Фаворит-10. Русская партия

Глава 8

Мавр сделал свое дело, мавр может уходить.

Ф. Шиллер.

Измаил

26 июня 1736 года.

— Из-за острова на стрежень, на простор речной волны выплывают расписные острогрудые челны, — стоял я на стене и напевал песенку. — Хм… Острогрудые.

Эх, как там женушка моя острогрудая? Как дочурка? Скучаю, уже и не могу. Но… нужно мочь. Как же иначе? Или договориться с турками? пусть месяц подождут со своей атакой на Измаил, пока я сбегаю с родным. Смешно…

Но вот же… Мне еще сестру замуж отдавать. А я все здесь.

— Стеньки Разина челны…

Вот, признаться, так даже и не знаю, какое отношение у общества в этом времени к отъявленному хулигану Стеньке Разину, поставившему на уши Россию при Алексее Михайловиче. А вообще, пора бы написать историю Российской империи.

Что-то я знаю сам, что-то можно изучить по сохранившимся документам. Записи Татищева, наконец, вдумчиво прочитать.

О чём там много споров? Есть возможность эти спорные моменты в истории России решить, или приблизится к их решению. Судя по всему, сейчас должно быть ещё много тех документов, которые историки в будущем будут только упоминать, как вероятно существовавшие. Мол, Васька, Никитин сын, тот, который Татищев, не выдумывал, а пользовался летописью, которой нынче уже нет. Например, вроде бы Полоцкая летопись должна быть, читал её Василий Татищев. Но в будущем такого документа нет. Выдумал Васька? Нужно разобраться.

Будущее… Главное, чтобы оно было. Желательно, конечно, чтобы светлое. Ну и лучше всего, конечно, коммунизм — но лишь тогда, когда каждый человек осознает, что коммунизм — это благо. Когда каждый человек будет представлять собой идеального, гуманного, когда исчезнет алчность и жажда людей к наживе, люди перестанут лгать. Когда? Никогда?

Странные, конечно, мысли приходят ко мне в голову. А ведь думать сейчас должен о том, чтобы все наши ловушки и заготовки сработали, и вон тот, только что появившийся огромный корабль нашёл своё упокоение в Дунае напротив Измаила.

— Ваше высокопревосходительство, и это мы боялись заходить в Дунай большими галерами? — сказал Иван Кашин, вместе со мной наблюдавший, как величество по реке идет линейный корабль.

Сам в шоке. Осадка выныривающего из-за угла линейного турецкого корабля явно была больше двух метров. Нам предстояло столкнуться с поистине исполином.

Как зовут этого зверя, я не знал, хотя всячески пытался прознать максимально много о турецком флоте. Так что не знал и сколько на нём пушек. С какой-то долей погрешности в расчётах — около ста. Это много. Да и три мачты. Сильный, конечно, корабль. Но ведь не количество пушек определяет мощь корабля, но люди, служащие на нем.

— Меня, Иван, беспокоит то, что турки столь самоуверенно заходят в Дунай и собираются делать то, что корабли обычно не делают. С моря или с реки корабли не штурмуют крепость, — задумчиво говорил я.

Знаю, что не прав. Федор Ушаков, славный в иной реальности флотоводец, штурмовал крепость на острове Корфу с моря. И… Взял неприступную крепость. Но это такое исключение…

— Думаете, ваше высокопревосходительство, шпион среди нас есть, оттого и ведают турки, что пушек нет у нас? — насторожённо спрашивал Иван.

— Уж больно лихо они идут. Могли, конечно, прознать, что во время приступа Измаила турки многие пушки испортили, и теперь у нас их мало, почитай, что почти нет, артиллерии. И всё равно — сильно смело. Туркам сейчас флот беречь надо. Это пока единственная для них отрада и сила. Уж тем более, если придётся выходить с нами на переговоры, — задумчиво говорил я.

