Сгореть дотла

Шесть

БЕТАНИ

Пожалуйста, не преследуйте меня. Пожалуйста.

Я пытаюсь оглянуться через плечо, когда сворачиваю на тропинку к своему дому, но бегу так быстро, что все расплывается.

Я останавливаюсь у деревянной двери, пытаясь сделать глубокий вдох, прежде чем постучать. Я бросаю еще один быстрый взгляд через плечо, который заставляет меня вздохнуть с облегчением, когда я нигде не вижу Райана. Я все еще сильно нервничаю из-за реакции отца на пятиминутное опоздание, но я не хочу усугублять неловкость из-за того, что кто-то наблюдает, как я стучу в собственную дверь.

Проходит пара мгновений, а никто не отвечает. Я нервно потираю руки, не уверенная, стучать снова или нет, но внезапный крик Хантера из его спальни прямо надо мной заставляет меня замереть.

Мое сердцебиение мгновенно участилось, когда в кровь хлынул адреналин, а мысли понеслись со скоростью мили в минуту.

Уставившись в дверь, как будто я могу видеть сквозь стену или что-то в этом роде, я впадаю в панику, когда слышу, как он снова вскрикивает от боли, а затем по дому разносится звук, похожий на голос моего отца.

Хантер, должно быть, сделал что-то, что они сочли неправильным, и теперь он сталкивается с последствиями в той или иной форме наказания.

Я не могу просто стоять здесь. Я отказываюсь.

Если я войду внутрь и нарушу правило моего отца, это определенно отвлечет от него их внимание.

Глубоко вздыхая, я берусь дрожащими пальцами за ручку двери и молча благодарю Бога, когда она открывается. Мне не нужно было, чтобы эта дверь была заперта прямо сейчас.

Врываясь внутрь, я быстро закрываю за собой дверь и сосредотачиваюсь на хаосе, который, кажется, творится наверху.

Я чувствую, что меня сейчас стошнит. Мое тело дрожит, и я чувствую что мое сердце, вот-вот вырвется из груди, но дело не во мне, а в Хантере.

Крепко прижимая к себе рюкзак, я несусь вверх по лестнице, как в тумане, отчаянно пытаясь добраться до Хантера как можно быстрее.

Я не могу заставить себя взглянуть на фальшивые, счастливые семейные фотографии, которые висят на стенах вдоль лестницы. Это ложь, плод воображения, и когда я останавливаюсь на верхней площадке лестницы, моим словам не нужно подтверждения — настоящая правда живет внутри этого дома.

— Остановись! — Кричу я, мои глаза устремляются к Хантеру, в то время как мое сердце бешено колотится в груди от смеси страха за Хантера и наказания, которое, я знаю, ждет меня.

Голова моего отца резко поворачивается с того места, где он стоит. Он нависает над Хантером, в воздухе витает запах алкоголя. Хантер лежит на полу, в его зеленых глазах застыл страх, он съеживается в комочек. На его щеке ярко-красный отпечаток руки.

Нет. Нет. Нет. Нет.

От гнева на лице моего отца у меня камень ложится под ложечкой. Его глаза расширяются, морщины на лице становятся глубже, а губы приподнимаются в оскале. Если бы он вымещал свой гнев на мне, я бы приняла наказание, но я отказываюсь позволять ему преследовать моего ни в чем не повинного десятилетнего брата.

Я поддаюсь своим первобытным инстинктам еще до того, как осознаю это, снова бросая вызов отцу, когда делаю шаг вперед, наблюдая, как он встает в полный рост. Поскольку я знаю, что удар будет нанесен, мое тело напрягается, готовясь к удару, я приму его, потому что это даст Хантеру мгновение покоя.

— Беги, Хантер! — Я кричу как раз перед тем, как тыльная сторона отцовской ладони ударяет меня по щеке, боль рикошетом пронзает все мое тело и заставляет меня отшатнуться в сторону.

Я резко ударяюсь об пол, приземляясь кучей у его ног, и морщусь.

Отчаянно ища Хантера, я смотрю, как мой отец хватает Хантера за руку, когда тот пытается убежать, и я поднимаюсь на ноги, хотя чувствую себя дезориентированной.

