С чего начинается Родина

САМАЯ ТРУДНАЯ, САМАЯ ИНТЕРЕСНАЯ…

Качества партийного работника. — Горком и обком партии. — Высокий урожай — это люди. — Потерянные колоски и Жан Милле. — Отстающие и передовики. — Партийное собрание на клеверном поле.

Все совершилось как-то быстро: городская партийная конференция (декабрь 1955 года), первый организационный пленум вновь избранного горкома. И вот из хозяйственника, из директора завода «Красное Сормово» я становлюсь первым секретарем Горьковского горкома партии, партийным работником.

Легко сказать — становлюсь… Как ни велик авторитет многотысячного коллектива коммунистов, как ни обязательны для большевика директивы, решение, принятое в соответствии со всеми законами партийной демократии, однако за одну, пусть даже бессонную, ночь превратиться из промышленного командира в партийного руководителя — дело нелегкое, да просто невозможное.

Городская партийная организация Горького всегда была заметной в стране, даже рядом с такими крупными, как Ленинградская, Харьковская, Свердловская. Это 50 тыс. коммунистов — рабочих, интеллигенции, служащих. Развитая промышленность, огромное и сложное городское хозяйство, высшие учебные заведения, театры, школы и многое другое — все это входит в орбиту деятельности городской партийной организации.

В то время во главе Горьковской областной партийной организации стоял хорошо известный в нашей стране Николай Григорьевич Игнатов. До приезда в Горький он был секретарем Куйбышевского, Орловского, Ленинградского, Воронежского обкомов и Краснодарского крайкома партии, член партии с 1924 года, член ЦК КПСС. В 1917—1932 годах служил в Красной Армии и работал в органах ОГПУ. Чекист — это звучало внушительно и ярко. Не воспользоваться опытом партийной деятельности Игнатова было бы с моей стороны непростительно. За время совместной работы я научился у него многому, но одного постичь не мог: умения владеть любой аудиторией, будь то рабочие или колхозники, военные или учителя, ученые или артисты, старые или молодые. Видимо, у Игнатова это было чудесным даром природы, то, что называют талантом, доведенным до высокой степени совершенства за многолетнюю практику работы с людьми. Николай Григорьевич — великолепный кадровый работник партии, с острым глазом, тонким, подчас беспощадным, юмором, владеющий сочным народным языком. Он терпеть не мог казенщины, канцелярски отточенных, прилизанных фраз. Говорил иногда угловато, не пренебрегая оборотами, которые иногда шокировали иных грамотеев, но зато доходили до ума и сердца слушателя, врезались в память, завоевывали сторонников, запоминались надолго.

Помню первый приезд Игнатова на «Красное Сормово» в бытность мою там директором. Посещение состоялось накануне пленума обкома КПСС, на котором предполагалось избрать Н. Г. Игнатова в состав обкома. С ним вместе были член Президиума ЦК КПСС А. Б. Аристов и тогдашний первый секретарь обкома Д. Г. Смирнов. Мы осмотрели некоторые цехи и затем установку непрерывной разливки стали. Гости восхищались, хвалили, особенно А. Б. Аристов, который в свое время занимался горячей обработкой металлов, строили предположения о будущих перспективах этой технологии, немного помечтали.

Но Николай Григорьевич все же нашел недостаток.

— Все вы, товарищ директор, — обратился он ко мне, — хорошо продумали, но про человека забыли.

— То есть как забыли? Ведь и сделано в первую очередь все это для облегчения труда именно человека.

— Почему же тогда не предусмотрен лифт?

Вопрос был не праздный. В самом деле, установка непрерывной разливки стали по высоте равна семиэтажному дому. И каждый раз, чтобы проверить какую-либо часть машины, нужно было считать ногами ступеньки. И впрямь, если бы мы подумали об этом, можно было бы сделать лифт. Я действительно не замечал его отсутствия, хотя в период строительства часто бывал на этой установке. Шагая по крутым и неудобным ступеням металлической лестницы, каждый раз радовался, когда замечал, что поставлен какой-либо новый механизм. Насыщение машинами, приборами, трубопроводами все росло, заполняя многочисленные этажи. Не замечал в то время усталости, а любовался тем, что создавали люди, занимался решающими вопросами новой технологии, быть ей или не быть, жить или не жить технике будущего.

Таким было первое знакомство с Игнатовым, первый полученный от него урок. Став первым секретарем Горьковского обкома КПСС, Николай Григорьевич любил иногда появляться на заводе в третью или в конце второй смены, когда обычно нет ни директора, ни секретаря парткома. Можно откровенно поговорить и с рабочими, и с мастерами, узнать то, что невозможно «вытянуть» из руководителей завода, узнать настроение рабочих, их нужды. Делал он это мастерски. Я поражался разнообразию его приемов партийной работы, умению определить главное звено, способностью организовать людей, заменить неспособного, зазнавшегося начальника энергичным и знающим свое дело работником. Я — молодой партийный работник — учился, а он помогал, не становясь в позу учителя. Он хорошо владел методами управления всей системой советской, хозяйственной, профсоюзной, комсомольской и в первую очередь партийной работы. Он был смел, а подлинная смелость, как известно, вытекает из знаний, из уверенности в своих силах, ну и, конечно, из самого характера человека. Привычка называть вещи своими именами — это тоже признак смелости и прямоты. От Николая Григорьевича усвоил я одно полезное правило. Оно заключается в том, чтобы не проявлять торопливости при вынесении взысканий людям, совершившим какие-либо проступки. Пусть проект постановления или приказа хорошо подготовлен, складно изложен и завизирован всеми, кому положено, но подписывать его сразу не следует. Надо дать этому документу полежать недельку, а то и другую, и только после этого принимать окончательное решение. Все знают, как трудно удержаться от подписания подобных документов, особенно под натиском различных сил и сверху и снизу. Но, усвоенная мною, игнатовская «техника» принятия решения позволяет делать меньше ошибок в воспитании кадров, хотя иногда приводит к личным неприятностям. Однако отказываться от этой привычки у меня нет никаких оснований.

Что касается поощрений, то тут, напротив, всякая медлительность противопоказана. Как утверждали многие, в том числе и полководец Суворов, сила воздействия поощрения тем больше, чем скорее оно следует вслед за совершенным деянием.

В самом начале деятельности Н. Г. Игнатова на посту первого секретаря обкома стало ясно, что в областную партийную организацию прибыл человек, способный сделать многое. Так бывает в жизни. Скажем, в армию или на завод прибывает новый энергичный и знающий командующий или директор. Все осталось как будто по-прежнему; прибывший еще не успел сделать что-либо существенное, но все чувствуют, что армия или завод уже стали сильнее. Очень важное качество любого партийного работника — умение выслушивать суровую правду, не затаивая злобы против ее автора. Николай Григорьевич обладал этим качеством. Я убедился в этом на своем опыте. Известно, что Игнатов был инициатором организации строительства жилья методом народной стройки в Горьковской области. В этом отношении он проделал огромную работу. Но я был против подобного строительства по ряду обстоятельств. Оно, по-моему, носило кустарный характер и не решало многих вопросов, не обеспечивало качества, обходилось в конечном счете дороже государству. Об этом я и сказал в своем выступлении на одном из пленумов ЦК КПСС. Николай Григорьевич нисколько не обиделся на выступление, и никогда это не сказывалось ни на нашей работе, ни в личных отношениях.

Мне было трудно и непривычно выполнять работу первого секретаря горкома КПСС. Произошла ломка всего уклада моей жизни и деятельности. Надо было вырабатывать в себе качества партийного работника. А это, пожалуй, труднее, чем любая другая область деятельности. Труднее, но зато и интереснее.

Что такое партийная работа? Как лучше использовать для нее весь мой предшествующий жизненный опыт, все пройденные до сей поры ступени? Сумею ли, как это следует партийному работнику, взглянуть на существующие и вновь возникающие проблемы? И вообще, есть ли четкие границы вопросов, которыми следует заниматься секретарю горкома? Какую долю времени следует уделять той или иной группе проблем? Соответствует ли моя манера общения с людьми задачам, стоящим перед партийным работником? В какой мере весь стиль моей работы соответствует облику партийного руководителя ленинца-большевика? Быть партийным руководителем-ленинцем, организовывать других на работу по-ленински — смогу ли я успешно справиться с такими задачами? Эти вопросы не раз задавал я себе, находясь в кабинете первого секретаря горкома партии.

Конечно, я не могу сказать, что совсем не был знаком с партийной работой. Я был с ней связан еще в комсомоле. Работая в Коломне начальником цеха, избирался членом партийного бюро. В бытность главным металлургом на заводе «Красное Сормово» состоял членом парткома. Став директором того же завода, входил в состав парткома завода, был членом райкома партии и его бюро, членом горкома и обкома КПСС. Но одно дело — участвовать в заседаниях партийных органов, выполнять даже самые ответственные партийные поручения и совсем другое — повседневно во всех направлениях руководить работой многотысячной партийной организации, а через нее участвовать в работе всей системы организации города. Я отчетливо представлял себе: нужно многому учиться, чтобы достичь той широты кругозора, той «критической массы» знаний и умения, которые обеспечили бы успешное выполнение роли первого секретаря Горьковского городского комитета Коммунистической партии Советского Союза. Мои сомнения и раздумья завершили невольно вспомнившиеся слова Гете: начни действовать, и ты сразу поймешь, что в тебе есть, на что ты годен.

Городской комитет партии помещался в построенном в конце прошлого века здании бывшего Главного дома Нижнегородской ярмарки. Огромное здание, воздвигнутое в соответствии со вкусами тогдашних своих хозяев — российского купечества — в стиле «русского классицизма», напоминало о тех временах, когда город Горький назывался Нижним Новгородом и был знаменит единственной в своем роде ярмаркой. Кроме горкома партии и горкома комсомола здесь помещался исполнительный комитет городского Совета депутатов трудящихся и некоторые другие городские учреждения и службы. Городской Совет обычно заседал в большом зале, стены которого украшали сохранившиеся с дореволюционных времен гербы всех губерний России. Зал так и называли — гербовым.

