Фаворит-10. Русская партия

Глава 7

Если я умру завтра, враги мои умрут сегодня.

Майк Тайсон

Измаил.

17 июня 1736 года

— Ваше высокопревосходительство, прибыли в ваше распоряжение, — лихо рапортовал подполковник Саватеев.

Вот будь я немного сентиментальнее — может, и прослезился бы. Окажись я более религиозным — непременно разбивал бы лоб в молитвах, благодаря Господа Бога. А так… приходится во многом благодарить самого себя. Умеренно, конечно, а то тут и до мании величия недалеко.

Ну а как объяснить то, что ко мне прибыло пополнение! Ко мне, находящемуся глубоко в тылу противника, почти в окружении! Тут либо уповать на провидение, либо же предполагать, что своими действиями я в этих людей не вселил некоторое чувство авантюризма и понятие, что невозможное возможно, если только всё просчитать, то не видел бы почти что семь тысяч человек человек под стенами Измаила.

И это, конечно же, я говорю о союзниках, даже не союзниках, а о своих друзьях.

— Где же мне вас располагать? В крепости нам будет не то что тесно, а просто невозможно, — говорил я, но уже, конечно же, знал, что именно буду делать и как распределять, неожиданно появившихся в Измаиле, людей.

Прибыли Алкалин и Саватеев. Конечно же не одни. Они привели воинов. И теперь нужно перекраивать планы — с такими силами просто отсиживаться в обороне уже не приходится. Ну если только враг резко не увеличит число своих воинов, что предполагает выставить у Измаила.

И да, я мог, имел возможность покинуть город и после, и сейчас тоже шансы имеются. Но… Не хочу. Такое веселье, что уготовано туркам, нельзя пропустить. Я бы еще под это дело изобрел фотоаппарат, уж больно хотелось запечатлеть фееричное шоу, ну или наш позор. Я, само собой разумеется, голосую за первый вариант.

Но к своему стыду, почти что ничего и не знаю про фотографии. Как-то в молодости и в зрелости не увлекся, а потом и мыльницы появились, как-то незаметно и цифровые фотоаппараты в моду вошли.

Я взглянул на двоих молодцов, что прибыли доложиться о прибытии. Такие разные, прям очень. Но есть то, что объединяет этих людей — мужество и чуточку чертовщинки, чтобы совершать дерзкие поступки.

— Алкалин, у меня такое убеждение, что ты первый человек не православного вероисповедания, инородец, который будет удостоен ордена Святого Петра, — сказал я, обнимая своего башкирского друга. — Вечером и вручу, да поведаю офицерам, какой ты молодец.

Сегодня на обязательном построении личного состава гарнизона Измаила и будет объявлено о том, что башкирский старейшина удостаивается одной из самых высоких наград в Российской империи.

— Выдели ещё дюжину своих приближённых, выдам им иные награды, — сказал я предводителю башкир.

Это, наверное, я ввёл повальное увлечение орденами. Тон ранее задал еще при Анне Иоанновне, до сих пор что-то учреждается. Пора бы даже это рог изобилия орденов и медалей прикрыть. А то так и обесценить можно награды. А рядовой русский воин, как та новогодняя елка, будет увешен побрякушками. Все хорошо в меру. Генералы с места сдвинуться не смогут от обилия драгметаллов на мундирах.

Как только Елизавета Петровна немного освоилась на престоле, тут же выдала, мол, почему это по её отцу нету какого-либо великого ордена? Конечно, не «по отцу», потому как учредить орден Петра Великого в это время ещё было бы несколько вызывающе, а вот орден, посвящённый святому, вполне себе можно, тем более апостолу Христа.

Вот и был учреждён орден Святого Петра. Да я, собственно, и не против. И этот орден вполне себе подходит для того, чтобы даже и наградить им мусульманина. Ведь там и не крест, а скорее еле различимая звезда, украшенная бриллиантами и с красным рубином посередине.

А что до христианского святого? Так я сам посоветую Алкалину всем говорить, что это у других — святой. А вот у него именно что в честь Петра Великого. Тем более, что на ордене выгравирован год Полтавского сражения. Самого знакового во время правления Петра. Но есть нюанс, который скрыт под этой датой. Лиза родилась в день Полтавской победы.

Дизайн утверждала… А кто еще, если не сама Елизавета Петровна, и попробуй тут поспорить. Да и есть такие моменты, когда с женщиной спорить себе дороже. Того и гляди, действительно захочет сделать государственный переворот, если дворец не в тот цвет.

