Синие звезды

Глава 8. Летеция

Бесконечный коридор, выложенный из потрескавшихся от времени темно-серых булыжников, не пропускающих сюда ни единого лучика света, длинной извилистой полосой тянулся впереди, теряясь во мраке.

То тут, то там, словно зубы невиданного хищника, из пола вырастали толстые каменные перегородки, закрывающие и без того узкий проход, издающие неприятный хруст при каждом новом шаге, грозящие, осыпавшись, навсегда закрыть проход этого мрачного туннеля.

В растрескавшихся от времени швах, издавая легкий неприятный шорох, пробегали крупные серые пауки, тонкими длинными лапками оплетающие липкой паутиной покрывшуюся толстым слоем пыли старую кладку.

Летеция бежала вперед, тяжело вдыхая спертый, пропахший плесенью воздух, ощущая давление плотно подступающих стен, чувствуя себя насекомым, случайно заползшим в древний склеп, из которого не было выхода.

Она не помнила, как оказалась в этом ужасном месте, не понимала, от кого и куда бежит, но страх, сильный, парализующий все ее существо, словно чье-то ледяное дыхание, гнал девочку вперед, ускоряя биение, готового выскочить из груди сердца.

«Как я оказалась здесь? Где все?» — чуть не плача думала Летеция, всматриваясь в раскинувшуюся впереди черноту. Она закричала, но крик отразился эхом от бесконечных стен, растворившись во мраке.

«Мне страшно. Я хочу домой, я не хочу оставаться здесь одна» — продолжала думать девочка, чувствуя, как отчаяние заполняет сердце.

Кружащая по коридору темнота начала сгущаться, образуя огромное черное сотканное из множества теней облако, медленно обхватывающее Летецию со всех сторон, словно огромный монстр, берущий ее в свои объятия.

— Ты всегда и была одна, — ехидно засмеялась чернота, так что затряслись старые каменные стены лабиринта. Несколько длинных безобразных теней, вырвавшись из темноты, метнулись по потолку. — Никто никогда тебя не любил и не понимал! Никому ты не нужна!

-Это не правда! — попыталась возразить Летеция. — Мне страшно и одиноко только здесь!

— Тебе страшно и одиноко везде, — продолжила смеяться чернота.- Тебя никто не понимал и не хотел понять. Ты лишь капризная трусливая девочка, которую не за что любить!

— Нет, — попыталась возразить Летеция. — Дедушка меня любит…

Хохот стал еще более неприятным, давящим на нее со всех сторон, закладывающим уши, словно лаяла стая шакалов.

Разрезая темноту, перед глазами одно за другим стали проноситься воспоминания. Они были блеклыми, словно закрытые туманом, но в них явственно было видно одно: вечно недовольный, укоризненный взгляд деда и ее ощущение страха и одиночества, смешанное с чувством стыда за себя, которые, словно тяжелый груз, не переставали наваливаться, давя на принцессу.

Девочка затрясла головой, стремясь отогнать неприятные ощущения.

— Это бесполезно, — с наигранным сочувствием произнесла чернота.-Ты постоянно испытываешь эти ощущения. Они всегда с тобой, и тебе от них никуда не деться.

— Нет, не правда, — попыталась возразить девочка.- Мои ощущения созданы лишь этим ужасным местом!

— Правда, правда, — чернота засмеялась.- И самое главное, ты это знаешь, а место не имеет значения. Так было и будет всегда!

Нет, — прошептала Летеция.

Послышался еще один короткий смешок, отразившийся эхом от бесконечных стен коридора. Чернота внезапно исчезла, и принцесса оказалась в центре тронного зала дворца. На троне, закрыв подслеповатые глаза, дремал Никос.

Сжимающий девочку изнутри мертвой хваткой страх начал ослабевать.

«Теперь я дома, — подумала Летеция, — дедушка не даст меня в обиду каким-то теням».

— Дедушка, — радостно закричала она, бросившись к трону.

Никос открыл глаза, кинув на внучку недовольный взгляд.

Неизвестно откуда, преграждая путь, возник главный ляонджа, пристально смотря на нее своими ярко-ярко синими глазами, в которых читалась ледяная ненависть. Девочка инстинктивно отшатнулась назад, еле устояв на ногах. Дед что-то раздражено буркнул себе нос.