Мне много раз приходилось бывать в этом здании по самым различным поводам. Все в доме выглядело тяжеловесно и внушительно. Даже потертые каменные ступени лестницы подчеркивали солидность обстановки. Все здесь должно было внушать посетителю, что он вступает в историю, в здание, стены которого хранят память о прошлом древнего русского города на Волге. Хотя и само здание, и обстановка в нем, повторяю, были знакомы и привычны, мне не удалось избежать волнения, когда я наутро после конференции и организационного пленума горкома партии вошел в кабинет первого секретаря.

Хорошо запомнились первые мои ощущения в тот день и в тот час. Я не постесняюсь признаться, первым ощущением было чувство огорчения, чтобы не сказать, боли от разлуки с заводом, на котором проработал 15 лет, сроднился с людьми, приобрел опыт, закалку, а в качестве бесплатного приложения — седину на висках. Не каждому выпадает честь работать, формироваться и расти на таком заводе, как «Красное Сормово», с его многотысячным коллективом, с его историей и традициями, гордой революционной и трудовой славой. Недаром Максим Горький говорил: «Я назвал труд рабочих героическим. Он везде таков, но наиболее хорошо я видел это в Сормове». Да, оставить такой завод, к которому я так привык и который так полюбил, мне было очень трудно. В те первые часы, принимая первых посетителей и первых пришедших с докладами работников горкома, я пытался утешить себя тем, что контакты с сормовичами и связь с заводом почти не нарушатся от перехода на партийную работу. Впрочем, жизнь довольно скоро заставила меня перейти от переживаний к решению конкретных задач, к тому, чем должен заниматься партийный руководитель: политикой и экономикой, производством и наукой, пропагандой и бытом, воспитанием и обучением, качеством продукции и вопросами торговли, делами строительства и работой советских органов и, конечно, повышением своей квалификации. Самое главное и самое трудное, чем пришлось заниматься в первую очередь, были люди. И независимо от того, кто они — инженеры или рабочие, учителя или врачи, продавцы или ученые. Заниматься людьми — значило касаться всех вопросов их жизни.

Каждый шаг на новом поприще убеждал меня все больше и больше, что партийный работник должен прежде всего знать человека, понимать его психологию, разбираться в социально-классовых, национальных, бытовых и профессиональных источниках его настроений и устремлений, его надежд и желаний, чаяний и разочарований. Партийная работа со всей остротой выдвигала передо мной задачу овладения умением находить дорогу к разуму и сердцу человека. Нет рецептов, изучив которые можно стать хорошим руководителем. Человек познается по его поведению в сложных ситуациях жизни, и прежде всего в труде, в делах. Разгадать человека, его сущность, определить, на что он способен, найти методы наиболее эффективного воздействия на его поведение — дело не только тренировки и образования. Можно обладать блестящими знаниями, быть великолепным эрудитом, уметь разговаривать простым и понятным языком, но при всем при том быть совершенно непригодным для того, чтобы понимать конкретного человека, находить в нем крупицы положительного наряду с отрицательными данными, уметь поговорить с ним «по душам», выявить его настроения, наконец, найти правильное решение касающегося его конкретного дела. И еще, что особенно ясно почувствовал я с первых своих шагов в качестве секретаря горкома партии, — партийному работнику непозволительно отдавать себя во власть настроения. Это совершенно исключается. А сделать это порой ох как непросто!

Из всех дней недели мне, секретарю горкома партии, самым трудным казался день так называемого «приема населения». Я сижу в кабинете за большим письменным столом. Рядом за своим столиком мой помощник, приготовившийся записывать основные моменты бесед с посетителями. Люди один за другим из переполненной приемной входят в кабинет: старые и молодые, мужчины и женщины, торопливые и медлительные, различных профессий, различных интеллектов, различных характеров, каждый со своим, наболевшим, из-за которого он решил записаться на прием к первому секретарю городского комитета партии. Наверное, он не один раз продумал предстоящий разговор, чтобы возможно толковее, доказательнее и убедительнее изложить свою нужду, свою просьбу, свое предложение. Я слушаю старика, которому не назначают пенсии потому, что не хватает трех месяцев трудового стажа. Собственно, не самого стажа, а документов, его подтверждающих. А документов он достать не может. Дело было в годы войны, документы и архивы не сохранились. Я гляжу на парочку молодых рабочих. Он и она как-то даже похожи друг на друга. Вместе учились в профучилище, жили в общежитии. Кончили, поступили на работу. Хотят пожениться, завести семью, но не могут: их поселили в разные общежития, а комнату на двоих не дают… Вот торопливо, не переводя дыхания, сыплет слова малопривлекательная на вид женщина с испитым лицом и прокуренными зубами. Она требует покарать соседей, «сживающих ее со свету» путем агрессии на конфорках кухонной плиты…

Идет вереница людей со своими горестями и печалями, нуждами и заботами. А как же секретарь горкома, что же он? Кончается трудный день. Закрылась дверь за последним посетителем, ухитрившимся проникнуть сверх записи. Совершенно измочаленный, я покидаю кабинет. Чтобы, как говорят, чуть проветрить мозги, часть пути домой иду пешком. Нет, не оставляет удовлетворения у секретаря горкома этот трудный день. В чем же дело? Почему нет у меня ощущений эдакого «утешителя», «утолителя печалей»? Перебираю в памяти, кто у меня был за день. Кому из них я действительно помог? Дело совсем не в том, чтобы, взяв быка за рога, избежать таких резолюций на заявлениях, как «Передать в горсовет», «Поручить тому-то проверить, решить и дать ответ», «По возможности удовлетворить» и т. п. Во время приема посетителей представляется весьма важная возможность выявить слабые и сильные стороны деятельности различных городских советских, хозяйственных, профсоюзных и иных организаций, изучить нужды людей и привести в надлежащую стройность и повысить действенность наших демократических институтов. Определить, что надо сделать, чтоб избавиться от бюрократических извращений и уродств. Насколько укрепило бы это все звенья нашей деятельности и все наше государство в целом, если бы удалось сделать существенное в этом направлении.

Мне недолго пришлось проработать секретарем Горьковского городского комитета партии. Я был переведен в Москву для работы в Министерстве машиностроения, а затем направлен в Горьковский совет народного хозяйства, о чем было сказано в своем месте.

В конце 1957 года открылась новая страница моей жизни, начался период работы первым секретарем Горьковского областного комитета КПСС. И вновь мне предстояло перестроить методы и самый стиль своей работы, существенно расширить круг проблем и вопросов, которыми должен был заниматься, и заниматься квалифицированно. Областная партийная организация охватывала не только города и промышленные центры, но и обширные сельскохозяйственные районы, железнодорожный и речной транспорт, учебные заведения и научные организации, органы Советской власти, профсоюзов, комсомола.

После XX съезда партии перед партийными организациями поставлены большие и сложные задачи. Надлежало организовать борьбу за восстановление ленинских норм партийной жизни, улучшение воспитания кадров, за новый подъем народного хозяйства, за развитие всех звеньев Советского государства, за еще большее укрепление связи партии с народом.

Промышленность области была мне знакома. Она являлась ведущим фактором в экономике области. И поэтому, естественно, ей следовало уделять основную часть времени. Однако нельзя было сбрасывать со счетов и сельское хозяйство. Здесь требовалось и особое внимание, и самые конкретные знания. Короче говоря, задача была сложной, но интересной.

Когда сейчас вспоминаю первые шаги своего ознакомления с положением сельского хозяйства в Горьковской области, я не могу не отметить разительных перемен, происшедших с тех пор в советской деревне. Настойчивые, целеустремленные мероприятия партии подняли на значительную высоту все отрасли сельского хозяйства нашей страны. Могучая техника, химия, наука, организационные, политические и экономические стимулы — все это широко применяется в селе, коренным образом изменяя лицо деревни.

Динамизм этих изменений становится особенно очевидным, когда восстанавливаешь в своей памяти картину, развертывавшуюся перед глазами полтора десятка лет тому назад, когда, как первый секретарь обкома партии, я знакомился с сельским хозяйством Горьковской области.

С самого начала я полагал, что при решении вопросов сельского хозяйства было бы полезно использовать знакомые мне методы работы в промышленности. Вместе с тем, разумеется, я понимал, что было бы крайне вредно догматически переносить приемы промышленного производства на поля или животноводческие фермы. Нельзя, например, механически копировать на селе распорядок дня в промышленности, с такой же равномерностью в течение года, недели. Сезонность в сельском хозяйстве вряд ли будет когда-нибудь в обозримом будущем полностью ликвидирована. На полевых работах, на сенокосе нельзя сохранять один и тот же режим работы в хорошую погоду и в ненастную, весной, осенью или летом. В промышленности тоже имеются разные режимы работы, в зависимости от характера производства. Мартеновские и доменные печи, например, работают непрерывно круглые сутки в будни и в праздники.

Во многих колхозах, где партийное и хозяйственное руководство правильно строит свою работу, крестьяне трудятся много. Они не упустят время ни на посеве, ни на уборке, не дадут пропасть погожему дню, а то и часу. Кроме полевых работ и других занятий, зависящих от погоды и от сезона, на селе немало таких дел, которыми можно и должно заниматься в любое время. Есть и такие дела, которыми исстари наш крестьянин как раз занимался в период затишья в полевых работах, в распутицу, в зимние холода. Животноводство же вообще не допускает перерывов в работе. Тут всегда горячая пора. И здесь, пожалуй, режим непрерывности даже сильнее, чем на мартеновской печи. Трехсменная работа в сельском хозяйстве в определенные периоды времени необходима. Вместе с тем я много раз видел, что в одних колхозах на работу даже в летнее время выходили неаккуратно, в то время как в других казалось, что люди не покидают поля или фермы.

