Сахар на обветренных губах

Глава 20

Катя уже уснула. В моей комнате.

Пиццу мы постряпали и съели всю до последней крошки, чтобы не оставить улики против себя.

Я давно уже приняла душ и теперь оставалась спокойна хотя бы из-за этого.

Катя спала, прижимая к груди угол одеяла.

Сидя на подоконнике, я периодически на неё поглядывала.

Её слова о том, что она тоже хочет отсюда сбежать, лишь добавили мне уверенности в том, что я всё правильно делаю. Ещё немного, и реализация нашей мечты будет зависеть только от того, насколько быстро мы соберем самые необходимые вещи и доберемся до автовокзала, чтобы уехать отсюда. Осталось только подкопить денег.

Я водила подушечкой указательного пальца по стеклу. Иногда поглядывала на пустующий сегодня балкон с синей гирляндой и снова возвращалась к словам Одинцова.

У него тоже был отчим.

«Был».

Интересно, что случилось, что теперь его нет?

Одинцов когда-то смог сбежать и начал жизнь заново?

Его тоже били…

Боюсь даже представить себе, как ему доставалось, учитывая, что он был мальчиком или парнем. Мне тоже достаётся, но даже у меня есть ощущение, что отчим был бы рад ударить посильнее, но сдерживает себя только из-за того, что я девчонка и, по сути, ещё ребёнок. Была когда-то ребёнком. По крайней мере, он должен помнить, что знал меня ещё ребёнком.

Я этого не хочу, но теперь понимаю, что после недавнего откровения Одинцова, стану смотреть на него иначе. Хотя бы с позиции «рыбак рыбака». Видимо, после случайно оброненного мной слово «отчим», преподаватель смотрит на меня с той же позиции и отлично понимает, как мотивы молчания, так и нежелание того, чтобы кто-то вмешивался.

Кто бы мог подумать, что между нами есть что-то общее? Лично я никогда бы даже близко такого не предположила.

Но, с другой стороны, теперь каждый раз при виде него мне будет не по себе оттого, что он в курсе, что я скрываю за внешним пофигизмом.

Моя личная, пусть и крошечная, зона комфорта расшатана.

Катя что-то буркнула во сне, чем снова привлекла моё внимание к себе. Перевернулась с бока на бок и оказалась ко мне спиной.

Ровно в эту секунду в дверях квартиры послышалась возня.

Можно даже не строить дурочку. И так понятно, кого там принесло.

Мельком глянув на телефон, увидела на часах полночь.

Вот и превратилась наша с Катей временная тихая и уютная сказка в тыкву. Вонючую и матерящуюся.

В прихожей начала происходить какая-то возня. Включился свет, хлопнула дверь.

— Да стой ты! — услышала я мамин чуть натужный голос. Похоже она приволокла отчима на себе. — Куртку дай снять.

— Девки где? — гортанно потребовал отчим.

— Спят девочки. И ты иди спи, Борь.

Судя по тому, что мама пыталась говорить с ним культурно и тихо, она точно была трезвой. Будь иначе, скорее всего, она бы уже первой начала драку.

— Какого хуя они спят? Папка пришёл! Голодный! — почти кричал он.

— Ты нажрался, Борь, во всех смыслах. Куда ты…?

— Пошла нахуй!

Звуки шагов, приближающиеся к двери моей комнаты.

Каты проснулась и села в постели, вжавшись в стену. Огромными напуганными глазами смотрела то на меня, то на дверь.

— Не бойся, — шепнула я сестре и слезла с подоконника. В несколько быстрых шагов дошла до постели и села на её край. Притянула Катю к себе и обняла за плечи. — Он постучит, поймёт, что мы спим и уйдёт. Не трясись так. Всё будет хорошо.

— Открывай, сучка! — отчим барабанил в дверь.

Сам мудак.

— Боря, ты сейчас весь дом разбудишь, — ещё одна пустая попытка со стороны мамы.

