Сахар на обветренных губах

Глава 15

— Ты сегодня какая-то… — Вика просканировала меня оценивающим взглядом слегка прищуренных глазах.

Первым делом я начала волноваться о синяках на шее, от которых пока ещё оставались бледно-зеленые следы, которые мне приходилось прятать под воротником очередной водолазки.

— Какая? — пришлось поинтересоваться, ибо интрига, повисшая в воздухе, начала раздражать.

— Две пары на тебя смотрю… Волосы завила, что ли? Глазки как-то ярче обычного горят… Колесников?

— Поверь, Вик, для того, чтобы уснуть в своей комнате сразу после душа с мокрыми волосами, никакой Колесников не нужен.

Да, сегодня после полуторачасового сна, мои волосы завились легкими волнами. Увидев себя в зеркале, я решила, что это красиво и, слегка причесав их, так и оставила распущенными. Заодно, дополнительная ширма для шеи, если я опять буду иметь неосторожность оттянуть высокий воротник водолазки в аудитории Одинцова. К сожалению, сегодня по расписанию у нас с ним пара.

— Ладно… допустим, с волосами разобрались, — загадочно протянула Вика. — А с глазами что? Почему так блестят?

— Помыла хорошо.

— Алён, — цокнула одногруппница возмущенно. — Я серьёзно, вообще-то.

— Так и я тоже. Ну, разве что с утра вместо яичницы съела шоколадку. Может, из-за неё блестят.

— Только если шоколадка с коньяком была, — хохотнула Вика.

— Обычная «Алёнка».

— Не думала, что блеск в глазах придаёт совершенный с утра пораньше акт каннибализма. Алёнка съела «Алёнку»! Капец!

Я улыбнулась уголками губ, но никак не стала развивать эту тему.

Скрестив руки на груди, перемялась с ноги на ногу и без интереса посмотрела на закрытую дверь аудитории, в которой вот-вот должна начаться пара у Одинцова.

Было очень большое желание прогулять её, но я не позволила себе пойти на поводу у страха и неприятных воспоминаний.

Пусть Одинцов чувствует себя неловко, вспоминая, как позволил себе лапать свою же студентку.

Кстати, а его за это разве не должны уволить?

Может, и должны, но едва ли я пойду жаловаться. Потому что вся эта грязь дойдёт до отчима и далеко не факт, что сильнее всего в этой ситуации достанется именно Одинцову.

— Ну, и, короче… — я услышала голос Колесникова, который весьма ярко и эмоционально кому-то что-то рассказывал.

«Образцовый» студент — заявился на пары ближе к их завершению.

Глядя на него, боковым зрением, по движению его рук поняла, что он рассказывает что-то про игру на приставке.

Везёт кому-то. До сих пор могут позволить себе детство…

— … Я затащил как надо, ваще!.. — чем ближе он подходил, тем лучше его было слышно и понятно. — До трёх ночи, правда, не спал. Но, блин, это было круто!

Наши взгляды пересеклись. Я морально приготовилась к воплю «Алёнушка!» на весь коридор, но Колесников лишь едва заметно, но очень тепло, улыбнулся мне уголками губ и прошёл мимо.

Похоже, вчерашняя моя тирада возымела эффект. Неожиданно. Но вместе с тем даже будто немного обидно, что он не вопит на весь коридор, как я, если честно, уже привыкла.

Что-то новенькое…

К двери в аудиторию подошёл привычно сосредоточенный на своих мыслях Одинцов. Он открыл дверь ключом, распахнул её пошире и, удерживая, коротким кивком головы указал нам войти.

Стройным рядом наша группа потянулась в аудиторию.

Проходя мимо преподавателя в числе последних, я не позволила себе стушеваться и отвести взгляд в сторону.

Он проигнорировал всех вошедших, но именно на мне, отчего-то, его холодный взгляд предпочел остановиться.

Я тоже смотрела ему в глаза. Безэмоционально и отстраненно. Наверное, даже несколько высокомерно.

Пусть знает, что я не собираюсь его бояться. В моей жизни для этого достаточно одного ублюдка.

Мужские грубы дрогнули в ухмылке. Это было настолько неуловимо, что, наверное, заметила только я.

Мы расселись по своим местам и затихли. Старясь не издавать много шороха, достали тетради для лекций и ручки.

Я приготовилась, как обычно, слушать и записывать, а ещё умирать от жары в водолазке, потому что солнце опять решило спалить меня через окно, которое служило ему лупой, под которой я — беспомощный муравей.

Когда уже пройдут эти чертовы синяки на шее? Я хочу надеть майку или свободную футболку. Да что угодно, лишь бы не потеть в этом кашемире!

Началась лекция. Я успела записать лишь пару предложений, а затем ручка решила, что дальше она со мной не идёт. Чернила закончились. В сумке запасной ручки не оказалось. У Вики тоже. У сидящих за нами парней не было ручек даже для себя.

Зашибись!

Мало того, что меня к концу пары зажарит солнце, так я ещё и лекцию не запишу.