— В данный момент его величество не хочет тебя видеть, — усмехнулся граф и, неприятно засмеявшись, добавил: — Тебя вообще никто и никогда не хочет видеть!

Чувствуя, как от обиды на глазах наворачиваются слезы, она взглянула на деда, ожидая поддержки.

Но Никос лишь отвернулся, сокрушенно покачав головой, сделав вид, что не замечает ее заплаканного взгляда, словно ему было стыдно.

Главный ляонджа исчез так же мгновенно, как и появился, а на его месте возник краснощекий Серж.

— Ты всего лишь глупая странная дурочка, которая никому не нужна! — с издевкой взглянув на нее, расхохотался мальчик.

Ей хотелось закричать, но крик застрял в горле, так и не вырвавшись наружу, слезы градом текли по щекам, а сдавившая грудь обида мешала дышать.

Люди сменялись один за другим, продолжая насмехаться над ней.

Сквозь этот поток не прекращающегося, закладывающего уши смеха, до нее донеслись укоризненные слова деда:

— Какой позор! И это моя внучка.

«Меня действительно никто не любит и не понимает», — чувствуя, как задыхается от обиды, подумала Летеция, услышав слегка приглушенный голос черноты:

— А ведь именно про это и я говорила! — злорадно произнесла та.

Раздался еще один неприятный смешок, резко оборвавшийся вместе с ее сном.

— Ваша светлость! Ваша светлость, вам плохо? — испуганно произнесла служанка, глядя на заплаканное лицо принцессы.

— Нет, всего лишь кошмар, — вытирая с глаз слезы, попыталась улыбнуться, принцесса. — Можешь идти спать.

Служанка облегченно вздохнула и, кивнув головой, как можно скорее удалилась из ее покоев.

«Это всего лишь глупый сон», — вновь ложась на кровать, пытаясь отогнать неприятные мысли, подумала Летеция. — «Сейчас мне приснится что-нибудь другое и всё. Зачем переживать из-за какого-то кошмара?».

Но где-то в глубине сознания легкий, еле слышимый голос прошептал: «Ты же знаешь: это не просто кошмар, ты всегда будешь никем не понятой трусливой девочкой, пойманной в ловушку своими страхами». — И Летеция, тяжело вздохнув, затрясла головой, ответить на это ей было нечего.

Наставник де Ляпен в очередной раз взглянул на надетые на запястье небольшие коричневые часики, стрелки которых показывали начало одиннадцатого.

«Дворец — не академия, здесь не знают, что такое пунктуальность» — вздохнув, подумал профессор.

В полумраке коридора, бесшумно словно призраки, внимательно осматривая каждый сантиметр пространства, готовые обнажить оружие на любую, показавшуюся опасной тень, проходили туда-сюда стражники, защищая покой своего господина от выдуманных в его сознание врагов.

Де Ляпен поправил съехавшие на бок очки и, собираясь протереть запотевшие стекла, полез за платком во внутренний карман пиджака, почувствовав, как кто-то схватил его за руку.

Профессор встретился взглядом с держащим его за руку молодым стражником. Тот самодовольно улыбался:

— Давай, показывай, что там у тебя, — с по-детски звонкими нотками в голосе закричал стражник, бесцеремонно выворачивая карман, из которого на пол выпали белый носовой платок, и серебристое предназначенное для письма перо.

— Повезло тебе дед, был бы у тебя за пазухой нож, ты бы отправился на виселицу, — глядя на упавшие на пол вещи, похлопав де Ляпена по плечу, произнес юнец.

Профессор поднял с пола перо и, покрутив в руках, словно указку, устремил вверх, бросив из-под очков на юнца поучительный взгляд:

— Наше оружие — перо, а не нож, и уж поверьте, оно намного опасней.

— Поговоришь в другом месте. Давай, иди к входу и стой там, где положено, — огрызнулся юнец, грубо схватив де Ляпена за воротник и пихнув в сторону ведущей на первый этаж лестницы.

— Извольте, -выругался профессор, выдергивая свой воротник.