Впрочем… Если еще что-то, или кто-то… В ближайшее время захочет изменить политическую ситуацию внутри России… Утро стрелецкой казни покажется веселым фестивалем мазохистов-любителей.

— Кто решился на подобное? — спросил я, словно бы собираясь отчитывать подчинённых. — Кто проработал план прибытия в Измаил?

— Так у нас ни у кого не было сомнений, что такое нужно сделать, — казалось, несколько затравлено говорил Саватеев.

Мой голос прозвучал грозно? Или же голос канцлера? Побаиваются меня?

— Александр Лукич… канцлер… господин Норов… — Алкалин вообще растерялся, не знал, как меня величать.

— Для тебя, мой друг, я всё ещё Александр. Но это только если в узком кругу или наедине. В ином случае, конечно же, я — ваше высокопревосходительство, — прояснил я ситуацию с обращениями.

— Искандер-бей, так ты бранить нас будешь, али нахваливать? — спрашивал старшина. — Вот не уразумею я настроя твоего.

Я усмехнулся.

— Если бы вы ушли в рейд и повели за собой многих людей, не рассчитав того, каковы могут быть последствия ваших действий и сможете ли вы дойти до Измаила, то неизменно буду браниться. А если вы разведали всё, прознали, где может быть ворог, а после обдуманно совершили дерзкий, но умный рейд по тылам противника, то, конечно, неизменно стану хвалить и награждать.

А вообще, если я говорю о наградах Алкалину, другим башкирам, подчиненным ему, то следует упомянуть и русских кавалеров орденов. Собираюсь вручить Святого Владимира Третьей степени Саватееву. Как тут обвинять их в преступлениях или в халатности?

Мне важно было узнать, прочувствовать ту ситуацию, при которой можно бродить немалым отрядом по тылам противника. Ведь, по сути, это можно сделать не только здесь, возле Аккермана и Измаила. Я вполне себе предполагал, что мы сможем при тщательной подготовке совершить и вовсе грандиозный дерзкий рейд в Сербию, к бывшему под гнётом Османским, в сербский Белград. Разве же не получится взять его большим, но мобильным отрядом?

А там и австрийцы пусть быстро поставят оружие сербам. Ну или не союзники они нам более и пусть один на один выстоят с Пруссией. А, нет, с Пруссией в союзе с Францией.

Если население Балкан увидит реальную силу и что русские уже здесь, где-то рядом, а ещё они получат достаточное количество оружия, денег, возможно, даже инструкторов… Ведь у меня есть подразделение, которое заточено на работу в тылах противника, — диверсанты Фролова.

Ну пусть уже не Фролова, а Семена, но он здесь, со мной, в Измаиле, проявляет и смекалку, и ум и вообще кажется замечательным человеком и военным, преданным своему делу. Фролов действительно подобрал смену для себя достойную.

— Мы знали, Александр Лукич, что у противника в этих местах войск мало. Идут турецкие отряды, самое большое это один полк в тысячу, к Яссам. Там неприятель концентрируется для прорыва к окружённой турецкой армии в Бендерах. Такие отряды нам не страшны. Более того, мы в походе смяли один из таких отрядов недалеко от Измаила, потому-то и пришли с обозами. А первоначально предполагалось, что у нас их и не будет. То трофеи. Не бросать же! — так объяснял мне ситуацию Савватеев.

Несколько я «затёр» этого офицера, выдвигая вперёд других. С одной стороны, если иные показывают себя героическими, инициативными, грамотными, то, конечно же, у них и будет перспектива для карьерного роста. А Саватеев несколько приуныл в последнее время, наверное, ему нужна была подобная встряска, понять, что останется прозябать где-нибудь в дальнем гарнизоне, если не активизируется. Вот… Понял, сделал.

— Я рад, что ты вернулся, мой друг. А то нешта в последнее время приуныл ты, потому и я мало замечал, — сказал я, обнимая Саватеева.

Конечно, я человек не сильно религиозный. Ну вот как мне самому себе можно объяснить: вот откуда взялись эти… ну можно сказать, что и спасители? Ведь сейчас мой гарнизон и пополнение — это сила, которая может переломить даже немалую турецкую армию, если мы будем опираться на крепость и использовать свои преимущества в стрелках.

— Остаётся, господа, лишь только решить вопрос с тем, как бороться с кораблями, которые, по сведениям моей разведки, уже готовятся входить в устье Дуная, — сказал я, до этого в целом обрисовав картину и те уже не столь пугающие грозовые тучи, которые собираются вокруг Измаила.