— Весь не весь, но эта сучка спать не будет. Какого хрена в квартире темно и нечего жрать? Она встречать нас должна, а не дрыхнуть! — кричал отчим и снова барабанил в дверь. Кажется, уже ногами.

Я насмешливо вскинула брови.

Явились, барин.

Встречайте его.

А наказание отсутствием сна для меня уже не новинка. Случались ночи, которые я проводила, стоя на кухне. Спать было запрещено, как и садиться.

Он приходил и проверял.

Бывало, подобным образом он наказывал за проступок с моей стороны, который имел место быть, а бывало и за просто так. Просто настроение у него такое было — на ком-нибудь оторваться. А я всегда служила для этого идеальной мишенью. С Катей он подобное никогда не практиковал. Максимум — пару часов в углу.

— Катька где? Твоя шваль опять её у себя нянчит? — отчим, тем временем, лишь распалялся.

— Они сёстры, Борь. Если хотят спать в одной комнате, пусть спят. И ты иди спать.

— Я сказал, пошла отсюда! — стук в дверь прекратился, но мамин глухой болезненный стон дал понять, что использовать кулаки отчим не перестал. И сейчас всю силу их ударов испытывала на себе мама.

— Алёна! — вскрикнула Катя, глядя на дверь, и вцепилась в свободную футболку на мне. — Скажи ему, чтобы перестал! Маме больно!

— Катька! Ну-ка открыла, пока я твою мамашку не прибил вместе с сестрой!

— Катя, сиди, — поймала я сестру и усадила обратно.

— Я открою, и он перестанет! Он же сказал! — теперь уже кричала сестра. По её щекам текли огромные реки слёз.

Когда она уже перестанет верить его словам? Он ведь ни разу ещё не сдержал подобного обещания. Стоит открыть дверь, и под раздачу попадают все.

— Он не перестанет, Катя. Он обманывает, — шептала я, пытаясь её успокоить.

— Катька! — угрожающе бросил отчим, точно зная, на кого и как нужно давить. — Не откроешь, хуже будет. Мамка-то на полу уже лежит и плачет.

— Хватит! — закричала Катя в моих руках. Мышцы её худого тельца были настолько напряжены в этот момент, что казалось, стали деревянными.

И, всё-таки, Катя вырвалась из моих рук, быстро открыла дверь и выбежала из комнаты. Всхлипывая и плача, припала к маме и начала помогать её подняться с пола.

— А ты что села? — вперился в меня отчим совершенно безумным взглядом красных бычьих глаз на свином рыле. — Быстро встала и приготовила мне пожрать! — он вошёл в комнату и, как щенка, вышвырнул меня из комнаты, вцепившись в волосы.

Больно, но не до слез.

А вот из-за обиды слёзы лить очень хотелось. Но я предпочла сохранить на лице полное отсутствие эмоций. Как обычно.

Наспех поправив волосы, я пошла в кухню, слыша за спиной тяжелые шаги и тихие шепотки напуганных мамы и сестры.

Включив свет на кухне, я вынула из холодильника пару яиц, поставила на плиту сковороду, налила в неё масло и включила конфорку на максимум.

Боковым зрением я видела, как отчим с самым властным видом стоял в дверном проёме и контролировал каждое моё движением.

Моя задача не покормить его повкуснее, а просто поскорее приготовить то, что он смахнёт со стола и, довольный тем, какой он господин, пойдёт уже спать.

Я достала большой нож из нижнего ящика, чтобы разбить им яйца, а затем нарезать хлеб.

Яйца зашкварчали в сковороде, я их присолила и выключила плиту, чтобы они дожарились от температуры разогретой сковороды.

Взяв разделочную доску и булку хлеба, всё под тем же неустанным контролем вдрызг пьяного барина, я повернулась к обеденному столу и начала резать хлеб.