Я понимал, что особенно на первых порах, безусловно, нужно использовать советы опытных в сельском хозяйстве людей. Разумеется, каковы бы ни были эти советы, следовать им механически недопустимо. Некоторые из местных специалистов так привыкли к низким урожаям, что, когда, бывало, назовешь зарубежные данные или показатели передовых хозяйств других областей, они только скептически улыбались. Для доказательства недостижимости подобного у нас они тут же показывали статистику за многие годы, по урожайности ржи, пшеницы, овса, картофеля. Данные были неутешительные. По зерну средняя урожайность за несколько лет была в Горьковской области около 7,4 ц с гектара, то есть примерно такая же, как и десятилетия назад. Картофеля в колхозах получили около 70 ц с гектара. На каждого жителя области приходилось менее четвертой части курицы. Надой молока на одну корову был мизерным. Я был настолько поражен этими сведениями, что несколько раз переспрашивал, правильны ли они. К сожалению, все было точно.

— Чем же объяснить такой низкий урожай? Смотрите, сколько машин и сельскохозяйственных орудий в колхозах, какие замечательные, грамотные специалисты, — не раз делился я своими суждениями со знатоками сельского хозяйства и спрашивал:

— А можно ли в Горьковской области получать хороший урожай, ну хотя бы картофеля?

— Конечно можно! — дружно отвечали мне. — Ведь снимают же колхозники на своих огородах до 300 центнеров картофеля с гектара.

— Где же выход из положения? Что надо делать?

По словам специалистов, начинать следовало прежде всего с удобрений. Ведь под зерновые и картофель удобрений почти не дают. Затем нужно поправить семенное дело, разработать лучшую систему материальной заинтересованности работников сельского хозяйства в результатах их труда. Но почему же не делали этого до сих пор? Мне отвечали: делали, делают, но продвигается медленно. У нас в Горьковской области мало таких земель, на которых, мол, посади оглоблю и вырастет тарантас.

Мне не все было понятно, хотя объясняли крупные руководители и специалисты сельского хозяйства области. В таких случаях первое дело — посмотреть все на месте, там, где обрабатывают землю, сеют и убирают, где живут работники сельского хозяйства. И начались мои поездки по районам области.

Каждый раз маршрут поездок намечался таким образом, чтобы он охватывал существовавшие еще тогда машинно-тракторные станции, а также как сильные, так и слабые колхозы. Не забывались и средние. На пути следования заглядывали в сельские магазины, чайные, столовые, школы, больницы, отделения «Россельхозтехники», молокозаводы… Да мало ли по пути различных организаций, которые призваны обслуживать население, производственные нужды колхозов, совхозов. Село — сложное хозяйство. Оно требует к себе повседневного внимания. Говорят, что хороший секретарь обкома проверяет не только, что идет в театре или какие передовые пишутся в областной газете, а и то, есть ли сахар, сельдь и другие товары в сельском магазине, как работает чайная. Ну что ж, начнем с нее. После пыльной и тряской дороги неплохо побаловаться чайком. Заходим в новое двухэтажное помещение. В нижнем шумно и дымно. Мелькают официантки. Стучат пивные кружки, пахнет подгорелым растительным маслом.

— Этот этаж для пьющих водку и пиво, — подсказывает секретарь райкома партии. — А там, на втором этаже, найдем и чай.

На втором этаже тишина. Два или три посетителя с аппетитом жуют бутерброды и пьют чай. Это меня немало удивило и обрадовало, так как перед этим в другом районе мы заходили в такие же чайные, и в каждой из них чай считали давно вышедшим из моды напитком. Его там просто не готовили, хотя в буфете видны были большие самовары. Здесь же вместе с чаем нам предложили тульские пряники. Они, правда, были уже со стажем, но есть их было можно. В чайной чисто, буфетчица одета опрятно. Но вид у нее был явно скучный. Выяснилось, зарабатывает она значительно меньше, чем ее подруги-официантки внизу. Там выручка больше, бывают и чаевые… Покидая чайную, невольно вспоминалось, как много еще в жизни разных «этажей», сколько надо работать, чтобы сделать их культурными и нужными людям. Это большая работа для всех нас.

Едем в автомобиле-вездеходе ГАЗ-69. Хорошую машину выпускал в то время Горьковский автомобильный завод. Она приспособлена к нашим дорогам. Ну а многие дороги у нас тем и были знамениты, что они плохи. Некоторые, наиболее «прославленные» из них, производят такой эффект, как будто едешь на квадратных колесах. И это не только в Горьковской области. А между тем потребность в хороших дорогах была и остается очень острой. Нужны и магистральные и местные автомобильные дороги, и особенно важны они для сельского хозяйства. С учетом качества дорог и маршрутов поездок мне приходилось иногда ездить на двух автомобилях: на обычной легковой и на вездеходе с двумя ведущими осями. Легковая машина была сделана на базе «Победы», но тоже с двумя ведущими осями. Такие машины обслуживали партийных и советских работников областного и районного звена. По проходимости она уступала ГАЗ-69, которая пользовалась большим спросом и уважением. Автомобильная промышленность это хорошо знала и, успокоившись, перестала работать над ее усовершенствованием. К концу 60-х годов машина ГАЗ-69 отстала от своих зарубежных сестер по скорости движения и маневренности. Причиной тому явилась прежде всего недостаточная мощность мотора. Но как бы то ни было, она продолжает быть хорошей рабочей лошадкой, которая выручает в любое время года, в любую погоду и при любом состоянии дороги.

Кстати говоря, грузовые автомобили с двумя или даже тремя ведущими осями редко попадают в деревню, где они сейчас очень и очень нужны. Их выпуск недостаточен. Производство грузовых автомобилей высокой проходимости в общем выпуске автомашин по удельному весу мизерно. Это, может быть, устраивает автомобилестроителей, так как при одной ведущей оси количество машин получается больше и обходятся они сравнительно дешевле, но для нашего сельского хозяйства при нынешнем состоянии дорог это совсем неподходящее дело. Как будто мы забываем, что автомобили производятся не для удобства тех, кто их делает, а для пользы народного хозяйства. Сколько раз приходилось выслушивать от работников сельского хозяйства горькие слова о наших грузовых автомашинах. Когда в колхозе появится машина высокой проходимости, видишь, с какой радостью она принимается крестьянами. Колхозники готовы выставить оркестр для встречи подобных машин, готовы обменять две-три обычные автомашины на один вездеход или значительно больше заплатить за него. Мне, как работнику промышленности, только что оставившему пост председателя совнархоза, не скрою, приходилось краснеть, когда колхозники, работники совхозов, МТС и леспромхозов просили добиться выделить им грузовые автомобили высокой проходимости. Они говорили:

— Дайте нам хотя бы одну такую машину на два колхоза, чтобы вытаскивать застрявшие машины!

Все это я многократно слышал и от руководителей, и от рядовых тружеников села, от работников автомобильного транспорта.

В декабре 1957 года я побывал в колхозе имени Кирова. Это сильное хозяйство. Председатель Ф. И. Глебов — мастер своего дела. Спокойный и рассудительный человек, вся жизнь которого связана с землей. Урожайность зерновых тогда была 13—17 ц с гектара, картофеля — 130—140 ц. По тем временам это были очень хорошие результаты. Причем это не какой-либо отдельный урожайный год, а устойчивый урожай в течение многих лет. Тут дело не в случайных стечениях обстоятельств или очень хорошей земле — черноземе, а дело в мастерстве вести сельскохозяйственное производство, в умении организовать людей, воодушевить их на плодотворный труд. Годовой план и в этот раз был выполнен полностью по всем его разделам. Идем по селу, где нередко встречались недавно построенные дома. Подошли к новенькому клубу. Уборщица почему-то не сразу согласилась открыть зрительный зал, хотя председателю явно хотелось его показать гостям из города. Но приказ есть приказ. Открывается дверь, зажигается электрический свет… и почти под каждым стулом копны шелухи от семечек.

— Ах ты, черт возьми! Вчера было кино, ну вот и смотрели в свое удовольствие, — сглаживая неловкую паузу, добродушно произносит наконец председатель.

А клуб действительно хорош и по планировке, и добротно построен. Сразу видно, что председатель не ограничился выдачей денег на его строительство, а принял активное участие на всех этапах его созидания.

Хозяйство, которое мы подробно осмотрели, слушая неторопливые объяснения председателя, производило очень хорошее впечатление. Многое сделано по-крестьянски рационально, прочно, с расчетом на будущее развитие коллективного хозяйства. Конечно, были и недостатки.

Говорят, чем лучше вещь, тем заметнее в ней изъяны. Эта истина блестяще подтвердилась во время знакомства с колхозом имени Кирова. Например, найти животноводческую ферму можно было и без председателя, — к ней вела хорошо выстланная силосом дорога. Сани, на которых его возят, не имели даже самых примитивных бортов, призванных предохранять силос от потери. Скирды соломы, поставленные примерно в центре каждого поля, безусловно, мешали механизированной обработке земли весной. Почему-то совсем не оказалось в этом мощном хозяйстве кур. Совершенно не практиковалось прессование сена и соломы.

Конечно, в любом хозяйстве можно найти недостатки, даже в самом сильном и хорошем. Но председатель — ветеран колхоза, дело все же знал твердо. По большинству недостатков у председателя имелись планы действия для их устранения, в частности он уже дал заявку на прессы для соломы и сена, но областное отделение «Сельхозтехники» не спешило с выполнением заказа. И припоминая более слабые хозяйства области, я думал: эх, если бы все колхозы были такие, пусть даже с такими же недостатками!

В том же Кстовском районе мы побывали в более слабом колхозе — имени Гастелло. Стоял только декабрь, а силосные ямы давно пусты. В птичнике из-за отсутствия известняка, который обычно дается курам в измельченном виде, птицы клюют скорлупу собственных яиц. Несушки дают в год всего по 46 яиц. Но дело, конечно, не в птице. Существует более полутора десятка причин для этого. Одна из них — несушек плохо кормят. Следует ли рассматривать остальные причины?

