Сергей Орлов. Воспоминания современников. Неопубликованное

МАРК МАКСИМОВ Звездное чудо

Вертикали Москвы, озаренные к первому дню мая, не гаснут по девятый. Победа следует за весной. Так велит календарь. А ведь было иначе — Победа однажды предварила весну. Утвердила однажды и навсегда. И сейчас кажется, что планета догнала себя в извечном движении по кругу.

Такой образ шара земного проступает сквозь новые, не хочу называть их посмертными, стихи поэта Победы, весны и полета. И то, что произошло с ним самим, похоже на это звездное чудо. Сергей Орлов совершает по кругу даже не вторую, как суждено исконной литературе, а третью свою жизнь.

Первая оборвалась в сорок четвертом…

Пожалуй, говоря об Орлове, я не внесу вклад в привычное литературоведение. Он был из тех, кому с лихвой хватило жизненного и смертельного опыта и чьим стихам в. силу этого чуждо понятие «лирический герой». Он был просто героем. И в жизни, и двойником самого себя в скульптурных строках, из которых, все равно — от первого или от третьего лица написанных, встает человек подвига, долга и дружбы, непостижимо скромный, искренний и достоверный. Поэт и рыцарь, витязь.

Писать о стихах Сергея Орлова — значит писать о нем.

Нашему поколению близок путь Орлова. Это не преимущество, а счастье. Трудное счастье, диктующее художнику при любых взлетах фантазии предпосылку жизненной подлинности.

Как-то он меня похвалил: «Это не стихи — это правда». Тогда я обиделся. Сейчас понимаю — фактографию он не терпел, но правда, достоверность были для него и высшей оценкой поэзии. Он считал, что обобщение должно взлетать крылато, даже реактивно, но взлетной площадке положено быть на земле. Взлет начинался для него с детали. Точной, заземленно дотошной. Часто обобщение таится в самой детали. Вот о затонувшем боевом корабле, на котором все приборы еще живут. Все, кроме часов.

Все точно, включая моряцкое ударение «компас». Но как много за этой точностью в двух последних строчках… 7 октября 1977 года остановились часы Сергея Орлова, Схватившись своей обожженной рукой за сердце, он упал в служебном коридоре, и часы разбились. Старенькие часы «Победа», подаренные мамой Екатериной Яковлевной, когда он, восстав из мертвых, пришел с войны. Пришел через длинные госпитали, где эта рука была привязана запястьем к лицу — с этого запястья на сгоревшее веко пересаживался кусочек кожи.

Лейтенант Орлов водил в бои тяжелый танк. Подо Мгой танк дважды горел. Друзья выносили из огня юного командира. Он не любил рассказывать. От него знали только, что был контужен, обожжен и числился в погибших. И еще — что от осколка бронебойного снаряда его спасла медаль «За оборону Ленинграда». Об этом говорил весело и охотно, но так, что ясно было — должное воздает не себе, а своему Ленинграду.

Однажды Орлов позвонил и сказал, что его узнал по телевизору бывший комбат Григоренко, пришло письмо. Оно начиналось так: «Сережа! Ты жив, ты видишь!..» Вскоре Юлия Друнина и я познакомились с Иваном Михайловичем Григоренко в Останкине, снимаясь для передачи, посвященной Сергею Орлову. Комбат рассказывал, как лейтенанта, сбивая огонь с комбинезона, несли два танкиста. Как в то солнечное утро он, Григоренко, подумал, что лейтенанту не жить, а уж солнца и подавно больше не увидеть.

Орлов, что называется, «про себя» и явно для себя скороговоркой бросил единственную фразу: «Я-то до сих пор считал, что тогда была ночь…»

В 1978 году в «Литературной России» мы прочитали стихи, которые он прятал с 1945 года:

А письмо комбата я так и не смог у него выпросить — ни для публикации, ни для прочтения. Он стеснялся.

Он всегда стеснялся. Казалось, именно поэтому и в жизни, и в стихах не дорассказывает, не договаривает. А может, он просто был неисчерпаем…

С того ночного утра, с того осколка подо Мгой и пошла вторая жизнь Сергея Орлова, трудно и уверенно пошла через тридцать четыре года и тридцать три книги, от сборника «Третья скорость» и до трехтомного собрания сочинений, которое он успел подготовить к печати.

