Шестнадцать ударов.
Шестнадцать колото-резанных ран.
Он шестнадцать раз воткнул в человека ножницы, а потом просто ушёл спать. Он даже не понял, что натворил.
Эта информация, озвученная сегодня следователем, до сих пор эхом звучала в голове.
Не раз, не два. Шестнадцать. Прозвучало так, что лично я подумала, что это доставляло ему удовольствие. Он будто шёл именно к этому, десятилетиями, избивая исключительно женщин и детей.
Это ужасно.
Меня до сих пор передергивало. Я уж молчу о том, что мне часто снится лужа крови и Катина куртка в ней.
Укутавшись плотнее в покрывало, я вновь вышла на балкон. На часах уже почти полночь. За спиной плавно переливаются яркие цвета, передо мной, как на ладони, засыпающий город.
Наконец-то, начало пахнуть весной. Будто даже теплее стало. А у меня у самой появилось ощущение, что началась какая-то новая жизнь. Не могу пока сказать, что я мечтала именно о такой, но я очень рада, что начало хоть что-то меняться. Я ещё не чувствую свободу на все сто процентов, но что-то внутри меня понимает, что она совсем близко.
За спиной послышались шорохи, зашелестели нити гирлянды, и на балконе появился Константин Михайлович. Он неуклюже пытался выпутать голову из гирлянды и шторы, неся в руках по кружке кофе.
— Замрите, — попросила я. Высвободила руку из-под покрывала и сняла с уха Одинцова прозрачную нить гирлянды.
— Держи, полуночница, — почуяв свободу, он протянул мне одну из кружек. Кофе оказался горячим.
— Спасибо, — я обхватила кружку обеими руками, придерживая локтями на себе покрывало и вновь повернулась к городу.
— Думал, только себе сварить, но услышал, что ты опять вышла на балкон. В чем прикол?
— Просто, — повела я плечами. Боковым зрением наблюдала за тем, как мужчина встал рядом и слегка наклонился, чтобы опереться локтями об узкое подобие подоконника. Не уверена, что на такой можно поставить цветочный горшок. Скорее всего, он упадёт на чью-нибудь голову.
— Ноги не мерзнут?
— Немного, — кивнула я. — Когда совсем замерзают, я захожу в квартиру. Не думайте, я тут стою не во вред себе.
Константин Михайлович шумно и протяжно вдохнул прохладного весеннего воздуха, глядя вместе со мной на мост через реку вдалеке. Отпил немного кофе, я повторила за ним и только сейчас заметила, что мой кофе он разбавил молоком. Сам же пил, как обычно, черный.
— Разбавил тебе немного. Ты за последние дни почти сжевала свои губы, решил не добивать их кипятком.
— Спасибо, — хмыкнула я. — Просто много думаю и даже не замечаю, что жую их. Привычка.
— Я заметил, — лениво кивнул мужчина. Снова отпил кофе и опустил взгляд в черную жидкость, отражающую лунный месяц. — Ты так и не рассказала, что сегодня было в полиции. Давили на тебя?
— Нет, — ответила я сразу, тряхнув головой. — Нисколько. Просто… Представляете, он шестнадцать раз воткнул ножницы в человека. А потом просто ушёл спать.
— Женька говорил, — согласно кивнул Одинцов. — А что с отпечатками?
— Насколько я поняла, на ножницах были только отпечатки отчима, которые он даже попытался стереть, когда проснулся утром, но у него это плохо получилось. Там ещё были и мамины отпечатки, потому что она этими ножницами пользовалась чаще всех, но у неё, вроде как, алиби.
— Твоих пальцев нет?
— Нет. Я их не трогала. Отчим, конечно, попытался свалить всё на меня. Типа, это я убила его друга. Потом он передумал, сказал, что защищал меня и поэтому сделал то, что сделал. В общем, следователь сказал, что он сам себя закапывает. И с каждым допросом всё глубже.
— Подписку с тебя не сняли?
— Нет. Сказали, что ещё не все свидетели опрошены.
— То есть, ты ещё померзнешь на этом балконе? — усмехнулся Константин Михайлович, глянув на меня.
— Я здесь не мёрзну. Мне здесь хорошо, — улыбнулась я, смущенно опустив взгляд.
Хотелось сказать, что о таком балконе я долго мечтала, но в свете последних событий как-то странно озвучивать, что моя мечта сбывается, пока в жизни, по большому счёту, разворачиваются события, которые приведут к совершенно непредсказуемому итогу.
— Как сестра?
— Сегодня весь день просидела дома. У бабушки. Сама бабушка ещё в больнице, а мама сегодня даже на работу вышла.
— Обычно не ходит?
— Ходит. Просто ещё вчера она заливала глотку, а сегодня вдруг взяла себя в руки и вышла на работу. Неправдоподобно как-то.
— Может, действительно взялась за ум? — предположил Константин Михайлович, глянув на меня.
