Сахар на обветренных губах

Глава 36

— Алёна, заплети мне косички. Мама не хочет.

— Давай.

Я уступила место перед зеркалом в прихожей сестре. Взяла из её руки две черные резинки и надела на запястье. Своей расческой прочесала густые волосы сестры и разделила на две части пробором посередине.

Мама и отчим лениво бродили из кухни в комнату и обратно, попивая на ходу чай. Параллельно смотрели новости и собирались на работу.

— Борь, тебе твоя мама вчера деньги на вино давала. Ты купил? — услышала я мамин вопрос из кухни и застыла с недоплетенной косой в руках.

— Купил, — севшим и хриплым ото сна голосом ответил отчим из комнаты.

— А где оно? Ты уже увёз?

— В машине. Вас завтра, всё равно, к маме везти надо будет. Завтра и увезу.

Мудак.

Мало того, что сам ни копейки не потратил, так ещё и заработал. Интересно, сколько раз за жизнь он проворачивал подобное?

— Девки, быстрее собирайтесь. Время идёт. К тебе, вообще, скоро жених приедет. Быстрее давай, — мама мимоходом, проходя в туалет, раздала нам с Катей напутствия.

Мы никак не отреагировали. Никто не ускорился.

Я спокойно заплела сестру, по её скромной просьбе дала ей воспользоваться моими духами.

В дверь позвонили. Отчим, сменив маму, скрылся в туалете.

Разумеется, пришёл Вадим. Помятый и едва моргающий, будто только что проснулся.

— Поспал бы подольше. Я бы и на маршрутке спокойно добралась до универа, — я первой потянулась к его губам и легко поцеловала, почти сразу отстранившись, так как за нами очень внимательно наблюдала Катя.

— Привет, малая, — Вадим подмигнул моей сестре и обратился ко мне. — Я буду за тобой заезжать. Это не обсуждается.

Я не стала ничего на это отвечать. Надела верхнюю одежду, прихватила рюкзак и… сестру.

— А можно я с вами? — Катя состроила самую милую на свете мордашку.

— Можно? — я тоже попыталась быть милой, обращаясь к Вадиму.

— Без проблем. Школа, вроде, по пути. Поехали.

Катя быстро собралась и первой выскочила из квартиры. Уронив челюсть перед красной машиной Колесникова, забралась на задний пассажирский ряд и всю дорогу до школы не замолчала ни на секунду, восхваляя машину Вадима.

А он, похоже, был этому только рад.

— А младшая сестра — это прикольно, — хмыкнул Вадим, когда мы подвезли Катю и отъехали от школы.

Я не стала уточнять, что в моём случае от «прикольно» там только процентов пять. Всё остальное — ответственность. Очень большая ответственность, будто её родитель я, а не те двое, что её сделали.

Вадим, как обычно, оставил машину на преподавательской парковке у главного крыльца. На моё предложение позавтракать в местном буфете ответил категорическим отказом.

— Нафиг. Не хочу. Будто окно выдачи горячего супа для бомжей, — поморщился он брезгливо и приобнял меня за плечи, уводя подальше от толпы, собравшейся у дверей буфета.

Рёбра изнутри поцарапало лёгкой обидой. Я думала, он оценил местную свежую выпечку. Но нет.

Я не планировала проявлять чувства в общем коридоре, где полно посторонних взглядов, но Вадим, похоже, привык находится в центре внимания, поэтому без малейшего стеснения поцеловал меня в губы так, будто этой ночью у нас всё было, и мы только-только выбрались из постели.

— Всё понятно! — улюлюкали рядом его друзья, пока я пыталась сохранить дистанцию. — Кажется, на сегодняшнюю вечеринку одна комнату уже забронирована.

Громкий смех прокатился по коридору. Я возмущенно повела бровями и посмотрела на Вадима, ожидая услышать от него хоть какое-то опровержение, но тот лишь загадочно улыбался своим пацанам, пожимая им руки.

Две пары после этого мы не виделись. Внутри я всё ещё была возмущена тем, что сегодня весь универ обсуждает, что вечером меня будут трахать на вечеринке в квартире Колесникова.

Даже пара у Одинцова прошла как-то мимо меня. После моего вчерашнего ответа, что я с Вадимом, он больше ничего мне не писал. А сегодня позволил себе лишь беглый взгляд на меня. Не знаю, что он планировал увидеть через свободные джинсы и толстовку. Но, очевидно, увиденное его удовлетворило, раз он больше не лез с вопросами и не попросил остаться после пары.

— Алёнушка, — Вадим поймал меня в коридоре, когда я выходила из аудитории Одинцова. Не давая возможности опомниться, приник к моим губам своими. Я едва успела поймать ртом воздух, в то время как девчонки вокруг томно вздыхали и хихикали.

— Не делай так больше, — попросила я шепотом, когда Вадим позволил мне выбраться из его объятий. Заправила прядь волос за ухо и с неким раздражением посмотрела по сторонам, понимая, что Вадим снова собрал вокруг нас толпу зрителей.

Даже Милана откуда-то выплыла и, скрестив руки на груди, смотрела на нас как на два слипшихся куска дерьма.

— Все уже в курсе, что ты моя девушка. Нахрена мне это скрывать? — всё так же улыбаясь, Вадим говорил, кажется, для всех собравшихся.

— Хотя бы затем, чтобы не сосаться на глазах у всех, — я нервно закинула лямку рюкзака на плечо.

Вадим приобнял меня за плечи и отвел в сторону окна.

— Кстати, ты же сегодня придёшь ко мне? Народ, смотрю, подтягивается.

— Только не обижайся, — я начала наматывать шнур от его толстовки на палец. — У меня сегодня смена. И подмениться не с кем. У Светы муж всё ещё в больнице, а у неё дети…

— Понятно, — Вадим недовольно поджал губы, снял с моего пальца шнурок и пошёл в сторону лестницы.

— Ну, Вадим, — я поймала его ща локоть. Заставила остановиться и посмотреть на меня. — Я… Я постараюсь приехать после смены. Твоя вечеринка ведь не до «Спокойно ночи, малыши» будет? Я просто приеду чуть позже. Хорошо? Не обижаешься?

Вадим шумно вздохнул, а затем черты его лица начали смягчаться. Где-то глубоко внутри себя я облегченно выдохнула.

— Ладно, — согласился, наконец, Вадим и поддел пальцами мой подбородок. В этот раз я позволила ему поцеловать себя. К счастью, он то сделал не так похабно, как перед своими дружками. — Но, принцесса, я не смогу за тобой сегодня заехать сам. Сама понимаешь, что без бухла не обойдётся, поэтому позвони мне, когда закончишь, я пришлю за тобой такси.