-Ты что такое творишь? — тяжело дыша, пропыхтел из другого конца коридора пухлый средних лет стражник, подбегая к ним. — Это же сам наставник ее светлости, профессор де Ляпен!

Юнец замер, удивленно уставившись на одетого в серый невзрачный костюм, ничем не отличающейся от той одежды, что носят швейцары, профессора.

-Извините господин, — испуганно промямлил он. — Я по ошибке подумал, что вы швейцар.

Де Ляпен поправил очки.

— Я, знаете, уже привык к подобным ошибкам.

-Простите его еще раз, господин профессор. Он совсем недавно работает, еще никого не знает, вот и решил что вы всего лишь слуга. Знай, кто вы на самом-то деле, такого бы не произошло, — затараторил пухлый стражник.

Профессор усмехнулся:

— А слуги не люди, они к себе любое отношение стерпят.

Стражник пропустил реплику профессора мимо ушей.

— Вы сами понимаете, господин профессор, в опасное время живем…

-Опаснее и не придумаешь, одни бездари и лицемеры кругом, — едва слышно проворчал себе под нос де Ляпен.

.безопасность превыше всего, лучше проверить каждого, чем допустить нападение на его величество. Разгильдяев не держим, каждый стражник, попадающий сюда, профессионал своего дела.

Заметив брошенный профессором взгляд на покрытое пушком лицо юнца, пухлый стражник воскликнул:

— Не смотрите, что Ион так молод, в том, что касается безопасности его величества…

Не дослушав, профессор утвердительно кивнул головой:

— Безопасность его величества превыше всего, — проворчал он, отходя в сторону.

— Иди вниз, и чтобы я больше такого не видел, — услышал профессор недовольные крики пухлого стражника у себя за спиной. — А то вылетишь из дворца как пробка!

— Ну, пап, — удивленно воскликнул Ион.

-Тише ты, — выругался пухлый стражник, а затем полушепотом добавил: — Сколько я могу тебя покрывать? Будь внимательнее, говорю, иди вниз и смотри не усни в карауле, как в прошлый раз. Если и вправду не хочешь сменить форму королевского стражника на тряпье акваморового рабочего.

— Я все понял, пап, — вздохнул Ион.

— \И хватит папкать, мы на работе как-никак, — проворчал вдогонку, пухлый стражник.

«Каждая собака хочет пристроить своего щенка», -усмехнулся про себя де Ляпен.

Послышался скрип открывающейся двери:

— Ее светлость готова вас принять, — произнесла, выглянувшая из покоев служанки принцессы.

Профессор кивнул головой и, переведя взгляд на наручные часы, проворчал:

— Драгоценно время только у монархов, время же поданных не более чем пыль.

Летеция невольно вздрогнула, слыша, как скрипнула открывающаяся в покои дверь.

Нужно было встать, чтобы поприветствовать наставника, но сил двигаться не было. Нет, у нее ничего не болело, но какая-то, как будто исходящая из самой глубины души слабость заполняла ее тело.

Каждый раз, когда ей во сне являлся этот бесконечный лабиринт, девочка, просыпаясь, чувствовала себя полностью опустошенной, словно от нее осталась лишь внешняя оболочка. Внутри же была пустота: не было чувств, не было переживаний, не было мыслей, не было ничего- лишь безразличие к происходящему вокруг.

Единственное, что хотелось Летеции сделать в такие моменты — это закрыть глаза и лежать, лежать ничего не слыша и не видя до самого скончания времен…

За ее недолгую жизнь этот лабиринт являлся к ней десятки, а может и сотни раз, каждый раз захватывая девочку в свои скрытые мраком туннели. И принцессе казалось, что эта смеющаяся над ней чернота, словно пиявка, высасывала из нее силы, внутренне опустошая ее.

Когда он приснился впервые, принцесса не помнила, и у нее было ощущение, что этот кошмарный сон преследует ее с самого рождения.

Будучи помладше, она пыталась объяснить, что ее беспокоит королевскому лекарю, но тот лишь разводил руками:

-Вы не можете ничего не чувствовать- улыбаясь говорил он.- Это плод ваших фантазий. Всем нам снятся кошмары.

А дед тем временем ворчал:

-Загружать тебя больше надо, чтобы всякая чушь в голову не лезла!

