Синие звезды

Глава 4. Джейк

-Поторапливайтесь быстрее! — на ломаном вистфальском прокричал матрос, заставив поспешить Джейка, несущего ящик с фруктами.

Джейка пихнули, и он, встретившись взглядом с толкнувшим его мальчиком, заметил, как в глазах того промелькнула самодовольная ухмылка.

— Пожалуйста, будь аккуратней, — промямлил Джейк, но его никто не услышал.

Джейк с грохотом плюхнул свой груз и, не успев отойти, споткнулся о подставленную подножку, кубарем покатившись по стоящим на пристани ящикам. Из них, разбиваясь о камни и брызгая во все стороны оранжевым соком, посыпались апельсины.

— Вай! -закричал, подскочивший к нему матрос. — Ты что творить, идиот?

Джейк поднялся на ноги и, извиняясь, что-то сконфуженно забормотал под смешки наблюдающих за ним детей.

— Ты есть не получать часть драхм, — посмотрев ему в лицо, сказал матрос и, держась за голову, воскликнул, глядя на разбитые фрукты: — Какой убытка! Какой убытка!

«Как штраф? Что я скажу дома?» — с грустью подумал Джейк.

Он встал и вновь двинулся к стоящему у самого берега серебристому кораблю ройзсцев, стараясь не обращать на обидчиков внимания, чтобы на душе не было так паршиво.

Кто-то пнул Джейка по заднице, но он, зашатавшись, все же устоял на ногах, сделав вид, что не заметил этого.

Бесконечный день подходил к концу, и Джейк уже было вздохнул с облегчением, когда почувствовал, как ему за шкирку кто-то подкинул несколько водяных клопов, мерзко щекочущих голую спину. Мальчик закричал, выворачивая наизнанку заношенный, растянувшийся от времени плащ, доставшийся ему от отца, под новый взрыв хохота находящихся здесь детей.

— Почему вы так со мной? — не выдержав, в который раз закричал он. Что я вам сделал? Что? — продолжил кричать Джейк с покрасневшими щеками, вызывая новые смешки над собой. — Над чем ты смеешься? Над чем? — подпрыгнув к стоящему ближе всех к нему мальчику, он затряс того за плечи.

Несколько ребят плюхнули Джейка в грязную воду и, плеснув мутной жижей в лицо, заставили отплевывать попавшую в рот вонючую жидкость.

— Как же он похож на вонючую мерзкую крысу, которая по ночам прибегают копошиться в отходах! — прокричал кто-то из ребят.

— Заткнись! — заорал раскрасневшийся Джейк.- Ты за это ответишь, урод!

Но его снова свалили с ног. Сидя в грязной воде, мальчик чуть не плача смотрел на своих обидчиков. Один на один он справился бы с любым, и тому стало бы не до смеха. Но толпа победит любого, что бы он собой не представлял.

— Ты чего на ногах не держишься? — с ехидной усмешкой спросил у него кто-то из ребят. — Так же, как и твоего отца, ноги не держат?

— Да отстаньте вы от него! — злясь, закричал Джейк. — Отстаньте!

— Почему? — недоумевая, спросил кто-то из детей. — Помню, как он ходил здесь пьяный, цокая тростью по пристани, и падал на колени перед ройзсцами, умоляя подать ему на пропитание, такому же моряку, как они.

Джейк сжал кулаки, каждый день он проклинал своего покойного отца. «Зачем нужно было меня так позорить?» — не понимал он.

Как-то давно мальчик попытался с ним поговорить, но, получив пару крепких затрещин, был вынужден со всем смириться. Отец был жалким ничтожеством перед незнакомыми людьми и грозным моряком у себя дома, вымещая кулаками накопленную за жизнь обиду. Когда-то потеряв на корабле ногу и навсегда лишившись мечты всей жизни, он превратился в обычного пьяницу, став рабом дурманящего зелья. И теперь за грехи отца был вынужден расплачиваться Джейк.

— Но я-то здесь при чем? — злясь, закричал мальчик, вспоминая те дни, когда он был готов сгореть со стыда и просил Акилина, чтобы отец провалился на месте, только бы не видеть этого позора.

— При том и при этом, — передразнили его. — Ты такое же отродье, как и твои родители! — прокричал кто-то из детей.

— Не смей их трогать! — кипя от ярости, заорал Джейк, схватив стоящий рядом с ним тяжеленный ящик, и швырнул его вперед. Из разбитого о камни ящика во все стороны брызнул оранжевый сок.

— С меня есть хватит! — услышал он крик подбежавшего матроса. -Каждый день от тебя один беспорядка. Больше не сметь здесь появляться! Ты не получать свой драхм, совсем убираться отсюда!

Джейк сплюнул и двинулся прочь с набережной, видя, как радуются его обидчики.

Настроение было на редкость мрачным, потеряв работу, и даже не получив драхмы за уже отработанные дни, он не знал, как сможет взглянуть матери в глаза. Его заработок был последним, что продлевало жизнь брата.

