Саван вечности

Глава 33

На следующее утро после неприятного банкета с норукайцами Амос и его спутники облачились в дорожную одежду вроде той, в которой Бэннон впервые увидел их в предгорьях. Юноши вооружились дубинками с железными наконечниками и выглядели готовыми что-нибудь разрушить. В левой руке Амос держал еще одну дубинку.

Он бросил оружие Бэннону:

— Пойдем с нами. Лучше прогуляться на свежем воздухе и размять ноги, пока не стало слишком поздно.

Бэннон поймал тяжелое оружие.

— Что ты имеешь в виду — пока не стало слишком поздно?

— Норукайцы привезли свежих рабов, и через несколько дней родители используют кровавую магию, — ответил Амос. — Они накроют Ильдакар саваном — по крайней мере, временно.

— И тогда мы снова окажемся взаперти. — Джед вел себя нервно, перекидывая дубинку из одной руки в другую.

Брок вскинул свое оружие:

— Ну а пока есть возможность погромить статуи солдат.

Бэннон удивился, что они хотят взять его с собой. Амос зашагал по улице, ожидая, что юноша последует за ним.

— Может, ты и не одаренный, но махать дубиной ведь умеешь, да?

Бэннон неуверенно держал перед собой дубину.

— Да, умею. А еще я неплохо владею мечом.

Трое парней засмеялись над его непримечательным клинком.

— Но я лучше пойду в тренировочные ямы. Ты обещал помочь освободить Яна. Пойдешь со мной? Слова сына властительницы и главнокомандующего волшебника будет достаточно.

Амос выпятил грудь:

— Ты, пожалуй, прав, но все зависит от моих родителей. Я уже говорил им о твоей просьбе и напомню о ней позже. Не волнуйся.

Ощутив искру надежды, — возможно, тщетной, — Бэннон с дубинкой в руке поспешил за тремя юношами. Меч у бедра успокаивал. Амос и его друзья разговаривали между собой, делая неприличные замечания о проходивших мимо рабах.

Их насмешливые комментарии вгоняли Бэннона в краску: парни сравнивали размер груди рабынь и обсуждали, может ли у простой служанки быть идеальная грудь. Амос задал вопрос, остановив робкую девушку, которая несла кувшин с водой из одного из фонтанов. Они заставили ее поставить кувшин на землю, и Амос приказал ей расстегнуть сорочку и оголить грудь. Та в ужасе отказалась, что-то бессвязно бормоча.

Бэннон коснулся рукояти Крепыша:

— Ты не должен так обходиться с людьми.

— Она рабыня, — возразил Амос.

В нетерпении он схватил коричневую ткань ее сорочки и с силой дернул вниз, разорвав одежду. Обнаженная девушка сгорала от стыда, но была слишком напугана, чтобы бежать.

— Видишь? Я говорил тебе, — сказал Амос, указав на сыпь на ее левой груди. — Не идеальная.

— Промежность Владетеля, ты прав, — выругался Джед.

Брок хихикнул, задержав взгляд на изгибе ее груди и идеальной форме сосков. Больше ничего не говоря, Амос помчался к нижним уровням города и внешней стене.

Бэннон виновато посмотрел на девушку-рабыню:

— Мне очень жаль.

Она, не встречаясь с ним взглядом, кое-как прикрылась разорванной рубашкой, затем взяла кувшин с водой и поспешила прочь.

Молодые люди увидели верховного капитана Эйвери, патрулирующего улицы, и Амос поднял дубину в насмешливом приветствии.

— Мы отправляемся к каменным солдатам — продолжить борьбу за Ильдакар. — С ухмылкой он добавил: — Не забывайте бережно охранять мою мать в наше отсутствие.

Бэннон заметил напряженное выражение на лице Эйвери, когда парни не спеша прошли мимо капитана.

Добравшись до стены, все четверо прошли через ворота и оказались на плохо сохранившейся дороге, по которой в Ильдакар когда-то шли торговые караваны. Через брусчатку проросла трава и высокие сорняки. Равнина была усеяна руинами старых зданий: повсюду виднелись каменные фундаменты, обрушившиеся стены, призраки отдаленных деревень, почти канувшие в историю.

— Когда саван вновь опустится, то пройдет десять или пятнадцать лет обычного времени, прежде чем мы снова сможем выйти наружу, — сказал Амос.

— Десять или пятнадцать лет? — воскликнул Бэннон.

— Благодаря могущественной магии савана время вблизи Ильдакара движется несколько иначе. Даже когда саван рассеивается, остаются некоторые искажения. Неясно, сколько недель, месяцев или столетий проходит за пределами нашего города, но нас это не заботит, — пояснил Амос. — Наш мир внутри савана.