И Летеция, видя, что ее не понимают, перестала говорить об этом, чтобы лишний раз не выглядеть глупо в глазах людей.Заметив смотрящего на нее из-под очков наставника, девочка встала, приветственно склонив голову, выдавив на лице вялую улыбку, скрывающую ее внутреннюю пустоту.

«Что я еще могу делать, кроме как показывать, что у меня все хорошо?» — грустно думала принцесса -«В противном случае всё равно все решат, что я это выдумываю из-за лени и нежелания учиться».

— Доброе утро, господин наставник, — откуда-то издалека донеслись до Летеции сказанные ей самой же слова.

У принцессы было ощущение, что она стала одной из механических, заводимых ключиком игрушек, которые производят на далеком острове Ройзс, и сейчас ее тело лишь выполняет заложенную в него мастером команду…

Профессор поправил очки, проворчав:

— Если быть точнее, ваша светлость, то я бы сказал, что сейчас уже день. Сколько раз и я, и его величество, и профессор де Лин говорили вам, чтобы быть здоровым, нужно каждый день вставать вместе с восходом солнца и делать зарядку?

-Я буду ее делать, честно, -оправдываясь, пробормотала в ответ принцесса.

Наставник усмехнулся:

-Ваша светлость, вы знаете, что никогда не покупают профессора, преподающие в Свободной Академии?

-Что? — растеряно глядя на наставника, не поняла вопроса Летеция

-Завтраки, ими нас постоянно кормят бездельники-студенты, убеждающие, что они всё сделают, да вот только завтра. Но можете поверить мне, ваша светлость, это завтра так никогда и не наступает.

Летеция, не зная, что ответить, выдавила на лице вялую улыбку.

Бледные солнечные лучи, прорываясь сквозь висящую над городом аквоморовую дымку, проникали в покои, озаряя светом комнату, заставляя переливаться лежащее в ней убранство. А за окном, усевшись на карниз дворца, радуясь солнечному утру, столь редкому в пасмурной Лиции, пели прилетевшие из Королевской рощи птицы. Но, несмотря на это, у принцессы было ощущение, что ее душу опустили в какую-то серую непроглядную массу, лишающую девочку радости, надежд и даже просто желания шевелиться.

Тем временем наставник уселся в кресло и, вытащив из кармана серебристое перо с которым он не расставался ни на одном занятии, покрутив его в руках, задумчиво произнес:

— Вот, ваша светлость, копеечная вещь, а в умелых руках великие вещи сотворить может: и без меча судьбы народов изменить, и имя человека сделать бессмертным, а может и просто клякс на странице наставить.

А затем, внимательно посмотрев из-под очков на принцессу, вздохнул:

— И только от человека зависит, что в итоге сотворит его перо.

«В свободной Академии наук острова Ройзс нет установленного времени, которое человек должен в ней обучаться; каждый сам решает, сколько знаний он хочет унести в своей голове. Так обучение может продлиться всего несколько месяцев, а может и десятки лет. Но если постоянно хлопотливо не повторять уже изученного, то такое обучение не будет стоить и гроша, а человек, отучившись даже пятьдесят лет, по-прежнему останется неучем» — любили повторять вистфальские профессора своим ученикам, начиная каждое занятие с повторения уже пройденного.

И обычно у принцессы это не вызывало никакого труда, но сегодня ее мысли расползались, словно насекомые, которых она пыталась любой ценой загнать в сачок, а те, в свою очередь, только и норовили сбежать от нее.

— Вы, конечно, простите, ваша светлость, но услышь вас сейчас император Август Иннокентий Тербский, которого вы только что соизволили назвать Анолием, он не на шутку бы рассердился, -услышала она голос наставника, на лице которого заиграла улыбка.

— Я, я случайно перепутала, — быстро исправила собственное недоразумение Летеция.

Хотя, по правде сказать, в эту секунду ей было совершенно все равно и на Августа, и на Анолия, и на них обоих вместе взятых.

С каждым последующим ответом принцессы, допускающей все новые и новые ошибки, лицо наставника становилось все более хмурым, а вокруг глаз проступили морщины.