— Хорошо.

Что я ещё могу сказать? Я недавно вычитала, что в отношениях нужно идти на компромисс. Вадим тоже старается. Один тот факт, что он ради меня просыпается рано утром и едет забирать прямо из квартиры, не забывая запугивать отчима, заслуживает того, чтобы я тоже шла на уступки.

После пар Вадим отвёз меня на работу и сразу уехал домой, где уже начали собираться его друзья. Я в очередной раз пообещала, что позвоню, когда освобожусь.

К счастью, сегодня отчим не явился с угрозами и попытками потратить мои деньги. Но весь вечер у меня на языке крутились отборные ругательства в его адрес. Случай с вином до сих пор выбивал меня из равновесия, стоило мне об этом вспомнить.

Сразу после смены я не стала звонить Вадиму. Я провоняла гнилыми продуктами и копченостями после сегодняшней уборки в супермаркете. Поэтому я решила для начала заехать домой, чтобы хотя бы переодеться. О том, чтобы помыться, я не мечтала. Но, возможно, сполосну волосы, которые воняли так, будто в них заворачивали колбасу. Да и на вечеринку, во время которой Вадим хотел познакомить меня с друзьями, хотелось прийти в хоть немного соответствующем наряде, а не в потертых джинсах и заношенной толстовке.

Едва я зашла в квартиру, как в нос ударил запах алкоголя. Воняло на всю квартиру так, что к горлу подступила тошнота.

Первая мысль в голове: где Катя и что с ней?

Я сразу, не снимая обуви и верхнюю одежду, рванула в её комнату, открыла дверь, но обнаружила лишь пустоту и заправленную ещё с утра постель.

Из кухни вышел покачивающийся отчим. В его руке я увидела банку пива. Того самого, которое он купил на мои деньги.

— А что так поздно? — включил он воспитателя.

— Я на работе была, — ответила я сухо, понимая, что игнорировать его вопросы, когда он в таком состоянии, себе дороже.

— Молодец, — пробасил он сквозь пивную отрыжку.

По осоловевшему взгляду было видно, что он уже крепок пьян. Возможно, ещё пару банок и он вырубится.

За его плечом я увидела кухонный стол, на котором помимо пивных банок стояли ещё две бутылки водки, а за столом сидел какой-то мужик. Кажется, я уже видела его в роли собутыльника отчима.

— Здравствуйте, — бросила я дежурно, поймав на себе такой же пьяный, как у отчима, взгляд того мужика. — Где Катя и мама? — спросила я, переведя взгляд на алкаша, которого знала дольше и лучше.

— К моей маме поехали.

— Зачем? Завтра же собирались.

— Ты тупая? — вскрикнул вдруг отчим. — Убираться поехали. С ночевкой. Завтра гости приезжают. Хата должна блестеть.

— Ясно, — я развернулась на месте и пошла в свою комнату.

— Это Алёнка так выросла, что ли? — услышала за спиной присвистывание того второго. — Какая задница…

— А ты чё думал? — надменно фыркнул отчим. — Она уже ебётся во всю. У нас её ёбарь каждый день…

Дальше я не услышала, так как зашла в комнату и сразу закрылась изнутри. Быстро подошла к шкафу, открыла его и не сильно думая, что именно надеть — главное, чтобы вещи были чистые — взяла футболку оверсайз повеселее, другие джинсы и закинула всё это в рюкзак с пониманием того, что переодеваться я сейчас буду либо в подъезде, либо в такси. Но точно не здесь.

Окинула комнату взглядом и поняла, что больше мне ничего не нужно. От запаха в волосах придётся избавляться с помощью духов. В остальном — хорошо, что получилось хотя бы взять сменную одежду.

Проверив телефон в заднем кармане джинсов, я вышла из комнаты с намерением сразу покинуть квартиру. К счастью, я не сняла ни куртку, ни обувь. А необходимости, чтобы сейчас общаться с отчимом, у меня нет. Сейчас я могу вести себя с ним как угодно. Утром он всё равно этого не вспомнит.

Выйдя из комнаты, я сразу наткнулась на дружка отчима. Его сальная улыбка вызвала приступ тошноты.

— Отойди, — сказала я ему, пытаясь протиснуться в сторону двери на выход.

— А ты, чё, Алёнка. Не помнишь меня? Дядя Миша, — за каким-то хреном представился он, пытаясь обнять меня за талию.

— Не трогай меня! — я рефлекторно оттолкнула его, но этот мужик лишь шире оскалился, будто я с ним заигрываю.

— Алёнка, ну, ты чё? Все же свои, — он снова потянулся ко мне. В этот раз более настойчиво.

— Не трогай, я сказала! — я чувствовала вонь, которая доносилась из его рта. Он вонял потом и грязными носками.

Я снова и снова стряхивала его руки, пробиваясь к двери.

— Мишаня, какого хуя?! — лишь возглас отчима, вышедшего из туалета, вынудил этого мужика убрать руки и вскинуть их так, будто на него наставили ружьё.

— Да чё ты, Борька. Она же тебе даже не родная. И ты сам сказал, что она уже во всю трахается.

В это время я поворачивала замок двери. Какого хрена он закрыт до упора? Я его вообще не закрывала.

— А ты куда, Алёнка? Посиди с нами. У нас вино есть, — этот мужик опять попытался приобнять меня за талию, и снова я его толкнула. В этот раз гораздо сильнее. Так, что он впечатался спиной в стену, но, кажется, вообще это не заметил.

— А ты куда собралась-то? — теперь уже отчим резко потянул меня за куртку назад. Едва не упав, я успела зацепиться руками за висящие на вешалке куртки и только благодаря этому смогла устоять на ногах, едва не подвернув ноги о разбросанную обувь. — Я тебя отпускал? Пошла в свою комнату и сиди там.

— Помогу Кате и маме убраться, — ляпнула я первое, что из безопасного пришло мне в голову.

— Рот закрыла и в комнату ушла! Они и без тебя справятся, — повелительно крикнул отчим и начал стягивать с меня куртку.

Рюкзак упал на пол, но на него мне было уже плевать.

Как загнанный в угол зверь, поняв, что в моём раздевании участвует уже не только отчим, я ударила сначала его по лицу ладонью. Пнула второго в живот и в эту же секунду потеряла ориентир в пространстве.

Хлёсткая пощечина от отчима выбила меня из равновесия. В глазах на секунду потемнело. Выступили слёзы. Но я пыталась прорваться к двери.