— Но… столько лет? — Бэннон не мог поверить в услышанное. — Это половина моей жизни, может даже больше!

Амос, шагая вперед, взмахнул железной дубиной и сокрушил большой чертополох, росший на его пути.

— Ты прожил всего двадцать лет, Бэннон Фермер, но наша юность длится уже несколько столетий. И продлится еще долго.

Бэннон был сбит с толку.

— Столетия? Но я думал, что мы с тобой одного возраста.

Молодые люди рассмеялись.

— У тебя с нами очень мало общего, — сказал Брок.

Вскоре они достигли первых рядов окаменевших солдат генерала Утроса, облаченных в искусные доспехи с толстыми нагрудниками и вооруженных короткими мечами, боевыми топорами и щитами. Джед обратил внимание на юношу, который снял свой шлем и держал его в руке, облаченной в боевую рукавицу. Его короткие волосы торчали во все стороны, за исключением короткого хвоста у основания шеи. Застывшее выражение лица солдата было искажено гневом, губы обнажали зубы, глаза были сощурены, и он скалился на Ильдакар.

— Надо же! Разве он не выглядит вызывающе? — Джед ударил дубиной так сильно, что отколол статуе ухо.

Смеясь, Амос и Брок по очереди заколотили по талии дерзкого солдата, разбивая пластинчатую юбку доспеха, пока не превратили промежность мужчины в серый порошок.

— Разомнись, Бэннон, — сказал Амос. — Чего ждешь? Мы здесь, чтобы повеселиться.

Бэннон взглянул на тысячи каменных воинов, рассредоточенных по равнине и предгорьям. По всей видимости, некогда это была грозная разрушительная армия, но теперь остались просто статуи давно умерших людей. Спутники настаивали на его участии, поэтому Бэннон дал волю своему гневу. Воображая пленивших Яна норукайских захватчиков с безобразными ртами и татуировками в виде змеиной чешуи, он принялся бить по голове одного из каменных солдат. После семи ударов он уничтожил голову статуи.

Амос, Джед и Брок подбадривали его. Затем Бэннон вспомнил об отце, который бил его, утопил котят и избил до смерти мать. Он снова взмахнул дубиной, выискивая подходящую мишень, которая отплатит за преступления этого презренного человека.

Вскоре все четверо размахивали дубинками, уничтожая одного окаменевшего солдата за другим. Звон металла о камень, их выкрики и радостные возгласы разносились по странно безмолвной равнине. Мишеней было так много, что Бэннону не приходилось выбирать. Ряды окаменевших врагов казались бесконечными.

Он тяжело дышал, с его длинных рыжих волос капал пот, руки болели, а запястья онемели от нанесения ударов по твердому камню. Жадно глотая воздух, он не испытывал радости, но, по крайней мере, избавился от напряжения и выпустил гнев. Впрочем, он бы предпочел биться с достойным врагом, а не с древними статуями.

Слева от Бэннона, в отдалении от остальных юношей, атаковавших неподвижных врагов, послышался звук: стон, а затем неразборчивое бормотание. Мужской стон медленно перерастал в вопль.

Бэннон огляделся, но увидел только статуи, которым было полторы тысячи лет. Затем он заметил движение. Один воин из рядов каменных солдат пошевелился. Он сделал шаг и поднял руки, а крик стал еще громче. Бэннон перекинул дубину в левую руку, а правой нашарил меч. Воин попытался двинуться, а затем рухнул на колени.

— Ох, что происходит? Ох…

Голос был столь жалобным и отчаянным, что Бэннон невольно пошел в ту сторону. Цвет лица древнего воина отличался от остальных, хотя и оставался бледновато-серым, словно посыпанный мукой. К доспехам вернулся оттенок бронзы и кожи; символ пламени на щите стал ярко-красным.

— Ох!

Бэннон с колотящимся сердцем остановился в десяти шагах от странного воина, и тот посмотрел на него сквозь шлем. Они безмолвно уставились друг на друга.

— Ты пробудился, — наконец сказал Бэннон. — Наверное, заклинание перестало действовать. — Он с тревогой оглядел бесчисленные статуи воинов, опасаясь, что все они могут ожить, но равнина оставалась неподвижной — воины генерала Утроса были белым мрамором.

Древний солдат в замешательстве снял шлем, и Бэннон увидел, что бойцу времен императора Кергана не больше двадцати пяти лет. Радужная оболочка его глаз была серой, но сливалась с белками, как будто еще частично состояла из камня. Его короткие темные волосы казались неестественно жесткими. Он медленно размял руки.