-Война с Аутсменией началась триста тридцать лет назад, во времена короля Иосифа II, — перебил Летецию, даже не дослушав ее ответ, профессор, — Простите, ваша светлость, но так не пойдет. Сейчас ваши мысли заняты чем угодно, только не изучением истории.

— Я просто не выспалась, поэтому и не могу сосредоточиться, — попыталась оправдаться девочка.

Лицо наставника искривилось от не довольства:

— Очень печально слышать от вас столь глупое оправдание, — сухо проворчал де Ляпен своим привычно невозмутимым голосом, в котором, несмотря на внешнее спокойствие, читалось явное раздражение.

И, бросив пристальный взгляд на принцессу, профессор негромко добавил:

— Умение учиться на ошибках прошлого, ваша светлость, один из самых важных аспектов для любого правителя.

Он перевел взгляд на окно, несмотря на вставленные в него толстые стекла, в покои просачивался аквоморовый дым. — И очень плохо, что многих правителей история так ничему и не научила.

Де Ляпен почесал рукой уже начавшую лысеть изрядно поседевшую голову, вспоминая, о чем закончил говорить на прошлом уроке, и, устремив взгляд куда-то вдаль, словно желая увидеть пред глазами прошедшие столетия назад события, он начал лекцию.

Его негромкий монотонный голос в это время заполнял все пространство, невольно заставляя вырисовываться в сознании великие сражения и великолепные давно канувшие в лету города.Обычно во время этих рассказов у принцессы захватывало дух, но сегодня ей было все равно. События прошлого, о которых говорил наставник, ускользали от нее, словно тонкая ниточка, обрывающаяся каждый раз, как только девочка хотела задержать ее. Летеция закрыла глаза. В голове была темнота, как будто горящие до того момента внутренние светильники навсегда потухли, забрав вместе с собой возможность что-либо представлять.

Лицо Де Ляпена, заметившего, что принцесса, закрыв глаза, снова погрузилась в свои мысли, совершенно не слушая его, вновь искривилось от недовольства, и он в легонько кхыкнул, желая обратить внимание девочки на себя.

— Вот к чему приводит, когда родители не уделяют должного внимания воспитанию своих детей, допуская их вседозволенность, ваша светлость, плачевные последствия потом сказываются на целых народах. Сын последнего герцога Вильмы, принц Анжер, был невыносимо капризным молодым человеком, считая, что ему достаточно лишь топнуть ножкой, как все тут же должны кинуться исполнять его прихоти. А как только встречалась какая-нибудь трудность, трусливый принц тут же прятался за спины родителей. Герцог Вильмы вместо того чтобы, простите, ваша светлость, дать ремня, только потакал капризам наглого отпрыска. Не имея никаких врожденных талантов, с легкой подачи отца, желавшего для сына лучшего будущего, Анжер был назначен командующим вильментским войском, которое благодаря принцу постепенно превращалось в балаган. Все руководство вильментской армией свелось к попойкам Анжера с дружками, назначенными им генералами. В первом же сражении с Вистфалией трусливый принц бежал, кинув своих людей на произвол судьбы. Но вместо того чтобы получить заслуженное наказание, он получил от отца еще более высокий чин. И взбалмошный, трусливый Анжер, не сделавший в своей жизни ровным счетом ничего для продвижения по службе, продолжил оказывать неоценимую услугу врагу в покорении собственной страны.

Профессор замолчал и, пристально посмотрев в лицо Летеции, произнес:

— И самое печальное, ваша светлость, что по-прежнему остается множество таких же Анжеров… — и, тяжело вздохнув, де Ляпен добавил: -История, к сожалению, ничему не учит людей.

Под пристальным взглядом наставника принцесса вздрогнула. Девочке показалось, что последние слова обращены лично к ней.

«Я некапризная и нетрусливая», — насупившись, подумала она, чувствуя нахлынувшее на нее раздражение.

— Разве каждый родитель не должен хотеть самого лучшего для своего ребенка? — обратилась принцесса к наставнику.

Профессор вздохнул:

— Ваша светлость, одно дело хотеть, а другое — использовать свою власть, чтобы протолкнуть наверх бездаря, потворствуя и прикрывая его бесчинства.