Между тем, за огромным кораблём показались два турецких фрегата. Шли они достаточно профессионально. Словно бы и не турецкие офицеры командовали выходом флота. Опять хвосты французских петухов торчат? Если что я о том, что петух — национальный символ Франции. Впрочем… нечего оправдываться, когда французы — петухи и есть.

А вообще, действия французов на этой войне значительно сужают возможности русской дипломатии. К какой бы из воюющих сторон будущего Европейского противостояния французы ни примкнули, а, скорее всего, как и в иной реальности, они будут сперва с прусаками, и нам придётся воевать против Франции.

Спускать с рук почти прямое участие этой страны в войне никак нельзя. И уж тем более — после того, как была провозглашена внешнеполитическая доктрина Российской империи. Они же откровенно гадят. Нет, они воюют. Я даже всерьез думаю объявить Франции войну, как только решиться вопрос с турками. Да, нам нечего делить территориально, и война, скорее всего, будет больше на бумаге. Но… Вот герцога де Дюраса жалко, нормальный он малый, хоть и французский посол. Провалил он свою миссию.

Хотя, если французы пойдут на серьёзные уступки и нам будет это очень выгодно, то политика — дело грязное, нужно будет соглашаться и мириться. Ведь главное — это не эмоции, главное — это национальные интересы Российской империи.

И прав был в иной реальности император Александр III, когда признался, что у России нет союзников, кроме её флота и армии. Ещё бы, чтобы у России был союзником русский народ. Вот это я прибавил бы к тому крылатому выражению императора.

— Турецкий флагман прошёл первую отметку! — между тем сообщил офицер связи.

Я принял сведения. Но реагировать на них не было никакого смысла. Пока всё идёт по заранее продуманному плану. И что-то резко изменять у нас не получится.

— Второй корабль прошёл первую отметку! — последовал ещё один доклад.

А потом сообщения полились, как из рога изобилия. Турецкий линейный корабль проходил уже четвёртую отметку, следующие за ним корабли приближались к третьей и второй. Если бы дрогнула рука, то можно было бы сейчас уже начинать активную фазу противостояния. Но, нет… Чуть потерпеть.

— Отдавайте сигнал речникам! — приказал я.

Выше по течению стояли лодки с русскими бойцами. И нет, они не готовились к абордажу, хотя такой приз, как турецкий линейный корабль, весьма сладок. Они станут разливать нефть. Чтобы потом поджечь.

Турки оказывались в зоне поражения, и уже сейчас часть мин была рядом или даже позади турецкого исполина. Не обратили внимания, значит, что ударяются о притопленные бочки, но думают, что это бревна? Или на огромном корабле удар о деревянную бочку, по звуку равноценно волне?

Впрочем, даже если бы турки и заметили бочонки, убрали паруса и попробовали остановиться — вряд ли получилось бы. Несмотря на то, что турецкие корабли шли против течения, скорость движения они набрали внушительную. И, так сказать, тормозной путь первого корабля составил бы не меньше ста пятидесяти метров.

А ещё — не представляю, как в этих условиях маневрировать. Пусть и широка река, но всё же мало места для разворота кораблей, по крайней мере, такого огромного линкора, что идёт впереди колонны.

— Галеры неприятеля! Наблюдаю выход уже одиннадцатой, — я исправно получал информацию.

О составе турецкой эскадры, которая идёт на Измаил, в общих чертах мы уже были осведомлены. Это один просто громадных размеров линейный корабль, два фрегата, три шлюпа и ещё двадцать две галеры.

Гребной турецкий флот нам нипочём. Там не будет тех пушек, которые могут добивать до крепостных стен Измаила. А то, что турки надеются ещё на то, что высадят десант и проведут практически похожую на нашу операцию, — так наивные же. Теперь и через ров нет переходов, и ворота закрыты будут. Ну а то, что у меня в дивизии стрелки, способные стрелять на триста и больше шагов, для врага будет сюрпризом. Или они уже поняли один из залогов наших побед? Кто же туркам позволит к стенам подойти? Я просто уничтожу любой десант, как только он начнёт выбираться на берег.