Взъерошив распущенные волосы, я перекинула их на одну сторону. С неким наслаждением пропустила мягкие локоны между пальцами и поймала на себе мимолетный взгляд Одинцова. Будто пойманный с поличным, он предпочел сосредоточиться на своих записях. Прочистил горло и продолжил рассказывать материал.

Через несколько секунд он привычно встал и обошёл стол, чтобы, вероятно, как обычно присесть на его край и продолжить читать лекцию так.

Но пошёл дальше. В мою сторону.

Моя внутренняя уверенность начала гаснуть с каждым его шагом. Но при этом где-то глубоко внутри я ощущала себя несчастным зверьком, который забился в угол, но отчаянно продолжал отбиваться.

Одинцов, словно между делом, положил на край моего стола ручку, которую крутил с начала пары между пальцев. Повернулся к окну и, продолжая говорить, приоткрыл его, впустив спасительный для меня прохладный воздух.

А затем вновь вернулся к себе.

— Константин Михайлович, — окликнула я его. — Вы ручку забыли.

— Она твоя, Мельникова, — бросил он небрежно и прокрутил между пальцами уже другую ручку. — Моя при мне, — ограничился он коротким ответом и возобновил свой рассказ.

Пребывая в некой растерянности, я не знала, как понять его жест.

Он одолжил мне ручку? Или это очередная ловушка, как его попытка полапать меня?

— Бери! — шикнула на меня Вика и зыркнула на ручку. — Тебе же нечем писать!

Переступив через себя, я взяла эту чёртову ручку, но сделала это так, чтобы отвращение было написано на моём лице и его обязательно заметил Одинцов.

Мне показалось или он снова едва заметно улыбнулся, глянув на меня?

Извращенец!

Я с пассивной агрессией конспектировала его ручкой лекцию. Странное чувство — писать ручкой и давать ей понять, что ненавидишь её за это.

Телефон в кармане джинсов издал короткую вибрацию.

Аккуратно под столом, чтобы не заметил Одинцов, я разблокировала экран и увидела новое сообщение и предложение дружбы от Колесникова Вадима.

«Не думай, что я не заметил, какая ты сегодня красивая» — писал он.

Я невольно улыбнулась.

«А ты заметила, какая я сегодня тишинка?»

От этого странного слова стало смешно.

«Так это ты был? Прости, не узнала тебя некричащего» — набрала я ему быстро ответ.

— Мельникова, что у тебя там такого смешного под столом? — неожиданно ворвавшийся в мысли голос Одинцова, заставил слегка вздрогнуть.

Я резко вскинула подбородок и напоролась на пронизывающий до костей ледяной взгляд мужчины.

— Ничего, — ответила я, спешно пряча телефон в карман. — Просто друг написал. Нужно было ответить.

А это было сказано мной намеренно. Пусть думает, что в следующий раз за меня будет кому постоять.

— Останешься после пар, — строго отрезал препод, продолжая буквально уничтожать меня суровым взглядом. — Вместе посмеёмся над тем, что там тебе написал друг. Ты потратила моё время, я — потрачу твоё.

По скорости, с которой одногруппники покидали аудиторию, несложно было догадаться, как они были рады, что Одинцов оставил не их.

Вика, выходившая последней, с жалостью посмотрела на меня и с неким подобием злости на препода. Но ему от этого было ни горячо, ни холодно.

Дождавшись, когда все выйдут, Одинцов подошёл к двери и проверил, насколько плотно она закрыта.

Внутренне я испугалась, что он может закрыть нас изнутри, но этого не произошло. Он просто вернулся к столу, за который сел и начал что-то записывать в черном блокноте.

Продолжая оставаться на своём месте, где просидела всю пару, я смотрела на мужчину и ждала, когда он уже начнёт свои карательные речи или действия. Но ничего не происходило. Одинцов словно, вообще, забыл о том, что оставил меня после пары.

Судя по всему, показательная порка заключалась только в том, чтобы оставить меня на пару минут после окончания пары.

Поэтому я просто убрала тетрадь в рюкзак, зажала между пальцами ручку, которую одолжил мне Одинцов, и спустилась к его столу.

Размышляя о том, воткнуть ему ручку в глаз или просто положить на бумаги, я смотрела на русую челку, занавесившую ему лоб и ждала, когда он уже хоть как-то на меня отреагирует.

— Не советую, — выронил он, ни на мгновение не оторвавшись от блокнота, продолжая что-то записывать ровным почерком.

— Что? — не поняла я.

— Втыкать эту ручку мне в глаз не советую. Понимаю, желание велико, но, Мельникова, но… — покачал он головой каким-то неозвученным мыслям и, наконец, соизволил поднять на меня взгляд светлых глаз. Медленно просканировал меня от глаз до пояса джинсов и обратно.

— Говорите уже, — не выдержала я.

Господи, как мне сейчас хотелось убежать отсюда. Лучше бы он и дальше смотрел в свои бумажки, чем на меня.

