Сахар на обветренных губах

Глава 21

Проснулась с первым сигналом будильника. По старой привычке вынула из-под подушки телефон и почти не глядя выключила будильник. Снова расслабилась в постели и приобняла свою спящую охранницу, которая, как обычно, заняла большую часть постели.

Ужасно хотелось поспать ещё немного, но я понимала, что нужно взять себя в руки и начать давно отработанный день сурка.

— Катюх, — позвала я тихо сестру и слабо потрясла её за плечико. — Катюх, просыпаться пора. Школу проспишь.

— М! — Катя раздраженно нахмурила во сне брови и уткнулась лицом мне ниже ключиц.

— Надо, Кать. Надо. И мне тоже пора вставать.

— Ещё пять минуточек, — взмолилась сестра.

— Ладно. Ещё пять можно. Но только пять.

Катя почти мгновенно вырубилась, а я, чтобы тоже не уснуть, разблокировала экран телефона. Потому что если я усну, то вероятность того, что дверь моей комнаты вынесут с ноги, резко возрастет.

Не залезая пока ни в какие соцсети, я открыла «шторку» и просмотрела сообщения, которые пришли ночью от Колесникова:

«Спишь?»

«Или просто игноришь?»

И через пятнадцать минут:

«Ладно… Придётся самому фантазировать, как бы ты меня снова отшила. А как бы ты меня сейчас отшила, кстати?»

«Блестяще», — написала я в чат и сразу из него вышла. Заблокировала телефон и снова засунула его под подушку.

Задумавшись, начала аккуратно, чтобы не разбудить, перебирать Катины волосы.

Сестра тихо сопела, а я прислушалась к звукам внутри квартиры.

Было слышно, что на кухне происходит какая-то движуха. Мама, наверняка, готовит слегка съедобный завтрак, а отчим… Скорее всего, занял туалет, из которого уже начал вонять на всю квартиру.

Но шум чайника оборвался его коротким щелчком, и я смогла расслышать шепотки родителей. Они явно о чем-то спорили. Ругались. И, судя по тому, кто больше говорит, лидировала пока мама.

Пять минут прошли. Я вновь разбудила Катю, и в этот раз она проснулась и села в постели без дополнительных уговоров.

— Давай, я тебе завтрак в комнату принесу? — предложила она, когда закончила зевать.

— Зачем сюда? — улыбнулась я, удивившись данному предложению.

— Чтобы папа тебя опять не обижал.

— Не волнуйся, Кать. Сегодня он меня не тронет. Да и прятаться в комнате я не хочу.

— Ну, ладно, — сестрёнка обиженно поджала губы.

— Пойдём завтракать?

— Пойдём. Только, чур, я первая.

Катя ловко перелезла через меня и открыла дверь. С осторожностью выглянула в коридор и только после этого молча кивнула в сторону выхода.

Судя по всему, горизонт чист.

Я тоже выбралась из постели. Конечно, не так ловко, как сестра, но послушно последовала за ней в кухню, откуда слышались родительские голоса.

Стоило им нас увидеть, как они оба замолчали. Мама предпочла с серьёзным видом тут же уставиться в сковороду, где жарила яичницу, а отчим, сидящий на табуретке, как-то растерянно оглядел меня с ног до головы. Сосредоточил внимание на руке, где я демонстративно поправила бинт, и опустил взгляд в пол под расставленными ногами.

— Больше, чтобы Алёну не обижал. Понял, папа? — Катя пригрозила ему тонким пальчиком. В ответ он лишь неопределенно кивнул и попытался изобразить щекотку, на которую Катя лишь одёрнулась от отца и вновь вернулась ко мне.

Интересно, как много и что именно помнит отчим о том, что произошло ночью?

— А ты чё сел, Борь? — вдруг напала мама на него. — Тебе особое приглашение надо? Или хочешь, чтобы Алёнка надрывалась? Хлеба нарежь, чай налей… Мы всё делать должны? А ты, Алёнка, сядь. Тебе лучше пока не напрягаться, — мама что-то странное отыграла мимикой. Я поняла лишь то, что сейчас мне лучше ей подыгрывать.

Поэтому я просто села на одну из свободных табуреток, и, что странно, отчим начал молча и послушно делать всё то, что велела мама.

Нисколько не пререкаясь, он нарезал хлеб, поставил его в хлебнице на стол и начал разливать по кружкам горячий чай.

Выглядел отчим загружено. Не скажу, что видела в его глазах стыд. Скорее, больше страх, вызванный нежеланием брать на себя ответственность за то, что было ночью. А что-то, судя по всему, из произошедшего ночью он помнил хорошо.

