Я напрягся ещё раз.
Представил, как из спины вырастают крылья, как распахиваются во всю ширь…
Меж лопаток зачесалось, и я отвлёкся.
Нет, так дело не пойдёт.
Проблема та же, что раньше с порталами: открывать их получалось, только попав в поистине экстремальные обстоятельства.
Но я не могу загонять себя в безвыходную ситуацию, как Джейсон Стэтхем, всякий раз, когда требуется чуток адреналина…
В конце концов, остальные драконы делают это по щелчку пальцев. Или вообще без пальцев, одним движением брови.
Я тревожно огляделся.
Как говориться, попал в ловушку собственных амбиций: хотел предстать перед девушкой во всей красе, распушив, образно говоря, хвост и крылья, а теперь застрял здесь, как кролик в силках.
И кстати: я вспомнил, чем чревато пребывание в Травяном море после захода Задницы…
Мы с Кассандрой попадали в такую ловушку, и если бы мой брат нас не вытащил — не было бы всех этих интересных и познавательных историй о моих приключениях.
Потому что после захода Задницы в Травяном море поднимается ветер. И если мою кожу не будет защищать как минимум, сантиметр чешуйчатой брони, никаких обещаний Зебрине я не сдержу.
Нечем будет. Точнее, некому.
Я погладил Гермиону. Ну, хотя бы ящерке ничего не грозит: её-то крылья остались при ней…
— Герми, — задумчиво сказал я. — А ты могла бы отыскать мой байк, пока не начался ветер?
Надежда умирает последней, верно?
Я тут подумал: к тому времени, как сдохла левитационная матрица, ветер уже почти стих. И артефакт, возможно, даже не разрядился, а просто заклинил, сглючил — такое бывает. Его просто нужно потрясти, постучать — как старый телевизор.
И тогда я спасён.
Секунд двадцать Гермиона смотрела мне в глаза — в этот момент я отчётливо понял, что во-первых: она всё прекрасно понимает, а во-вторых: относится к происходящему с большой иронией.
А потом ящерка сорвалась в небо и… исчезла за высокими метёлками железной травы.
А я уселся на вытоптанном пятаке и принялся ждать.
Предположим, она отыщет чоппер. И он даже окажется относительно целым. Но… Как я до него доберусь?
Ладно, будем решать проблемы по мере поступления.
А пока можно попрактиковаться в метаморфозах — а вдруг получится?
Попрактиковаться не успел.
Вдруг, совершенно неожиданно, я почувствовал себя хреново. Пыльным мешком стукнули — знаете такое?..
Глаза заволокла странная белёсая муть, затылок сдавила невидимая рука, а по коже словно забегали огненные муравьи — хотя никаких насекомых в Травяном море отродясь не водилось.
В ушах запузырилось неприятное жужжание — словно кто-то бормотал неприличную скороговорку, но получалось у него не слишком хорошо.
Магическая атака, — допетрил я интуитивно, на голом вдохновении. — Суггестивное воздействие.
Плавали, знаем: ещё в советские времена некой группе учёных поручили создать прибор, который будет подавлять волю.
Что у них вышло, история умалчивает.
Но сейчас я, на своей шкуре, неожиданно понял, что это такое…
Когда-нибудь я напишу специальное руководство: «Философия рыбалки, или как ловить на живца».
Но это будет не скоро, желательно, в глубокой старости.
Представив, как должен вести себя человек под суггестивным воздействием, я сел на задницу, подтянул колени к груди, опустил на них голову и крепко обнял себя руками…
Скульптура «Отчаяние», эпизод первый.
Можно было бы лечь на бочок, в позе зародыша, но я побоялся, что из такого положения не смогу быстро вскочить, и отринул эту идею.
Ладно. Теперь нужно подождать.
Он будет давить и давить, издалека, пока у меня от безысходности не остановится сердце, а потом придёт посмотреть на дело магии своей — убийцы это любят.
Давление усилилось.
Я принялся размышлять о превратностях судьбы.
Будь я обычным человеком, давно бы отбросил копыта. Или, говоря более прозаическим языком, склеил ласты — уж сколько на меня было покушений, и не счесть.
Но обладая генофондом, доставшимся от папаши-колдуна и дедули — дракона… А если припомнить ещё и леди Шторм с их специфическими заморочками…
Словом, мне повезло.
С другой стороны, будь я обычным парнем Максом, проживающем в Москве, так ли уж нужны были бы все эти прибамбасы?..
Чтобы учиться в универе, колдуном быть не надо. Разве что, когда сдаёшь экзамены, покорпев над учебниками всего одну ночь за семестр. Вот это настоящая магия! Доказательство: все знания благополучно испаряются сразу после экзамена… Как волшебное золото лепреконов с наступлением утра.