— Я тебе собака, что ли? — рявкнул отчим и в секунду оказался рядом со мной. Настолько близко, что его пузо тёрлось о мой бок. Это чё за куски?! — вопросил он. Взял кусок хлеба и с силой швырнул его мне в лицо. — Тоньше режь! Тоньше, блядь! Сколько тебя можно учить?!

И снова мне в лицо прилетел очередной кусок хлеба. И толстые пальцы ткнули до боли скулу.

Внутри меня поднялась буря из злости и желания мести. Рука с ножом, словно по своей воле, взметнулась вверх, острием в сторону глотки отчима, скрытой двумя подбородками.

— Дохуя смелая? — усмехнулся он цинично. — Ну, давай. Режь!

Он с силой обхватил мою руку с зажатым в ней ножом и прижал лезвие к жирному горлу.

— Режь, сука! Что смотришь? Ссышь? — едко выплюнул он своей раскрасневшейся от гнева рожей. А я до боли стискивала зубы, борясь не только с его рукой, но и со своей, которая не желала отступать. — Ну, давай! Ты же хочешь! Хочешь?

Ты даже не представляешь себе, насколько, ублюдок.

— Алёна, не надо! — и только внезапно раздавшийся крик сестры заставил меня вернуться в реальность, в которой я не желаю становиться убийцей.

Несколько раз моргнув, я избавилась от грязного морока и попыталась отнять руку с ножом от горла.

Но отчима это не удовлетворило.

— Нихуя не умеешь, шваль! Отойди! — выронил он нервно. Выхватил из моей руки нож, размашисто полоснул им в воздухе в районе моего живота и оттолкнул меня в сторону, приступив к нарезке хлеба самостоятельно.

Я не сразу поняла, в чём дело, когда услышала новый Катин вскрик, в котором не было ни единого слова. Только неподдельный ужас читался в детских глазах, которыми она смотрела куда-то в район моего живота.

Опустив взгляд, я увидела красное, будто разрастающееся пятно на светлой футболке по правому боку. А по руке моей вниз ползли две тонкие красные змейки, срывающиеся с кончиков пальцев и каплями разбивающиеся о пол.

Я пошатнулась. К горлу подступила тошнота. По спине прокатилась холодная волна пота.

Восприятие окружающей действительности атрофировалось. Ни звуков, ни запахов.

Ничего.

Только я и капли крови на полу у правой ноги. И полное непонимание, почему я не чувствую боли.

Я, вообще, ничего не чувствую.

Всё замерли и смотрят на меня, ожидая чего-то, пока я сама не понимала, что произошло.

— Не бойся, Кать, — произнесла я, скорее, на автомате сестре, которая тряслась от ужаса и вжималась в прибежавшую на её крик маму.

— Алёнка… Ты чё? Ты это… Ты перестань… — мямлил что-то отчим, которого в секунду, стоило ему увидеть кровь, откинуло спиной в стену. Он мгновенно выронил нож. Тот глухо ударился об пол и остался лежать недвижимо.

С его острия я перевела взгляд на окровавленные пальцы своей правой руки. Поднялась выше к локтю, чуть подняла руку и повернула её так, будто собралась сдать кровь из вены. Разглядела порез, из которого медленно вытекала кровь. Он не выглядел глубоким, а вот длинным — вполне.

Футболка целая, но в крови. Скорее всего, кровь с руки угодила и на неё, так как ткань свободно болтается и задевает руки.

Похоже, взмах ножом отчимом не прошёл для меня бесследно.

Хотя, я же ещё не видела, что у меня под футболкой. Но смотреть при всех сейчас я не стану. Особенно при Кате.

— Убил! — завопила вдруг мама, заставив меня крупно вздрогнуть. Способность слышать и воспринимать реальность мгновенно вернулась ко мне. — Убил мою дочку! — продолжала она кричать, чем лишь раздражала.

Какой смысл кричать, но при этом даже не сдвинуться с места?