Кажется, что комната кружится, и звон в ушах не утихает, пока я пытаюсь восстановить равновесие.

Слегка пошатнувшись, я без колебаний встаю между ними лицом к отцу, чтобы защитить брата, выставив руки перед собой.

— Сука, я, блядь, разберусь с тобой после того, как разберусь с этой маленькой пиздой. Прямо сейчас ты делаешь себе только хуже, Бетани. Но ты не волнуйся. Я отслеживал каждое твое неверное движение с тех пор, как ты нарушила комендантский час.

Его голос полон ярости, когда он практически выплевывает в меня жестокое напоминание, его зубы скрипят, когда он свирепо смотрит, но я не вздрагиваю, когда он смотрит мне в лицо. Я отказываюсь сломаться.

— Я приму его наказание, просто оставь его в покое, — заявляю я, чувствуя, как Хантер кладет руку мне на спину, пытаясь спрятаться от гнева моего отца. Его пальцы впиваются в мою футболку, но визг, раздающийся за моей спиной, говорит мне, что отец не ослабил хватку на руке Хантера.

— О, ты можешь понести его наказание, — усмехается он, и я прогибаюсь от его слов. Я не думаю о последствиях, которые получу, просто благодарна за то, что не дала Хантеру испытать это. — После того, как я преподам ему гребаный урок, — добавляет мой отец, и я слишком поздно понимаю, что слишком быстро разрушила свои стены.

Свободной рукой отец обхватывает мой конский хвост и откидывает мою голову назад, прежде чем оттащить меня в сторону за волосы. Я спотыкаюсь о собственные ноги, когда чувствую, что присутствие Хантера позади меня исчезает.

Я пытаюсь взглянуть в его сторону, но когда я это делаю, я вижу страх, трогающий душу, в его тускло-зеленых глазах, и мое сердце разбивается за миг до того, как отец ударяет меня головой о стену.

Если я думала, что раньше чувствовала боль, я ошибалась, по-настоящему ошибалась.

К счастью, это не первое мое родео с этим мужчиной, и я научилась держать рот на замке и приклеивать язык к небу, чтобы не прикусить его. Снова.

Моя голова раскалывается, я теряю представление об окружающем мире, пульсирующая боль захлестывает меня. Единственное, что мешает мне закрыть глаза и погрузиться в бессознательное состояние, это тот факт, что с ним все еще находится Хантер.

Пытаясь открыть глаза, я понимаю, что лежу, свернувшись калачиком, на полу у стены, все еще не сняв рюкзак. Вероятно, у меня было бы больше преимуществ, если бы я сняла его, но он может мне понадобиться, если все пойдет так, как шло раньше. Я даже не знаю, где я нахожусь в коридоре, все, что я знаю, это то, что с трудом могу сфокусировать взгляд.

Мое зрение затуманивается, когда я пытаюсь перевернуться на колени, мое тело почти онемело, когда я растопыриваю пальцы на полу перед собой.

Двигайся быстрее, Бетани.

Я поднимаюсь на ноги и хватаюсь рукой за стену, пытаясь сохранить равновесие, но никого не вижу. Я сжимаю виски свободной рукой, пытаясь унять пульсирующую боль в голове, и едва слышу крики, доносящиеся снизу.

Вот дерьмо.

Он помещает Хантера в изолятор.

Я немного пошатываюсь, когда спешу к лестнице, опираясь на стену и перила по обе стороны от себя, чтобы спуститься как можно быстрее. Мои ноги угрожают подогнуться подо мной, но я отказываюсь поддаваться боли.

Я преодолеваю подступающую тошноту, желчь обжигает мне горло, когда я достигаю нижней ступеньки лестницы и делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться.

— В будущем, парень, ты, блядь, научишься делать то, что тебе говорят! — кричит мой отец, прежде чем я слышу, как захлопывается дверь и поворачивается ключ в замке.

Мое сердце замирает. Я опоздала.

Но в маленькой камере для заключенных он в большей безопасности, чем здесь.

Я думаю, что лучше уж оказаться там.

Все еще стоя у подножия лестницы, я не шевельнула ни единым мускулом, пользуясь моментом покоя, чтобы попытаться выровнять дыхание, но я чувствую, как атмосфера вокруг меня меняется, и я знаю, что мой отец возвращается ко мне. Воздух внезапно становится удушливым и напряженным, и я не могу дышать от предвкушения.