— Хули ты с ней церемонишься?! Сам же сказал, что всё можно! — рявкнул тот мужик и рванул на мне толстовку. Треск старой дешевой ткани заполнил узкое пространство прихожей.

Я хотела кричать, звать на помощь, но голос меня не слушался. Всё, что я могла — это только тянуться к ручке двери. Нужно просто её повернуть и попытаться хотя бы выползти отсюда. А дальше только бежать.

Но на моей шее сомкнулись чьи-то пальцы, лишая меня способности сделать хоть малейший вдох.

— Я говорил, что научу тебя быть послушной? Говорил?!

Только после этих слов я поняла, что душил меня отчим. Он то сильнее сжимал пальцы на моей шее, то ослаблял их хватку, позволяя сделать небольшой вдох.

Я не знаю, какие механизмы работали в моей голове, но, по факту, находясь на грани жизни и смерти от рук отчима, отпор я могла давать только тому второму мужику, который с маниакальной настойчивостью пытался расстегнуть на мне джинсы.

Его я пинала и беспощадно царапала. А за руки отчима могла только цепляться и с ужасом смотреть в его глаза.

Похоже, меня блокировал годами въевшийся под кожу страх давать ему отпор. Ведь я помню, что на каждое моё действие он даёт ещё больше жестокости.

Не знаю, чего я ждала и на что надеялась. Наверное, того, что он вспомнит, что когда-то я была маленькой девочкой, которую он сам решил называть своей дочерью. Или того, что он внезапно сжалиться, поняв, что прямо сейчас перегибает.

Но его пьяный абсолютно неадекватный взгляд говорил только о том, что в нём не осталось ничего человеческого.

Это смердящее существо в человеческое плоти. Ничего человеческого в нём уже давно нет и, скорее всего, никогда не было.

— Нет! — крикнула я, насколько могла громко, не имея возможности заполнить легкие воздухом.

Я выгрызу каждому из них кадык, но не дам сотворить с собой всё то, что они вознамерились сделать.

Ногтем и пальцем я влезла отчиму в глаз и надавали так сильно и беспощадно, насколько только смогла.

Лошадиная доза алкоголя в его крови притупляла реакцию, но через несколько секунд он резко отпрянул от меня, накрыв лицо ладонями.

— Сука! — кричал он. — Блядина!

Я рванула к двери. Наконец, дотянулась до ручки, повернула её и даже открыла дверь. Но тот второй поймал меня за волосы, затянул в квартиру и захлопнул дверь обратно.

Я влетела в куртки, на которых начали рваться петельки, и одежда стала падать на пол.

— Сейчас ты узнаешь, кто такой дядя Миша, — в этот раз он начал расстёгивать уже свои джинсы. — Боря, съебись пока на кухню. Я здесь первый.

Пока он был занят ширинкой и тем, что спускал джинсы вместе с трусами, я нащупала на комоде рядом с собой статуэтку и, что было сил, полоснула её по лицу пьяного мудака.

Рассекла ему скулу и губу, сломала статуэтку. Осколками порезала свою ладонь и вновь рванула к двери, путаясь ногами в разбросанных куртках.

— Стоять, мразь! — в этот раз меня поймали за капюшон куртки.

— Не трогай меня! Помогите! — наконец-то у меня прорезался голос.

Но смысл? Никто не слышит? А если даже и слышит, то не придёт. Все заперты в своих квартирах, заняты собой. Какое им дело до маргиналов, у которых в квартире очередная пьяная бойня?

Я видела перед собой на полу большие ножницы и понимала, что следующий мой поступок будет самым отчаянным из возможных.

— С хуя ли ты первый?! — воскликнул отчим, чья глазная боль, очевидно, отступила.

— Я так сказал, — едва ворочая пьяным языком ответил второй, пока я пинала его ботинками, пытаясь удержать равновесие у вешалки с куртками и при этом не терять из виду ножницы.

— Ты охуел, Мишаня? Я здесь первый. Она моя, вообще-то! Ты знаешь, сколько бабок она мне должна отработать? — отчим резко дернул на себя собутыльника и попытался неуклюже ударить его кулаком по лицу.

Между этими двумя завязалось пьяная потасовка, и только это позволило мне открыть дверь и сбежать по лестнице подъезда вниз. Выбежать на улицу и, не помня себя, просто бежать.

Бежать без оглядки.

Бежать, не чувствуя ног.

Бежать, не чувствуя холод и ветер.

Просто бежать, как можно дальше.

Единственное, что я могла — это поддерживать одной рукой джинсы, которые тот второй, всё-таки, смог расстегнуть.

Я пугала прохожих своим видом. Могу поклясться, что выглядела я, как сбежавшая из психушки. Не знаю, была ли на моём лице кровь, но люди от меня шарахались.

Мои силы оказались не бесконечными. У одного из кафе в центре у меня уже не осталось внутренних ресурсов на то, чтобы бежать. Всё, что я смогла, это зайти за угол здания, привалиться спиной к стене и часто дышать, с опаской выглядывая из-за угла. Хоть рациональной частью мозга я понимала, что эти двое пьяны настолько, что вряд ли смогут бежать, я всё равно боялась, что они могут меня догнать и найти.

Меня трясло, но не от холода. Я думала, самое страшное в моей жизни уже происходило, но, оказалось, хуже, чем сейчас, ещё не было.

В заднем кармане джинсов я нащупала телефон и с облегчением выдохнула, поняв, что не потеряла его.

Открыла журнал звонков. Руки тряслись, перед глазами плыла картинка. Я нашла мамин номер и застопорилась.

Что она сейчас сможет сделать? Что она, в принципе, хоть раз могла сделать?

Ни-че-го.

Единственный, кто смог хоть что-то сделать для меня и действительно защитить — Вадим.

Его номер я набрала без колебаний. Приложила телефон к уху. Трясясь и всё продолжая выглядывать из-за угла, слушала бездушные гудки. Вадим не ответил.

Слёзы вновь выступили на глазах. И я опять набрала его номер, надеясь в этот раз услышать его голос.

Ничего.

Он просто не слышит.

Точно!

Сегодня у него вечеринка. Скорее всего, из-за музыки он не слышит звонка.

Отерев сопли и слёзы ладонями, я попыталась взять себя в руки. Накинула на голову капюшон, обняла себя за плечи и с опущенной головой быстрыми шагами вышла из-за угла кафе.

До дома Вадима недалеко. Нет смысла заказывать такси или ждать маршрутку. Быстрее и, наверное, безопаснее просто дойти до него.

Он поможет. Он точно мне поможет.

Я же его девушка, а он мой парень. Он сам об этом неоднократно говорил и не только мне, но и всему универу.