— А как бы вы поступили, господин наставник, если бы ваш сын оказался трусливым бездарем, и его ждало справедливое наказание? — все еще чувствуя раздражение, спросила Летеция.

Всегда невозмутимый и уверенный профессор замялся, а на его лице выступило несколько крупных капель пота.

— Вы меня знаете, ваша светлость, — неестественно тихо промямлил де Ляпен.- Я не стал бы врать, чтобы выгораживать, кого бы то ни было. Это низко, ваша светлость, — неуверенно промямлил наставник.

Раздражение постепенно сходило на нет, и девочка снова почувствовала насколько ей внутренне плохо. Она закрыла глаза. У принцессы было ощущение, что если сейчас она даже упадет замертво, то мучавшая ее душевная боль никуда не исчезнет, продолжив преследовать ее и по ту сторону жизни.

Де Ляпен закончил говорить и, что-то сухо проворчав на прощание, вышел в коридор, все еще стараясь стереть капельки пота со своего лба.

Летеция тем временем обессиленно плюхнулась на кровать.

Не было сил жить, не было сил умереть.

Зашедшая в покои служанка, бросила на девочку удивленный взгляд, не понимая, отчего та могла так устать. Не понимала этого и сама Летеция, но от этого ей ни чуточку не было легче.

Наставник вышел из покоев принцессы и, взглянув на наручные часы, сокрушенно покачал головой.

— Господин профессор, еще не забыли меня? -окликнул де Ляпена чей-то звонкий голос

Де Ляпен повернулся, взглянув на того, кто его звал. Это был молодой человек, одетый в расшитый бархатом дорогой фрак. Под левым глазом молодого человека красовался недавно полученный им фингал, который тот тщетно пытался скрыть, что придавало выражению лица еще более помятый вид.

— Ах, сударь де Линкальм, — поправив съехавшие на бок очки, проворчал профессор. — Как же, как же, помню. Вас, кажется, после третьего курса отчислили?

— Я сам ушел, — раздраженно перебил де Линкальм. — Видите ли, профессор, его светлость канцлер заметил мои выдающиеся таланты и решил, что мне незачем и дальше пылиться в вашей богадельне.

— Сожалею, что наша богадельня лишилась такого таланта, — усмехнулся профессор, бросив взгляд на красующийся под глазом молодого человека синяк. Де Ленкальм передернулся от злости.

— Его светлость канцлер организует званый вечер, вы могли бы зайти, гости так и жаждут послушать от вас умных речей, — с издевкой произнес он, глядя на старый костюм профессора. — Если, конечно, для ваших финансов это не будет столь затруднительно.

Де Ляпен улыбнулся:

— Простите, молодой человек, но я предпочитаю говорить умные речи лишь в тех местах, где их есть кому слушать, — и, взглянув на часы, добавил: — А теперь извините, сударь, меня в Академии ждут студенты, чьи выдающиеся успехи пока, к сожалению, не были никем примечены.

И профессор, развернувшись, зашагал прочь.

-Как поживает ваш сын Иоган, господин профессор? — злорадно прокричал ему в след де Ленкальм.

На внезапно порозовевшем лице де Ляпена выступило несколько крупных капель пота, и он инстинктивно потупил глаза, как человек, услышавший какую-то постыдную правду своей жизни. И ничего не ответив, сделал вид, что не расслышал вопроса.

Де Ляпен вышел из дворца быстрым шагом, направившись к стоящей в отдалении бричке.

— Добрая половина лекции уже прошла, -глядя на часы, проворчал он стоявшему рядом с бричкой кучеру. — А все извольте узнать из-за чего? Лишь из-за того, что одна особа не может встать пораньше, — и с легкой досадой добавил, усаживаясь в бричку: — Хотя кого из студентов это расстроит? Им только развлечения да должности подавай, а знания для них не более чем бесполезный мусор.

Из дворца вышел сопровождаемый де Ленкальмом канцлер. Де Линкальм что-то произнес, вызвав у канцлера короткий смешок, и они оба посмотрели в сторону профессора.

— Господин, вы бы оделись побогаче, а то другие господины смеются, — видя это, простодушно произнес кучер, крупный парень с добрым, но слишком по-деревенски наивным лицом, какое обычно бывает у крестьянина, попавшего в бурную городскую жизнь.