Сестра от её воплей начала лишь громче плакать и ещё сильнее цепляться в мамино платье и прятать в нём лицо, чтобы не видеть весь этот ужас.

— Уведи её отсюда, — процедила я сквозь стиснутые зубы, глядя матери в глаза. — Уведи, твою мать!

Непонятно тряхнув головой, мама обхватила Катины плечи и повела её в мою комнату.

Я перевела взгляд на отчима, который всё это время изображал привидение, вросшее в угол кухни. В его немигающих глазах отчетливо читался ужас. А ещё он, похоже, только что мгновенно протрезвел.

— Алёнка, ты это… Ты чё?… Ты, давай, перестань…

— Перестать? — повела я бровью. — Так, может, добьёшь меня, чтобы я перестала? — оскалилась я, наверное, как психически больная. Сделала шаг в сторону отчима, отчего он, кажется, сильнее вжался в стену с блеклыми обоями цвета жирных пятен. Наклонилась и подобрала нож. Абсолютно спокойно выпрямилась и протянула его отчиму. Для его удобства — к нему рукояткой. — Давай. Добей. Ты же хотел! Делай!

— Алёнка… — попытался он изобразить угрозу, но тут же стушевался, когда я сделала ещё шаг к нему. — Я не хотел, Алёнка. И в мыслях не было… Я же хлеб просто нарезать хотел… — мямлил он.

— А меня? За компанию зарезал?

— Алёнка… — дрожал его голос вместе с бледными губами.

По стеночке, не сводя с меня взгляда, он подобрался к выходу их кухни и пулей вылетел из неё, спрятавшись в их с мамой комнате.

Я устало выдохнула. Окровавленная рука с ножом ослабла и повисла вдоль тела. Плечи опустились, напряжение покинуло тело, и тошнота стала ещё более ощутимой.

Зажав рот чистой ладонью левой руки, я метнулась в туалет, где, едва успев включить свет, упала перед унитазом на колени и вывернула в него недавно съеденную пиццу.

По телу мгновенно прокатилась дрожь, которая начала лишь только возрастать в геометрической прогрессии.

Я отвалилась, приземлилась на задницу и чуть развернувшись, привалилась спиной к ванне. Обессиленно вытянула перед собой ноги. Положила поверх руки. Посмотрела на них и поняла, что они трясутся с такой силой, что даже пальцы на них сосчитать невозможно.

От частого поверхностного дыхания уже начала кружиться голова. Стало понятно, что сама я с пола уже не встану. По крайней мере, не в ближайшее время. Едва ли ноги способны удержать меня в таком состоянии.

— Алёна! — новый мамин истерический вопль пронесся по квартире.

Но в ответ я не смогла ни возмущенно закатить глаза, ни даже крикнуть, что я в туалете.

К счастью, через несколько секунд мама сама сообразила, где я, и ввалилась в туалет, припав рядом со мной на колени вместе с подобием аптечки.

Комок ваты, старый серый бинт, пузырёк зелёнки и лейкопластырь с грязными краями. Сухие трясущиеся материнские руки и абсолютная растерянность в её глазах при взгляде на меня.

— Ну, как? — спросила я тихо с горькой усмешкой. — Он всё ещё для тебя хороший?

Мама предпочла отмолчаться. Лишь опустила взгляд, неопределенно дёрнула головой и трясущимися пальцами подцепила край моей футболки. Задрала его, пригляделась к правому боку и, облегченно выдохнув, отпустила край.

— Ты тоже хороша, — буркнула она раздраженно. Непослушными руками начала разматывать старый серый бинт, нити которого давно переплелись между собой и запутались. — Ещё неизвестно, кто из вас первый начал.

У меня тупо не нашлось слов.

Какой-то безнадёжный вздох, смешанный с совершенно безэмоциональным смешком, покинул мои лёгкие.