— Что говорить?

— Не знаю, — пожала я плечами. — Ради чего-то же вы меня оставили?

— Трачу твоё время, — бросил он легко и непринужденно. Может, идея воткнуть ручку ему в глаз не так уж и плоха? — Ещё пары есть? — вопросил он, откинувшись на спинку стула.

— Да.

— Оставь ручку себе. Пригодится.

— Спасибо, но я у друга возьму.

Пусть не забывает о нём. Конечно, за помощью к Колесникову я не побегу, но в качестве временного прикрытия хотя бы на словах его персона вполне подойдёт.

Одинцов лишь лениво усмехнулся. Не совсем понятно, с издевкой или это ему так весело?

Он подкинул ручку, что была в его руке, и тут же её поймал.

— Колесников в курсе, что ты его кандидатуру выставила на дуэль со мной? — произнес он, испытывая к ручке в своей руке явно куда больший интерес, чем ко мне и к нашему диалогу.

— Как минимум, Колесников удивиться, что преподаватель хочет с ним стреляться из-за ручки.

— Из-за ручки ли? — Одинцов вновь обратил на меня своё внимание. Яркими голубыми глазами вгляделся в моё лицо, а затем едва заметно кивнул чуть ниже. — Синяки прошли?

— Не ваше дело, — огрызнулась я, почувствовав мгновенно выступившие на коже шипы.

Я — наивная роза, которая верит, что крошечные шипы помогут ей защититься от неминуемой участи.

— Значит, ещё не прошли, — плавно кивнул Одинцов. Вновь подался к столу и оперся о его поверхность локтями. Сосредоточил внимание на моём лице и в мгновение стал серьёзен. — Ремонт дома закончился?

— Ремонт?… Закончился.

А вот теперь стало не по себе. Из-за неспособности запомнить собственную ложь.

— Значит, пользоваться душевой в бассейне больше нет нужды?

— Простите, что лишила вас отличной заманухи для того, чтобы полапать студентку у себя в квартире.

— Да- … — вздохнул мужчина нарочито громко. — Жаль, конечно. Такая уловка пропала…

— Вы издеваетесь?! — воззрилась я на него со всей злостью и абсолютным непониманием происходящего.

— Я? — повел он насмешливо бровью. — По-моему, над тобой издеваются ты и тот, кто оставил эти синяки. Но ты с завидной самоотдачей защищаешь их обоих. Удивительно, Мельникова. Тебе нравится быть жертвой?

— Это никому не нравится.

— Тогда почему не сдала меня? Почему не сообщила руководству о том, что произошло у меня в квартире?

— Вы хотите огласки? — я бесстрашно заглянула в его глаза.

— Мне плевать, — повёл Одинцов равнодушно плечами. — Хочешь, вместе пойдём на меня жаловаться? — он даже вышел из-за стола и направился в сторону двери. — Идём. Не стой.

— Вы больной. Вам уже говорили?

— Что-то припоминаю, да, — чуть сощурился он. — Кажется, это была ты. И, если не ошибаюсь, там было ещё слово «извращенец». Получается, говорили, — заключил Одинцов с деловым видом. — Ну, так что, Мельникова? Идём на меня жаловаться, нет?

— Я никуда с вами не пойду.

— И часто ты никуда не ходишь после того, как тебе сделают больно?

— К чему вы клоните?

— К тому, что у меня дома ты была готова терпеть. И, поверь мне, любой другой на моём месте воспользовался бы этим.

— Вы о чём, вообще?

— Ни о чём, — дёрнул он плечами. — Просто информация тебе для размышления. Хотя бы раз позволь себе не молчать, Алёна. Папе дома тоже не жалуешься? Он не мог не заметить синяки на шее родной дочери.

— У меня отчим…

— Отчим? — быстро, как пулю, поймал он это слово. тонкие губы изломились в странной хищной полуулыбке. Но в следующую секунду в его голове вдруг запустился какой-то мыслительный процесс, заставивший его взгляд стать суровее и холоднее уже привычного. — Это сделал он?

Его рука потянулась к вороту моей водолазки, но я рефлекторно ударила по ней.

— Не трогайте меня! — рявкнула я, глотая непонятно откуда взявшиеся слёзы. — И не смейте лезть в мою жизнь, ясно?! Сама разберусь!

— Пока ты молчишь и боишься, Алёна, у тебя ничего не получится, — произнес он тихо, продолжая смотреть мне в глаза с некой жалостью. — Ни у кого не получится тебя спасти, пока ты сама не покажешь, где и из-за кого у тебя болит.

— Просто отстаньте от меня, — процедила я, чувствуя себя натянутой, как струна.

— Я к тебе и не приставал, Алёна. Но хочу обозначить, что теперь ко мне ты сможешь прийти только тогда, когда решишь для себя, что заднюю не дашь ни при каких обстоятельствах.

— Зачем мне к вам приходить? Что вы о себе возомнили, вообще?

— Не знаю. Это ты решишь сама. Свободна, Мельникова.