Давление усилилось.
Ждём…
На плечи словно навалилась бетонная плита, вобравшая в себя всю мировую скорбь.
Шея затекла, спина чесалась. Это было самое сложное: изображать полное отсутствие двигательных функций, в то время как хочется яростно и с наслаждением чесаться.
«Я должен его поймать», — это была основная мысль. — «Я должен узнать, кто это».
Дальше этого мои амбиции не заходили.
И вот, когда я уже хотел незаметно протянуть руку за спину и почесать самые чувствительные места, услышал негромкий гул…
Да. Несомненно, это летающий байк на магической тяге.
Он клюнул!
Байк, судя по звуку, завис прямо над моей головой.
И только сейчас я сообразил, что отчаянно рискую: он может оказаться более прагматичным, чем я надеюсь, и просто всадить стрелу мне в спину. С такого близкого расстояния он ТОЧНО не промахнётся.
Между лопаток зачесалось так, что хоть вой. Но я сжал зубы, пальцы и вообще всё, что можно сжать, и терпел.
Если я пошевелюсь, выдам себя — всё испорчу. Надо, чтобы он опустился на землю, слез с байка, и тогда…
Машина приземлилась, двигатель стих. Я услышал металлический скрип — убийца ступил на траву.
Над головой, прямо над макушкой, раздалось негромкое сопение. Затем моей кожи, прямо под волосами, коснулся холодный металл…
Пора.
Но я ничего не успел.
В тот миг, когда я должен был распрямиться, как пружина, схватить убийцу, и проведя ловкий неожиданный захват, прижать его к земле, раздался яростный пронзительный визг.
Он взрезал воздух над Травяным морем, как скальпель, я думал, от этого визга у меня лопнут не только барабанные перепонки, но и сам череп, как перезрелый арбуз.
Рядом раздался стон: убийце тоже досталось. Ну, хоть какой-то плюс…
Вы уже догадались, кто был автором.
Вернувшись из разведки, моя ручная зверушка узрела, что её подопечному угрожает злобный и коварный супостат, и заорала во всю силу своих лёгких.
И как я теперь знаю из первых рук, крик взволнованного василиска по впечатлительности намного превосходит любое суггестивное воздействие.
Изображать далее скульптуру скорби не имело смысла, я вскочил. Не учёл одного: ноги от долгого пребывания в неудобной позе затекли, и подать себя красиво не получилось.
Ковыляя, как раненый ракопаук с Пандоры, я бросился к убийце — закованному в чёрные латы, в глухом, больше похожем на обсидиановое яйцо шлеме…
Но тот вывернулся из моих рук, и подобно Мандалорцу, взмыл в небо на ракетно-башмачной тяге.
Мне реактивной струёй опалило кончик носа и брови — может, в принципе их больше не отращивать?.. А Гермиону отбросило в железную траву.
— Герми! — забыв о коварном ублюдке, я бросился к ящерке. Выпутал её радужные крылышки из цепких объятий травы, положил на ладонь и тревожно заглянул в глаза.
Они были затянуты мутной плёнкой.
В животе похолодело.
Я поднёс крошечное тельце к уху и… Тук. Тук.
Слава Люциферу.
У Гермионы есть сердце и оно бьётся.
Наверное, её оглушило — много ли крохе надо?.. Счёт, который я предъявлю убийце, вырос ещё на один пункт.
Уставившись на белую точку, за которой, как за самолётом, тянулся инверсионный след, я наконец осознал, каким был идиотом.
Я ведь не был подготовлен к рукопашной — в отличие от убийцы. На мне не было ни лат, ни даже простенького электрошокера в кармане.
Как я собирался скрутить его, обладая лишь голыми руками и таким же энтузиазмом — вопрос.
Кэсси, узнав о моей импровизации, веселилась бы до колик в животе. А потом настучала бы по башке — типа, совсем себя не бережешь, дебил великовозрастный…
И ещё неизвестно: обломала мне Герми всю малину, или наоборот, спасла…
Но он ведь явно обделался! — эта мысль меня ободрила. — Иначе с какого перепуга чесанул так, что только пятки засверкали?
— Василиск и Макс — это сила, — сказал я вслух. — Куда там всем галантерейщикам и кардиналам, вместе взятым…
Гермиона счастливо вздохнула и захрапела: обморок плавно перешел в сон.
Пока суд да дело, Задница ушел за горизонт, а Око Люцифера словно притухло, подёрнулось багряной дымкой, как уголья — пеплом. Над Травяным морем воцарилась ночь.
Я почувствовал на лице первое дуновение ветра. Трава начала негромко петь.
Звук был тихий и нежный. Такой издаёт остро отточенная коса, если легонько тронуть пальцем лезвие.