Откинувшись затылком на край ванны, я уставилась в потолок с грязными жёлтыми разводами от нескольких соседских потопов.

Как удобно прикидываться слепой и глухой в самый подходящий момент. Мне бы этому научится у мамы.

— Знаешь же, что лучше молча приготовить и уйти, но всё равно каждый раз показываешь ему свой характер, — ворчала всё это время мама, заполняя монотонным голосом узкое пространство туалета. — Просто царапина на руке. Нехер драматизировать. Дай руку.

Она зажала между пальцами вату, которая выглядела так, будто её вынули из старого советского матраса. Даже зеленка, медленно расползающаяся по краям, выглядела старой и блёклой.

— Не трогай меня. Сама всё сделаю, — я закинула невредимую руку на край ванны и, опираясь о него, смогла встать на ноги и подойти к раковине. — Иди успокаивай своего любимчика. А-то он испугался бедненький.

Я включила поток холодной воды.

— Что ты там сама сделаешь? Да ещё левой рукой… Дай помогу, — мама импульсивно схватила меня за порезанную руку и без предупреждения с силой прижала вату с зеленкой к ране. Защипало так сильно, что на глазах выступили слёзы. Я стиснула челюсти и отвернула в сторону от мамы лицо. — Когда ж ты у меня молчать-то научишься, а? — жалобно прошептала мама. — Получаешь за свой острый язык и всё равно его показываешь.

— А что нужно делать? Молчать, как ты? А дальше что? Ждать, когда он зарежет меня по-настоящему или начнёт трахать нас по очереди? Как тебе больше нравится, мама?

Щёку опалило жгучей пощёчиной.

— За языком следи, дура! Сколько раз тебе можно говорить?! — рыкнула мама. Грубо толкнула меня в плечо и швырнула зелено-красную вату в раковину. Заглянув в её глаза, я увидела лишь неприкрытый гнев и отвращение ко мне. — Он тебе как отец, идиотка!

— Хорош папочка, — усмехнулась я горько. — Думаю, он не будет против, если я с этим ножевым обращусь в полицию?

— Твоё ножевое не больше царапины. Хочешь нас опозорить? Иди! Отец сядет, Катю заберут в детдом, а я руки на себя наложу. Зато ты у нас будешь умница. Дрянь неблагодарная… — мама подобно вихрю вылетела из туалета и хлопнула дверью так сильно, что волной холодного воздуха колыхнуло мои волосы.

С секунду постояв, я почувствовала, что мои ноги ослабли. Там, где стояла, я осела на пол и запустила пальцы в волосы. С силой сжала их в кулаках.

— Как я устала, — выдохнула я тихо, чувствуя по щекам горячие слёзы. — Господи…

Зависнув в пограничном с истерикой состоянии, я в сердцах пнула ванну несколько раз. До боли в ноге. Руками поколотила всё, до чего смогла дотянуться, но понимала, что этого мне недостаточно. От желания вцепиться ногтями в чью-нибудь рожу буквально выворачивало наизнанку. Дикое желание, бежать прямо сейчас одной и безо всего, затопило разум. Слёзы прекратились, уступив место решительности. Я лихорадочно стала бегать глазами по пространству туалета, мысленно прикидывая, где могу переночевать, если убегу прямо сейчас.

— Алёна, — тихий заплаканный голос сестры за закрытой дверью подобно щелчку гипнотизера вернул меня в реальность, далёкую от мечты о побеге. — Алёна, скажи хоть что-нибудь. Тебе больно?

Слёзы мгновенно хлынули из глаз. Тело безвольно обмякло у стены под старой раковиной.

— Немного, Кать, — произнесла я, стараясь, чтобы голос не был таким убитым.

— Хочешь, я тебе помогу?

— Хочу, — выронила я. — Принеси, пожалуйста, мне чистую футболку. В шкафу.

