и зря. Ушла бы спокойно и ситуация осталась бы достоянием немногих. А так… Вена знает, как выкрутился русский канцлер. И что русский солдат пользовал благородную, элитную… Не очень хорошо многие отнеслись к тому, что я сам не этого-того с дамочкой. Но пусть австрияки судачат об этом, раз об внешнеполитических успехах рассказать нечего.

Но, что главное — император Карл «купил» продолжение существования русско-австрийского союза. Не два с половиной миллиона отправлял в Россию, но миллион. Но, как говорят: с дохлой овцы, хоть шерсти клок. А то, что нам давали карт-бланш на действия на Балканах — тоже важное достижение.

У меня было время, чтобы успеть прибыть в расположение своих войск, провести необходимые организационные работы, а потом спешно направиться в Петербург.

Но я посчитал, что всё же придётся оставлять вместо себя кого-то, чтобы занимался организационными вопросами и принимал новые подразделения, целые два корпуса в подчинение, а самому срочно направляться в Петербург.

Вот подталкивало меня что-то, чтобы я обязательно поехал в столицу российской державы. И нет, не только моё острое желание увидеть родных на это влияло. Что-то должно было случиться обязательно, чего ждёт вся Империя, но…

По всем подсчётам Анна Леопольдовна должна была родить ещё раньше, почти что через месяц после рождения моей дочери. И я был готов сорваться, хоть бы из Измаила. Но медик Шульц прислал мне письмо, где утверждал: зачала ребенка Анна Леопольдовна позже, чем это ранее предполагалось. И… Да, нет же. Даже думать об этом не хочу.

Проблема в том, что в этом времени нет УЗИ, сама Анна Леопольдовна не могла точно ответить, когда же у неё там что изменилось… Были даже подозрения, что она скрыла месячные, чтобы только не началось обратно, как собак… случка.

А лёгкие недомогания, которые могли быть приняты за беременность, лишь только лёгкими недомоганиями и были. Особенно когда Анна Леопольдовна так сильно хотела забеременеть, чтобы, наконец, муки её сношений с мужем прекратились. Тут и рвоту мысленно вызвать можно и головную боль придумать, или убедить себя, что так и есть.

С большими сомнениями я спешил в Петербург. Нет, конечно, все свои военные дела я завершил. Новых не начал. Идея взять Стамбул встречалась с суровой реальностью, что нахрапом это не выйдет. Флот… вот это ахиллесова русская пята на этой войне.

Однако, если уже судить по тому, что я сделал, то все необходимые условия, чтобы Россия гордилась своим канцлером, соблюдены. И толчок к русским победам был дан сильный.

Сражение за Измаил, может быть подано таким образом, что это чуть ли не самое героическое, что случалось с Россией за все годы существования государства. Ну, может, только незначительно взятие турецкой крепости будет уступать Полтавскому сражению, Куликовской битве.

Так что мой героизм, даже если я не буду продолжать участвовать в войне, будет на слуху у каждого. Канцлеру же надлежит быть в столице своего государства. По крайней мере, я задал серьёзный вектор русских побед, оставляю в армии немалое число молодых и энергичных офицеров, новые технологии, которые фельдмаршал Миних успел оценить и использовать таким образом, что, может быть, и я не решился бы.

А ещё у нас незаконченные дела со Швецией. И пусть абсолютное большинство военных сейчас занято южными делами, мне предстоит подготовить не особо большую, может быть, всего лишь в две дивизии, но эффективную армию, которая должна, как тот опытный хирург, сделать точечный разрез болезненному телу, которое представляет из себя Шведское королевство.

Так что я из Вены направился в Варшаву. С польским королём Августом III поучаствовал в смотре войск, которые направлялись как бы в моё подчинение, но уже было решено, и я послал письмо фельдмаршалу Ласси, чтобы именно он принимал под свою руку все эти войска.

Так что, как говорится, с чистой совестью я приехал в Петербург.

— Что случилось? Где Юлиана Магнусовна? — спрашивал я своего дворецкого, когда зашёл в дом в Петербурге.

Ситуация будто бы повторялась. Вот так я в крайний раз приезжал домой и не застал тут жену.