Пытаясь расслабить свое тело, я заставляю себя не защищаться, не выпрямляться, потому что я знаю, что ему это действительно не нравится. Мне не нужно преодолеть это или ситуацию станет еще хуже, чем она уже есть.

— С чего нам начать, Бетани? — насмехается мой отец, и я заставляю себя открыть глаза, чтобы обнаружить, что он нависает надо мной с насмешкой на губах и злым блеском в бездушных глазах.

Я не отвечаю ему ни единого слова. Я поняла, что это всегда риторический вопрос, потому что он собирается рассказать обо всех моих грешных проступках.

— Ты вернулась домой поздно. Ты вошла в этот дом без нашего разрешения. Ты встала у меня на пути, пока я преподавал урок твоему брату, и в довершение всего ты попросила наказания Хантера. Я прав?

С каждым высказыванием он поднимает еще один палец на своей руке, и все это время я стою здесь, все еще страдая от боли после того, как он ударил меня в последний раз.

— Четыре проступка. Четыре наказания. Ты уже получила два. Я справедлив, Бетани, но тебе грозят два дополнительных наказания, — бормочет он, подходя ближе, чтобы я могла почувствовать его дыхание на своем лице. Я стараюсь не сдаваться, ожидая того, что должно произойти. — Но я больше ничего не могу сделать с этим милым личиком сегодня вечером, Бетани, не тогда, когда через несколько дней к нам приедут гости, — продолжает он, поглаживая рукой мое лицо. Мне приходится напрячь все силы, чтобы не отстраниться от его прикосновения, даже несмотря на то, что от грубого нажатия его пальцев мне хочется вздрогнуть.

Я не ожидаю от него никаких движений, пока его кулак без предупреждения не ударяет меня в живот, выбивая из меня дух. Когда я наклоняюсь вперед, пытаясь автоматически защититься от боли, он хватает меня за горло, не давая упасть, и начинает двигаться.

Я практически позволяю ему тащить меня через комнату за горло, мои ноги волочатся по полу, пока я изо всех сил стараюсь не отставать от него. Моя голова, кажется, вот-вот лопнет от давления, которое он оказывает на мою шею, когда мои руки хватаются за его, пытаясь облегчить боль, а глаза слезятся, но, не останавливаясь, он распахивает входную дверь и вышвыривает меня наружу.

Я падаю на землю, снова, мои ладони царапают гравий, когда тихий всхлип срывается с моих губ. Я слышу, как за мной захлопывается дверь, пока я пытаюсь наполнить свои легкие ночным воздухом. Какое-то время я не двигаюсь, пытаясь оценить состояние своего тела, но я больше не уверена, откуда на самом деле исходит боль. Все болит.

Когда я уверена, что мой отец ушел, я медленно заставляю себя подняться на ноги, адреналин — единственное, что удерживает меня на ногах прямо сейчас, когда я выпрямляюсь во весь рост и поправляю рюкзак.

Наказание номер четыре — меня выгоняют из дома на ночь — или, я надеюсь, только на ночь, — что напоминает мне о ситуации Хантера.

Мои глаза сразу же устремляются направо от дома, замечая крошечное, подвальное окошко. Я подбегаю так тихо, как только могу, и присаживаюсь на корточки рядом с ним.

— Хантер, — шепчу я, затаив дыхание, ожидая его ответа, и в ту секунду, когда я слышу его голос, мои глаза наполняются слезами.

— Бет, мне здесь внизу не нравится, — отвечает он, но не плачет. Он звучит почти побежденным, и это убивает меня.

— Я знаю, приятель, я знаю. Но сейчас там безопаснее, и если ты заглянешь под старый шкаф, то найдешь несколько угощений и одеяло. Тебе просто нужно потом не забыть положишь все обратно до утра, хорошо?

Я слышу, как он ходит вокруг, вероятно, проверяет наличие упомянутых мной предметов, прежде чем возвращается к окну с грустной улыбкой на лице.

— Я люблю тебя, Бетани.

— Я тоже тебя люблю, — шепчу я, пытаясь сдержать слезы, и натянуто улыбаюсь ему через открытое окно, в котором виднеется макушка его головы, уже в свои десять лет.