Когда я слушал объяснения руководителей этого колхоза, мне вспомнилась давно слышанная история про Наполеона и одного из его генералов. Объясняя неудачу порученной ему операции, генерал заявил, что тому было много причин. «Какие? — спросил разгневанный император, — назовите мне их!» — «Во-первых, у меня не было пороха…» — «Хватит! — перебил его Наполеон, — остальное несущественно!» Что касается соломы, в ней осталось немало зерна. Колхоз имеет хорошие угодья и луга. Конечно, все требует улучшения, в частности мелиорации, но получить хорошие урожаи и доход от животноводства можно и в существующих условиях. Имеются неплохие помещения для коров и свиней. Я хожу по колхозу, беседую с людьми, выслушиваю просьбы, жалобы, просто всякие житейские рассказы, и меня неотступно занимает мысль: дорогие мои товарищи, почему же так у вас плохо? Почему в соседнем с вами колхозе, у Глебова, дела идут лучше? Что надо сделать, чтобы всерьез и по-настоящему догнать штат Айова? Я был там, видел американского фермера Гарста, видел его работников. Посмотрел и другие американские фермы, которые получают высокие урожаи зерновых. Честное слово, ведь люди там были ничем не лучше вас! Скорее наоборот. А если к этому добавить наши возможности коллективного хозяйства, то мы должны и можем иметь лучшие показатели. Со временем многие из слабых колхозов, которые мне довелось тогда увидеть, вышли в передовые, добились высоких урожаев.

Мне — секретарю обкома, человеку, которому доверили руководство областью, — нужно было непременно, во что бы то ни стало докопаться до сути дела, ответить вначале хотя бы самому себе на эти вопросы, а потом уже намечать какие-то меры. Я понимал, что ответ можно найти, лишь глубоко и всесторонне разобравшись в ворохе самых разнообразных, подчас противоречивых обстоятельств жизни села. Для этого нужно чаще и больше ездить по области, встречаться с людьми, советоваться с ними, просто пожить там, где живут и работают они. Только когда проникнешься их заботами, мыслями, чувствами, сумеешь нащупать то звено, ухватившись за которое можно вытянуть всю цепь.

На очереди было посещение Ройкинской машинно-тракторной станции. У МТС было много недостатков, в том числе проистекавших из неточно очерченных их функций, в несовершенстве расценок на работы и во взаимоотношениях с колхозами. Но машинно-тракторные станции как разновидность индустриального производства — это промышленный подход к решению задач, возложенных на социалистическое сельское хозяйство, это рассадник индустриальной культуры. Недостатки, которые легко было обнаружить в любой МТС, жили и здесь. Часть их, чисто субъективного характера, зависела прежде всего от директора, партийных руководителей, а частью от устаревших форм работы, от ветхих, но еще действовавших инструкций и положений. Во дворе МТС виднелось множество изношенных, почему-то еще не списанных машин. Тут были и тракторы, от которых остались лишь остовы, сеялки, плуги, бороны. Мы подсчитали: около 50 различных машин годами ждут решения своей судьбы. Фактически они уже давно в отставке, а их все числят в строю, и министерству сельского хозяйства они создают видимость богатого оружием арсенала. Кроме того, здесь были машины, ненужные для этой зоны. А уж что может быть досаднее? Перераспределение тоже оказалось сделать непросто. Разумеется, обком боролся с этими явлениями. Присутствие большого количества металлолома на усадьбе любой МТС — типичное явление. И ройкинцы тоже не были исключением: и ворота сооружены из металла, и контора обнесена старыми рельсами, и вся земля усеяна мертвыми деталями, годными лишь в переплав. Металл, конечно, никто не замечал, так же как и старую резину, в изобилии валявшуюся повсюду.

— Почему не сдаете старые детали, когда получаете новые запчасти? — спросил я у руководителей МТС.

— Запчасти и так дают, а старые детали никто не спрашивает.

Вот и весь сказ.

Со двора зашли в мастерскую. Темно, грязно. Графики на ремонт машин отсутствуют. Главный мотив в жалобах рабочих: нет запасных частей по номенклатуре, количеству и ко времени. Некоторые детали не получают годами, ремонтные мощности используются не полностью. Ни директор, ни главный инженер не знают экономических показателей деятельности МТС за прошлый год. Часть исправных машин стоит под открытым небом, а предназначенные к списанию — на складе. Глядя на беспорядочно поставленный караван комбайнов, я вспомнил, как в Красной Армии мы заботились о бронемашинах. Чтобы во время длительного отстоя разгрузить рессоры и резину колес, под броневики подвозились деревянные подставки. Комбайны тоже нуждались в этом методе хранения, так как они используются в течение года лишь две-три недели, максимум месяц, остальное время стоят без действия. В ремонтной мастерской слесари работали на полу, так как верстаков и стендов не хватало. Переносных электрических ламп тоже недостаточно. Раму трактора клепать в мастерской тоже нечем, надо везти в другую МТС. Несмотря на обилие всяких недостатков и неурядиц, я тем не менее укреплялся в мысли, что преодоление их в значительной степени зависит в первую очередь от руководства машинно-тракторной станции. Об этом в мастерской состоялся большой разговор.

Посещение Ройкинской МТС, раздумья об увиденном в ней помогли мне в дальнейшем. Так, в частности, я убедился, что в тех МТС, которые возглавляли вчерашние работники заводов, ремонтные мастерские имели более достойный вид, функционировали более организованно, в них имелись приспособления, оснастка, инструмент и качество ремонта было более высоким. По нашей рекомендации партийные организации старались увеличить в колхозах и МТС количество руководящего состава из числа коммунистов, имеющих навыки работы прежде всего в промышленности. Это давало свои плоды. Были, естественно, и хорошо работающие МТС, например Кстовская, Талызинская и др.

История возникновения машинно-тракторных станций такова. Вслед за первой станцией, созданной в Одесской области в 1928 году, была организована широкая сеть МТС по всей стране. Это крупные государственные сельскохозяйственные предприятия, призванные оказывать техническую и организационную помощь колхозам. К середине 50-х годов машинно-тракторные станции обрабатывали 99 % посевной площади колхозов. Заслуги МТС, как промышленной организации, в период становления и укрепления коллективного хозяйства были весьма значительны и не только перед сельским хозяйством. Десятки тысяч трактористов и ремонтников в период Великой Отечественной войны стали водителями танков, самоходных пушек, артиллерийских тягачей. Они вели ремонт самой различной военной техники. Это был отряд высококвалифицированных людей, преданных народу, партии, своей Родине.

Но с тех пор прошло немало времени.

Деятельность машинно-тракторных станций требовала улучшения и перестройки. Мне тогда думалось, что хорошей формой сотрудничества с колхозами была бы сдача машин в аренду по соответствующим договорам и расценкам. При этом техническое обслуживание любого оборудования проводилось бы машинно-тракторными станциями по полному циклу. Здесь следовало бы иметь ремонтные стационарные и передвижные мастерские, склады запасных частей, школы для обучения операторов, инспекцию по эксплуатации машин и т. п. Владельцами таких заведений, возможно, должны быть промышленные министерства, производящие эти машины. Видимо, автомобильная техника должна существовать раздельно от тракторов и сельскохозяйственных машин. Размышляя тогда об этом, я еще не знал, что во многих странах практикуется своеобразная форма торговли машинами — сдача их в аренду при полном техническом обслуживании. Могу добавить, что в настоящее время за рубежом сдача машин потребителю в аренду достигла широких масштабов.

Естественно, что в наших условиях важно было найти и была найдена лучшая система использования сельскохозяйственной техники в колхозном производстве.

В феврале 1958 года Пленум ЦК КПСС признал целесообразным реорганизовать МТС, а технику, имеющуюся в машинно-тракторных станциях, продать колхозам. Этому предшествовала большая предварительная работа на местах. Обком КПСС советовался со специалистами сельского хозяйства, председателями колхозов различного уровня экономики хозяйства, директорами и главными инженерами МТС по этой важной проблеме.

Помню, что председатели ряда экономически слабых колхозов при подготовке этого вопроса высказывали сомнения в целесообразности реорганизовать сразу все станции, вносили предложения о материальной помощи этим колхозам. Обращалось внимание на необходимость укрепления ремонтных баз в колхозах. Большинство высказалось за реорганизацию машинно-тракторных станций и сохранение ремонтных баз.

После принятия указанного решения обком КПСС развернул большую работу по реорганизации МТС, по переводу в колхозы механизаторов и формированию комплексных механизированных звеньев. Все это делалось из расчета, чтобы колхозы были полностью подготовлены к весеннему севу 1958 года, и это удалось выполнить. Кроме того, была определена система по ремонту сельскохозяйственной техники, но здесь предстояло еще много поработать.

Естественно, как бы ни хотелось уделить побольше времени делам в колхозах и совхозах области, никто не снимал с меня ответственности и за промышленность, хотя, разумеется, этими вопросами занимался не только первый секретарь, но и другие члены бюро обкома. Следует сказать, что, возвращаясь из поездок по области, я всякий раз высказывал свои суждения секретарю обкома партии И. И. Бирюкову, председателю облисполкома И. И. Чугунову, секретарю обкома по сельскому хозяйству В. Д. Панникову и другим товарищам, не первый год работавшим на этих высоких постах и хорошо знавшим село. В совместных обсуждениях откровенно высказывались мнения о том, какими должны быть формы нашей работы по дальнейшему подъему сельского хозяйства, по устранению выявленных недостатков. Разрабатывались меры и принимались решения бюро обкома и облисполкома. И снова поездки по районам…

В одну из таких поездок мне довелось побывать в колхозах «Строитель» и «Первое мая» Володарского района. Эти хозяйства имели богатые сенокосные угодья и немало молочных коров хорошей породы. Условия для животноводства были благоприятные, но использовались они недостаточно. Слабость выражалась в отсутствии четко продуманной, рациональной программы ведения хозяйства, использования заложенных в нем возможностей. Взять хотя бы эксплуатацию животноводческих помещений известных всем коровников. Верхняя часть этих помещений в колхозах, как правило, пустовала. А между тем в США мне довелось видеть клеточное содержание кур-несушек, устроенное на чердаке животноводческой фермы. Внизу скот — наверху куры. В наших условиях, когда еще не было крупных специализированных птицеферм, это было бы полезно использовать. Мне подолгу приходилось объяснять работникам нашего сельского хозяйства устройство таких ферм. И всякий раз председатель колхоза, пряча улыбку, задавал какой-либо с подковыркой вопрос. Я, впрочем, был уже подготовлен к подобным приемам.