— Так, её сиятельство, графиня, изволили во дворец в срочном порядке отбыть, — ответил распорядитель дома.

— Ваше сиятельство, — из соседней комнаты вышла женщина, которую мы наняли как главную няньку для нашей дочери.

На руках она держала чудо-чудное и диво-дивное.

— Боже! Какая же она стала большая! — подрагивающими руками я взял дочь. — И двух месяцев не прошло, а уже такая большая.

Действительно, тот комочек, который представляла из себя дочь в первый день своей жизни, тогда помещался практически в ладонь. А сейчас девчушка была уже больше, чем моя рука до локтя.

— А она не слишком быстро растёт? Девочке быть большой не нужно! — спросил я, а потом и сам вспомнил, как же мои дети вырастали и как они выглядели.

Любящий отец — это что-то нерациональное. Хоть бы и выучи наизусть все этапы развития ребёнка или вспомни, как росли твои старшие дети, всё равно нужно будет послушать какую-нибудь мудрую мамочку, сотню раз услышать от людей, что всё в порядке и так должно быть, — для успокоения.

— А матушка наша, барыня, изволили отбыть во дворец. Сказала, что Её Высочество там, Анна Леопольдовна, изволили рожать, — сказала нянька.

Нехотя и немного сомневаясь, но я всё-таки отдал ребёнка обратно няньке. Ещё будет время понянчить. А вот то, что происходит переломный момент в истории Российской империи, — это данность, и мне нужно быть во дворце.

— А ты умеешь шутить! — сказал я, глядя в потолок, но обращался я на небо. — Понятно, чего меня так несло в Петербург.

Я пулей выбежал из дома, поняв, что сперва нужно было приказать подготовить карету. Однако надеюсь, что петербуржское общество не сильно смутится, если я прискочу во дворец на коне. Тем более этот конь будет одним из лучших в Российской империи. Под Хаджибеем мне удалось заполучить такого красавца, что у Бирона точно случится либо сердечный приступ, либо он утонет в том количестве слюновыделения, что непременно случится, стоит только моему коню показаться на глазах у первого из лошадников Российской империи.

Так что я лихо, уже научился, вскочил в седло, пришпорил коня.

— За мной, во дворец! — выкрикнул я своим телохранителям.

Наверняка они растерялись, но уже через три минуты я услышал за спиной топот не менее двух десятков коней.

— Дорогу канцлеру Российской империи! — вперёд вырвался Иван Кашин.

Петербургские улицы были загружены людьми. Если до этого из-за своей скромности я не хотел использовать собственное имя для расчистки дороги, то пришлось это сделать, как только я встал в хвосте образовавшейся пробки.

Так что я был готов даже и плётками разгонять тех людей, которые стекались ко дворцу. Для них это — просто полюбопытствовать, для меня же происходящие события — то, что решает судьбу Российской империи ещё больше, чем военные действия в Бессарабии и Молдавии.

Подскакал к крыльцу, на ходу спрыгнул с коня. Тут же побежал во дворец.

— Туда нельзя! Медикус строго-настрого запретил, — сказал дежуривший на входе в левое крыло Летнего дворца поручик-преображенец.

Кто-то из свеженьких. Преображенцы сейчас покрывают себя славой на турецком театре военных действий. Большая часть гвардейцев — там. Этого не видел.

— Не узнаёте ли вы меня? Или не научились распознавать знаки отличия? Кто может отдать вам приказ, господин поручик? Кто выше меня по чину? — наседал я на офицера.

Я сам прекрасно понимаю, что если медик сказал, что нельзя входить, то это, конечно, нельзя. Вот только не для меня. И мало ли кто рождается. Об этом обязательно будут судачить, особенно враги России. Полностью исключить то, что я — отец стремящегося появиться на свет ребёнка, нельзя. У Анны Леопольдовны были лишь только вторичные признаки беременности.

Мало того, в будущем точно доказано, что сила убеждения может сыграть большую роль даже в физическом самочувствии человека. И если настолько сильно, прямо до скрежета зубов, чуть ли не до лишения ума, Анна Леопольдовна хотела забеременеть, то почему бы ей не убедить себя. С ней нужно будет очень плотно и откровенно поговорить. У нас был лишь раз и… Пока не до арифметики.