Простым кивком я преодолеваю боль и поднимаюсь на ноги. Чувствуя головокружение и потерю равновесия, я медленно увеличиваю дистанцию между собой и своей формой личного ада, но, к сожалению, и причиной, по которой я могу дышать.

Мне неприятно, что он там, внизу, но ему действительно безопаснее находиться как можно дальше от них. Мои родители не выпускают Хантера из изоляции до утра, что я ненавижу, но, по крайней мере, это останавливает их от того, чтобы ударить его.

Теперь мне нужно решить, чем я собираюсь заняться этой ночью. Спать на улице в таком состоянии будет чертовски больно. Я уже чувствую, как набухает шишка у меня на затылке, а живот так болит, что у меня до сих пор перехватывает дыхание. Мои шансы заснуть будут равны нулю.

Я плотнее прижимаю к себе рюкзак. Я больше никогда с ним не расстанусь, потому что внутри есть запасная одежда, расческа и куртка на всякий случай. Но, возможно, в будущем мне тоже нужно будет начать упаковывать медицинские принадлежности. Они просто никогда не попадают мне под руку.

Как моя жизнь дошла до такого?

РАЙАН

Мой разум не переставал мчаться со скоростью мили в минуту с тех пор, как я отошел от дома Бетани. Дом Эшвилл. У меня с ней определенно что-то получится. Мне просто нужно сыграть осторожно, чтобы я мог получить то, что я хочу, что бы это ни было, а затем убраться к чертовой матери из этого города.

Вот почему я сижу здесь посреди ночи и занимаюсь серфингом. Это единственное, что успокаивает мой разум и дарит ощущение покоя, и поскольку я на самом деле так близко к океану, я не собирался упускать такую возможность. Я не смог удержаться и во второй раз за сегодняшний день схватить свою доску.

Есть что-то в движении волн, когда я нахожусь на своей доске и лунный свет отражается от воды, что помогает мне сосредоточиться.

У меня болят ноги и руки, но кайф от того, что я снова и снова ударяюсь о волны, — это все. Я наслаждаюсь этим.

Это единственная хорошая вещь, которой я научился в одном из самых простых домов, в которых я жил. Я помню, как ребята постарше учили меня у берегов Род-Айленда.

Убирая волосы с лица после последнего погружения в воду, я решаю прекратить это. Скорее всего, уже за полночь, а моей сумасшедшей заднице завтра снова в школу.

Забравшись на доску для серфинга, я удобно усаживаюсь на ней, свесив ноги по обе стороны, и медленно провожу руками по воде, направляясь к песчаному пляжу. Я нахожусь недалеко от берега, но гораздо ближе к закусочной Пита, чем к моему пляжному домику.

Теперь, когда я немного более сосредоточен, мне нужно разработать стратегию для Бетани Эшвилл. Она не похожа на обычных девушек, которые хотят облепить меня со всех сторон, предлагая любой ответ за толику внимания. Честно говоря, каждый раз, когда я пытался заговорить с ней, она практически убегала в противоположном направлении.

Мне наверняка нужно поработать над коммуникационной частью, потому что я не получу никаких ответов, если она даже не будет стоять рядом со мной более десяти секунд. Я не видел у нее друзей, которые могли бы мне помочь, и я не уверен, как помогут деньги, если она все равно член семьи-основателя.

Почему мне не могли дать легкого задания, например, вести наблюдение или выбить из кого-нибудь дерьмо? У меня есть для этого все навыки, просто не хватает терпения для такой утомительной работы.

Когда мои ноги касаются дна, я спрыгиваю с доски и, прихватив ее с собой, иду к полотенцу, которое оставил на песке перед пляжным домиком. К счастью, я хорошо оценил прилив, потому что еще фут или два, и оно уже плавало бы где-нибудь в океане.

Я отстегиваю наручник на ноге и провожу полотенцем по волосам, мой гидрокостюм едва спасает мое тело от холода, когда я беру доску и направляюсь к ступенькам, ведущим к пляжному домику.