В одном из колхозов Кстовского района на втором этаже свинарника председатель колхоза А. С. Емелин с помощью шефов из города Горького оборудовал клеточное содержание 10 тыс. кур-несушек. Раньше это помещение, как и в других колхозах, не использовалось. Когда я рассказывал об этом, у ряда работников сельского хозяйства появлялись скептические улыбки, сыпались недоуменные вопросы.

— Как же можно загнать курицу в клетку, коль она привыкла ходить на свободе? Получается вроде тюрьмы. А как же курица может обойтись без петуха? Он же всему делу начало! И где взять корма?

Тем не менее постепенно руководители колхозов стали проникаться интересом к разведению и размещению кур в имеющихся помещениях. На одном из предприятий Горьковского совнархоза было организовано производство клеток. Труднее оказалось обеспечить птицу концентрированными кормами. И это был главный вопрос. Американцы приготовляли комбикорма на специальных заводах, используя различные составляющие, вплоть до витаминов. У нас таких заводов в то время почти не было, да и сейчас их недостаточно. Но хорошее кормление даже по упрощенной схеме не замедлило положительно сказаться на улучшении показателей птицеводства.

Насколько я помню, наибольшее удивление вызывало в ту пору у председателей сообщение о том, что каждая курица может снести не менее 200 яиц, иначе ее невыгодно держать, а также и то, что цыпленок через восемь-девять недель должен стать взрослым и быть готовым превратиться в мясо, хорошее по вкусу и низкое по цене.

Выходит, для этого курица должна нести яйца зимой и летом, на пасху и на рождество, чуть ли не без выходных, не раз высказывали мне недоверие собеседники — председатели. Что делать? Мне приходилось рассказать о лучшем заграничном опыте, печатная информация о котором, увы, еще мало доходила до практических работников села, а оставалась, видимо, лишь ценным подспорьем в ряде случаев для написания кандидатских и докторских диссертаций. В ходе беседы я вынимал свою записную книжку и читал, что входит в комбинацию корма для мясного птицеводства (бройлеров) по американским нормам. В перечень элементов входит 16 основных: зерно, рыбная мука и пр. — и 8 добавочных компонентов, которые даются в небольших дозах: витамины и т. п. Могу сказать, что подобные беседы вызывали каждый раз большой интерес. Люди хотели найти верные и надежные пути к достижению наилучших результатов. Часто за скептическими улыбками и словами чувствовалось намерение колхозников преодолеть отсталость своего хозяйства и покончить с недооценкой птицеводства.

Продолжая осмотр колхоза «Строитель», я обратил внимание на скирд соломы последнего урожая. Проверив на ощупь, легко обнаружил, что обмолочена она плохо.

— А что, если этот полуразвалившийся скирд пропустить через второй обмолот? Можно ли получить дополнительное зерно? — поинтересовался у хозяев мой спутник, инструктор обкома партии по сельскому хозяйству.

— Можно попробовать. Второго урожая не получить, но зерно будет, — помявшись, ответил руководитель партийной организации колхоза.

Я не помню, в этом или другом колхозе, но впрямь повторный обмолот скирда соломы дал несколько мешков ржи. Рожь, конечно, уже вряд ли годилась для хлеба, но для птицы и животных это был отличный концентрированный корм, если, конечно, его правильно приготовить.

Естественно, никто не собирался вводить в технологию второй обмолот, хотя он иногда нужен, просто имелось в виду организовать более полное извлечение зерна при первом обмолоте и уменьшить потери его на разных стадиях. Следует сказать, что по совету обкома партийные организации ряда районов подобную работу все же стали проводить.

В ряде колхозов я наблюдал недопустимое пренебрежение к потерям зерна. Но одно напоминание о ручном сборе потерянных колосьев приводило некоторых руководителей колхозов в негодование. Они считали, что это лишь на заводе можно собирать разбросанные гайки и болты, прозрачно намекая на мою специальность в области промышленности. А ведь надо сказать, что на индивидуальных участках колосья собирали, и я это хорошо помню по собственному опыту. Пытаясь всякими способами доказать, что при больших потерях сбор колосьев экономически выгоден, я приводил пример Франции. Между прочим, подобный процесс изображен на картине французского художника Жан Франсуа Милле под названием «Сборщицы колосьев». Правда, этот художник жил давно, в 1814—1875 годах, но, думается, неплохо бы вспомнить кое-кому об этом и в наше время. В недалеком прошлом я видел, как говорится, собственными глазами сбор колосьев в некоторых европейских странах, и ничего оскорбительного в этом никто не чувствовал. А вот чехословаки после жатвы вывозят в поле кур, чтобы подбирать упавшие зерна. Можно, конечно, вообще с презрением относиться к разным потерям, но, если они есть, их надо избегать, используя все доступные пути.

Весной в период сева зерновых и посадки картофеля я посетил ряд колхозов, в том числе имени XX партсъезда, имени Горького и др. Меня поражал разнобой в показателях результатов деятельности колхозных хозяйств. Естественно, возникал вопрос, почему два колхоза, у которых одинаковые почвенные условия, резко отличаются друг от друга по результатам работы. В северной части области земли очень бедны. Руководители некоторых тамошних колхозов заявили, что сеять здесь зерно бесполезно, скорее даже вредно, так как затраты на обработку почвы и на семена не окупаются. Вместе с тем в этих же районах приходилось встречать, словно оазисы в пустыне, отличные посевы ржи, дающие урожай 16 и более центнеров с гектара. Я понимал, что многое зависит от партийного и хозяйственного руководства. В хороших хозяйствах умели содержать большое количество коров, тщательно собирать и готовить удобрения, отлично обрабатывать почву, умело, по-деловому заинтересовывать во всем этом колхозников. Имело значение и то, что более сильные колхозы не только вывозили на поля минеральные удобрения, получаемые по нарядам, но и ухитрялись доставать дополнительное количество их, главным образом за счет слабых колхозов, которые не использовали своих фондов. Нередко приходилось наблюдать пренебрежительное отношение к удобрению, будь то органическое или минеральное. Навозосборники у животноводческих помещений в отсталых хозяйствах устраивались кое-как, чаще всего неумело и неграмотно. В сильных хозяйствах удобрение ценилось с полным знанием и пониманием дела, с обеспечением сохранности и разумного использования его для получения хорошего урожая. Обком систематически проводил работу по использованию положительного опыта. Проводились семинары, организовывались посещения образцовых колхозов, укреплялись кадры хорошо владеющих знанием и умением вести сельскохозяйственное производство.

В этой связи не следует пренебрегать зарубежным опытом. В свое время я был свидетелем того, как заботятся об органическом удобрении швейцарские крестьяне. На полях там достаточно широко применяются минеральные, но главную роль все же играют органические удобрения. Швейцарский крестьянин самым тщательным образом, как особую драгоценность, собирает и используют навоз. В результате урожаи в Швейцарии высокие и устойчивые. Достаточно сказать, что сбор пшеницы составляет более 40 ц с гектара. Там же, в Швейцарии, я видел, с какой тщательностью всюду выкашивается трава, в том числе и на крутых склонах гор. Человек, привязанный к дереву или к врытому столбику, искусно действует самой обычной косой, которая у нас окончательно попала в немилость. Вокруг каждого дерева, каждого куста, на опушке леса, на поляне все выкошено, подстрижено, даже скорее побрито, торчит только один чуб — куст или дерево. И делается такая «стрижка» 3—4 раза в лето, в том числе с помощью комплекса машин небольших габаритов.

В наших лучших колхозах люди добиваются также высоких показателей. Однако все еще у нас нередко пропадают целые массивы травы, расположенные в лесах, на небольших и малоудобных для сенокосилок местах. Да и некоторые луга убираются менее тщательно, чем это делалось тогда, когда крестьяне действовали самой обычной косой. Было бы целесообразно вооружить сельское хозяйство не только мощными, тяжелыми тракторами, но и небольшими, легкими колесными тракторами мощностью 7—10—12 л. с. с набором навесных орудий. И чтобы габариты у них были небольшие и удобные для производства разнообразных работ, в том числе и сенокошения. Об этом будет сказано дальше.

…В колхозах, которые мы посетили, сажали картофель. Бригады женщин с корзинами семенного картофеля быстро, не нагибаясь, бросали его в борозду за плугом. Картофель был мелкий, явно непригодный к посеву. Я вспомнил детство, как нас учили сажать картофель на рязанской земле. Иногда в тяжелые годы, когда не хватало семян, крупный картофель резали на две или три части. Но чтобы сажать картофель величиной с орех фундук — этого не было, я не помню такого случая. Делаю паузу и жду, что председатель колхоза сам сделает замечание, может быть, поругает. Но так и не дождался. На замечание специалиста, который меня сопровождал, председатель колхоза никакого внимания не обратил. Вместо этого он стал выдвигать какие-то нелепые оправдания.

— Почему же сажаете такой мелкий картофель? Что из этого может получиться? — не выдержав, задаю вопрос бригадиру.