Прошу прощения у читателя за эту невольную игру в триады. Моим словам сейчас не до игры. Они еще болят. Просто так сложилось. И вот 7 октября произошло то самое звездное чудо — началась третья жизнь поэта.

Виолетта Орлова, жена и прекрасный друг, еще разыскивает письмо комбата. Разыскивает в архивах, если так можно назвать неразбериху рукописей стихов, написанных на клочках, иногда почему-то на кальке с двух сторон, писавшихся лежа и на ходу, а раньше — на танковой броне. Письменному столу в праве на жительство в квартире было отказано.

Я умышленно не называл до сих пор цифр. Не они характеризуют поэзию. Но нельзя не поразиться: уже найдено более трехсот стихотворений, не напечатанных при жизни. Большая часть датирована военными годами, есть и стихи последних лет.

Стихи и биография поэта встают рядом. И поэтому я больше говорю о связанном с его юностью, с войной. Но тематические привязанности Сергея Орлова во всех новых публикациях широки.

Продолжается его влюбленная песнь о России — о ее истории, судьбах, природе, о ее хлебе насущном, и куполах, о ее ракетах и сказках:

Среди «заграничных» выделяются стихи о современном Китае, не просто публицистические, осуждающие, но и пропитанные горьким сочувствием к несчастному народу.

Есть пейзажные и философские стихи, есть светлые и мучительные строки любви. И на особом месте — поэтическое завоевание космоса. Возможно, к этой теме Сергей Орлов пришел поначалу в столь естественном для него поиске продолжения подвига народа в новых послевоенных поколениях:

Но его космические взлеты добры. Они — от войны, но не о войне, а о насущной, как хлеб, необходимости мира в мире.

Конечно же, не все новые стихи Сергея Орлова равноценны. Как, впрочем, и прежние, как достояние любого поэта. Но не будь вершин и склонов, литература была бы плоской. А здесь вершин достаточно для горного хребта, и читателю то и дело открывается возможность восхождения.

По человеческой природе чудо требует объяснения. Я слышу: почему же к нам сейчас приходит столько неизвестных стихотворений, почему они не печатались ранее?!

Ответ: по единственной причине — большой, пожалуй, чрезмерно взыскательности поэта. Впрочем, это еще не все объяснение, а лишь его заголовок. Подзаголовков много. Решаюсь объяснять Сергея Орлова, так сказать, изнутри. В одних случаях он боялся, что, как говорят спортсмены, не берет собственную высотную отметку. Так, после «Его зарыли в шар земной…» другие первоклассные стихи о воинах, павших за Отечество, поэту представлялись недостойными огласки. В других случаях ему казалось, что допускает перепевы. Скажем, «Приснится когда-нибудь лето…» он считал вариантом известного «Приснилось мне жаркое лето…». Может, в работе так оно и было. Но ведь, несмотря на лексическую и ритмическую близость, это два самостоятельных произведения. А бывало, наверное, и так — стихотворение откладывалось «на просушку» из-за неудавшейся строки. Слово оканчивалось буквой «б», а следующее начиналось с «п». И не то чтобы он так уж заботился о губах читателя, которым трудно будет выговорить эти взрывные, а просто помнил, что литературу порой еще называют изящной словесностью.

У меня на ладони комсомольский билет № 4235182, выданный в декабре 1938 года Белозерским райкомом ВЛКСМ Орлову Сергею Сергеевичу. Билет, от обложки до обложки пробитый подо Мгой осколком снаряда, срикошетившим о медаль и, по счастью, ослабевшим оттого у самого сердца. О медали я знал, билет вижу впервые. Уже музейный билет. Гражданская участь поколения.

Счастливо и грустно ожидать на Волге теплоход «Михаил Луконин». Уже есть улицы Сергея Орлова в Вологде и Белозерске, по северным путям пойдет судно с его именем на борту. Воистину, «чтобы, умирая, воплотиться…». Говорят: «Ушел от нас». Но Сергей Орлов приходит к нам, даже к тем, кто знал его близко, приходит все явственней и крупней.

Его поэтическое лицо неотделимо от человеческого, и это обожженное и вдохновенное лицо красиво, как само Время.