— Что случилось? — У него был странный акцент. Мужчина оглядел статуи своих товарищей. — Моя армия… мой господин.

Бэннон подошел ближе, когда пробудившийся воин сгорбился и несчастно помотал головой.

— Что произошло?

— Давным-давно на тебя наложили заклинание, — сказал Бэннон. — Ваша армия прибыла сюда во время войны, которая закончилась пятнадцать веков назад.

Воин снял рукавицы и согнул пальцы, напомнив Бэннону кузнеца, сгибающего полосу железа, недостаточно нагретую для обработки. Его предплечья цвета мела еще были частично окаменевшими.

— Меня зовут Бэннон Фермер. Я путешественник, остановился в Ильдакаре.

Лицо воина стало напряженным.

— Ильдакар… мы здесь, чтобы завоевать этот город от имени Железного Клыка. Генерал Утрос сказал, что таков приказ императора. — Он глубоко вдохнул, и воздух со свистом прошел через его нос и рот. Грудь воина потрескивала, будто в его легких было полно каменной пыли. — Я Ульрих, пехотинец десятого ранга, и отдам свою жизнь за императора Кергана.

— Боюсь, император давно обратился в прах, — сказал Бэннон.

Ульрих со стоном выпрямился. Бэннон не знал, что делать, но решил, что Натан захочет поговорить с этим человеком — как и волшебники Ильдакара.

— Война давно закончилась, и тебе больше не нужно сражаться. Можешь пойти с нами в город.

— Что ты там делаешь, Бэннон? — крикнул Амос.

Бэннон помахал рукой:

— Один из солдат проснулся! Заклинание почему-то рассеялось.

Трое молодых ильдакарцев поспешили к Бэннону.

— Заклинание рассеялось? Промежность Владетеля, как такое могло случиться?

Ульрих поднял руки, будто все еще не мог поверить, что действительно пробудился.

— Я едва могу двигаться. Пожалуйста, помогите мне.

— Мы должны отвести его в город. — Бэннону стало жалко древнего солдата. — Ему может понадобиться медицинская помощь, и историки наверняка захотят с ним поговорить. Разве главнокомандующему волшебнику не интересно, почему заклинание исчезло?

— Мы отведем его в город, — сказал Амос и махнул рукой солдату. — Пойдем с нами.

Воин, потерянный и сконфуженный, неуклюже пошел за ними.

— А что насчет моей семьи? Моих товарищей?

— Их больше нет, — ответил Амос. — Радуйся, что пробудился.

— Я… не понимаю, — произнес Ульрих.

— Все прояснится, когда попадем в Ильдакар. Там раздобудем тебе поесть, — заверил его Бэннон.

Ульрих задумчиво коснулся живота.

— Я не голоден… и все еще ощущаю себя камнем.

Они быстро шагали сквозь ряды статуй к высоким стенам города. Ульрих разглядывал окаменевшие фигуры и отчаянно бормотал:

— Помогите мне добраться домой.

— Сомневаюсь, что твой дом все еще существует, — сказал Бэннон. — За прошедшие столетия многое изменилось.

Оказавшись возле стены, Амос, Джед и Брок принялись кричать, размахивая своими дубинками:

— Эй, Ильдакар! У нас непредвиденная ситуация. Ильдакар!

У ворот их уже ждали солдаты, готовые отразить атаку. Но ильдакарцы увидели только четырех парней и их странного спутника в старинных доспехах давно поверженного войска. Бэннон шел прямо за Ульрихом. Верховный капитан Эйвери подошел к высоким воротам, с подозрением глядя на компанию, поправил красный наплечник и положил руку на рукоять своего короткого меча.

Ульрих неуверенно шагнул вперед, ошеломленный тем, что оказался так близко к огромному городу, который когда-то давно пытался завоевать.

— Верховный капитан Эйвери, это пробудившийся воин из армии императора Кергана, — заговорил Бэннон.

Амос протолкнулся вперед:

— Он враг Ильдакара. Схватить его и бросить в подземелье, пока он не натворил бед.

Ульрих обернулся, сбитый с толку таким поворотом событий. Бэннон тоже был застигнут врасплох:

— Подождите, мы ведь собирались ему помочь!

— Не дури, — усмехнулся Амос. — Этот человек намеревался покорить Ильдакар. — Он улыбнулся. — Наконец-то мы сможем привлечь одного из них к ответственности. Каждый в городе захочет увидеть это!

Ульрих казался обманутым, и Бэннон понял, что и его самого одурачили.