— Но мы сажаем по нескольку штук в лунку и чаще, чем обычно. А что из этого получится? Бог даст, получится, — слышу ответ, не содержащий ни сомнения, я бы сказал, ни совести, самой обычной, крестьянской. Всем было ясно: и тем, кто сажал картофель, и тем, кто отвечал на вопросы, что совершалось вопиющее нарушение элементарных правил. Это было 22 мая 1958 года, кажется, в селе Кузнечихе. Образцы клубней я взял с собой и потом демонстрировал их на одном из совещаний. Результаты каждой поездки обязательно разбирались в присутствии и с участием лиц и организаций, которые были причастны к теме совещания и от кого зависело принятие необходимых мер.

Следует сказать, что некоторые районные руководители в те времена явно недооценивали специалистов сельского хозяйства, а вместе с ними пользу агротехники, удобрений и комплекса машин. Еще бытовала пословица: был бы дождь да гром — тогда не нужен агроном. Да и сами специалисты не всегда находили свое место в сельскохозяйственном производстве. Расскажу об одном эпизоде той же поры. В колхозе имени Горького сажали картофель нормального семенного размера, но значительная часть его оставалась незаделанной. И происходило это в присутствии агронома. В сарае мы обнаружили груды минерального удобрения без всякого использования. Все это богатство превратилось в монолит, который, как говорится, голыми руками не возьмешь. Ссылки у агронома были неубедительными: нет транспорта, чтобы вывезти на поле. Было ясно: неумение и в какой-то мере нежелание организовать дело — вот главное.

Ничего не стоит никакая школа, никакой университет, если нет практического умения. Очень важно привезти удобрения в колхоз. Это тоже непросто. Недаром в годы гражданской войны, когда были особые трудности с транспортом, по предложению В. И. Ленина было принято специальное постановление Совета рабочей и крестьянской обороны, по которому все удобрения приравниваются, в отношении перевозки, к хлебу и вывозятся спешно по назначению, как грузы самой первой категории. Не менее важно, чтобы удобрения дошли не только до железнодорожной станции, колхозного склада, наконец, поля, но самое главное — до зерна. Лучшее место хранения удобрения — само зерно. Неужели такие прописные истины надо втолковывать руководителям и специалистам колхозного производства?!

В заключение был серьезный разговор с агрономом, председателем колхоза и секретарем партийной организации. Естественно, они обещали все исправить, принять меры, приложить усилия и т. д. — мало ли штампованных оборотов речи применяют люди, когда их «прижимает» первый секретарь обкома партии.

Не допускаю мысли, чтобы агроном не понимал значения удобрений. К счастью, такие специалисты встречались весьма редко. Их колхозы не терпели. Обком и облисполком оказывали помощь колхозам наиболее квалифицированными специалистами, всячески поддерживая их в практической деятельности. Значительная часть опытных специалистов направлялась в колхозы из областных и районных сельскохозяйственных организаций.

Чтобы меньше было ошибок, все специалисты, назначавшиеся на руководящие должности, в том числе из промышленности, утверждались на бюро обкома.

В начале июля того же года я был в колхозе «Парижская коммуна» Работкинского района. Хозяйство расположено в красивом и богатом месте. Опытный председатель Н. В. Малов сделал в колхозе много. Но тем не менее резервы еще далеко не были использованы. По оценке специалистов, кормовая база позволяла увеличить стадо крупного рогатого скота со 120 по крайней мере до 500 голов. Прекрасные луга убирались долго — первый укос более месяца. В колхозе не хватало машин для работ, связанных с сенокошением, стогометанием и прессованием сена. Транспортных средств также было маловато. Колхозники были вынуждены значительную часть работ производить вручную. В целях расширения производства молока колхозное руководство позаботилось о постройке дополнительных животноводческих помещений. Кроме того, была произведена перепланировка имеющегося коровника без каких-либо пристроек, что дало возможность увеличить удобное размещение животных с 60 до 80 голов. Это, между прочим, говорит о недостаточно высоком уровне типовых проектов сельскохозяйственных построек. Колхоз остро нуждался в технической помощи. Нужен был понтонный мост, но заказать его некому, никто не брался его делать. Председатель рассказал мне, что они переправляют тракторы через небольшую, но довольно глубокую речку по дну с помощью лебедки. Видя, с каким усердием работали колхозники, с какой инициативой трудились руководители хозяйства, всегда хотелось помочь им, хотя возможности для этого в областных организациях были ограниченны. Областное управление сельского хозяйства все же оказало некоторое содействие в выделении машин этому колхозу. У него были все условия для того, чтобы стать крепким хозяйством в самое короткое время. Это радовало.

Мне давно хотелось посмотреть сильный колхоз с высокой культурой сельскохозяйственного производства. Важно было встретиться с опытным председателем, поучиться пониманию дела, порасспрашивать о методе получения устойчивых высоких урожаев, о том, как добиваются хорошей продуктивности животных. Такие колхозы и такие председатели в области были, и с каждым годом их число увеличивалось. К числу их относился, например, колхоз «Искра» Богородского района, во главе которого стоял Павел Михайлович Демин. В 1957 году колхоз произвел мяса по 50 ц на 100 га сельскохозяйственных угодий, а молока — 402 ц. Надой молока на одну фуражную корову составил 3935 кг в год. Это ниже, чем получают, допустим, датчане, но такой средний, имеющий тенденцию к повышению показатель считался у нас достаточно высоким, особенно в сравнении с многими другими окружающими хозяйствами. Председатель колхоза П. М. Демин не жалел сил для укрепления коллективного хозяйства. Как сейчас, вижу его умные, внимательные с хитринкой глаза, аккуратную небольшую бородку и усы, чистую рубашку. Во всем чувствовалась аккуратность хозяина и внимательная рука хозяйки. Типичное крестьянское обличье. Да и приемы разговора и подхода к делу во многом у него от хлебопашца. Жизненный опыт и талант руководителя виден не только по авторитету у колхозников. Он заметен прежде всего в результатах работы.

Помню Павла Михайловича на областных и всесоюзных совещаниях работников сельского хозяйства, его выступления — сдержанные и короткие, дельные и остроумные, скупые на обещания. Случалось, приходил он ко мне, как к секретарю обкома, с небольшими просьбами. Не для себя, конечно, а для колхоза. То ему нужно было разрешение на приобретение удобрения, которое залежалось на железнодорожной станции, не вывезенное нерадивым хозяином, то просил помочь машинами и т. д. В колхозе у Демина на всех производили особое впечатление чистота и порядок, поддерживаемые строгой дисциплиной и самой системой работы. Много ли и сейчас найдется таких свинарников, полы и перегородки в которых мылись с мылом каждую неделю. А в колхозе «Искра» это было правилом. И выполняли такую работу тщательно, с полным сознанием ее необходимости. Остались в памяти и некоторые его мысли, высказанные на основе многолетнего опыта колхозной деятельности. Он, в частности, говорил, что колхозное хозяйство должно быть непременно комплексным. Это дает устойчивую доходность колхоза. Необходима увязка полеводства с животноводством. Но П. М. Демин не только говорил, но и делал.

Павел Михайлович был строг, но обладал особой тактичностью в поддержании дисциплины труда. Мне рассказывали такой случай. Было замечено, что колхозница Анна Васильевна, работающая в полеводческой бригаде, уже несколько раз утром выходила на работу с опозданием. Об этом доложили председателю, хотя при этом не забыли упомянуть, что у нее большая семья и что дома много работы.

Через некоторое время после этого Павел Михайлович, приехав в поле во время обеденного перерыва, собрал бригаду и повел речь:

— В вашей бригаде уже давно работает Анюта, то есть Анна Васильевна, и трудится неплохо.

Колхозники недоуменно переглянулись: явно не так. Анна Васильевна, зная свои грешки, тоже забеспокоилась. А председатель колхоза, между тем, продолжал речь:

— Правление колхоза решило, — он сделал паузу, как бы в поисках подходящего слова, — да, правление решило и поручило мне, — опять пауза, — вручить Анне Васильевне премию — часы-будильник!

Павел Михайлович развернул будильник и под смех и аплодисменты нарочито торжественно вручил его Анне Васильевне.

Ни одного оскорбительного и даже обидного слова сказано не было, но опоздания уже не повторялись. Конечно, мне могут сказать, прием-то не новый. Но почему же его не использовать, если он дает эффект? Речь ведь идет не о лодыре, к исправлению которого можно было бы применить другие, более решительные меры воздействия.

Таких председателей, как П. М. Демин, было не очень много, но, во всяком случае, не единицы, а позднее они стали встречаться довольно часто. И я учился у них умению работать с людьми.

Колхоз «Авангард», во главе с председателем Иваном Ивановичем Разумовским, считался в области отличным хозяйством. Специалисты по сельскому хозяйству так условно оценивали по пятибалльной системе его деятельность в отношении урожая отдельных культур: клевер — 5; пшеница — 5; вико-овсяная смесь — 5; картофель — 5; рожь — 5; овес — 5; лен — 5; кукуруза — 2. В чем дело? Как же у председателя по кукурузе провал, как у школьника, получившего двойку по пению? Ведь И. И. Разумовский — Герой Социалистического Труда. Секрет был прост: он считал кукурузу культурой необязательной, так сказать, факультативной, и потому не включал ее в кормовой баланс. Впрочем, оказалось, что Павел Михайлович Демин тоже более чем спокойно относился к кукурузе, хотя получал образцовые семена из столицы. Они оба — Разумовский и Демин — строили свое хозяйство на традиционных русских зерновых культурах и овощах. Но тут не было и следа консерватизма и нежелания заняться новыми сельскохозяйственными культурами или технологическими приемами. Люди громадного опыта, знатоки природных условий и земель своих коллективных хозяйств, умеющие ценить и использовать все самое передовое, подходили к делу серьезно, внимательно и неторопливо. Чтобы принять решение, основательно изучали, что сделали другие, прикидывали, как это будет выглядеть в их условиях, советовались со специалистами, с коммунистами колхоза. Но, приняв решение, дело организовывали с большим творческим мастерством.

