Сгореть дотла

Один

БЕТАНИ

Я всегда приучала себя ничего не чувствовать, и в конце концов заставила себя неметь с головы до ног.

Двери школьного автобуса открываются, звук пневматических тормозов заставляет меня слегка подпрыгнуть, когда машина останавливается, но никто не замечает моего удивления, потому что я невидимка до глубины души.

Я ненавижу эту невидимость, но каким-то образом научилась находить покой в постоянной тишине. Может быть, это потому, что я не знаю, как еще жить, кем быть.

Мои ноги держат меня в заложниках в конце подъездной дорожки, в то время как звук отъезжающего вдалеке автобуса заглушается войной в моем сознании.

Крепче сжимая лямку рюкзака, я заставляю себя двигаться, сделать шаг навстречу своему аду, но мое тело отказывается признавать просьбу, исходящую от моего мозга. Вместо этого мне просто нужна еще одна секунда одиночества, прежде чем моя жизнь снова перестанет принадлежать мне.

Я смотрю на трехэтажный дом передо мной. Мой дом. Он до смешного величественный, но устаревший, напоминает мне особняк из классического фильма о Каспере. Если бы только в доме могли жить призраки, а не мои болезненные воспоминания.

Мы живем на окраине Найт-Крик, и наш дом — единственный на этом длинном отрезке дороги. Мы находимся в двадцати минутах езды от города и довольно изолированы, за исключением закусочной, которая находится в нескольких минутах ходьбы. Сад подстрижен и вылеплен до совершенства, с чертовски вечнозеленым кустарником в форме капли.

Кому это нужно? Очевидно, нам — Эшвиллам.

Свежескошенный газон тянется по всему периметру дома, окна в черных рамах, круглые балконы и кирпич темный, как и строительный раствор, составляюют экстерьер дома и придают ему почти очаровательный вид.

Почти.

Когда я была в детском саду, я помню, как один из моих одноклассников говорил, что их любимое место в мире — это их дом, потому что там они чувствуют себя в безопасности. Даже по сей день, в восемнадцать лет, я все еще размышляю о том, на что должно быть похоже чувство безопасности. В моем доме чувствуется что угодно, только не это.

С тяжелым вздохом я качаю головой. Я не могу позволить себе пойти по этому пути сегодня, только не снова. Не после наказания прошлой ночью, это точно. Я вздрагиваю от этого воспоминания, моя рука инстинктивно опускается к животу, когда мое тело вспоминает боль.

— Бет! — Кричит мой младший брат Хантер, и мое сердце наполняется любовью, когда я поднимаю глаза и вижу, как он выбегает из парадной двери и спешит ко мне по идеально вымощенной дорожке. Его светлые волосы развеваются вокруг головы, когда он бежит ко мне так быстро, как только может, его зеленые глаза сверкают на солнце.

— Привет, приятель, — кричу я в ответ, инстинктивно двигаясь к нему, и он широко улыбается при виде меня.

Меня смущает, что он достаточно высокий, чтобы доставать мне до плеч в его десять лет. У меня скоро не будет над ним преимущества в росте, и это еще одно напоминание о том, как быстро пролетело время. Я помню, как он родился, и теперь он почти выше меня. Это сводит меня с ума.

Я обнимаю его за плечи, позволяя ему прижаться ко мне в ответ, когда он наклоняется ближе, чтобы прошептать мне на ухо.

— Тебе нужно поторопиться. Если ты будешь стоять здесь, у тебя будут еще большие неприятности.

Я в замешательстве смотрю на него сверху вниз и отстраняюсь. Еще проблемы? Что, черт возьми, я наделала на этот раз?

Я чувствую дрожь глубоко в своих костях, но я не могу позволить этому проявиться перед моим Хантером. Ему нужно учиться на моем примере. Я для него единственный образец для подражания, на которого стоит равняться, и я не позволю им сломать его точно так же, как они сломали меня. Никогда.

Простым кивком я отпускаю его и показываю, чтобы он убирался с глаз долой, как я всегда делаю. Он кивает в ответ, его челюсть скрипит, когда он принимает мой приказ, но он слушает.

Я жду, пока он обогнет дом с тыльной стороны, прежде чем подойти к входной двери. Она маячит передо мной, как призрачные врата в ад. Трепет заставляет мое сердце бешено колотиться в груди, когда я слежу за своим лицом, не желая, чтобы они знали, как сильно они влияют на меня.