До новостроек, где находилась квартира Вадима, я добралась неожиданно быстро даже для самой себя.

На парковке я увидела не только его машину, но узнала еще несколько, принадлежащих его друзьям.

Чтобы попасть в подъезд, мне пришлось дождаться, когда из него кто-нибудь выйдет.

Продрогшая от холодного мартовского вечера, я поднялась в лифте до квартиры Вадима. Уже на лестничной площадке долбила музыка. Дверь оказалась приоткрытой, и я с большим облегчением выдохнула, осознав, что мне осталось только найди Вадима в толпе людей, которых я частенько видела в универе, но не знала их имён.

Даже то обстоятельство, что я скрывала голову под капюшоном, не помешало веселящейся толпе из парней и девчонок, узнать меня и рассматривать со смешками и шепотками за спиной.

Плевать, что они думают и говорят обо мне. Мне нужен Вадим.

Его я нашла на кухне у холодильника в компании двух парней, с которыми я чаще всего видела его в универе.

— Вадим! — всхлипнув, я бросилась к нему и крепко-крепок обняла за шею.

И, наверное, только сейчас, чувствуя, как он обнял меня в ответ, я позволила себе окончательно осознать, что произошло со мной в квартире. Чего я только что смогла избежать.

— Воу-воу, принцесса! — усмехнулся он так, чтобы слышали все. Слегка отстранился от меня, но не разжал объятий. — Ты так сильно скучала по мне?

Я проигнорировала запах алкоголя, которым от него несло. По крайней мере, от него пахло не так противно, как от отчима и его дружка.

Хмельной взгляд парня скользнул по моему лицу. Заметив мои слёзы, он нахмурился и стал серьёзнее.

— Всё нормально? — спросил он уже так, чтобы слышала только я.

— Поговорим… одни, — произнесла я, стараясь подавить всхлип. Безуспешно.

Вадим молча кивнул. Отстранился и взял меня за руку. Завёл в свою комнату и закрыл за нами дверь. Музыка здесь была не так слышна, как в гостиной и кухне.

Обнимая себя за плечи, я крутила в голове слова и признание, не зная, с чего начать.

— Слушай, принцесса, — с некоторой пьяной ленцой начал Вадим, пряча руки в карманы джинсов. — Если ты расстроилась из-за Милки, то не надо. Она с Пашкой пришла. Я сам был не в курсе, что она тоже припрётся. Можешь её выгнать. Я разрешаю.

— Мне пофиг на неё, — отрезала я сухо. — Я… Можно я у тебя переночую сегодня?

Глядя ему в ноги, я ждала ответа.

— Ночуй, конечно, — в его голосе послышалась игривая улыбка. Вадим поднял руку и скинул с моей головы капюшон. — Только у меня есть правило, Алёнушка.

— Какое? — всё так же, глядя в его ноги, спросила я.

— Ночевать можно только в одной постели со мной.

Я резко вскинула на него взгляд, чтобы он смог рассмотреть мои слёзы и лицо получше.

Секунда непонимания в темных глазах, и Вадим нахмурился.

— И, всё-таки, что ты плачешь? Что с губой?

По моим щекам полился новый поток горячих слёз. Я вновь опустила голову и в этот раз, сделав шаг вперед, уткнулась лбом Вадиму в ключицу.

— Помоги мне, пожалуйста, — шептала я. — Меня… я убежала из дома. Там… отчим… и его друг… Они… Они раздевали меня… душили…

— В смысле?! — Вадим резко отстранился от меня. Схватил за плечи и слегка встряхнул, вынуждая посмотреть ему в глаза.

— Они пытались изнасиловать меня, Вадим, — прошептала я едва слышно. — Но я убежала.

Абсолютная растерянность и непонимание в темных глазах, острым лезвием резали моё сердце на тонкие лоскуты.

— Нихрена не понимаю! — чертыхнулся Вадим и отошёл от меня, взъерошивая густую черную шевелюру пятерней. Он смерил комнату широкими шагами и остановился на расстоянии от меня, прижавшись спиной к стене. — От меня-то ты что хочешь? — посмотрел сурово в мою сторону.

— Можно я сегодня переночую у тебя? А завтра заберу сестру. Можно? У меня есть немного денег. Я могу заплатить за аренду комнаты, если хочешь. Помоги мне, Вадим, — я плакала, уже не прячась. Рванула к парню и вцепилась в ткань его футболки, ловя взгляд. Надеясь, что он услышит меня и поймёт. Я цеплялась за него, как за последнюю надежду. Как утопленник за соломинку. Потому что, по сути, именно так оно и есть. — Пожалуйста, Вадим. Мне больше не к кому идти. Пожалуйста, помоги.

Вадим шумно выдохнул, отвёл взгляд в сторону и, сведя густые брови над переносицей, с силой отцепил мои пальцы от своей футболки. Отошёл в сторону и вновь начал мерить комнату шагами, пока я обнимала себя за плечи, снова начиная трястись.

— Ты меня, конечно, прости, — начал Вадим с какой-то саркастично-усталой насмешки. — Но мне всё это надоело. Реально. Я и так нанялся твоим личным водителем. Бегаю за тобой, как дебил. Решаю твои проблемы, какого-то хрена вписался ещё в твои телохранители. Но в ответ не получаю нихрена. Ты даже сосаться нормально не можешь. Ты, вообще, в курсе, что ты тоже должна давать мне что-то взамен? Любая другая на твоём месте давно бы уже текла и раком благодарила… — каждое его слово было подобно пощёчине. Я даже плакать перестала, глядя на это совершенно новое незнакомое мне циничное лицо. — И знаешь что?!

— Что? — спросила я тут же будто мертвым и совершенно не своим голосом.

— Ты сама выбрала жизнь в том вонючем клоповнике, из которого я тебя забираю по утрам и делаю вид, что не чувствую вони.

— Да? — усмехнулся я горько и тут же прикусила нижнюю губу, желая заглушить тупую боль в груди и прервать новый поток слёз.

— Да! — рявкнул вдруг Вадим, отчего я неосознанно вздрогнула. — Да! Ты совершеннолетняя, работаешь. Твою мать!.. Могла бы уже давно снять хату и жить отдельно. Но живёшь там. Значит, тебе по кайфу. И не надо мне тут слёзы лить и жертву строить, — закончил он небрежно и дёрнул рукой так, будто я назойливая муха.

С большим трудом и болью я проглотила ком, застрявший в горле. Я буквально заставила себя не плакать.

Первый человек в моей жизни, от которого я не прятала слёзы, рассказала всё, как есть… И он вытер об меня ноги.

Что ж, ещё один жизненный урок в мою уже переполненные копилку.