Но что-то я пошёл совершенно не в ту плоскость. Не хватало мне ещё думать о том, что я могу быть отцом русского императора. Императора же?

Пока скакал во дворец, я успел поблагодарить Бога и за то, что направляет меня, и за то, что без его участия вот так уже второй раз прибываю, когда происходят роды… Не будь я человеком, убеждённым, что всё объясняется законами природы, а не Божьими, так поверил бы и в божественное провидение. А так… Но ведь никто не запрещает мне обратиться к Богу и поблагодарить Его, даже если и некому слушать слова благодарности.

— Господин поручик, вы бы ушли. Коли его высокопревосходительство пройти хочет, то он пройдёт, — решительно за моей спиной сказал Кашин.

— Если меня уволят из Преображенского полка, то буду надеяться на вашу протекцию, ваше высокопревосходительство, — сказал офицер, отстраняясь и приказывая солдатам отойти в сторону от двери.

Я ничего не ответил. Правда, наглость мне даже понравилась. Не люблю возле себя держать забитых и скованных людей. От них можно ожидать какой-то подлости. Яркий пример тому — Данилов.

— Туда нельзя! — навстречу мне кинулся Антон Ульрих.

— Принц, мне можно. И вам можно, как отцу. У меня есть некоторые знания медицины, я просто хочу убедиться, что всё то, что там делается, всё это правильно.

— И вы собираетесь убеждаться в этом, в своём грязном мундире? — в разговор вклинился лейб-медик Фишер. — Господин Шульц говорил, что именно от вас пошли строгие правила в медицине о том, что нужно мыться, иметь халат, и руки должны быть всегда идеально чистыми.

Уел…

— Вот вы мне и предоставьте, господин лейб-медик, халат. А я пока руки помою, — сказал я.

Я не знаю, каким образом, но в императорских дворцах добивались максимальной шумоизоляции. Наверное, за этим очень плотно следили, чтобы можно было в соседней комнате грешить, а в другой комнате об этом никто не узнал. Ведь я, находясь у первого поста, ведущего в крыло дворца, не слышал никаких криков. Но стоило открыться двери, пройти мне вперёд, открыть ещё одни двери, как я убедился — Анюта рожает.

Такой площадной брани на немецком языке я не слышал ни в этой жизни, ни в прошлой. Хоть бери и записывай, собирай, как фольклор. Тут и черти помянулись, и какие-то оборотни, и мужики распутные, которым нужно всё отрезать, потому что они заставляют женщин мучиться…

И вот когда зашла речь о том, что отрезать нужно, Антон Ульрих, как я заметил, и вовсе поник. Ведь если кому и резать, то, прежде всего, ему. Или я отец? Да, нет.

И вот я уже в халате с чистыми руками, в маске и в белом колпаке собираюсь войти в комнату…

— Уа! Уа! — раздаётся детский плач.

И я, так и не поняв, мальчик это или девочка, потребовал от всех:

— На колени, к вам взывает император Российской империи! — сказал я и первым встал на одно колено.

Только-только входящая в помещение Елизавета Петровна опешила. Ведь на колени нужно было бы встать и ей.

— На колено перед престолоблюстительницей российской! — тут же исправил я неловкость положения.

— Муж! Богатырь! Витязь! — прокричали за дверью раньше, чем она распахнулась.

В крови стоял медик, лейб-хирург Шульц. Он был счастливым. Наверняка роды проходили сложно, и пришлось резать.

— Анна Леопольдовна чувствует себя удовлетворительно. Мальчик здоровый, патологий не замечено, — радовал всех медик. — Желтенький, но не сильно. Под солнышком подержим, все будет хорошо.

В России появился император. Такой ещё маленький и крикливый. И теперь задача, которая стоит передо мной, — сделать всё, чтобы его жизнь не прервалась, как большинство жизней рождающихся детей в этом времени. Он должен не просто выжить — он должен получить отличное образование, стать хорошим человеком… И мне в этом придётся ему помогать.

А следом за Шульцем вышла моя жена. Она подошла неимоверно усталой, облокотилась головой на мою грудь.

— Я так счастлива, что ты приехал. Пошли домой, я очень устала от этой стервы, — прошептала мне на ухо Юля.