И тогда всё-таки появляется сомнение: может быть, нет никакого шпиона, который передаёт сведения османам. Но уже то, что турки очень быстро узнали, что в Измаиле нахожусь именно я, канцлер Российской империи, заставляет искать предателя. Впрочем, в предательство русских офицеров я не верю. А вот прошерстить всех тех инородцев, которые присутствуют в Измаиле, это необходимо.

— Противник с запада, с земли, пришёл в движение! — выкрикнул другой офицер связи, наблюдавший за событиями по левую руку от меня.

— Согласовали атаку, не могли… Без помощи из крепости, — усмехнулся я, а потом повернулся к Кашину. — Иван, прикажи-ка своим бойцам быстро схватить всех инородцев в нашей крепости и заключить их в казематы. Пущай там посидят, а то, не ровен час, ещё и пороховой склад взорвётся. Есть у меня ощущение, что ты прав, и шпионы в крепости присутствуют.

Я не волновался за западное направление. Там сейчас Саватеев и Алкалин, и они должны вполне справиться с поставленными задачами. Саватееву не дозволено пускать близко турок, ну а Алкалину — по возможности совершить одну или две дерзких конных вылазки из только что отстроенных укреплений. Да они уже и сами опытные воины, разберутся. А нет, так со стен всегда будет кому подстраховать.

В крепости, конечно же, все войска не поместились. Поэтому было принято решение расширить линию обороны и выкопать рвы, насыпать валы, поставить частокол примерно на расстоянии до полуверсты от крепостных стен. Это и было сделано.

И теперь туркам необходимо пройти сперва первую линию обороны, чтобы уже потом думать о непосредственном штурме Измаила. Пусть попробуют.

Шесть сотен стрелков, которые находятся в подчинении Саватеева, — это на самом деле такая страшная сила, что турки сперва умоются кровью, прежде чем подойдут ко рву. Ну а если они всё-таки пройдут, пройдут и вал, то Алкалин со своими конными просто пройдётся вдоль линии оборонительных сооружений и зачистит всех.

Это на самом деле прекрасно, когда отдаёшь приказания и не думаешь о том, что тебе нужно находиться непосредственно там и командовать, иначе ничего путного не получится. Когда доверяешь людям, и люди умеют исполнять необходимые поручения и приказы — это сильно облегчает работу и усиливает возможности.

— Пятая отметка! — тем временем выкрикнул офицер. — Только что-то почуяли и останавливаются. Линейный корабль спускает паруса и начинает выкидывать якорь.

Если они начали тормозить таким образом, что даже якоря выкидывают, а это обязательно сильно тряхнёт линейный корабль, то значит уже прознали, что происходит.

— А что это за красная тряпка? — спросил я, когда боковое зрение зацепилось за яркий цвет полотна, а потом повернул голову и увидел, что кто-то машет красной тряпкой.

Ничего не говоря, Кашин тут же рванул в ту сторону, прихватив с собой троих бойцов. Вот и я подумал, что это тот лазутчик как раз и объявился — сейчас машет своим соплеменникам, чтобы они не шли в ловушку. Отважно. Но смертельно опасно для шпиона. Сам пристрелю.

Вот только либо шпион до конца не понял наш замысел, либо он не смог вовремя выбежать на стену с красным полотном, но пути назад у турок уже нет. Они прибыли в ловушку. Оставалось лишь надеяться на то, что механизм захлопывания у этого капкана сработает так, как мы на это и рассчитываем.

Я прильнул к биноклю. Хотел рассмотреть лица тех турок, которые высыпали в большом числе на палубу и к своему левому борту, но посмотрел в сторону, где махали красной тряпкой.

— Вот же гад! — искренне, в полный голос произнёс я. — Ну что же тебе кофе не варилось?

С тряпкой был мой бариста. А ведь он и не турок — армянин. Для меня подобное очень странно, особенно учитывая то, какие сложные отношения, можно сказать преступные, были у турок с армянами в XX веке. А тут гляди-ка — и отчаянно служит османскому султану мой кофевар. Это хорошо, что хоть его обыскивали, пусть кофе уже и не пробовали на яды.