Здесь кромешная тьма, и луна со звездами — буквально единственные источники света. Дойдя до нижней ступеньки, я останавливаюсь. Звук чьего-то или чего-то напевающего заставляет меня нахмуриться, когда я оглядываюсь по сторонам, мое тело мгновенно приходит в состояние повышенной готовности.

Заглядывая под лестницу, я вижу очертания человека, прячущегося там. Я хмурюсь еще сильнее, напрягая зрение, чтобы разглядеть получше. Контур имеет форму женщины, и я могу только предположить, что, кем бы она ни была, она понятия не имеет, что я сейчас здесь живу.

Какого хрена она там делает?

— Эй, какого хрена? — Восклицаю я, и гудение немедленно прекращается.

В руке девушки загорается фонарик, которым она направляет в мою сторону, ослепляя меня, пока я пытаюсь прикрыть глаза и получше рассмотреть, кто это.

— Бетани? — Спрашиваю я со смущением в голосе, кладу доску на песок рядом с собой и смотрю на нее. Это действительно она?

Светлые волосы, собранные в простой хвост, и мерцающие голубые глаза говорят мне, что это так, но какого черта она здесь делает, прячась под лестницей? Я чуть ли не гнался за ней до дома. В этом нет никакого смысла.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает она, и я почти смеюсь. Разве не я должен спрашивать это? Я почти так и сделал, но мне удается сдержаться, хотя обычно я не забочусь о своем фильтре.

— Я живу здесь, — отвечаю я, неловко вставая и глядя на нее сверху вниз. Я наблюдаю, как ее глаза расширяются, свет фонарика падает на ее лицо, когда до нее доходит.

— Мне так жаль, я не знала, — бормочет она, с трудом поднимаясь на ноги, и внезапно начинает запихивать случайные предметы в свою сумку, при этом выбрасывая фонарик на песок. Я просто смотрю в замешательстве.

Через мгновение она, кажется, приходит в себя, ее рюкзак перекинут через плечо, а фонарик снова в руке. Ее глаза бегают по сторонам, как будто она пытается обойти меня без какого-либо дальнейшего взаимодействия.

— Бетани, что происходит? — Я спрашиваю спокойно, стараясь, чтобы мой голос звучал мягко, пока ее пристальный взгляд лихорадочно ищет мой. — Не хочешь зайти внутрь? Мы могли бы поболтать там, — предлагаю я, но она уже качает головой, направляясь ко мне.

— Нет, нет. Все в полном порядке. Извини, что побеспокоила тебя, — бормочет она, и мой разум выходит за рамки попыток понять все это.

— Бетани, я думал, ты ушла домой. У… у тебя есть дом? — Я чувствую себя гребаным мудаком из-за того, что задал этот вопрос, но что еще я должен был подумать? Она прячется под ступеньками моего пляжного домика. По общему признанию, я не видел ее здесь раньше, но что-то здесь просто не так.

— Конечно, у меня есть дом, я просто… Я… Знаешь что? Это не имеет значения, — лепечет она, отступая от меня, как испуганная кошка.

Я провожу рукой по лицу, пытаясь выглядеть менее устрашающе, отодвигаясь, чтобы дать ей больше пространства. — Ты уверена? Потому что я понятия не имею, который сейчас час, но, скорее всего, уже за полночь, а это не самое идеальное время для людей, чтобы оставаться на улице в одиночестве глубокой ночью, — тихо говорю я, стараясь не напугать ее еще больше, чем она уже напугана.

— Как и ты? — парирует она, ее взгляд все еще пугливый, и то, как она поворачивает фонарик, заставляет меня остановиться, когда я замечаю намек на синяк у нее на щеке. Этого раньше там точно не было. Я бы заметил это.

Я пережил достаточно избиений в приемных семьях и наблюдал столько же, чтобы заметить небоевую травму за милю.

— Бетани, мне нужно, чтобы ты зашла внутрь, чтобы я мог взглянуть на твое лицо, хорошо? — Я протягиваю руку в ее сторону, наблюдая, как ее глаза расширяются от удивления, но она не бежит и не движется ко мне, она просто стоит на месте.

— С моим лицом все в порядке, — шепчет она, не поднимая руки, чтобы прикрыть его или привлечь внимание к тому, что я имею в виду. Это явный признак того, что ее уже пару раз били, и это поражает меня еще больше.