От какой именно стервы она устала, догадался я сразу. И всё-таки у Анны Леопольдовны характер ещё тот. Явно жене моей досталось. Посмотрел на ее руки, поцарапанные. Юля держала на руки Анну и та впивалась ногтями в кожу моей любимой.

— Пошли домой, я ребёнка хочу от тебя! — сказала Юля.

А я, не замечая всех присутствующих, отстранился от неё и посмотрел прямо в глаза. Заявлять о том, что хочет ребёнка, после того как видела, как тяжело и болезненно рожала её подруга? А у меня жена психически здоровая? Хотя я сам хочу ребёнка. Но, может, только немного попозже. А вот процесс, который чаще всего ведёт к рождению детей, — непременно сегодня.

— На колени, Император идёт! — Елизавета Петровна, подхватив на руки ребёнка, большими шагами, как она умеет это делать, ступала по всем комнатам Летнего дворца, кричала, люди становились на колени.

Рухнул на одно колено и я. Мой монарх с криком, заполняющим все помещения Летнего дворца, был пронесен мимо.

— Петр Антонович! Склонитесь перед Петром Третьим! — кричала Елизавета.

И я не мог понять, чего в ее голосе больше: боли и трагедии, или все же радости. А, может, материнские чувства, нереализованные Лизой, проснулись? В этом нужно разобраться обязательно.

— Да здравствует император Петр Третий Антонович! — кричали придворные, приветствуя монарха.

Я вышел из дворца. Тут, с относительно небольшом парке, не было свободного места. Люди не сидели, лавки были свободные, но толпа еще прирастала зеваками. Я тут же вернулся в здание, отыскал растерянного новоиспеченного отца.

— Ваше высочество, не соизволите ли подданным объявить о рождении вашего сына? — спросил я.

Пока Елизавета таскала ребенка по всем комнатам Летнего дворца, я посчитал, что неплохо было бы Антону Ульриху объявить о благой новости.

— Да… Благодарю вас, да, — говорил принц.

Он вышел к людям, еще больше стушевался. Но я специально не выходил. Не нужно видеть нас двоим. Пока полностью не разберусь, кто есть кто и от кого сын, меня видеть не должны.

— У я родиться сын… Петр Антоновьич! — наконец, сказал принц.

Толпа возликовала.

Одесса.

15 октября 1736 года

Я сидел за большим столом. Хмурым и решительным взглядом смотрел, как османский визирь подписывал акт о капитуляции турецких войск. Следующим документом будет подписание перемирия на десять месяцев.

Противоречивые чувства одолевали меня. Казалось, что можно вовсе уничтожить Османскую империю. Что взять Бендеры и Яссы не представляет никакой особой сложности. Да и сделали бы это, если только не холера.

Да! Именно она. Вроде бы до начала следующего столетия в Европе этой заразы не было, ну или не случались эпидемии. Но сейчас… Скорее всего, виной было то, что против России турки выставляли превеликое количество отрядов с разных уголков все еще большой Османской империи. Были тут и представители Африканского континента.

Так что даже подступать к Бендерам, к Яссам, было опасно и Миних правильно рассудил, что не вмешивался. А там был ужас. Умирали сотнями за день. Скученность, скудность пропитания, грязь, антисанитария, и невозможность провести должные карантинные меры — все это только усугубляло ситуацию.

Но русская армия продвигалась южнее.

Даже понимая все обстоятельства, приходилось одёргивать самого себя, игнорировать искушения, дух авантюризма, которым я нередко руководствовался в своих действиях.

«Слона нужно есть по частям!» — такая фраза неизменно звучала у меня в голове.

Мы погнали турок, и это головокружение от успехов способно привести к не очень хорошим последствиям. Так, к примеру, нам нужно сосредоточиться на Кубани, откуда ещё не вывели остатки бывших данников крымского хана — ногайские орды. Нам нужно в срочном порядке нарастить свои силы на Кавказе.

Приходят уже сведения о том, что персы усиливают Дербент, да и другие есть признаки, что Иран будет брать курс на конфронтацию с нами. Впрочем, не полные же дураки шепчут падишаху решения. Понятно, что мы прощать не собираемся. Турки обманули нас. Забрали русский Дербент, отданный, пусть и по глупости, но как залог участия персов в войне с турками. Иран вышел из войны, наплевав на наше мнение. И после разгрома Османской империи персы будут следующими.