— Хорошо, — по звукам поняла, что Катя спешно утёрла сопли и слёзы. Её голос стал бодрее. — А ещё что-нибудь надо? Может, таблетки какие-нибудь?

— Принеси мои полотенца, Кать, шампунь и гель для душа. Помыться хочу.

И плевать. Уже так сильно плевать, что он может вновь ворваться в туалет и увидеть меня голой. Пусть уж делает, что хочет. Всем давно плевать.

— Ага. Я сейчас.

Быстрый топот ног исчез в стороне моей комнаты. Меньше, чем через минуту, Катя вновь постучала в дверь и аккуратно её приоткрыла.

— Заходи, не бойся, — улыбнулась я ей уголком губ. В детских глазах вновь застыл ужас при виде крови на мне. — Я просто руку порезала. Вот, видишь? — я продемонстрировала ей руку. — Почти даже не больно. И кровь уже почти не течет.

— Давай, я тебе перебинтую.

— Хорошо, Кать. Только я сначала помоюсь, ладно?

— Я подожду тебя в твоей комнате.

— Хорошо. Я быстро.

Катя вышла, оставив мне всё, что я просила принести. А я вновь взяла себя в руки. Встала с пола и закрылась в туалете изнутри. Медленно разделась, боясь увидеть бок. Но, к счастью, там не оказалось даже царапины. Как я и думала, из руки кровь так хлестала из-за адреналина.

Вены, вроде, не задеты. Да и само кровотечение успокаивалось по мере того, как успокаивалась я.

Помывшись и завернувшись в полотенца, я специально оставила окровавленную футболку на стиральной машинке. Пусть служит напоминанием для отчима и матери.

В комнате Катя уже достала мою аптечку, в которой всё было новое и чистое.

— Садись, — сестра усадила меня на постель, придвинула мой стол, кряхтя от его тяжести, и аккуратно уложила на него мою раненную руку. Открыла перекись и полила ею рану. — Тихо-тихо. Уже не больно, — шепнула она и начала дуть на пенящуюся жидкость.

Я подняла взгляд на её зареванное личико и поняла, насколько она сейчас кажется мне взрослой.

В горле застрял шершавый болезненный ком невыпакланных слёз.

— Прости, — произнесла я тихо.

Извинялась я, наверное, за то, что моей сестре приходилось переживать день ото дня, но я всё никак не могу вырвать её из этого чёртового круга.

— Ничего страшного. Поплачь, если сильно больно, — ответила Катя, как взрослая. — Ты не виновата. Это папа козёл.

По моим губам растеклась тёплая улыбка.

Я уже не замечала боли в ране, которую обрабатывала Катя. Я смотрела на сестру, полностью доверяя всему, что она делает.

Закончив с раной и перебинтовав мне руку, Катя молча дождалась, когда я переоденусь. Сходила на кухню и принесла мне оттуда кружку горячего сладкого чая. Её ручки всё ещё тряслись, но она отчаянно храбрилась. Наверное, ради меня. Я делала то же самое.

— Попей чай и ложись спать, — сказала она, как строгая мамочка.

— Спасибо, — такими же трясущимися руками я обхватила горячую кружку и сделал несколько глотков. Чай вышел очень сладким. Видимо, Катя хотела поднять мне настроение. — Очень вкусно, Кать.

— Ну, всё. Теперь ложись спать. У тебя постельный режим.

— Хорошо.

Катя забрала у меня кружку с чаем, поставила её на стол. Укрыла меня одеялом, закрыла дверь комнаты на замок изнутри и легла рядом со мной, неуклюже поглаживая по влажным волосам.

— Я буду охранять тебя от папы, — боевой голосок прорезал темноту комнаты.

— Необязательно. Он наверняка уже уснул.

— Я всё равно буду тебя охранять.

Я приобняла сестру и прикрыла глаза.

Под подушкой раздалась короткая вибрация телефона.

Плевать, кто там пишет. Я сплю.