— Как ты уже заметил, я работаю, — начала я глухо, поймав его раздраженный взгляд. — Работаю, а не сижу на шее у папочки и мамочки. Я знаю цену деньгам и знаю, как тяжело они могут даваться. А ты? Что ты знаешь о жизни? М? Только как подлизать маме с папой, чтобы денежки на счёт упали, да перед дружками потом выпендриваться, какой ты классный, хотя сам для этого не сделал абсолютно нихрена? — я плавно перешла на крик. Отчаяние душило и накрывало с головой. — Ты не стоишь ничего без своих родителей. Пустое место. И тебе не приходило в голову, что я бы уже давно свалила не просто из той квартиры, а из этого города и области, если бы не младшая сестра, которую кроме меня никто не защитит? Не думал об этом? Хотя, кого я спрашиваю? — выплюнула я едко, и на губах моих появилась слабая вымученная ухмылка. — Ты ни о ком, кроме себя, думать не способен.

Я ещё несколько секунд смотрела в его глаза, надеясь увидеть в них хоть что-то. Но там была лишь пустота. Пьяная, эгоистичная пустота.

Молча качнув головой, я развернулась на месте и пошла к двери. Открыла её и в спину мне прилетел злобный словесный плевок:

— Давай! Вали! Сразу к братишке моему вали! Думаешь, я не вижу ваши переглядки? Только перед ним ноги точно придётся раздвинуть. Он не такой терпеливый, как я!

Понятия не имея о каком братишке он говорит и какие могли быть переглядки между мной и человеком, которого я никогда не видела, я ушла из квартиры, слыша смешки. Очевидно, слова Вадима, брошенные мне, расслышали все. Но больше всего им была рада Милана, которая не упустила возможности толкнуть меня в плечо, проходя мимо.

Но все они, эти смеющиеся мамкины сынки, и даже близко не представляли, насколько мне сейчас было на них плевать.

Плевать, потому что впереди меня ждала только неизвестность в холодной мартовской ночи и абсолютное непонимание, куда двигаться дальше.

Не знаю, как долго я блуждала по улицам, замерзая под холодным ветром.

В момент отчаяния, когда у меня не осталось сил на то, чтобы переставлять ноги, я прислонилась спиной к первому попавшемуся бетонному дому. Опустив пустой взгляд на темный асфальт под ногами, я, честно, в какой-то момент просто начала мечтать о том, чтобы из-за угла вышел какой-нибудь отморозок и добил меня.

Я устала настолько, что уже ничего не хочу.

Один хрен, у меня никогда ничего и не получалось.

К чему, вообще, моё существование? Для чего я нужна? Чтобы что? Стать таким же пустым и ненужным элементом общества, как мать или отчим? Какой смысл в этом всём?

Я отчаянно выдохнула и присела на корточки, обнимая себя за живот. Слёзы вновь покатились по моим щекам. От этой влаги уже болели глаза, но прекратить её так просто невозможно. По крайней мере, не тогда, когда кровоточит и умирает душа.

Катя….

Вот мой смысл.

Завтра она с мамой вернется домой, а там… это.

Если сегодня у него настолько сорвало башню, что он позволил себе то, что никогда в жизни не позволит ни один нормальный человек, то теперь я уже не могу быть настолько уверена, что он и его собутыльник-извращенец не тронут Катю.

А если они решат сделать с ней нечто подобное? Похоже, рамки, по какой-то причине сдерживающие их раньше, окончательно размыло алкоголем.

А Катя ведь совсем крошка. Она не сможет никак им противостоять.

Это её уничтожит и убьёт. Они её уничтожат и убьют.

— Так! — я решительно встала, утёрла слёзы со щек и посмотрела по сторонам, пытаясь сориентироваться и понять, в каком районе я сейчас нахожусь.

Мне не к кому идти. Мама сейчас ничем не сможет помочь. Будет только куча вопросов, а затем… Не факт, что она встанет на мою сторону. Мало ли, что может наплести отчим и чем оправдаться на этот раз.

«…Ко мне ты сможешь прийти только тогда, когда решишь для себя, что заднюю не дашь ни при каких обстоятельствах…» — слова, пришедшие мне на ум.

Кажется, так он тогда мне сказал?

Что ж, возвращаться в квартиру, где есть отчим, я не стану ни при каких обстоятельствах. Только если ради того, чтобы забрать Катю. Но и её я могу подловить у дома. Да хотя бы завтра утром, когда они с мамой будут возвращаться домой.

Единственное, что мне сейчас нужно — это деньги. Желательно сразу неплохую сумму. А завтра утром можно забрать Катю и просто вместе с ней уехать туда, где нас никто не достанет. Где мы, наконец, начнём жить, а не выживать.

Вадим только что дал мне понять, что за всё в этой жизни нужно платить. Даже за достойные мужские поступки, оказывается, мужчинам тоже нужно платить.

Если всё в этом мире работает так, то один выход у меня точно есть.

На такси я добралась до уже знакомого дома. Около получаса стояла у подъезда, не веря в то, что я действительно на это решилась.

Всего-то нужно немного потерпеть. Терпеть я научена годами. Здесь терпение, хотя бы, даст какой-то результат.

Насрать!

Нужно просто выключить голову, сделать это и забыть. Ближайшие годы мне будет чем занять мысли. Об этом я даже не вспомню.

В конце концов, сегодняшний вечер показал мне, что все, кто имеет член, хотят именно этого.

Спасибо собачникам, выгуливающих своих собак и собакам, которым приспичило.

Если бы не они, я бы, наверное, так и не попала в подъезд. Сама звонить ему и просить открыть мне, я бы не стала. Скорее всего, что-то внутри меня надеялось на то, что двери попросту не откроются, и я не смогу дойти осуществить задуманное.

Поднявшись на нужный этаж, я застыла напротив черной металлической двери и несколько минут молча смотрела на глазок. Казалось, он тоже смотрит на меня и при этом источает к моей персоне презрение всего мира.

Я поправила на плечах толстовку, чтобы не было видно порванного на плече шва. Капюшон с головы снимать не стала. Я до сих не видела своё отражение, но точно помню, что отчим бил меня по лицу.

Пока не передумала, пока страх перед тем, что я собираюсь сделать, не сковал меня, я нажала кнопку звонка и сделал шаг от двери.

Не сразу, но в квартире послышались шаги. Несколько раз щелкнули замки, и дверное полотно отъехало в сторону.

В серых спортивных штанах, черной растянутой футболке за порогом стоял Одинцов.

Узнав меня, он лишь на мгновение удивился, а затем резко нахмурился, вглядываясь в моё лицо.