Я посмотрел на байк, оставленный убийцей…
Нет худа без добра, гласит старинная народная мудрость. Так что, философски пожав плечами, я поднял дармовой транспорт и активировал левитационную матрицу.
Сначала правда, для очистки совести, я попробовал взлететь своими силами…
Ну и на фиг.
Романтические прогулки в небесах придётся отложить.
Байк с негромким урчанием поднялся в небо, и ориентируясь на свечение городских огней, я помчался в Сан-Инферно.
Подспудно, я всё время ожидал очередного подлого нападения. Но видимо, фантазия убийцы временно истощилась, и до «Чистилища» я добрался без происшествий.
Приземлился на крыше.
Судя по длиннющей, как хвост удава Каа, очереди перед клубом, у нас был аншлаг.
Вход сиял огнями, гигантские буквы рядом со мной сверкали и переливались, словно внутри ледяных скульптур заморозили галогеновые лампы.
Бытовая магия, — восхитился я. — Наверняка Карбункул постарался, что-то я давно не видел старого чёрта…
Чердачная дверь. Она была не заперта, и я без препятствий проник внутрь родного клуба, оказавшись в тесном пространстве между крышей и подвесной рампой, на которой крепились декорации.
Декораций, на мой неискушенный взгляд, сильно прибавилось.
— П-ссст…
— Труффальдино! — я почти не подскочил. Так, чуток ударился макушкой о стальной ригель, но это ведь мелочи, ерунда по сравнению с мировой революцией… — Скажи, а нет ли другого способа заявлять о своём появлении? Например: — Привет, как дела, не вскочила ли шишка на голове…
— Традиции — это святое, — важно ответил крылокош, появляясь из-за угла, и прямо на ходу довольно облизываясь.
Я принюхался.
— Мороженное?
— Клубничное, — улыбнулся кот.
— А как же гремлины?..
— Ты не поверишь, Макс! У нас такие перемены…
Я невольно поёжился. В последнее время невинное слово «перемены» окрасилось для меня в мрачные цвета.
— Ну? Что у нас плохого? — невольно процитировав известного космонавта, я присел перед крылокошем на корточки и почесал ему ушки.
Гремлины вырвались на свободу? — лихорадочно металось в голове. — Донья Карлотта уволилась из ресторана, и теперь там заправляет Эрос Аполлон? Я представил, как волчара, в колпаке и фартуке, стоит перед плитой, в одной лапе его огромный поварской тесак, а другой он запихивает в кастрюлю упирающегося крылокоша… Мне сделалось дурно.
И тут откуда-то снизу послышалось пение.
Это был женский голос. Такой бархатный глубокий тембр мог принадлежать Элле Фицжеральд или Тине Тёрнер, в крайнем случае — Пелагее.
Я представил, знаменитую народную певицу России на сцене нашего «Чистилища», в бикини, кокошнике и блондинистой косе… То ещё зрелище, не для слабонервных.
Но голос был просто ошеломительным.
Как безвольный грызун на дудочку Гаммельнского крысолова, потянулся я к этому голосу, стараясь представить его владелицу.
Воображение рисовало молодую, но не слишком, девушку, стройную, с хорошей грудью — иначе откуда бы взяться таким роскошным обертонам… Наверняка у неё длинные тёмные волосы, и… И обязательно крошечная родинка над уголком губ.
Забыв обо всём, принялся я спускаться, ориентируясь на чарующие звуки.
Неудивительно, что в клубе аншлаг. Каждый, кто имеет уши, душу продаст за то, чтобы услышать это пение.
А что, если организовать у нас, в Сан-Инферно, студию звукозаписи?.. Диски этой красотки будут разлетаться, как горячие пирожки. Можно наладить поставки на Землю — там ценят хороших певцов. А ещё пошукать по измерениям. Мало ли, кому придётся по душе этот голос?..
Вот за такими производственно-деловыми мыслями я спустился за кулисы, на цыпочках прокрался поближе к сцене…
От предвкушения новой встречи сердце билось в горле, язык пересох, а ладони сделались потными, как у семиклассника, впервые пригласившего девочку в кино.
Слегка отодвинув в сторону незнакомого конферансье, тоже зачарованно слушавшего певицу, я выставил любопытный глаз… Секунд тридцать смотрел на сцену, а затем развернулся и пошел в бар.
Это надо запить. Желательно, таким количеством текилы, чтобы на завтра вообще не вспомнить.
Было и смешно и грустно.
Смешно от того, что я так жестоко обломался, а грустно от того, что стоило поманить меня на красивый голос, как я тут же забыл все свои прежние обещания другим девушкам.
Неужели я всё-таки бабник? В самом нелицеприятном смысле этого слова…
Легкомысленный, необязательный, только и умеющий порхать над клумбой, срывая цветы удовольствий и не неся никакой ответственности?..