Когда чай был расставлен, а мама водрузила на центр стола старую поцарапанную сковороду с яичницей, отчим, сидящий напротив, вдруг обратился ко мне.

— Ты, это, Алёнка… В универ пока не ходи, — сказал он, ни разу не посмотрев в мою сторону. Только в сковородку между нами.

— Почему? — ощетинилась я. — Чтобы ты потом мог мне с чистой совестью напомнить, за что ты платишь?

— Посидишь с недельку дома. Ничего страшного, — бросил он нервно. — Заживёт всё… — кивнул он на перебинтованную руку и неуверенно коснулся своего бока. — … потом пойдёшь. Никуда твоя учёба не денется. Я предупрежу в деканате. Поешь и иди дальше спи. Хоть до вечера.

— Я пойду на учёбу. И сегодня, и завтра, и всю неделю. В универе, хотя бы, безопаснее, чем здесь, — бросила я со стальной интонацией и вышла из-за стола. — Спасибо за завтрак. Мне пора собираться.

Едва я успела войти в свою комнату и открыть шкаф, чтобы переодеться, как следом за мной пришла мама. Она плотно закрыла дверь, повернулась ко мне и уперла кулаки в бока. Некогда красивое лицо сейчас больше напоминало череп, обтянутый тонкой серой кожей с синяками в разных стадиях заживления.

— Ты опять свой поганый язык за зубами не держишь? — мама говорила негромко. Наверное, для того, чтобы её могла слышать только я. Хотя, на её перекошенном от гнева лице и без слов всё было понятно написано. — Видишь же, что он пытается загладить вину, старается, как лучше…

— Старается?! — злая усмешка сорвалась с моих губ. — Задницу свою он прикрыть старается. Хочет закрыть меня дома, чтобы никто не увидел или я не растрепала о том, что он вчера сделал.

Я вытянула с полки свободные джинсы, футболку и толстовку. Не обращая внимание на маму, переоделась из домашнего в выбранную одежду. А потом вспомнила про шею и ещё не прошедшие синяки на ней, и вместо футболки снова влезла в раздражающую водолазку. Тугой белый воротник буквально душил, но я уже привыкла терпеть.

Черная толстовка поверх водолазки, пучок резинкой-пружинкой на макушке. Руку начало саднить. Скорее всего, я сдвинула повязку узким рукавом водолазки. Пофиг. Поправлю позже. В подъезде или в туалете универа. Сейчас у меня не было никакого желания задерживаться в квартире хоть на минуту.

Снова проигнорировав маму, я обошла её стороной и зашла в наш туалет, чтобы почистить зубы и умыть лицо. На всё это я потратила не больше минуты.

Вернулась в комнату и обнаружила маму, стоящей на том же месте, где я её оставила. Она уже не упирала кулаки в бока, но не менее угрожающе стояла со скрещенными на груди руками. Пристальным взглядом следила за тем, как я закинула в рюкзак тетради и ручки. Нарочито поморщилась от запаха туалетной воды, пару пшиков которой я нанесла на себя.

— И потом ты ещё будешь обижаться, что он что-то тебе запрещает? — вопросила мама.

— Я уже давно ни на кого не обижаюсь. Обида ещё ни разу ничего мне не дала. А вот злость… — накинув лямку рюкзака на плечо, я подошла ближе к маме и заглянула в её глаза. — А злость, мама, которую ты и он щедро вскармливаете во мне каждый день, помогает хоть сколько-нибудь выживать рядом с вами.

— Так взяла бы и свалила! Дверь открыта. Собирай манатки и вали! — взмахнула мама руками, словно говоря «выметайся!».

— А ты думаешь, я здесь живу из-за любви к тебе или отчиму? — усмехнулась я с нескрываемой ненавистью. — Мне плевать на вас обоих. Если бы не Катя и знание того, во что вы её без меня превратите, то я вычеркнула бы всех вас из своей жизни ещё в тот день, когда он ударил меня первый раз, — указала я на дверь за её спиной, говоря об отчиме. — И ты, мамочка… — выплюнула я ядовито это некогда самое лучшее и дорогое в мире слово. — …вместо того, чтобы пожалеть свою дочь, ударила её по другой щеке. Так что не строй тут из себя святую. Перед учителями можешь строить из себя мать года, но для меня ты умерла в тот же день, когда умер папа. Так что я не знаю, кто ты такая и не смей мне говорить, что я могу делать, а что нет. А теперь уйди с дороги. Я опаздываю.

В маминых глазах что-то изменилось. На мгновение мне показалось, что я увидела застывшие в них слёзы, но затем она резко вскинула подбородок и с гордым видом сделала шаг в сторону.

— Хлеб к ужину купи, — бросила она повелительно мне вслед.

— Как скажете… женщина.