Знакомый мне председатель другого колхоза, много раз пытавшийся освоить кукурузу, но получавший малый урожай зеленой массы, не говоря уже о початках и зерне, рассказывал, что в их районе кукуруза требует очень много труда и себя не оправдывает.

— Ну, а что нужно, чтобы кукуруза была хорошей и в вашем районе? — задал я ему вопрос.

— Ружье, — отвечал, смеясь, председатель. Я недоуменно пожал плечами, а он рассказал, что после посева кукурузы грачи стаями налетают на поле и выклевывают семена. Найдя первое зерно, грач отмерял на пашне нужное расстояние и безошибочно находил второе, затем третье. Стая грачей учиняла настоящий разгром посевов кукурузного поля. Рассказ звучал, как анекдот. Но мои наблюдения показали, что это факт. Сторожам стали выдавать ружья, так как чучела-пугала помогали мало.

Одним из хороших хозяйств в области считался колхоз «Крестьянин». Во главе его стоял, как мне помнится, Николай Александрович Кузнецов. Колхоз в 1957 году получил на 100 га сельскохозяйственных угодий мяса 67 ц, а молока — 407 ц. Надой молока на каждую фуражную корову достигал 4400 кг в год. Я решил съездить в этот колхоз, о котором говорили как о сильном середняке, хотя его показатели были значительно выше. Председатель колхоза не имел высоких званий и наград. Речей произносил мало. Ему, конечно, как и всем, также было трудно доставать удобрения и машины. У него не было мощных шефов из промышленных предприятий. Короче говоря, в таком среднем колхозе легче и яснее можно увидеть способности и хозяйское умение как председателя, так и партийной организации.

Перед посещением «Крестьянина» днем мы побывали в слабом колхозе. Пребывание затянулось, и мы только к вечеру приехали в «Крестьянин». Председателя нашли быстро. Уже темнело. Возле нас то и дело мелькали проходящие колхозники с граблями и деревянными вилами. Слышался приглушенный говор, кое-где в сумерках мерцали огоньки папирос.

— Клевер идут убирать, — объяснил председатель колхоза, заметивший наши недоуменные взгляды.

— Почему же его надо убирать в темноте? — поинтересовался я.

— Клевер любит нежное обращение. Его нельзя пересушить. Убирать можно только вечером и ночью, чтобы не потерять самое ценное — листочки. Иначе останешься с одними палками, — объяснил председатель и пригласил нас посмотреть клеверное поле.

Поле было недалеко от села. Там вовсю кипела работа. В основании каждого скирда были построены каркасы продухов вентиляционных каналов. На них аккуратно укладывался готовый клевер. Силуэты сметанных скирдов виднелись по всему полю. Они внушали уважение к труду, создавали уверенность в завтрашнем дне. На другой день утром мне захотелось посмотреть вчерашнюю вечернюю работу и кстати еще не скошенный клевер. И я снова испытал восхищение: расположение скирдов было заранее размечено; они стояли как хорошо построенные здания. Окон, правда, не видно, но двери были налицо. В торцах скирд виднелись большие продухи. Все до мелочей было продумано.

Что касается нескошенного поля клевера, то оно оказалось столь мощным, что и шагу ступить по нему было невозможно. Высота — по пояс человека. Переплетенная масса клевера была так плотна, что земля не просматривалась. Председатель и сам был доволен, показывая поле.

— Сегодня ему «капут» — скосят, — ворковал председатель, приглашая в машину, и продолжал: — Два-три укоса ежегодно. Вот вам и молоко, товарищ секретарь обкома. А теперь покажу наше стадо. Вот через ручей — это молодняк. Отличные телки. Им уже скоро по два года… Дадим окрепнуть, набраться сил, а затем давай собственное потомство. Через год колхозное стадо будет больше на 90 коров, — продолжал разъяснения Николай Александрович.

Было видно, с какой любовью и гордостью он демонстрировал нам колхозное высокопородное стадо. Стадо отборное и красивое. Зря врачи не используют осмотр таких животных для исцеления расстроенных нервов у людей.

Приближался полдень. На другой стороне ручья расположилось многочисленное стадо молочных коров. К нему шли женщины с подойниками. В родниковом ручье стояли бидоны с надоенным молоком. Они были накрыты брезентом и утоплены в холодной воде. Перед этим в других колхозах нам многократно попадались повозки с бидонами молока, и ни один не был укрыт от солнца. Когда секретарь райкома сделал замечание одному из таких возчиков, последний снял с себя куртку и, как бы в виде одолжения, набросил ее на бидоны, сказав при этом:

— Брезента мы давно не видали. А накрыть — дело нехитрое.

У Николая Александровича был в этом отношении порядок. Родниковый ручей использовали по-хозяйски. Два раза в день молоко отвозилось на завод.

Наступила очередь осмотреть кукурузу, которой в те годы предписывалось уделять особое внимание. К сожалению, многие колхозные поля, занятые кукурузой, как правило, производили удручающее впечатление. Хорошее кукурузное поле попадалось изредка. В частности, такие поля, и лишь однажды, видел в Починках, в том числе в комсомольской бригаде, которой руководила знатная полеводка Герой Социалистического Труда Евдокия Кулемина. Это была действительно замечательно выращенная кукуруза, труд был вложен в нее огромный. Конечно, не обошлось и без удобрения. Энергия, настойчивость, трудолюбие, сметливость, знания и предприимчивость Дуси помогали всей бригаде получать хорошие урожаи зеленой массы кукурузы. Осматривая отличное кукурузное поле этой бригады, я невольно переносился в штат Айова, где в свое время приходилось наблюдать хорошие поля кукурузы. Комсомольская бригада выращивала несколько лет подряд кукурузу ничуть не хуже американской, если говорить о зеленой массе.

В других районах кукуруза выглядела крайне невзрачно, ее губили сорняки, недостаточность удобрений и неподходящая почва. Бригады женщин по 20—30 человек занимались прополкой и рыхлением. Но это помогало мало. Только в отдельных колхозах, в основном в южной части Горьковской области, где частично залегал чернозем, выращивали хорошую кукурузу на силос, но настоящего зрелого зерна, как правило, не получали.

Колхоз «Крестьянин» находился в средней полосе области. Кукуруза в этом колхозе была хорошая. Сорняков совсем не видно. Стебли кукурузы развивались хорошо. Зеленой массы получалось много.

— Ну а где же квадратно-гнездовая посадка кукурузы? — с оглядкой на меня спросил Кузнецова секретарь райкома. Дело в том, что в это время технологией предписывалась посадка кукурузы по квадратам. Увлечение этим способом было довольно велико, превратилось в кампанию.

— А вам, товарищ секретарь, что нужно — кукуруза или квадраты? — с веселым задором, в свою очередь, спросил секретаря председатель колхоза. И продолжал: — Два года подряд при рядовом посеве мы собирали зеленой массы столько, что себе хватало, да еще и соседу взаймы давали. В этом году кукурузы будет не меньше.

— Выполняющих план производства не судят. Так, что ли? — нападал секретарь, все еще оглядываясь на меня.

Мне пришлось поддержать Кузнецова и рассказать о том, что я видел в США в 1957 году. Там уже в то время от квадратно-гнездового метода выращивания кукурузы перешли на рядовой посев. Надо оговориться, что в ту пору никаких поучений я старался вообще не делать, так как сельское хозяйство знал не блестяще, хотя и старался быстро накапливать необходимые сведения.

При переезде на другие участки посевов секретарь райкома партии и председатель колхоза продолжали горячо спорить. Но мой рассказ, об опыте американцев поставил секретаря в трудное положение.

— Неплохо бы посмотреть птицеферму или нечто подобное, — обратился я к Кузнецову. — Кстати, как у вас с разведением кур? Сколько получаете куриного мяса и яиц?

— Птицефермы у нас нет, да и самих кур тоже. Мы занимаемся откормом свиней, — ответил председатель и добавил: — Как нас учили, надо сначала тяжелую промышленность развивать, а потом уж браться за легкую. Почитаю свиноводство за тяжелую промышленность, — в шутку, смеясь, ответил Николай Александрович.

Под этот разговор мы подошли к свиноводческой ферме. Ничего не скажешь — дело поставлено хорошо. И свиньи хорошие, и помещение отличное. Приготовление корма, хотя и не механизировано, организовано отлично. Разговаривая по ходу осмотра с колхозниками, преимущественно женщинами, я убедился, что они не только верили в своего председателя, но почитали его своим строгим и справедливым отцом. Шутка ли сказать, Николай Александрович проработал председателем более 20 лет. На вопрос доярок, зачем пожаловали гости, мы шутливо отвечали, что хотим забрать у них председателя, он-де, мол, нам нужен в области.

— Парного молочка — пожалуйста, а председателя не отдадим, — отвечали женщины.

И действительно, было за что уважать такого председателя. Из слабого колхоза, когда-то еле сводившего концы с концами, выросло и окрепло замечательное хозяйство, которое с каждым годом расширяло производство, повышало культуру земледелия и животноводства. Чувствовалось по всему, у людей была уверенность в своих силах, в своем и детей будущем. Каждый нашел опору в колхозе, и вполне трудоспособный работник, и вдова, потерявшая мужа на фронте, и инвалид Отечественной войны. Старшее поколение и молодежь, хотя ее не так уж было много, дружно трудились в одном хозяйстве. Пропал страх перед неурожаями и стихийными бедствиями. Коллектив обрел силу. Это надо считать важнейшим достижением. Главный секрет успеха — труд, работа во имя общего дела, неодолимое желание добиться хорошего результата. Конечно, в этом хозяйстве много было еще неиспользованных резервов. Но их знают не только руководители, но и в не меньшей степени рядовые колхозники. Была видна роль коммунистов колхоза и его председателя. Если человек знает, как пахнет пот, навоз, порох и кровь, он многое знает и умеет и найдет подход к использованию резервов.