Что ж… жаль… Но тут в голову пришла шальная мысль, что я этого шпиона не казню до тех пор, пока он не научит кого-нибудь из моих людей варить похожего качества кофе. Конечно, бариста может продолжать учить моих людей хоть бы и двадцать лет. Разберёмся с этим. Всё-таки сейчас главное внимание нужно направить на события на реке.

Мы выждали ещё минут семь. А потом…

— Начинайте! — приказал я и всё-таки стал рассматривать лица турецких моряков и офицеров.

Люди, облачённые в турецкие мундиры, были явно европейского вида. В этом времени, кроме как французам, среди турок никому места не было. Это позже ещё и Англия начнёт гадить. А пока Франция является верной союзницей османов.

— Сколько турецких кораблей в зоне поражения? — спрашивал я.

— Все парусники и до десяти галер, — отвечал мне офицер связи.

Ну, это более чем достаточно. Хотя расчёт был на то, что все турецкие корабли войдут в зону поражения.

На берег высыпали люди, которые своими горящими факелами стали поджигать огневые шнуры. Тут же в воздух взметнулись сразу три десятка подожжённых стрел. И вот, когда они достигли реки…

— Зловещая красота! — восхитился я.

Река запылала. Столб огня красно-синим пламенем смещался в сторону турецких кораблей. И всё-таки мы сильно перестраховывались, и нам не нужны были бикфортовы шнуры. Уверен, что пламя сделает своё дело и бочки начнут взрываться.

Немалое количество нефти было вылито чуть выше по течению, чтобы нефтяные пятна как раз дошли в сторону турецких кораблей. Рядом с пятном плыли брёвна, которые и показывали, где именно сейчас находится разлитая нефть. Ведь на реке не видно — вода Дуная темновато-коричневая. Нефтяные разводы будут видны только лишь если смотреть на них практически в упор.

Турки засуетились. Они поняли, что попали в ловушку. Но, если бы осознали всю ту трагедию, которая сейчас может их постичь, то уже выставили бы шлюпки и направились бы к берегу, и просили бы пощады у нас. Но нет, они просто ждали.

Может и не совсем просто ждали. Выкатывались стволы пушек, и корабельные канониры изготавливались к стрельбе. Что ж, кто с огнём к нам придёт — от огня и погибнет. Если даже в сторону крепости и полетят ядра, то это будет один залп, самое большее, два. А после…

— Бах-бах-бах! — и тут начались разрывы.

Взрывались бочонки с порохом, усугубляли и увеличивали горящие пятна горючие смеси, что были в бочках.

— Пусть глазники начинают огонь. Мне пленные особо не нужны. А если кто-то пожелает делиться своей едой с пленным, то, конечно, пускай оставляет как можно больше живых турок, — усмехнулся я. — Вот так солдатам и передайте, что голодать станут.

Уверен, что, если вопрос будет стоять в том, что солдат останется без еды, но пленного накормим — турку сегодня ждёт тотальное уничтожение. И это не проявление жестокости. Мне не так и легко подобные приказы отдавать даже в отношении врага. Вот только я создавал свои переговорные позиции. Я становился бичом османов. Пусть так и будет!

А сейчас я улыбался. Той зловещей улыбкой, которой, наверное, может улыбаться очень злой человек, наслаждающийся тем, что он убивает людей. Но я не наслаждался. Напротив, своей улыбкой я скрывал противоречия, а, возможно, и негодование, что прямо сейчас я занимаюсь тотальным уничтожением людей.

Ведь одно дело — давать человеку, воину, шанс встретиться с тобой и в честном бою проиграть. А другое — когда ты уничтожаешь противника без какой-либо возможности для него противопоставить хоть что-то.

Но с другой стороны, если на кону стоят жизни моих солдат, тех людей, которых я обучил, привёл с собой, которые верят мне, то разве может сравниться в данном случае жизнь врага с жизнью верного товарища?

