Шварце муттер

Глава 26 Анна Ивановна

Ждала-то она – не его…И другой помстился ей на пороге, когда Бюрен привел его в комнату. Если горят всего три свечи, и те слабые, из самых дешевых – неудивительно, что примерещился ей другой, и подведенные синим глаза – и показались синими.

Она воскликнула тогда:

- Гасси! – и, наверное, перепутала карты – множеству историков, потому что ту их встречу – уже сейчас перепевают на все лады досужие мемуаристы.

- Я тень вашего Гасси, его местоблюститель, его марионетка, - говорил он по-французски, склоняясь к ее руке, - Я здесь от него, и с благими вестями. Нынче ночь благовещения, и я – ваш Габриэль, принцесса.

Габриэль, ночь благовещения…Он прибыл сказать – избрана ты среди жен. Но сам он – ничто, почтовый голубь, всего лишь принесший благую весть в своем клюве, письмоносец, Меркурий…

- Завтра, возможно, уже ранним утром, прибудут послы из Москвы. Русские избрали вас на царство, принцесса, вы станете императрикс. Но вы будете – игрушечной императрикс, их карманной квинни, послы потребуют от вас – подписать их особые дворянские вольности. Это заговор, они условились заранее, Долгорукие и Голицыны – стреножить вас, лишить и зубов, и когтей. О, не гневайтесь так, отпустите мою руку, не ломайте ее…Мой брат сохранит для вас самовластие. Мой брат, и мудрый барон Остерман. Всего лишь выслушайте меня, принцесса – вам останется разве что выучить вашу роль, мой брат расписал ее для вас, каждый ваш жест, как партию – по нотам…

- Говорите же, Рейнгольд, я слушаю, и больше я не сделаю вам больно…

Тогда она в презлобстве и в самом деле – едва не сломала ему пальцы. Несдержанность в гневе – увы, такова их фамильная черта. И ангел благовещения знал – о фамильной проклятой гневливости, и пока говорил с ней – все гладил руку ее горячей своей ладонью, все успокаивал. Он был неплохой режиссер, этот Габриэль, он прошел с будущей императрикс всю ее роль, каждый жест, каждое слово, поставил каждую ее интонацию – на необходимое место. Он устраивал когда-то праздники при дворе – и с актерами обходиться умел.

Прежняя царица, Екатерина, звала его когда-то – Вилли, он был – одно лицо, с казненным ее де Монэ. Но та, бедняга, кажется, совсем помешалась на казненном своем камергере – оттого и похожий мальчишка-юнкер все спьяну и сослепу казался ей – Виля.

Одно лицо, или вовсе без лица. Так не бывает…Или же он попросту актер, оттого и так похож – и на де Монэ, и на собственного брата. Когда захочет, когда ему это нужно – он просто играет. Те же движения, и голос, и шепот…

- Гасси…

- Мой брат Гасси сочинил для вас – эту пьесу, и вы исполните свою роль превосходно, ведь вы талантливая актриса, принцесса.

О да, он всего лишь, копирует, играет – в собственного брата. Забавный…Как прежде она не видела – что с Гасси они настолько похожи, как прятал он это их сходство – под вечной своей позолотой?

Режиссер, кукловод, вернейший друг ее, Гасси, Amoklaufer Гасси, он блуждающая звезда, его не удержать надолго, он всегда в отъезде, в движении, и даже когда в руках – он уже в полуобороте, отлетает, стремится прочь из сжимающих его пальцев. Звезда светит с небес, хранит, оберегает – но никогда не бывает рядом. Вот и сейчас – с нею лишь тень его, доппельгангер…

В ту ночь Габриэль так похоже сыграл – брата своего, автора гениальной пьесы, что она позволила себе – их перепутать. Задержала в своей руке – его горячую руку, засмотрелась – в обведенные синим глаза. В темноте – и казавшиеся синими. В библии не было такого, а вот у нее – было… Габриэль…Они доучили роль, на подушках, под пологом темной спальни – и ее режиссер, ангел благовещения, на прощание прижал палец к ее губам – молчите, принцесса! – и отбыл прочь, на своих фантомных истерзанных крыльях, как тогда она думала – навсегда.

Но вот пьеса сыграна, овации отгремели. Они выиграли партию. Актриса исполнила свою роль в точности, как ее учили – и получила самовластие, корону и трон. Только автор божественной комедии – он опять далеко. Ему интереснее – блистать в политике, наиграться всласть ветром всех богов. Блуждающая звезда – хранит и светит, но сама при этом – горит в чужом небе. В Польше, в Цесарии…Там, где можно припасть к жилам, напиться крови – Большой политики, Большой интриги…Смешно смотреть, как Бюрен пытается занять опустевшее кресло, все заполняет собою, как дым, везде выставляет своих шпионов. Но тщетно, ведь он слуга, не друг. Друга – нет. Гасси…

- Я тоже по нему скучаю…

Так говоришь ты, Габриэль, и, кажется, совершенно искренне. Он друг твой и брат, и он так же в заговоре с тобою – против целого света. Ты так же любишь его…Товарищ по несчастью…И можно сощурить ресницы, или просто не вглядываться, ведь в полумраке личных покоев – братья так похожи…

- Гасси!

И снова – обведенные синим глаза – и представляются ей синими, и можно заново перепутать младшего брата со старшим, быть может, так у них и условлено, у братьев – заменять друг друга? Слишком уж многие их перепутали... Или и это тоже – часть его пьесы?

Дайте же вашу руку, Рейнгольд, я больше не сделаю вам больно…

- Как прикажет моя госпожа… - и он опять прижимает палец к губам ее – молчите…