Де Ляпен усмехнулся и, постучав пальцем по начавшей лысеть голове, проворчал:

— Умного человека и так видно, а коль в голове пусто, то и никакие одеяния не помогут.

Проехав королевскую рощу, бричка оказалась на Центральном проспекте Лиции. Вдоль главного храма Акилина с обеих сторон проспекта расположились приковывающие взор своими яркими вывесками кабаки. Из них шатаясь и норовя угодить под копыта проезжающих экипажей, вываливалась после ночных гуляний золотая вистфальская молодежь, не умеющая ничего, кроме как прожигать деньги своих родителей.

«Вистфальцы любят заниматься лишь двумя вещами: пить вино и молиться Акилину, и, судя по всему, для счастья им нужно объединить эти вещи», — любили, смеясь, говорить проезжающие здесь ройзсцы, с презрением наблюдая за варварским народом.

— Какой позор, ты только посмотри, на что ты похож! — донеслось до профессора ворчание пожилого аристократа, ругающего только что вышедшего из кабака сына. Надетый на молодого лорда фрак был разодран в клочья, словно кто-то прошелся по нему ногами, а из разбитого носа все еще продолжала капать кровь, пачкая грязный платок, который тот прислонял к своему лицу.

— На себя лучше посмотри, — заплетающимся языком огрызнулся сынок.

Лицо отца побагровело:

— Можешь хоть целый день кувыркаться по кабакам, но денег я тебе больше не дам!

— Дашь! — грозно наступая на отца, произнес сын.

Послышался звон пощечины.

-Чем иметь такого сына, лучше вообще не иметь никакого, — недовольно проворчал де Ляпен, наблюдая эту сцену.

— Час прошел, а его все нет, — переминаясь с ноги на ногу, произнес какой-то студент.

— Никакая причина пропуска занятий не может быть уважительной. Это вам, сударь, Академия, а не трактир, чтобы приходить сюда, когда вам вздумается, — подражая голос де Ляпена, смеясь, ответил товарищ.

— Да он может вообще сегодня не изволит явиться. Давайте расходимся, господа! — прокричал кто-то в толпе.

— А я вас, сударь, и, не задерживаю, — раздался позади них скрипучий голос бесшумно подошедшего профессора.

Взглянув поверх очков на своих учеников, де Ляпен проворчал:

— Коль вам не нужны знания, можете быть свободны. Академия как-нибудь перенесет столь тяжкую утрату.

И студенты, вынуждено потупив глаза, вошли в аудиторию.

Не успел профессор начать лекцию, как дверь снова распахнулась, и в нее с виноватым видом проскользнул швейцар:

— Господин, -опустив глаза, пролепетал он, — никак не мог вас найти. Для вас срочное послание.

Профессор искривился от недовольства:

— Нельзя было после занятий передать, — проворчал он себе под нос, беря в руки записку.

И, прочитав написанное, де Ляпен бросил беглый взгляд на своих учеников, пробормотав:

— На сегодня занятия окончены, — и вышел из класса.

— И чего только приходил? — удивленно проворчал какой-то студент, глядя в спину профессору.

— Совсем рехнулся дед, — ответил ему кто-то из товарищей.

Бричка профессора медленно катилась по улицам Лиции, словно и вовсе не желая прибыть в пункт своего назначения.

Заметив впереди кого-то из знакомых, де Ляпен стыдливо опустил глаза:

— Сверни в переулок, — недовольно прокряхтел он, обращаясь к кучеру.

Вскоре они подъехали к Городской расправе Лиции. Профессор виновато осмотрелся по сторонам, и, выскочив из брички, юркнул внутрь здания.

Глава Городской расправы господин де Ласк, пухлый еще совершенно не старый человек с сонными, словно слегка затуманенными глазами, смотрящими куда-то в пустоту скучающим взглядом, постукивал пальцами по столу, ожидая посетителя.

— О, господин профессор, рад, что вы снова решили заглянуть к нам- оживляясь, произнес де Ласк, увидев профессора.

Профессор усмехнулся:

— Рад бы был, сударь, к вам не заглядывать, да никак не выходит.