Пользуясь встречей с опытными людьми, мы обсудили вопрос, как лучше планировать снабжение сельского хозяйства машинами и инвентарем. Много и других проблем было затронуто в товарищеской беседе. Немало сетований вызывало снабжение запасными частями, которых не хватало всюду, в том числе и в «Крестьянине». Уехал я из этого колхоза ободренный тем, что есть мастера сельскохозяйственного производства, есть сильные, хотя и не многочисленные партийные организации, есть на кого опереться, есть с кем посоветоваться по сложным делам, наконец, есть у кого поучиться.

Наблюдение за выращиванием и уборкой клевера в этом колхозе вскоре же пригодилось. Будучи в Тонкинском районе, я увидел, что в одном из колхозов уборка клевера произведена с большими потерями. Вокруг только что небрежно сметанных стогов, напоминающих заломленную набекрень шапку, поле обильно устлано клеверным листом. Клевер убирали пересохшим, фактически от клевера остались только стебли, напоминавшие ржавую проволоку. Вместе с секретарем райкома КПСС З. И. Малышевым мы отчитали председателя колхоза. Досталось и секретарю партийной организации колхоза: скошено и сметано плохо, лист опал и практически клевер как корм потерян. По моей просьбе в тот же день секретарь райкома заставил собрать разбросанный клеверный лист. На очень небольшом участке было собрано 11 мешков изумительного корма, такого ароматного, что хоть чай заваривай. Прямо у стогов было проведено партийное собрание по вопросу о ликвидации потерь, которые могли повториться с последующими укосами клевера. Когда позднее я получил протокол этого собрания, потужил, что мне не удалось на нем побывать: даже по скупым строкам протокола видно, что это собрание было деловым и по-партийному острым.

В последующем обком пользовался каждой возможностью, чтобы провести колхозное партийное собрание или беседу непосредственно на месте работы. Однажды, осматривая одно из хозяйств, я попросил секретаря партийной организации колхоза собрать коммунистов. Со мной были секретарь обкома по сельскому хозяйству В. Д. Панников и инструктор сельхозотдела П. А. Фомин. Последний часто меня сопровождал в поездках. Это был знающий и скромный человек, у которого я многому научился. Надо сказать, что подобные работники партийных органов представляют очень большую ценность. Собственно, они и ведут всю конкретную, черновую работу, проверяют работу на местах и инструктируют, готовят решения. Они являются специалистами, я бы сказал экспертами, в своей области. Бюро обкома внимательно подбирало кадры на эту работу.

Колхоз, о котором идет речь, был типичным представителем разряда очень слабых хозяйств. Трудно было найти здесь хотя бы маленький участок, который радовал бы глаз. Кукуруза сплошь заросла сорняками, ее, бедную, не было и видно. А старый наш знакомый — овес считался бесполезной культурой. Животноводческие помещения и организацию содержания скота трудно описать. Машины в беспорядке, множество разных других недостатков. Председатель колхоза ходил рядом, и по каждому факту у него имелись свои «оправдания». В принципе они сводились к тому, что и до меня, мол, было так же и что с этими землями ничего сделать нельзя: лошадей нет, а машины неисправные. На собрание пришли почти все члены партии. Их, правда, в колхозе было всего семеро, из них один отсутствовал. Вообще говоря, собрать всех членов организации на селе сложнее, чем в цехе, тем более что жили они не в одной деревне. Из молодых — только секретарь парторганизации, остальные коммунисты — средних лет и пожилые. Степенно расселись. Волнений по случаю приезда начальства никаких, видно, дело привычное. Я рассказал, какое безотрадное впечатление на нас произвело их хозяйство, упомянул некоторые цифры, которые, очевидно, были знакомы присутствующим, а затем захотел узнать их мнение, как поправить дело. Настроение у колхозников было не из веселых, и вначале все отмалчивались. Я попытался завязать беседу. На заводах, в других местах мне это легко удавалось. Но здесь люди явно не желали повторять, как они выражались, то, о чем многократно говорили. Из шести присутствующих четверо или пятеро уже побывали в роли председателя правления колхоза, а некоторые даже избирались на этот пост не один раз. Это больше всего нас насторожило. Такие перестановки по замкнутому кругу, кроме вреда, ничего колхозу не приносили.

Не договорившись толком, мы уехали из этого колхоза. Надо ли объяснять, какие тяжелые мысли были у нас? Возвращаясь в Горький, мы обсуждали положение колхоза и способность его руководителей поднять экономику артели. Этот вопрос не переставал беспокоить нас и в дальнейшем, ибо при последующих поездках я установил, что такие хозяйства, хотя и редко, попадались и в других районах. Все это говорило о недостатках в подборе кадров председателей колхозов. И в них повинны были не только райкомы партии, но в определенной мере была недоработка обкома. Найти хорошего председателя всегда была нелегкая задача, но без него колхозу трудно, чтоб не сказать невозможно, жить и развиваться.

Не стану занимать внимание читателя перечислением множества решений, постановлений и других мероприятий, которые партийные комитеты всех рангов принимали с целью дальнейшего подъема и укрепления сельского хозяйства. Выделять здесь отдельно работу Горьковского обкома партии тоже не имеет смысла, так как вся последующая практика показала, что в одиночку одной области резко улучшить состояние своего сельского хозяйства трудно. Только в результате коллективных усилий всего народа, государства, партии можно решить эту сложную задачу. Руководствуясь решениями съездов нашей партии, пленумов ее Центрального Комитета, Горьковская партийная организация многое сделала для укрепления колхозов области руководящими кадрами, в том числе за счет работников индустрии. Большая часть этих кадров показала хорошие результаты в работе и закрепилась в сельском хозяйстве. По моему глубокому убеждению, главным источником пополнения руководящих кадров колхозов и совхозов являются специалисты, закончившие соответствующие учебные заведения по сельскому хозяйству. Естественно, могут быть и исключения. Можно назвать сотни руководящих работников, которые не имели специального образования, но отлично справлялись с делом. Была оказана существенная помощь запасными частями за счет их дополнительного производства на предприятиях области, в организации и проведении ремонта сельскохозяйственной техники, в строительстве животноводческих помещений, в возведении шоссейных дорог, материалами для строительства и ремонта школ, больниц, учреждений культуры и во многом другом.

…Мне знакома рязанская деревня периода коллективизации и предвоенных лет. Деревня Горьковской области мало чем отличалась от рязанской, хотя была побогаче, по крайней мере внешне. Но ни там, ни здесь, как правило, не было ни водопровода, ни канализации, ни приличных дорог. Внешний вид домов, надворных построек, так же как и материалы, из которых они возводились, в 50-е годы мало изменились, хотя, скажем, исчезли риги с соломенными крышами. Электричество в ту пору еще не всюду пробилось к крестьянскому дому. Но оно было на подходе. Металлические опоры для электрических проводов уверенно шагали к деревням. Продолжало существовать примитивное печное отопление. Во множестве появились разнотипные и недостаточно благоустроенные животноводческие помещения, кое-где годами стояли недостроенные свинарники и коровники. Почти не было силосных башен. В беседах с нашими специалистами на эту тему мне доводилось слышать самые разноречивые суждения. Одни говорили, что силосные башни — это дорого, другие, что это для наших условий не подходит, третьи считали более дешевыми силосные ямы и траншеи. Некоторые просто с завистью слушали и рассматривали фотографии и чертежи, которые я привез из-за рубежа. В Горьковской области я не мог найти ни одной силосной башни, которая соответствовала бы современному техническому уровню. Те из силосных башен, какие пришлось видеть, больше напоминали приземистые бочки, поставленные на попа, едва возвышающиеся над рядом стоящими помещениями. Их емкость мизерна. Крестьянин еще не почувствовал, не раскусил, что это такое. Вот если бы он имел несколько башен на одной ферме общей емкостью, скажем, 1—2 тыс. т силоса, тогда другое дело. Если не подходит, не нравится американская башня, давайте возьмем западногерманскую. Фирма «Крупп» еще в те годы наладила серийное производство металлических башен, из которых можно сформировать за 10 дней целую батарею помещений, рассчитанных на хранение большого количества силоса, с полной механизацией закладки и выдачи. Такие комплексы я видел в Чехословакии несколько лет назад. Быть может, в данном случае мои рассуждения носят чисто инженерный характер. Но пока мы не возведем нужного количества силосных башен, пригодных для того, чтобы принимать траву или подобное ей в любую погоду, хранить силос длительное время, до тех пор решение кормовой проблемы будет затруднено.

Урожаи в Рязанской и Горьковской областях были в среднем одинаково низкие. В отдельные годы они, впрочем, повышались, главным образом под влиянием благоприятных погодных условий, сказывалось также применение удобрений, влияние ряда других факторов. Но гарантировать получение устойчивых высоких урожаев было трудно. Во многом величина урожая находится в зависимости от культуры земледелия, освоение которой требует немало времени и усилий, а также от многостороннего комплекса факторов, воздействующих на уровень производства сельскохозяйственной продукции, включая дороги, склады, элеваторы, землеустройство, технический уровень машин, их техническое обслуживание, технологию сельскохозяйственных работ.

То, что трудно, а вернее, невозможно было совершить в первые послевоенные годы, с нарастающей силой внедряется в жизнь села после известных решений партии и правительства конца 60 — начала 70-х годов. Даже такие на редкость тяжелые погодные условия, какие принесло лето 1972 года, не смогли остановить поступательного движения вперед советского сельского хозяйства, крутого подъема жизни села, его технической вооруженности, его экономической мощи, его благоустройства и культуры. В 1973 году собран невиданный за все годы Советской власти урожай зерновых. Много собрано овощей, сахарной свеклы, хлопка. Причем уборка урожая проходила во многих местах в неблагоприятных погодных условиях.

Сказалась плодотворная работа Коммунистической партии и народа, гигантский масштаб помощи сельскому хозяйству со стороны всех отраслей народного хозяйства, рост культуры земледелия.