Сергей Орлов. Большой советский поэт. Наверно, не найдется ни одного истинного почитателя поэзии, которому не захотелось бы в своих размышлениях о Сергее Орлове вслух или мысленно произнести эти простые и всё объясняющие слова — «большой советский поэт».
Но сначала было детство, овеянное теплым летним духом северного леса, славной ратной стариной белозерской земли. Высокие, большие и чистые снега с малиновыми над ними зорями и рыжими морозными закатами, весенняя, в солнце и синьке, даль Белого озера, пионерские костры и походы, первая проба пера, первое признание таланта — все Это было в детстве, в ранней юности. А потом — сразу война.
Я встретил Сергея Орлова на Волховском фронте, в лесах подо Мгой. Молодой, «без шрамов военной поры», веснушчатый, медноволосый, он был тогда командиром тяжелого танка «KB».
Он был воином и поэтом — защитником города Ленина. При окончательном снятии блокады, командуя танковым взводом, Сергей Орлов принял, как говорится, огонь на себя и, объятый пламенем, упал на черный от битвы новгородский снег, чтобы снова встать во весь рост, но уже в обличье певца воинского братства.
«Третья скорость» — первая книга поэта. В ней нет и тысячи строк. Но зато, какая поэтическая сила заложена в каждой из них! Стихи короткие, энергичные, яркие. Они композиционно организованы так, что напоминают танковую колонну на боевом марше.
Сергей Орлов — автор многочисленных поэтических книг. Это и его чудесная лирика, тонкая, проникновенная, и его поэмы, полные живописи, философии, задушевности. Но самое главное, существенное то, что и в поэзии Сергей Орлов оставался воином, был всегда на переднем крае нашей жизни. Его волновало все, чем были живы люди. Он и стал большим поэтом именно потому, что в его отзывчивом, горячем сердце рождалась поэзия, выражающая человеческие радости, боли, надежды.
Нам надо долго жить на белом свете.
Привыкнуть к топору, как к пистолету,
Чтобы и в снах увидеть на рассвете
Сады да травы, мирную планету.
За полгода до смерти Сергея Орлова мы встретились в Волгограде на выездном секретариате правления Союза писателей РСФСР. В какой-то свободный от дела час я предложил ему и нашему общему другу Анатолию Алексину послушать мою новую небольшую поэму «Сосны».
Они охотно согласились. Рассказ, предваряющий чтение, был предельно краток.
Ранней весною мы ехали с Дмитрием Хренковым — известным критиком и литературоведом, нашим однополчанином по Волховскому фронту — из Ленинграда в Новгород на чтения, посвященные Всеволоду Кочетову. Снег еще был высок и обилен, он сверкал бертолетовыми блестками, розовел от морозного солнца.
— Вот за этими соснами поле. Там и горел Сергей… — сказал Хренков, и меня как опалило огнем. Всё вспомнилось, выплыло из памяти: высотки и трясина Синявина, снега и морозы, раскисшая земля по весне и осени, наши землянки, настилы, редакция газеты 8-й армии «Ленинский путь» в лесах у деревни Дусьево, молодой, лихой танкист Сергей Орлов, с которым мы там познакомились, наши на всю жизнь друзья — сотрудники армейской газеты. Вспомнилось на этом боевом поле и то, что было после войны в нашей многолетней дружбе с Сергеем Орловым…
В этом озарении я вскоре и написал маленькую лирическую повесть, посвященную своему фронтовому товарищу.
Мне потом говорили его московские друзья, что вещь эта ему пришлась по душе. Да и сам он мне сказал о том же еще там, в Волгограде. Это и позволяет мне сегодня предстать перед лицом широкого читателя с поэтическим, рассказом о солдате Великой Отечественной…
С. Орлову
На дворе сегодня
В самом деле
Праздник солнца
И голубизны.
В белом оперении
Метели
Улетели
В сторону весны.
Две сосны.
Огонь зеленый, вечный
Негасим и летом
И зимой.
Сердцем чую —
В поле ветер встречный
Вспомнил о тебе,
Товарищ мой.
И сдается,
Слушает округа
Песню, что водила
На фронты:
«Три танкиста,
Три веселых друга…»
Двух уж нет.
А третий — это ты.
В городке,
Овеянном лесами,
Рос, как все ребята
Той поры,
Паренек
С озерными глазами:
Школа,
Пионерские костры,
Древние курганы,
Как былины,
Свет рябины
В снежной кутерьме,
Чкалов,
И папанинские льдины,
И огонь Испании
Во тьме,
И стихи,
Что посвящал березам —
Молодухам
Наших деревень,—
С этим и ушел
Навстречу грозам
Паренек
В кепчонке набекрень.