Интересно: а где сейчас Зебрина?.. Когда мы договаривались встретиться в городе, я автоматически подразумевал «Чистилище».
Но сейчас, в эту самую минуту, я даже рад, что она ещё не пришла. Потому что мне настоятельно, а главное, скоропостижно, нужно привести мысли в порядок. Расставить приоритеты. Определиться, кто я такой и чего хочу от жизни.
Любой психолог скажет, что между двумя рюмками текилы провернуть столь титанический труд невозможно.
Но я буду стараться.
Ибо хватит уже вести себя, как озабоченный подросток. Бегать за юбками, пускать слюни на новых девушек, тыкаться им в грудь при первой возможности…
Если подумать, половина моих бед вытекает именно из этого моего таланта.
Мне, чёрт побери, двадцать один. А это вам не крылокош наплакал…
Я могу держать себя в штанах. Нет, честно. Не верите?..
— ОТОРВА!
— Лола, дорогая! Сколько лет, сколько зим.
Раскрыв объятья на всю ширину, я облапил горгониду от всей сердечной широты, и конечно же, оказался…
Ну да, у нас с Лолой наблюдается разница в росте. Я ведь не виноват, что моё лицо находится ровно на уровне её пышных, мягких, упругих, душистых…
— Я, конечно, рада тебя видеть живым и невредимым, Оторва, но не до такой степени, — с почти что чмокающим звуком Лолита извлекла меня из декольте и отодвинула на расстояние вытянутой руки.
— Прости, Долорес. Просто я так по тебе соскучился…
— Пойдём, присядем, — она поспешно увлекла меня к стойке бара, за которой колдовал мой любимый бессменный бармен. — Сатурн, плесни-ка Оторве чего-нибудь охладительного.
— Ты хотела сказать, прохладительного? — улыбнувшись бармену, я плюхнулся на высокий табурет.
— Что хотела, то и сказала, — только сейчас я заметил на щеках горгониды два пылающих красных пятна. — У тебя что, секса давно не было?
Я опешил.
— А это-то тут при чём?.. А, ты про свою грудь? — я смущенно махнул рукой. — Прости, я не специально. Ты же знаешь…
— Ладно, проехали, — горгонида изящно присела на соседний табурет.
— Может, я задел чьи-то чувства? — я оглядел Медузу с ног до головы. — Выглядишь… Потрясающе. Какое платье! И кстати: почему ты не в рабочей форме? Ты что, — по спине пополз неприятный холодок — вспомнил слова Труффальдино о переменах… — Больше здесь не работаешь?
Лолита фыркнула.
Она как раз собиралась отхлебнуть любимого полосатого коктейля, и получился фонтан.
Брызги по большей части попали на меня.
— Ну так что? — достав платок, я с достоинством промокнул лицо, майку на груди, волосы…
— Конечно, я всё ещё работаю! — возмущенно ответила горгонида, отставив пустой бокал. Сатурн тут же отправил ей новый. — Просто у меня сегодня выходной.
— О…
— А ещё — свидание.
— А…
Что характерно: в некоторые моменты жизни я становлюсь потрясающе красноречив.
В горле пересохло.
Но как только я это осознал, в моей руке материализовался прохладный запотевший бокал с пузырьками внутри.
Рассудив, что мой любимый бармен плохого не нальёт, я залпом опрокинул его в себя и зажмурился.
Минералка. Кажется, Боржом.
— Сатурн!.. — это был крик души.
— Да, хозяин.
— Почему не текила?
Бармен пожал одной парой плеч. Остальными руками он колдовал над сооружением сложного многоступенчатого коктейля.
— Потому что вам понадобится трезвая голова, хозяин, — хладнокровно пояснил он и отвернулся.
Я моргнул.
Ну, если даже бармену виднее, чем мне…
— А собственно, где твой жених? — повернулся я к Лоле. — Опаздывает?
— Жених? — она выгнула бровь.
— Ну, Энди. Свидание, Лола. Он что, пошел попудрить носик?
И в этот момент дверь клуба распахнулась.
На пороге стоял… Несомненно, это был горгонид. Но ни в какой мере, ни в одном глазу, он не был Энди.
То был Одиссей.
Не успел я вякнуть, как он подошел к Лолите, и церемонно поцеловал ей руку.
— Готова? — спросил лучший городской боец.
Лолита легко соскочила с табурета и продела руку ему под локоть.
— Приятно видеть тебя живым, Макс, — Одиссей кивнул в мою сторону и они ушли.
А я так и остался сидеть у бара, глотая минералку и чувствуя, как в носу щекочут пузырьки.
Перемены.
— Сатурн?..
— Да, хозяин.
— Скажи пожалуйста, а с каких это пор в «Чистилище» опять поёт Анжела?