— Горите в аду, черти! — не выдержал и сказал я.

Нефтяные пятна подходили к турецким кораблям. Они обволакивали их как будто бы нежно. Пламя, всё ещё сгорающее, словно бы обнимало турецкий флагман. Это могло выглядеть даже несколько интимно, но…

Я посмотрел на недалеко стоящих от меня офицеров, и они отворачивались.

— Следить за обстановкой! — потребовал я. — Я же могу это видеть! И вы должны! Там горят те, кто пришёл нас убивать!

Говорил я, и офицеры нехотя, но всё-таки поворачивались и наблюдали за происходящим. А там, сперва на линейном корабле, а потом и на фрегатах, уже начинали гореть люди. Четыре корабля противника и вовсе получили серьёзные пробоины ниже ватерлинии. И теперь они, пока ещё медленно, но всё более ускоряясь, шли ко дну.

Особенно страшно было наблюдать за тем, как горят люди на галерах. Ведь как ни отгоняй такие мысли, но всё равно они предательски лезут в голову. Ведь там могут быть в том числе и православные люди. Турки используют на своём гребном флоте почти исключительно рабский труд. Но как воевать, если постоянно оглядываться на рабов? Систему нужно уничтожить — тогда и рабства не будет. Впрочем, мне ещё предстоит разбираться с нашим, русским рабством. Крепостничество… Не о нем сейчас.

Примерно половина галер стали спешно разворачиваться. Галерам проще это сделать, тем более, когда они шли против течения. Так что, скорее всего, часть турок от нас ускользнёт. А вот парусники они сюда явно зря притащили. Даже если бы сейчас уже начинающий гореть с обоих бортов линейный корабль попробовал развернуться — у него бы ничего не вышло. Он обречён.

Обречены были и те матросы, которые начали спрыгивать с корабля. Но куда они прыгали? В горящее нефтяное пятно? Конечно, это ужасная смерть — сгореть.

— Бах-бах-бах! — начали работать стрелки.

Расстояние до реки было огромным — метров семьсот. На такой дистанции сложно работать даже с оптическим прибором. Это почти невозможно. Вот только стрелки, получив приказ на отстрел турецких солдат и офицеров, показывали чудеса меткости. С такого расстояния и так профессионально регулярно поражать людей, которые горят… это словно бы ангелы направляют пули, желая облегчить участь умирающих в огне. Ведь смерть от пули куда как менее болезненна.

Там на западе шёл бой. Даже гремели пушки, которых у турок было, видимо, предостаточно. Нам-то отвечать нечем. Но я уверен, что стрелки справятся и на том направлении. Иметь, всё-таки, преимущество в дальности и меткости стрельбы — это решает многие вопросы на поле боя.

А я должен был отправлять сейчас подмогу Саватееву и Алкалину. Но вот застыл. Я смотрел в бинокль — какой-то турок, офицер, неумолимо покрывался огнём. Но в отличие от других турецких матросов и офицеров, он никуда не побежал, не стал кричать. Он оскалил зубы и просто принимал… вот так, будто бы манекен, а не живой человек со своими чувствами, эмоциями, нервными окончаниями. Он принимал смерть. Он смотрел на меня — наверняка не видел, что это именно я, но, может быть, бинокль давал отблеск, и офицер с высоко поднятым подбородком смотрел в ту сторону.

Он проиграл. Он привёл людей на гибель. И теперь я во всём этом видел какой-то ритуал. Он будто бы проводит обряд сеппуку — самоубийства, распространённого в Японии. Это мужественный человек, который совершил лишь одну, но ужасную ошибку? И за всё нужно платить.

Не все на кораблях отчаивались. Многие пытались бороться с огнём, и даже на отдельных участках это получалось. Однако некоторое время было просто невозможно зачерпнуть воду с реки, чтобы вылить её на палубу и продолжать тушить пожар. В таком случае можно усилить огонь, ускорить погибель корабля.