— Не будьте столь пессимистичны профессор, — улыбнулся де Ласк. — Я думаю, мы всегда сможем решить деликатные вопросы.

— Что на это раз? — перебил де Ляпен.

— Все как обычно, — вздохнув с наигранным сочувствием, ответил де Ласк, — драка. Иоган де Ляпен, выпив в кабаке лишнего, кинулся с кулаками на другого господина и, как думаю, вы и сами понимаете, господин профессор, избил его.

— Насколько сильно? — осведомился де Ляпен.

— Сломанная рука, выбитые зубы, разбитое лицо. Разве вы не знаете, профессор, как дерутся молодые люди? — Он вздохнул: — Когда-то, профессор, и мы были молодыми.

— Я, знаете ли, даже будучи молод, не попадал в подобные истории, — проворчал де Ляпен.

— Мои люди еле успокоили того господина, — не слушая профессора, продолжил говорить де Ласк, — когда он тут кричал требуя справедливости, обещая сполна заставить заплатить за все увечья своего обидчика. И думаю, господин профессор, у него не так уж и мало шансов, как-никак Иоган де Ляпен средь бела дня…

Профессор полез в карман, вытащив оттуда набитый золотыми драхмами мешочек, и сунул его в руку де Ласку, который тут же спрятал мешочек в стол.

-. средь бела дня стал свидетелем произошедшей в кабаке пьяной драки…

Де Ляпен недовольно искривился и, вытащив из кармана еще один мешочек, сунул де Ласку, который хлопнув себя по голове, наиграно, растеряно произнес:

— Простите, господин профессор, что за бред я несу. Ну как сын уважаемого президента Свободной академии наук мог стать свидетелем пьяной драки в каком-то там кабаке, тем более он в этот момент находился на занятиях, верно, профессор?

Де Ляпен кивнул головой, а затем, слегка нахмурившись, спросил:

— А что если тот господин будет распускать клеветнические слухи про моего сына?

Де Ласк усмехнулся:

— Я вас умоляю, профессор, какой это господин? Обычный мелкий торговец. Будет клеветать — отправится на пару лет грести на галеры. А не поумнеет, будет снова наказан. Благо вистфальские законы очень строги к врунам.

Де Ляпен тяжело вздохнул, ведя за собой шатающегося из стороны в сторону, словно желающего собрать все углы Городской расправы, сына.

— Лучший студент академии! — с иронией в голосе произнес профессор, помогая подняться в очередной раз споткнувшемуся Иогану.

— Учить жизни других студенчешков, да свою подопечную принцессу будешь, — огрызнулся в ответ сын.

— Ее светлость, по сравнению с вами сударь, просто умница, — проворчал де Ляпен, а затем себе под нос добавил: — Правда, как и любая королевская особа, со своими тараканами в голове.

Иоган усмехнулся:

— Ну, разумеется, профессор, у нее же есть такой наставник, как вы. Тебя дома никогда и не застать, ты то во дворце, то в академии, то еще черт знает где.

— Может быть, просто ты слишком редко сам домой заглядываешь, а кабаки, я, увы, не посещаю.

— Да я бы заходил почаще, да только кто меня там когда-нибудь ждал. Мать померла, а у Президента Свободной академии наук всегда дел невпроворот.

Де Ляпен сделал вид, что не услышал сына.

Они вышли из Городской расправы Лиции. Профессор по привычке стыдливо огляделся по сторонам, словно воришка, которого могут поймать на месте преступления.

— В следующий раз, сынок, ты останешься здесь, — проворчал он, садящемуся в бричку Иогану. — Пей, развлекайся, но не заставляй меня лгать.

— Как будто, папаня, ты меня выручаешь, ты, как всегда, думаешь, прежде всего о себе. Никто не должен решить, что столь уважаемый профессор, такой никчемный отец.

Вдалеке показалась группка студентов, и профессор, стыдливо опустив глаза, произнес:

— Поезжай домой сынок, тебе сейчас лучше отоспаться.

— А ты отец? — усмехнувшись, спросил Иоган.

— А я, пожалуй, лучше прогуляюсь, — проворчал де Ляпен и, поправив очки, двинулся прочь от Городской расправы.