А ещё они должны были узнать, что Россия всё-таки поставила оружие и предоставила своих инструкторов Хивинскому ханству. Уже известно, что на границе Ирана и Хивы произошёл обмен «любезностями» в виде рейдов отрядов, которые перешли границу и попробовали «на зуб» соседа. Кто первым это сделал — неважно. Важнее то, что уже бригадир Смолин, как глава русской миссии в Хиве, должен был уже интенсивно готовить полки нового строя.

— Не извольте переживать, господин канцлер. Мы всё правильно делаем, и армия вас поддержит, — сказал фельдмаршал Миних.

Сидящий рядом фельдмаршал Ласси также кивнул головой, невербально выказывая мне поддержку. Им, на самом деле, пришлось меня уговаривать, чтобы завершить летнюю военную кампанию на такой победной ноте.

И Варну, и Плевну взял Ласси. Турецкая же армия, разделённая между Бендерами и Яссами, оказалась абсолютно отрезана от любых путей снабжения. Но в крепостях, как оказалось, ещё было немало припасов. Болезни выкашивали и турок и молдаван в этих крепостях.

И вся эта эпопея могла продолжаться с полгода. А ведь можно было и до эпидемии взять крепости. Миних не решался на мясной штурм. Всё-таки он не Александр Васильевич Суворов. Христофор Антонович более осторожный, менее уверенный в солдатах.

А вообще, ни военные на местах, ни в Петербурге, никто не верил в то, что вообще возможен такой успех, который показала русская армия в ходе этой летней кампании. Окончательно закрепляется за нами Крым, пусть даже пока ещё и нет мирного соглашения. А оно нам и не нужно сейчас. Документа, подписанного крымским меджлисом достаточно.

Как это ни странно, но перемирие на десять месяцев выгодно и туркам, и нам. И нам даже в большей степени. Армия сейчас не является высокомобильной, идеально организованной структурой. Солдаты измотаны уже тем, что им приходится проходить огромные расстояния. Все устали. И пусть тут снега может и не быть зимой, но это не значит, что холодов не случится. Еще и логистика. Она оказывалась очень сложным делом.

— Если бы не санитарные потери, то смысла не было бы в заключении этого перемирия, — высказался Антон Ульрих Брауншвейгский.

Новоиспечённый отец жаждал и дальше биться за свою новую родину. Я уточнял у Петра Петровича Ласси. Антон Ульрих вёл себя осмотрительно, больше учился, чем выпячивал себя. Проявил себя как грамотно действующий скорее штабной офицер, бригадир, который поведёт за собой кавалерийский полк в решающую атаку.

Он, словно бы сбежал. Вот как только было провозглашено, что открываются Императорский Банк, Петербургский и Московский университеты, и сбежал на войну.

Открылись… Радоваться нужно. Но ведь не были готовы к открытию. Так, провозгласили, а работы еще тьма. Но ведь и повод был! Всеобщая эйфория от рождения Императора. И тут же важнейшие события, приуроченные к появлению на свет русского монарха.

Тем временем, в доме градоустроителя Одессы, коменданта и командующего Новоросским военным округом, Людольфа Августа фон Бисмарка, начали зачитывать вслух условия перемирия.

— Линия разграничения будет проведена по городам: Бухарест, Плевна, Варна. Журжа Рущук, как и другие крепости, указанные в договоре, повинны быть разрушены до основания. Блистательная Порта отказывается от любых десантов в Крыму или остальных действий, направленных на усложнение обстановки, на время перемирия не препятствует прохождению торговых кораблей через свои проливы, — читал условия перемирия Михаил Илларионович Воронцов.

Этот молодой дипломат, только-только устроившийся в Министерство иностранных дел, показался мне вполне перспективным. И когда я узнал фамилии тех, кого предлагали включить в состав комиссии по улаживанию дел с Османской империей, то имя Воронцова было мною согласовано тут же.