Конечно же, небольшие разведывательные группы мною были посланы во все концы. Прежде всего лазутчики на брюхе ползали почти что до Бухареста. Узнали, что требовалось, даже немного и больше ожидаемого изведали.

С одной стороны, то, что происходит с Османской империей и с той операцией, которую задумали османы по моему пленению или уничтожению, не может не радовать. Они с трудом собрали не более 12 000 пехоты и около 5 000 кавалерии, чтобы блокировать Измаил. Об этом буквально вчера вечером я вдумчиво расспрашивал, а мне с «превеликим желанием» рассказывал, один из турецких офицеров, которого Семен со своими бойцами тащил аж за семьдесят вёрст до крепости, да всё по кустам и по оврагам, чтобы не попасться турецким разъездам.

Из этого следует, что турки делают ставку прежде всего на уничтожение Измаила и моей дивизии, а уже потом будут пробовать значительными силами деблокировать Бендеры. Спрашивается: чего Миних булки мнёт и никак не решится захватить эту крепость?

Проявляет осторожность и осмотрительность, желая достичь эффекта, чтобы османы сами сточились от санитарных потерь? Умно, если бы только ситуация не требовала более решительных действий от русского командования. А то, действительно, максимум, что мы этим годом сделаем, — так только выйдем на линию к Дунаю.

А я уже убеждён, что нам не к Дунаю нужно выходить, нам нужно брать Бухарест и ряд крепостей за Дунаем. И теперь, в моём понимании, задача минимум будет стоять в том, чтобы захватить болгарские переходы, тот же самый перевал у Шипки. Тогда Аккерман, Журжа, Фалуджа и многое другое остается за спиной и уже русскими логистическими опорными базами. Следующую военную компанию можно начинать уже с более качественных стартовых позиций.

— Включайтесь в работу, господа, будем готовить очередную великую победу русского оружия, — сказал я, с удовольствием допив даже уже остывший кофе.

Два русских, не побоюсь этого слова, военачальника, тоже не ушли, пока не допили свой кофе. Еще бы!

Того баристу, которого удалось взять в Хаджибее, теперь я тягаю с собой повсеместно. Ещё подсказал ему, как можно приготовить капучино, и за день пью по пять, а то и больше чашек исключительно вкусного напитка. Поеду в Петербург, с собой заберу.

Боевой у меня бариста. Ведь он умудрился даже принять участие во взятии Измаила. Докладывали, что какого-то турка изрубил. Так что я даже немного ослабил контроль за тем, как он варит кофе и не подкладывает ли мне чего-нибудь лишнего, чтобы отправить к праотцам.

Я поднялся на стену со стороны реки. Сейчас это самый важный фланг нашей обороны. Если удастся решить вопрос с турецким флотом, то у нашего противника просто не окажется серьёзных аргументов, чтобы продолжать безнадёжную операцию по ловле меня, второго человека в Империи.

Первоначально, когда я узнал о замыслах турков, а служба Семена с завидной регулярностью добывала вполне осведомлённых «языков», я подумал, что турки сходят с ума. На кой ляд я им сдался, если у них большущая проблема в Бендерах?

Однако, когда я посмотрел на ситуацию не со своей точки зрения, не исходя из собственных эмоций, а словно бы со стороны, то понял, что османы не так уж и безрассудно себя ведут, используя и без того ограниченные ресурсы для моей поимки.

Султан явно хочет выходить на переговоры. Но делать это в той ущербной позиции, в которой сейчас пребывает Османская армия, — это безусловные уступки во всём. Мало того, даже те регионы, где ещё находятся турецкие гарнизоны, скорее всего, будут по нашим условиям выведены.

Поэтому нужна какая-то громкая акция, по сути пощёчина Российской империи, чтобы Россия быстрее согласилась на более-менее приемлемые условия для Османской империи. И в данном случае того, кто, по сути, и будет являться главой дипломатической миссии по заключению мирного соглашения с османами, то есть меня, следует схватить, со мной вдумчиво поработать, возможно, даже привлекут и французов.

Ну а после можно обменивать на вполне достойные меры, которые для османов будут также болезненными, но не настолько, чтобы после заключения мира на следующий день стамбульские янычары скинули своего султана с престола.

В сумерках, а время было уже вечернее, я наблюдал за тем, как готовятся к ночной работе инженерные службы. Возглавляли техническую составляющую будущего сражения премьер-майор Смитов и подпоручик Иван Малкин, заместитель командира особого диверсионного отряда, который специализируется, если можно так сказать, на подрывном деле.