— Мельникова? Что с тобой? — он протянул ко мне руку, желая поддеть подбородок, но я отпрянула и всеми силами постаралась сохранить на лице серьёзность и невозмутимость.

Будто то, что я сейчас предложу ему — для меня норма.

— Вы сказали, чтобы я пришла к вам только тогда, когда точно не дам заднюю, — выронила я сухо, стараясь смотреть в голубые, сосредоточенные на мне глаза. — Так вот… мне нужны деньги. Сто тысяч.

Услышав сумму, Одинцов слегка дёрнул сурово сведенными бровями.

— Сто тысяч? — переспросил он.

— Сто, — кивнула я решительно. — Взамен я готова предложить вам единственное, что у меня есть — девственность. Вы не задаёте вопросов, а утром отдаёте мне деньги.

— То есть ты ещё и ночевать у меня собралась? — повёл он бровью.

— Одну ночь.

— Получается, за сто тысяч и ночлег ты отдаёшь мне свою девственность? — Одинцов придирчиво оглядел меня с ног до головы. На его лицо легла нечитаемая тень. Но, кажется, это была злость.

— Да.

— Мельникова, ты пьяная или под чем-то?

— Нет. Я предлагаю вам сделку. Некоторые девственность за миллионы продают, я предлагаю за сто тысяч. Но вы не задаёте вопросов. И мы с вами вообще не разговариваем. Ни в процессе, ни после.

Одинцов несколько секунд разглядывал меня, хмурясь всё сильнее, а затем, будто не своим, совершенно ледяным тоном, сказал:

— Идёт. Проходи.

Он отошёл от двери в сторону кухни, где горел свет.

Я неуверенно переступила порог и осталась стоять, не зная, куда себя деть и с чего начать.

Одинцов, застывший у входа в кухню, тоже не давал мне никаких подсказок. Запрятав руки в карманы спортивных штанов, он смотрел на меня так, будто ждал, когда я объявлю, что это просто прикол с моей стороны или признаюсь в том, что я реально под чем-то.

— Ну? — вопросила я так, будто мы были на деловых переговорах. — Может, вы уже начнёте, или мы так и будем смотреть друг на друга?

— Сначала иди в душ, — вновь окинул он меня холодным взглядом. — А потом жди в комнате.

Он кивнул на закрытую дверь комнаты с комодом.

Внутренности сковало ледяной волной паники, но я пришла сюда со словами, что заднюю не дам.

— Хорошо, — ответила я, но пока не решилась сдвинуться с места.

— Мне нужно ещё немного поработать, — сказав это, он зашёл в кухню, оставив меня одну у ещё пока не закрытой двери.

Выход есть. Но в какую сторону?

Я не оставила себе шанса пойти на попятную. Закрыла дверь, повернула замок и сняла ботинки.

Решительно, будто точно зная, что Одинцов не сделает ничего лишнего, пошла в сторону ванной комнаты. Остановившись на мгновение у её двери, посмотрела в сторону кухни, где за столом с телефоном в руке, записывая что-то в блокнот, сидел Одинцов.

Сейчас он был сосредоточен на работе и не обратил никакого внимания на передвижения постороннего человека внутри его квартиры.

Завидная беспечность.

Я включила в ванной свет, вошла внутрь и закрылась. Оперлась ладонями о раковину и опустила голову. Прикрыв глаза, дала себе несколько минут на то, чтобы перевести дыхание и не дать сомнениям проникнуть в голову.

Я всё равно сделаю то, ради чего сюда пришла. В конце концов, это длится совсем недолго. Можно и потерпеть. Я годами терплю побои и унижение, несколько минут потерплю и это.

Оттолкнувшись от раковины, включила воду в душе. Поток воды настроила погорячее, но так, чтобы терпела рука.

Мне нужно попытаться расслабиться и согреть замерзшие под мартовским ветром мышцы.

Стараясь не смотреть на своё отражение в зеркале с яркой подсветкой, я быстро скинула всю одежду. Не спрашивая, можно ли, закинула всё до последней нитки в барабан стиральной машинки и запустила стирку.

Телефон оставила на полке рядом с чистыми полотенцами.

Войдя в душевую кабинку, сдвинула стеклянные створки и подставила лицо под горячие струи. Затем опустила голову и, прикрыв глаза, несколько минут просто обтекала. Закоченевшие от холода руки и ноги, наконец, начали согреваться. Дрожь, сковывающая тело, словно утекала в слив вместе с чувством стыда. Осталась только усталость, плавно накрывшая плечи.

Я настолько устала, что не хотела шевелить даже пальцем. Но нужно помыться. Он сказал, чтобы я пошла в душ. Разумеется, ему нужно чистое тело. За что тысяч и мне следует немного постараться.

Я взяла с полки пластиковую бутылочку с надписью «гель для душа». Налила часть её содержимого себе на ладонь и, выйдя из-под потока воды, стала размазывать средство по телу. Кабинку заполнило мятным и травяным запахом. Кожу будто защипало легкой прохладой.

И только теперь решила обратить внимание на себя. По торсу были болезненные ощущения. Я даже не помню боли, которая оставила на мне эти синяки. Разного размера.

На линии талии были видны красные линии. Очевидно их оставил пояс джинсов, которые пытались с меня ни то сорвать, ни то с силой расстегнуть.

Ноги и руки тоже не остались без синяков. Свежие. Я знаю, как выглядят свежие синяки. Но я не могу себе объяснить, почему я помню только удар по лицу и совершенно не помню, моё тело тоже истязали.

Видимо, в той возне в куртках и на полу, сопротивляясь сразу двоим, я абсолютно не акцентировала внимание на физической боли. Паника и желание сбежать настолько заняли мой мозг, что на всё остальное было тупо плевать.

Смыв гель, помыла голову шампунем. Пахло тоже чем-то приятным, чистым и уютным. Но с гигиеническими процедурами пора заканчивать. Раньше начну — раньше… Раньше закончится вся эта хрень, и я, наконец, смогу освободиться от всего кошмара, что выпал мне на этот вечер и предстоящую ночь.

Выключив воду, я обернулась полотенцем. Собрала с волос влагу и, отерев ладонью зеркало, посмотрела на своё искаженное отражение. Нижняя губа слева опухла, под левым глазом назревало что-то типа гематомы. Красные глаза были практически неузнаваемы. В них было настолько пусто, что даже мне в какой-то момент стало жутко видеть себя такой.

К счастью, в комнате, в которую я прошла, даже не глянув в сторону кухни, где, точно знаю, сидел Одинцов, было темно.