Наша встреча —
Боевые годы,
Волхова
Трясинная земля.
С командиром
Танкового взвода
Мы на ней
Хлебнули киселя.
В сторону врага
Рванулись танки,
А его «КБ»,
Ломая лед,
На лесной
Болотистой полянке
Сходу встал:
Хоть лопни — не идет!
Словно дот,
Он вырос над снегами,
Над кустами
В громе и в дыму.
Пушки,
Как пудовыми хлыстами,
Били землю,
Целясь по нему.
Дотемна горел,
Взрывался воздух.
А когда
В тяжелой тишине,
Как веснушки,
Высыпали звезды,
Долетело:
«Лейтенант, ко мне!..»
Полз по кочкам стылым,
По настилам,
Выбиваясь
Из последних сил.
Кулаком
Мерцающим светилам
На волне отчаянья
Грозил.
А в землянке,
От нагрева душной,
Не поняв,
Что собралась гроза,
Он стоял,
Как мальчик простодушный;
Медный чуб,
Озерные глаза.
Он стоял и ждал
Совсем другого:
«Молодцы, ребята!
Так держать!..»
Командир полка,
Скупой на слово,
Поднимаясь,
Не заставил ждать.
«Знаю. Понимаю,
Что трясина.
Но война —
На то она война.
Два часа даю тебе —
Машина
Быть в расположении
Должна.
А не то…»
Он взвесил на ладони
Пистолета
Черное литье.
Пулями
На мерзлом небосклоне
Заморгали звезды:
«Всё твое…»
«Вот тебе
И Юрьев день, бабуля,
Вот тебе и выход
В первый бой!..»
Путь обратный.
Но не снег, не пуля
Лейтенантской
Правили судьбой.
Не просил никто,
Не бил тревогу.
Комполка,
Наверно, знал секрет:
Танковое братство
На подмогу
Лейтенанту
Двинется вослед.
Так и было.
По настилам стылым,
Пропечатав
Траками снега,
Эта сила
Громом заходила,
Покатила
В сторону врага.
Прямо у него
Под самым носом,
Наплевав
На зверскую пальбу,
Вырвала
Своим железным тросом
Из трясины
Братскую судьбу.
Дружество!
Души людской вершина!
Лейтенант докладывал:
«Приказ
Экипажем выполнен.
Машина
В боевой готовности
Сейчас…»
Командир полка,
Скупой на слово,
Не заставил
Лейтенанта ждать.
«Отдыхайте».
Ничего другого
Не прибавил, кроме: «Так держать!»
Так держать!..
Земля вставала дыбому
День и ночь
Кружилась карусель.
Шли «КБ»,
Под стать зеленым глыбам,
В сторону весны,
На Карбусель.
В смотровые щели
Лиловели,
Багровели
Белые поля.
И держалась радость
На пределе:
«Здравствуй,
Новгородская земля!
Здравствуй, каждый кустик
С искрой синей,
Здравствуйте, холмы —
За валом вал!..»
Будто вместе
С матерью-Россией,
Молча, лейтенант
Торжествовал.
Я не видел,
Как на поле этом,
Словно тень
Возникнув на броне,
Заслонив
Рукою с пистолетом
Свет в глазах,
Он высился в огне,
…Возвратясь
Из зарубежной дали,
Я потом, прочел
В его стихах,
Что и Гус, и Бруно
Так вставали,
Утверждая правду
На кострах.
Время-птица
Быстро пролетело.
Не тупилось
Жизни острие.
Как большая роща,
Поредело
Ныне
Поколение мое.
С лейтенантом,
С другом закадычным,
Всякое
Бывало у меня.
Но заминок
По мотивам личным
В счет не брали
На черте огня.
Он меня позвал,
А не другого,
На рубеж,
Где вечно зелены,
Подняли
До неба голубого
Свой огонь
Две тихие сосны.
В сторону весны
Прошли метели,
На висках
Оставив белый след.
Лишь коснувшись веток,
Не сумели
Погасить
Их молчаливый свет.
И сдается,
Слушает округа
Голос наших
Невозвратных дней:
«Три танкиста,
Три веселых друга…»
В поле сосны
Вместо двух парней.
До скончанья лет
Осталось пламя
На лице
У третьего из них.
В молодость
Озерными глазами
Смотрит он,
Живущий за троих.