— Не знаю, — чуть нахмурилась я. Отчего-то разговоры о маме вызывали у меня раздражение. — Главное, что у Кати всё хорошо. Не считая того, что она пока не может ходить в школу, из-за того, что квартира с ее вещами опечатана.
— А она знает… Ну… что с её отцом? Где он? Я так понимаю, он её биологический отец?
— Конечно знает, — усмехнулась я невесело. — Мама и бабушка позаботились о том, чтобы рассказать ей обо всем во всех подробностях. Ну, то есть тот вариант, в котором во всём виновата я.
— Она не верит?
— Чему?
— Что виновата ты.
— Говорит, что не верит. Наверное, так и есть.
Некоторое время мы просто молча пили кофе, глядя на ночной город.
Внизу по двору несколько раз проехала машина с грохочущей из колонок музыкой. Слышался девичий звонкий смех и цокот каблуков.
Приятно знать, что у кого-то наступила настоящая весна. Кто-то видит не только серый грязный снег и показывающееся из него дерьмо, но, главным образом, замечает, как возрождается жизнь.
Обнадёживает.
— Со всеми преподами договорилась? — спросил вдруг Одинцов.
Я находилась в своих мыслях, поэтому несколько секунд просто задумчиво смотрела на его ладони, которыми он обхватил свою кружку.
— Сегодня только с двумя. Взяла у них задания. Вроде, несложно.
— А ко мне чего не подошла?
— Самый сложных преподов решила оставить напоследок, — усмехнулась я. Вскользь глянула на его профиль и поймала легкую улыбку в уголке губ.
— Всегда было любопытно, что думают обо мне студенты. Есть какие-нибудь инсайды?
— Про студентов не знаю, а вот студентки считают вас… — я нарочито поморщилась, готовясь произнести это слово, будто оно вызывало у меня отвращение. — …котиком.
Константин Михайлович посмотрел на меня, удивленно вскинув брови.
Я тут же отвернулась к городу и отпила немного кофе, чтобы спрятать улыбку.
— Я — котик?! — переспросил он, явно не веря моим словам. А затем вместе со мной отвернулся к городу. — Надо что-то с этим делать. Я планировал получить репутацию самого лютого препода всего универа. Котик… — фыркнул он, повторив это слово.
— Не знаю, утешит вас это или нет, но в этот момент, когда девчонки назвали вас котиком, они оценивали не ваши профессиональные качества, а ваш торс и задницу.
— Что?! — не своим голосом, слегка переходящим в фальцет, переспросил Одинцов. Он даже кофе поперхнулся. — Задницу?!
— Ну, если честно, некоторые ваши брюки… они… Господи! — выдохнула я в ночь. Было и смешно, и стыдно об этом говорить. — Некоторые ваши брюки очень сильно… — одной рукой я показала окружность в воздухе. — …обтягивают вашу… задницу.
— А?! — лицо Одинцова забавно скривилось. Чувствуя румянец на собственных щеках и, не веря, что действительно только что ему об этом сказала, я сложилась пополам, смеясь от его реакции. Похоже, он действительно даже близко не думал о том, что девчонки могут оценивать его в физическом плане.
— Извините, — я взяла себя в руки, но улыбаться не перестала.
— И ты тоже пялилась на мою задницу?
— Чаще всего я вижу только ваши глаза. Задницей вы ко мне не поворачиваетесь.
Хотела добавить «во всех смыслах», но промолчала, не желая портить то хорошее настроение, которое образовалось на маленьком островке балкона.
— Котик, — шепнул себе под нос Одинцов. Качнул головой и пригубился к кружке, допив её содержимое залпом.
Я аккуратно разглядывала его, пока он смотрел на город.
Одинцов — преподаватель и Одинцов — сосед по квартире, казались мне двумя совершенно разными людьми.
Первый был всегда собран и суров. На его лице будто не существовало места для улыбок.
Тот Одинцов, что стоял рядом на балконе и делил со мной кофе, оказался простым и уютным. В нём не было той строгости и холодности, с которой я его ассоциировала почти весь учебный год. В толстовке, с потрепанными волосами и залегшими под глазами тенями от усталости, он не казался мне таким далеким и циничным, как в стенах универа. Простой, понятный и, как выяснилось, очень болтливый.
Понятно, что он специально увёл меня в более отвлеченную и безопасную тему, но это было именно тем, в чём я нуждалась хотя бы в конце дня.
— Ладно, Мельникова, пойдём домой. Не мёрзни. Лично у меня уже замерзли ноги. Надо какие-то тапочки нам с тобой намутить.
— Угу, — согласилась я и тоже допила кофе залпом.
Константин Михайлович первой пропустил меня в квартиру и закрыл за нами балконную дверь. Прошёл к двери комнаты и, обхватив ладонью ручку, посмотрел на меня, слегка сощурившись.
— Пойду разработаю план, как снова зашугать весь универ… Или поприседаю. Не знаю, — нарочито возмущенно вздохнул он и открыл дверь, бормоча себе под нос. — Котик…