Сделав глубокий вдох, я стучу в большую деревянную дверь, ожидая появления мамы или папы. Она уже полностью открыта, и я могу видеть фойе отсюда, но мне не разрешают входить, пока мне не позволят. Я никогда не испытываю свою удачу.

Правила.

Я начинаю переминаться с ноги на ногу. Кажется, проходит вечность, прежде чем мой отец появляется в прихожей, ведущей на кухню.

Мгновенно я вижу, как остекленели его глаза, явный признак того, что он выпил слишком много спиртного для вечера понедельника, который никогда не заканчивается для меня хорошо, и мое тело напрягается, готовясь, зная, что в конечном итоге произойдет.

— Бетани Виктория Эшвилл, ты знаешь, который час? — требует он, глядя на невидимые часы на своем запястье, пока медленно приближается ко мне, и я изо всех сил стараюсь не съежиться под его суровым взглядом.

У Хантера зеленые глаза нашей матери, в то время как мои каким-то образом стали голубыми, и, вероятно, поэтому его радужки — глубокие шоколадные косточки ужаса — вселяют столько страха в мои вены. Его поседевшие волосы коротко подстрижены, а из-за шестифутового роста и стройного телосложения он выглядит слабее, чем есть на самом деле. Я точно знаю, что внешность моего отца может быть обманчивой.

— Мне очень жаль, отец, я только что вышла из школьного автобуса, — отвечаю я, оставаясь там, где стою. Я стараюсь говорить легким тоном, но раздражение, которое он выдает в ответ, говорит мне, что он недоволен. Я внутренне морщусь. Его хмурый взгляд в ответ на мои слова, в купе с веной, выступившей у него на лбу, подтверждают, что за его гневом скрывается нечто большее.

Что могло пойти не так с тех пор, как я ушла в школу? Я буквально провела весь день, следуя своему расписанию, и училась так усердно, как только могла, бродя по коридорам как привидение. Я не могу ничего скрывать в Эшвиллской средней школе, не тогда, когда моя мать является президентом совета по образованию, и перед ней отчитываются и директор, и суперинтендант. Сегодня я даже не осталась ни на один дополнительный зачет.

— Не хочешь объяснить мне, почему ты сегодня получила только пятерку по математике? — спрашивает он, скрещивая руки на груди и пытаясь удержать равновесие, пока мы остаемся в дверном проеме.

Что за черт?

У меня отвисает челюсть, но я быстро захлопываю ее, а глаза расширяются от удивления.

Я буквально прошла тест два часа назад, а мне еще даже не сказали, какой у меня результат.

— Я… я не знаю, я не знала, что их уже оценили, — заикаясь, бормочу я, подбирая ответ, достаточно подходящий, чтобы избавить меня от неприятностей, которые грозят мне, но он уже качает головой. Мои оценки никогда не падают. Никогда. Я не знаю, что я могла бы сделать по-другому.

— Этого недостаточно, Бетани. Я предупреждал тебя. Если ты собираешься жить под моей крышей, то следуй моим правилам. И никак иначе. Я ясно выражаюсь? Твоя мама все еще разговаривает по телефону со школой, пытаясь придумать, как тебе пересдать тест, — выпаливает он, никогда не довольный ничем меньшим, чем пятерка с плюсом. Я киваю в соответствии с его словами, пытаясь изобразить тот факт, что я слушаю и перевариваю то, что он говорит.

Пожалуйста, пусть этого будет достаточно.

Пожалуйста.

Тишина, которая опускается на нас, убаюкивает меня ложным чувством спокойствия. На самом деле мой отец — лучшая версия самого себя, когда он вообще ничего не говорит. Он любит громко высказывать свое мнение, чтобы его все слышали.

Но, похоже, он внезапно понял, как запудрить мне мозги в эти дни, и в ту секунду, когда он выглядывает из-за двери, оглядываясь поверх моей головы, чтобы убедиться, что поблизости больше никого нет, я беру себя в руки.

Мои глаза захлопываются, рука сжимается в кулак, другая крепко сжимает сумку, и мое тело напрягается с головы до пят.

Оглушительный треск раздается вокруг меня, когда удар его открытой ладони обжигает мою щеку. Моя голова склоняется набок, и я замираю, неподвижная, как статуя, слишком напуганная, чтобы взглянуть на него. Я ощущаю жжение под веками из-за шипения боли, разливающейся по моему лицу, пока я готовлюсь к следующему удару.