Пусть так и остаётся. Ему необязательно видеть меня полностью, чтобы попасть в одно конкретное место.

Наощупь я нашла край постели, присела на него и, обняв себя талию, просто начала ждать.

Он сказал, что ему нужно поработать. Потом, наверное, ему тоже нужно будет принять душ.

Я подожду. Все равно мне некуда деться до самого утра.

И я ждала. Долго. Наверное, даже слишком долго.

Усталость давала о себе знать. Я отползла к подушкам, легла на одну из них головой и осталась лежать, глядя на тонкую полоску света под дверью.

Я слышала, как он стучит пальцами по клавиатуре. Слышала, как стучат кнопки. Немного вздрагивала, когда он слегка прочищал горло или щелкал ручкой.

А потом я просто выключилась. Это нельзя назвать сном. Сложилось впечатление, что в какой-то момент Одинцов, щелкая ручкой на кухне, щелкнул что-то и во мне. Наступила тьма, из которой я резко вынырнула только рано утром.

За окном едва забрезжил рассвет. Я была в том же положении, в котором смотрела на полоску света под дверью. Только теперь оказалась укрыта одеялом. Похоже, во сне я накинула его край на себя.

Либо это Одинцов пришёл за тем, что ему было обещано, но, увидев меня — никчемную, просто накрыл одеялом.

По крайней мере, приоткрытая дверь свидетельствовала о том, что в комнату он точно заходил.

Снова завернувшись в полотенце, которое сползло с меня во сне, я, чувствуя ноющую боль в каждой мышце своего тела, вышла из комнаты и пошла на запах кофе, исходящий из кухни.

Часы на микроволновке показывали шесть с небольшим утра.

Я застыла на пороге кухни, встретилась взглядом с голубыми холодными глазами, которые выглядели так, будто не спали всю эту ночь.

Одинцов держал в руке кружку с черным кофе. В центре пустого стола лежала пачка денег.

— Сядь, — сухо бросил мужчина, кивнув на стул напротив себя.

Тон, с которым было сказано это короткое слово не сулил для меня ничего хорошего.

Страх тонким ледяным покрывалом накрыл мои плечи, а всё ещё сосредоточенный на мне взгляд голубых глаз вынудил подчиниться.

Сделав пару шагов в кухню, я выдвинула стул. Скрип металлических ножек по полу заполнил тихое молчаливое пространство.

Я села, но постаралась держаться подальше.

Пачка денег на столе вызывала кучу вопросов и плохое предчувствие.

— Рассказывай, — так же сухо потребовал Одинцов.

Я вскинула на него взгляд и нахмурилась. На лицо сама собой, уже по привычке, упала маска отрешенности и равнодушия.

— Что рассказывать?

— Всё рассказывай.

— Что именно? — не знаю, сколько я смогу прикидываться дурочкой.

— Не хочешь по-хорошему? — повел мужчина бровью.

— А вы можете по-плохому? Мне пройти к комоду?

— Что вчера случилось? — проигнорировал он мои вопросы.

— Четверг, — повела я плечами.

— Алёна, — Одинцов устало выдохнул моё имя. Прикрыл глаза и сжал кончиками пальцев переносицу. Вновь посмотрел на меня и, поставив на стол кружку с недопитым кофе, отодвинул её в сторону. — Ты пришла ко мне и потребовала трахнуть тебя за деньги…

— Не потребовала, — перебила я тут же. — Предложила сделку. Вы, кстати, согласились. Но, почему-то, ничего не сделали. Оставили на утро? — спросила я, бросив взгляд на пачку денег в центре стола.

— Что вчера случилось?

— Мы с вами только что это обсудили, — я смотрела на него, стараясь сохранить абсолютно непроницаемое лицо, чтобы не смог прочитать эмоции и понять, насколько мне сейчас больно и тошно от самой себя.

Лучше бы он просто пришёл ночью, сделал это, дал денег, и всё. Может, сегодня утром мне не пришлось бы смотреть ему в глаза. Гонимая стыдом, я просто ушла бы раньше, чем он проснулся.

— Я звонил Вадиму, — если бы словами можно было бить, то я бы уже лежала на полу.

Оглушенная его заявлением, я смотрела в глаза напротив и понимала, что моя внешняя броня начала давать первые трещины.

— И? — голос мой звучал надломлено. — Что он сказал?

— И ничего, — равнодушно повёл он плечами. — Просто хотел убедиться в том, что ты реально дошла до края, Алёна. Мало того, что дошла, но ещё и решила с него прыгнуть. Эти деньги… — он придвинул ближе ко мне ровную пачку. — …они действительно помогут тебе решить все проблемы?

Я опустила взгляд, уставилась в пятитысячные купюры и не смогла ответить на поставленный вопрос даже в своих мыслях.

— Я надеюсь, — выдохнула я едва слышно. — Мне просто нужно уехать.

— У тебя свежие синяки. На шее, руках, ногах. Разбита губа, гематома на лице… Это я не беру во внимание старые, но ещё видимые, синяки и шрамы.

Я машинально обняла себя за плечи, будто так могу защититься. Одинцов успел разглядеть шрам ещё красную царапину от лезвия ножа на моей правой руке.

— Повторяю ещё раз: эти деньги действительно способны решить все твои проблемы раз и навсегда? — и хоть его голос казался ровным и спокойным, я слышала в нём стальные нотки.

— Да, — в этом ответе даже я не услышала ни капли уверенности.

— Отчим?

— Да.

— Хочешь забрать сестру и уехать?

Он словно клещами тянул из меня информацию, но, самое ужасное, у него это получалось. И хоть я теперь не могла смотреть ему в глаза из-за стыда и страха, я осталась сидеть и отвечать на его вопросы.

— Да.

— Мать в курсе того, что ты собираешься провернуть? У тебя есть какие-то документы на сестру? Доверенность?

— Нет.

— Угу, — выдохнул Одинцов шумно. — То есть ты планируешь выкрасть чужого ребенка, а затем сесть в тюрьму. Цена вопроса всего сто тысяч…

— Катя не чужой ребенок, а моя сестра! — едва не крикнула я, испугавшись своего голоса.

Одинцов же даже не поменялся в лице, продолжая смотреть на меня так же холодно и отстраненно.

— Юридически она чужой ребенок. Заявит отец или мать, и тебя закроют. Как ты, вообще, себе представляешь всё это? Как ты заберешь документы из школы? Как ты устроишь её в новую школу? Как вы будете прятаться от матери и отчима? А сестра точно этого хочет? Ты её спросила?…

Он всё сыпал и сыпал вопросами, буквально кувалдой разрушая мою броню.