Я пытаюсь представить, что могло произойти с этого момента до того, как я последовал за ней домой. Чего я не вижу в этой девушке?

Я не знаю, что сказать или сделать, чтобы успокоить ее, но мои детские травмы заставляют меня хотеть протянуть ей руку помощи просто-так. Это негласное соглашение.

— Это полностью зависит от тебя. Ты не обязана мне ничего рассказывать. Я не буду задавать тебе никаких вопросов, и ты можешь зайти внутрь, где теплее. Или я могу следовать за тобой повсюду, пока ты не окажешься в безопасности где-нибудь внутри, может быть, в доме друга? Я не знаю, но я не могу оставить тебя вот так. — Ее глаза закрываются, когда она, вероятно, прокручивает в уме все возможные сценарии, и я чувствую необходимость продолжить объяснения. — Там есть вторая спальня. Ты могла бы пойти прямо к ней, без каких-либо вопросов. — Я заставляю свой голос оставаться спокойным и нежным, желая убедиться, что она не только понимает, насколько серьезно я к этому отношусь, но и то, насколько серьезно я отношусь к своим словам.

Ее глаза находят мои, в них плещется смесь усталости, любопытства и неуверенности. Она нервно проводит рукой по губам, ища мой взгляд, но я не знаю, что ей нужно увидеть, чтобы понять, что я говорю искренне.

— Без вопросов? — она, наконец, отвечает, внезапно теряя уверенность, чтобы встретиться со мной взглядом, и я воспринимаю это как победу. Это всего лишь крошечный осколок в ее броне, но если это означает, что я смогу затащить ее внутрь, где безопасно, я воспользуюсь этим.

— Без вопросов, — повторяю я в подтверждение, наконец опуская руку, потому что знаю, что она ее не возьмет.

Я машу ей рукой, чтобы она первой поднималась по ступенькам, и, кажется, проходит целая вечность, прежде чем она это делает, нерешительность все еще играет в ее голове. Однако в ту секунду, когда она начинает двигаться, я оказываюсь прямо за ней, стараясь не занимать ее пространство, моя доска для серфинга давно забыта, и я позволяю ей идти впереди. Покачивание ее задницы заставляет меня остановиться, но я качаю головой, понимая, что сейчас действительно не время для этого.

Когда мы добираемся до верха, я обхожу ее, чтобы открыть двери во внутренний дворик, но она по-прежнему отказывается смотреть мне в глаза, когда я включаю свет. Взгляд Бетани по-прежнему устремлен в пол. Синяк на ее лице больше, чем выглядел вначале. Рана на ее щеке слегка фиолетовая и овальная, хотя не похоже, что заживление займет слишком много времени.

Я сжимаю руки по швам, пока она убирает волосы с лица, и вижу, как она морщится, дотрагиваясь до своего затылка.

У меня вертится на кончике языка потребовать от нее ответов, но я только что пообещал, что не буду, и если я хочу завоевать ее доверие, мне нужно держать вопросы при себе. Кто-то дотронулся до нее, и мое чутье подсказывает мне, что это произошло, когда она вошла в тот дом.

Черт. Что, если бы я задержался подольше? Смог бы я это остановить?

— Где спальня? — спрашивает она.

Ее кроткий голос прорывается сквозь мысли, проносящиеся в моей голове, пока мы неловко стоим в дверном проеме, и я прочищаю горло, сосредотачиваясь на планировке дома.

— Наверху лестницы, вторая дверь справа, моя комната прямо напротив. — Я не уверен, добавляю ли я расположение своей спальни, чтобы она чувствовала себя комфортно или безопасно, но слова все равно звучат из моих уст.

— Спасибо тебе, — отвечает она, и ее глаза наконец встречаются с моими.

Я киваю в ответ, используя все свое самообладание, чтобы не допросить ее, чтобы узнать, кто прикоснулся к ней пальцем. Я мог бы разорвать их на части, конечность за конечностью, но я не думаю, что это то, что она хочет услышать прямо сейчас, и я должен быть здесь только для того, чтобы выполнить свое задание и уйти, а не защищать честь людей.

Черт.

Сегодня вечером я предложу ей подстраховку, в которой она нуждается, а завтра вернусь к раскопкам.