Я знал о его роли в событиях, которые должны были бы произойти через чуть меньше тридцати лет: Воронцов был канцлером при Петре Фёдоровиче. Но я решил попробовать этого человека, тем более что род Воронцовых очень даже влиятелен. А мне нужно набирать себе окружение в том числе и из старых элит, иначе, даже несмотря на то, что уже вроде бы зачистил всех ведущих интриганов в Российской империи, получу очередную попытку дворцового переворота. И кто его знает, может, к таким вывертам судьбы я буду не готов и проиграю.

Да, одна из причин, по которой нам всё-таки пришлось пойти на перемирие с турками и не замахиваться на Константинополь, — это активизация турецкого флота. Они не заходили больше в Дунай. Но, судя по всему, так обозлились поражением под Измаилом, что действовали резко. Бредалю пришлось завести большую часть русских кораблей в Севастопольскую бухту.

А еще разведка донесла, что турки массово подготавливают множество кораблей, и, конечно же, единственное, для чего нужен огромный флот и немалое количество десанта к нему, — это начать тревожить наше побережье.

Нам есть чем отвечать, но защитить с моря, как утверждает вице-адмирал Бридаль, мы можем от силы два города. А у нас уже начало налаживаться логистика по воде. Ещё и Артемий Петрович Волынский сообщает, что армяне и греки просят, если не мира, так хотя бы отсутствия войны. Торговля в Крыму нужна, как воздух.

С другой же стороны, сейчас, в Воронеже, восстанавливаются старые верфи, строится новая. Львиная доля корабельных мастеров в срочном порядке переехала из Петербурга и Кронштадта в Воронеж. Тем более что ещё раньше тут начали заготавливать сухой лес, и пусть он высушен не окончательно, всего лишь один год сушки, но сушка была вертикальной, ускоренной.

Так что можно рассчитывать на то, что построенные первые корабли русского Черноморского флота не сгниют уже через пару лет. Новейших пушек достаточно для оснащения или пяти фрегатов, или двух линейных кораблей.

Так что, нам нужно время, и корабелы обещают, что уже когда сойдёт лёд на Дону, из Воронежа могут отправиться не менее трёх фрегатов. Волынский обещал, что в Севастополе верфь будет одним из первых зданий, которые будут построены на месте будущего города. Обещал он, что и в Хаджибее-Одессе верфь будет построена и уже начинает перестраиваться порт.

Так что нам это необходимо, по крайней мере для того, чтобы качественно подготовиться к морским баталиям следующего года. И вот тогда нужно наносить, конечно, сокрушающий удар именно на море. Если у турок не будет флота, а собрать новую полноценную, способную противостоять нашей, армию они уже не способны, то мы либо продиктуем условия полной капитуляции, либо заберём себе всё, что нам нужно, уничтожая врага.

Вот так я себя успокаивал, когда ставил свою подпись на документе о перемирии.

Османская делегация покинула комнату для совещаний при русском главнокомандующем, все выдохнули. Витало напряжение. И если я сокрушался о том, что подписание перемирия — чуть ли не поражение, то другие, включая и фельдмаршала Миниха, искренне считали, что мы выигрываем во всех отношениях. И опасались, что именно турки сейчас взбрыкнут, ничего не подпишут.

Это же невиданное дело, когда в полном составе сдаётся в плен та турецкая армия, которая находится в Яссах, а другая уходит из крепостей только с тем, что могут нести на руках. Уже сейчас она проходит фильтрацию и частями запускается в специальные лагеря. Если болезни в течении двух недель не проявятся, то у нас будет рабочая сила при строительстве Волго-Донского канала.

Нужно ли говорить о том, что немалое количество турецких солдат, те, что в Яссах и могут уйти, на руках несли различные ценности. Реже такое же внимание уделялось оружию. И уж тем более никто не нёс боеприпасы.

Так что немало чего оставалось, чем можно будет снабжать русскую армию. Похоже, на ближайшее время русский солдат будет чаще есть рисовую кашу, чем гречку. Но неприятность эту, я думаю, переживут. А нет — так подсластят горечь сладкими финиками и другими сухофруктами, которые у турок вместо любого сладкого идут.

— А нынче, господа, мы не праздновать отправимся, а составим план военной компании на следующий год, — решительно сказал я.