Я не выдержала этого давления. Резко встала, уперлась ладонями в стол и, приблизив своё лицо к лицу Одинцова, через стиснутые зубы, не сводя взгляда с его глаз, произнесла:

— Меня вчера пытались изнасиловать двое. Отчим и его друг, — в ярких голубых глазах отчетливо показался шок. Я услышала, как он перестал дышать и начал смотреть на меня совершенно по-другому. — Как вы думаете, я оставлю там сестру? Или, может, вы думаете, мне есть дело до того, будет на меня кто-то заявлять или нет? Мне насрать! Ясно?! Я просто заберу сестру и уеду. Пусть делают, что хотят, но меня они больше не достанут.

Одинцов смотрел на меня, не мигая. Он вглядывался в мои черты, в глаза. Морщинка между его бровями становилась всё глубже.

— Что вы так на меня смотрите? Вы же звонили Вадиму! — передразнила я его пафосную интонацию.

— Он не сказал о том, что тебя хотели изнасиловать, — как-то отрешенно бросила мужчина, теперь разглядывая синяки на моём теле совершенно иначе. — И ты хочешь просто убежать? Не заявишь в полицию о случившемся?

— А толку? — фыркнула я и села обратно на стул, спешно утирая выступившие слёзы. — Ему никогда ничего не было, даже когда приезжала полиция. Заберут на ночь и отпустят.

— Кто-то уже писал на него заявление?

— Мама. Несколько раз. Но утром она всегда его забирала. А отчима выпускали.

— И ты не рассматривала вариант с тем, чтобы не забирать заявление?

— Вы думаете, всё так просто? — усмехнулась я невесело. — Он всё равно заставит его забрать. Или мама.

— Почему?

— Потому что будет хуже.

— Почему? — как попугая повторил Одинцов.

— Потому что он разозлится.

— И вы с мамой молчите годами? Терпите его побои, лишь бы не злился? — в его словах звучала ирония и даже издевка.

— Вам этого не понять.

— Да нет. Я, как раз, прекрасно всё понимаю. И знаю, что это ваше молчание вас и убивает. Вы самоубийцы, — заключил он безжалостно. Я не придумала, что ему на это ответить. Потому что, если отбросить потрепанную гордость, так оно, по большому счёте, и есть. — Значит так, — шумно выдохнул мужчина, и я боковым зрением уловила, как он сел ровнее. — У тебя есть два варианта, Алёна. Первый — твой. Ты забираешь эти деньги, проворачиваешь свой план с похищением сестры и, с большой долей вероятности, едешь не в светлое новое будущее, а в тюрьму. Сестра возвращается в семью, где всё так же остается безнаказанный отчим и делает всё, что ему придёт в голову, но уже с твоей сестрой. И, ты говорила, там ещё есть какой-то друг, да? Но ты уже не сможешь её защитить или спасти, потому что тебе будет неудобно делать это через решетку. Либо ты пользуешься вторым вариантом, если действительно хочешь спасти сестру и себя, но сделать это раз и навсегда.

— Что за вариант? — спросила я глухо.

— Мы едем в полицию, — слова, окутывающие ужасом. — Снимаем побои, ты пишешь заявление и, в целом, идёшь до конца. Именно это я имел в виду, Алёна, когда говорил, что помогу тебе только в том случае, когда мы оба будем уверены, что ты не дашь заднюю. И, как видишь, в обоих вариантах трахаться с кем-либо тебе необязательно. Но при втором варианте у тебя есть вполне реальный шанс засадить отчима на несколько лет в тюрьму, а там дальше, кто знает, возможно, ты даже сможешь оформить опеку над сестрой и забрать её, куда тебе угодно, но уже на вполне законных основаниях, — он говорил со мной так, будто я уже беседую с судьёй или прокурором. Не меньше. — Вот деньги, — он придвинул их к краю моего стола. — Ты можешь забрать их сейчас, но больше никогда не рассчитывать на мою помощь. Либо выбираешь вариант, в котором все виновные понесут должное наказание. И в этом случае, клянусь, я буду с тобой до конца. И сделаю всё, что от меня потребуется. Просто хоть раз позволь себе не молчать.

— Ну, да, — хохотнула я, чувствуя горечь на языке. — Так я и поверила, что вам это нужно и вы пойдёте до конца. Никому никогда не было нужно, а тут появились вы, и вам срочно приспичило меня спасти. Угу.

— Да, приспичило, — с легкостью согласился мужчина. — Я не смог спасти маму, потому что она предпочла молчать до последнего. Она находила отчиму миллион оправданий, и, в конце концов, это её и погубило. Повторюсь, пока ты сама этого действительно не захочешь, тебя не спасёт никто. Даже ты сама. Твой отчим заслуживает наказание? Настоящее. По закону.

— А если не получится? — мой голос дрогнул. — Опять…

— Ты хоть раз пробовала дойти до конца? Стоять на своём?

Я отрицательно покачала головой.

— Я боюсь, — выронила я едва слышно, снова начав плакать. Дрожь охватила всё тело. Мне не холодно. Мне действительно страшно, даже от мысли, что я хотя бы одной ногой могу встать на путь сопротивления, который всю жизнь обходила стороной. Потому что эта дорога вела в темный лес, в котором скрывалась пугающая неизвестность и ещё больший страх, чем страх просто быть в очередной раз избитой и униженной. — Мне страшно, — вырвался из лёгких всхлип.

В тишине кухни скрипнул стул. Боковым зрением я уловила, как Одинцов вышел из-за стола и присел рядом со мной на корточках. Он не касался меня, не пытался утешить поглаживаниями или любым другим телесным контактом, он просто поймал мой взгляд.

— Если ты пойдёшь до конца, он тебя больше никогда не тронет. Я сделаю для этого всё от меня зависящее.

До побелевших пальцев я сжимала край полотенца, что было на мне.

Бросала косой взгляд на деньги у края стола, слышала дыхание Одинцова, который всё ещё сидел рядом со мной.

Я не знаю, что мне делать. Не знаю.

Я боюсь настолько, что даже не представляю себе следующую встречу с отчимом. Мне кажется, один только его взгляд вновь заставит меня молчать и терпеть.

Проще всего сбежать. Взять сестру и сбежать.

Но Одинцов прав, я даже близко не думала о том, что за это может последовать наказание. И в таком случае я уже никак не смогу защитить сестру, потому что в самые страшные дни меня попросту не будет рядом.

Роняя слёзы на руки, запутавшись и просто мечтая закрыть глаза так, чтобы это прекратилось, я решительно, но с чувством нарастающего страха, выдохнула:

— Хорошо. Я пойду до конца. Я больше не буду молчать.