Но вот постепенно, в сторону убегающих галер, уходило нефтяное пятно. И оно уже не так полыхало — да почти и затухло. Нефть выгорела. И вот в таком случае у наших врагов был шанс на хоть какое-то спасение. Хотя, как я видел, паруса-то уже все сгорели. Галеры только могли бы уйти.

— Предлагайте им сдаться. Если ответят благосклонно — тут же посылайте лодки и галеры и спасайте всех тех, кого ещё можно будет спасти! — принял я решение.

И всё-таки я, наверное, не настолько жёсткий человек, чтобы принимать все эти ужасы, что наблюдаю сейчас в турецком флоте. Однако я подумал о том, что было бы неплохо ещё и использовать в дипломатии тот факт, что русские не звери, что мы спасали тех, кто пришёл нас убивать. А вот если все они сгорят — тут уж европейцы вновь и вновь будут обвинять нас в варварстве.

Так как лучше? Быть бичом османов, или же гуманистом? Я даже растерялся. Или пусть теряются в догадках и враги России? Коли уж я не могу в себе разобраться и однозначно выбрать жестокость, или гуманизм, то разве кто иной поймет меня?

Да и чёрт с ними. Однако, складывается крайне узкое поле для дипломатических возможностей. Но нам необходимо с европейцами договариваться постоянно.

Турки сдавались. Они очень охотно поднимали белый флаг, ставший на этой войне окончательным символом поражения. Другие галеры улепётывали. И всё равно я не до конца понимал, зачем части галер, которые уже почти скрылись за поворотом, показывать белый флаг.

— Господин командующий, вижу паруса! Андреевский флаг на реи! — счастливым голосом, но с ещё не успевшими высохнуть слезами, сказал офицер связи.

— Удивительно… и он тоже решил нам помочь? Что-то не верю я в то, что Бредаль решился на столь дерзкий поступок и вошёл в Дунай, когда здесь находится часть турецкого флота, — вслух размышлял я.

А потом словно опомнился:

— Что на западе происходит? Почему я не слышу разрывов?

— Неприятель отходит! — после моего окрика, тут же посмотрев, что же происходит по левую руку, виноватым голосом отвечал офицер связи.

Стоит ли его винить за то, что перестал наблюдать, а уставился на горящие корабли и людей? Конечно, стоит. Ты свою задачу выполни, а потом уже переживай, смотри по сторонам, плачь, сокрушайся.

И, действительно, турки отходили от Измаила, а за поворотом показывались три русских фрегата, дальше шёл и наш линейный корабль. Пока что складывалось ощущение, что весь Черноморский флот вошёл в Дунай к нам на выручку.

Вот только турецкий флот догорал. Если в чём и поможет русский флот, то только в том, чтобы собирать ещё живых поверженных врагов. Впрочем, мне кажется, что вода сейчас настолько нагретая, что те, кто бросается в воду… далеко не факт, что останутся без ожогов. Хотя, возможно, я преувеличиваю.

Как-то быстро, просто, но слишком зловеще прошла эта операция. Впрочем, насколько скрупулёзно и тщательно к ней готовились, так оно и должно было произойти.

Я ещё раз бросил взгляд в сторону догорающего турецкого флагмана. К сожалению, покачал теперь уже по тому поводу головой, что там же явно немало богатств, которые пригодились бы и мне, и России. Но корабль начал идти ко дну.

Кто бы из русских мореплавателей не пришёл ко мне на помощь — теперь это его проблема. А я же буду готовиться покидать Измаил. Как говорится, Норов сделал своё дело, Норов может и совершить дипломатический визит в Австрийскую империю.

Теперь, когда я ещё раз показал, что меня так просто не возьмёшь, самое время прибыть к союзникам и макнуть их в их же непотребство и несоблюдение союзных отношений.

Посмотрим, на что готова пойти Австрия, чтобы только Россия оставалась её союзницей.

От авторов:

Наш современник попадает в Темные века. Сможет ли он воспользоваться знаниями и умениями, что даны ему жизнью в двадцать первом веке? Шанс есть, и немалый. https://author.today/work/246798