— Ты позоришь эту гребаную семью, ты меня слышишь? Ты либо следуешь правилам, либо получаешь по заднице, — рычит он, брызгая слюной мне в лицо, пока говорит, но я все еще не могу заставить себя открыть глаза или вытереть лицо, хотя отчаянно хочу этого.

Когда-то давно я бы заплакала и свернулась калачиком на полу, пытаясь умолять его перестать причинять мне боль, но теперь я знаю, что это только заставляет его бить меня сильнее.

Я сбилась со счета, сколько ударов получила от этого человека и своей матери. Каждый из них сокрушает мой дух сильнее, чем предыдущий, независимо от того, насколько оцепенелой я пытаюсь себя сделать.

— А теперь убирайся, блядь, наверх и с глаз моих долбаных. Я хочу, чтобы ты долго и упорно думала о возложенных на тебя ожиданиях. Они существуют не просто так. Никогда не забывай об этом, Бетани.

Я застываю на месте, пока не слышу, как он удаляется, и когда я уверена, что больше его не слышу, я открываю глаза, мои плечи опускаются от облегчения, когда я оказываюсь одна.

Нежно потирая рукой пульсирующую щеку, я прижимаю подбородок к груди, чувствуя, как меня захлестывает смущение.

Я так усердно работала над этим чертовым тестом, и все же оказалась в такой ситуации. Как бы я ни старалась, этого никогда не бывает достаточно.

Пока это не даст моей матери и отцу никакого повода ударить Хантера, мне все равно.

Я справлюсь со всем их разочарованием и гневом, если это удержит их подальше от него.

Ему никогда не нужно знать об истинной боли жизни в этом доме. Он и так достаточно страдает, когда видит поверхностный ущерб, который они наносят мне, или когда его сажают в изолятор. Ему не нужно знать о душевной боли. Я давным-давно переросла изоляцию, и я молюсь, чтобы это было все, с чем Хантеру когда-либо придется сталкиваться из-за них.

Облизнув губы, я тихо вхожу внутрь, убедившись, что аккуратно закрыла за собой дверь, поворачиваюсь налево и направляюсь прямо вверх по лестнице. Мой взгляд был сосредоточен исключительно на том, куда я направляюсь.

Если это то, что мой отец приказал мне сделать, то я так и сделаю. Нет необходимости добавлять какие-либо дополнительные последствия из-за неподчинения его правилам.

Лестница из темного дерева ведет меня на второй этаж, и продолжается на третий. Эта зона предназначена только для наших родителей, и она полностью закрыта для нас с Хантером. Моя комната первая направо наверху лестницы, и когда я направляюсь прямиком в безопасное место, мои шаги запинаются, потому что что-то не так.

Вот тогда я и вижу это — еще одно наказание за то, что я получила только пятерку на тесте по математике.

Слезы застилают мне глаза, когда я смотрю на свою открытую комнату. Дверь полностью сорвана с петель и прислонена к стене в коридоре.

Он нарушил мое уединение. Снова. Это единственное, что у меня есть.

Как мне прикажете так жить?

Он угрожал, что если я хочу жить под его крышей, то должна следовать его правилам, но если бы я могла безопасно забрать Хантера отсюда вместе со мной, я бы сделала это не задумываясь. Единственное, что удерживает меня здесь, — это мой брат. Мне просто нужно закончить учебу и скопить сколько смогу денег, а потом мы сможем исчезнуть.

Куда бы мы пошли? Понятия не имею, но это проблема будущей Бетани, которую нужно решить.

Вытирая глаза, смаргивая слезы, я переступаю порог своей комнаты и окидываю взглядом голые сиреневые стены, мой рюкзак соскальзывает с плеч, когда я падаю на свою двуспальную кровать.

При широко открытой двери пространство кажется еще меньше, поэтому мой шкаф, письменный стол, комод и тумбочка делают пространство еще более тесным.

Тяжелый вздох срывается с моих губ, когда я перевожу взгляд на окно, где рядом с раздвинутыми шторами находится зеркало в пол, и я замечаю свою красную щеку.

Я чувствую себя совершенно потерянной.

Я чувствую себя разбитой.

Но я ко всему этому равнодушна.

Мне просто остается молиться, чтобы сегодня вечером у них не было гостей. У меня нет сил притворяться или чувствовать себя еще более в опасности из-за того, что моя личная жизнь так-же отнята.

Это окончательно вывело бы меня из себя.