Осмолённые бочки, внутри которых была или горючая смесь, или порох, тащили из крепости и бережно складывали в лодках. Сюда же несли связки запального шнура, который вроде бы как должен называться бикфордовым шнуром. Я знал, как он устроен, и ничего сверхъестественного в технологии не было. Так что сделали и теперь можно поджигать хоть бы и в воде.

Всё готовилось для того, чтобы немалый участок Дуная был заминирован, что если бы сюда зашёл даже и бронированный эсминец времён, скажем, Первой мировой войны, то и его бы мы потопили.

Три дня, лишь с небольшими перерывами на обед, мы разрабатывали план противодействия турецкому флоту. Порой было так, что утром собирались, спорили до хрипоты, причём даже забывая о субординации и о том, что вообще-то модератором всех этих встреч является никто иной, как канцлер Российской империи. Но я сам настаивал именно на таком формате общения и на постоянном мозговом штурме, чтобы принять единственно верное решение. У нас не будет двух шансов останавливать турецкие корабли. Мы должны рассчитать всё так, чтобы сделать это с первого раза и с максимальным ущербом для врага.

Так что мы, весь офицерский состав, включая и нижние чины особого отряда диверсантов, встречались у меня в кабинете, завтракали и уже за завтраком, порой даже жуя, максимально неприлично и попирая все нормы этики и правила поведения в обществе, спорили и решали, что же сделать первоначально.

После завтрака, как правило, мы, словно бы детишки в пионерском лагере, в предвкушении высыпали к берегу реки. Нет, не собирались купаться, а начинали вновь спорить и экспериментировать.

— Не извольте беспокоиться, ваше высокопревосходительство, еба… то бишь ударит так, что стены Измаила содрогнутся, не то что корабли басурманские, — заверял меня уверенный в своём деле Иван Малкин.

Понравился мне этот мужичок. Уже точно не мальчик, но азарт у него был мальчишеский. И не это, конечно, подкупало. Если бы, кроме озорства Малкина, больше никаких полезных качеств у него не было, то вряд ли я бы общался с инфантилом. Умен, схватывал на лету. А что еще важнее — ты ему говоришь…

— Увидят же бочки издали, — вслух думал я, наблюдая за тем, как на речных волнах болтает бочок с порохом.

— С чего увидят, ваш высокопрев? В тряяпицу завернем, буде одним цветом с водой, — тут же находил отвеет Малкин.

И вот это его «высокопрев…»!

Он не только говорил — он делал. И пока Малкин воплощал в жизнь многие из тех задумок, которые рождались в воспалённом воображении высшего офицерского состава моей дивизии, я позволял этому простецкому, только недавно ставшему офицером мужику говорить со мной не по чину.

Мы не придумали какое-то «ноу-хау», что-то исключительно технологичное, что может иметь воздействие на развитие военной мысли и быть повторенное во многих армиях мира. То, что делали, вполне осуществимо, но только здесь, на относительно небольшом пространстве, на реке. Не представляю, чтобы подобное мы могли бы осуществить, к примеру, в Финском заливе у Петербурга. Если только очень локально.

Больше двух сотен бочонков были расположены в шахматном порядке в фарватере Дуная и на подходе к причалам. Все они стояли на якорях и были притоплены так, чтобы лишь макушки торчали. Чтобы бочки не пошли ко дну, приходилось их делать частично полыми. И на эти эксперименты, чтобы подобрать соотношение горючего или пороха и при этом бочка не пошла ко дну, пришлось потратить немало времени и потопить немало бочек.

Через пятнадцать минут я спустился к реке, решив подбодрить минёров ну и показать себя. Заметил, что солдаты неизменно преображались, если я с ними разговаривал.

Подошел к причалу, взобрался на галеру и прошел дальше. На сцепке стояли другие галеры, прошелся по ним. Мы так полреки перекрываем галерами, на которых много пороха и которые в сцепке со всей системой.

А потом я увидел, как самая малая галера, словно бы на важных соревнованиях, стремиться к причалам во стороны устья реки. Это наши разведчики.

Что? Началось? Не дожидаясь, пока разведчики доложат, я приказал объявлять тревогу и повысить готовность к бою. Пусть ошибусь, и все пока нормально. Тогда можно сказать, что выдумал учения, проверить слаженность работы каждого. А если нет? То пока доберется наша галера, у нас будет дополнительно минут десять на подготовку к сражению.