«Потерпи, это необходимо» — говорила мать, и он, видя, как стонет и задыхается его младший брат Артур, забывал обо всем, соглашаясь терпеть любые унижения, лишь бы облегчить его страдания от этой проклятой Синей чахотки, не прекращающей мучить того с самого рождения.

Мелодичный звон городских часов напомнил мальчику о предстоящем походе в школу Акилина, которую три раза в неделю были обязаны посещать дети простолюдинов. Толпа ребят уже собралась рядом с входом в храм, ожидая начала урока.

— Помоещник, — донеслись до его ушей чьи-то слова.

«Думайте что хотите» — вздохнул Джейк, чувствуя, как от его плаща несет запахом тухлой воды. Мальчик, как обычно, остался стоять в одиночестве.

На пороге класса появились двое: учитель, полный старик с реденькой бородкой, и худой, словно палка, жрец. Учитель заискивающе улыбался перед нависающим над ним жрецом.

— Да, ваша милость, все сделаем. Вы знаете, как я детей люблю, — проворковал учитель. — Так же, как и они меня, уверен, все пройдет хорошо.

— Смотри, Желяст, если его святейшество попечитель останется недоволен, Акилин получит к себе еще одного никчемного раба, -недовольно буркнул жрец.

— Он останется всем доволен, даже не сомневайтесь.

Жрец промолчал и, окинув хмурым взглядом рассаживающихся за лавки детей, вышел из класса.

Джейк уселся в самом конце комнаты на одну из деревянных лавочек, на которую больше никто не захотел садиться. «Мне же удобнее будет», — подумал он, облокачиваясь к стенке.

Лицо учителя мгновенно преобразилось, игравшая на нем улыбка бесследно исчезла, словно ее никогда и не было. И он, стукнув кулаком по столу, заорал:

— А теперь затихли, бездельники, здесь имею право говорить только я! Чтобы до конца занятия ни один из вас, грешных рабов, не смел открывать своего поганого рта.

В классе мгновенно воцарилась абсолютная тишина, лишь прерываемая легким потрескиванием горящих по стенам свечей, да редкими осторожными вдохами, застывших по струнке смирно детей, боящихся сделать любое неверное движение, словно они находились в клетке с диким зверем, готовым кинуться на них в любой момент.

Учитель удовлетворенно взглянул на замерший класс и, плюхнувшись на стул, раскрыл лежащую на столе толстую книгу.

— Начнем наш урок нравственности, — прокряхтел он, с шелестом перелистывая страницы, ища нужную главу. — Сегодня мы поговорим о качествах людей, которые больше всего неугодны Акилину. Сможете назвать их?

— Злость! — крикнул кто-то из детей.- Трусость, зависть, гордыня! — послышались со всех сторон возгласы.

Учитель отрицательно покачал головой и, пренебрежительно взглянув на класс, усмехнулся:

— Неверно. Все неверно. Ваши глупые головы неспособны понять всей сути данного жалким людям Откровения Пророка Айвана, и потому ни один из вас не сумел дать верного ответа. Лицемерие и лживость вот чего не выносит всемогущий Акилин.

Он взглянул в лежащую перед ним книгу и зачитал:

«Самый жалкий человек не тот, кто совершает дурной поступок, а тот, кто, совершив, пытается выставить зло за добро. Лицемер и врун не заслуживают прощения, злодей может раскаяться, лжец -никогда».

— Вот ты, — обратился учитель к сидящему на первой парте мальчику, — как бы ты поступил, если бы совершил дурной поступок, и тебя ждало за него заслуженное наказание?

Ребенок, слегка занервничав, опустил глаза, пролепетав:

— Сознался бы, сказал правду.

— Ты врешь, — злорадно усмехнулся учитель, — и врешь прямо в храме Акилина. Ты, как и любой жалкий человечишка, начал бы юлить, выдумывать небылицы, лишь бы выгородить себя. Люди — невероятно грешные создания, — и скривившись, повысил голос. — Или ты хочешь сказать, что я не прав?

Мальчик что-то промычал в ответ, отрицательно замотав головой, не решаясь поднять на учителя глаза.

— Вот видишь, даже сейчас ты продолжаешь нагло врать, зная, что в этом священном месте за тобой наблюдает сам Акилин.

— Я не вру, — попытался оправдаться ученик.

На лице учителя заиграла злорадная усмешка.

— Хорошо, раз ты говоришь правду, то сможешь это доказать, — язвительно проскрежетал он, со скрипом открывая тугой ящик стола, вытаскивая оттуда толстый кожаный ремень, вид которого заставил поежиться находящихся в классе детей.

— Выйди сюда, самый честный человек! — крикнул учитель.

Мальчик нерешительно встал и в несколько робких шагов очутился перед учителем.

— Снимай штаны, когда они одеты, невозможно отделить ложь от правды, — усмехнулся учитель.

— За что? — чуть не плача, спросил ученик.- Я же не сделал ничего дурного.

— Ты трижды соврал мне и даже не нашелся смелости сознаться в этом. Но я даю тебе шанс избежать наказания, ты должен признаться в своей лжи и попросить за нее прощения.

— Я… -мальчик замялся, обдумывая, как лучше поступить, но времени на размышления ему не дали. Он вскрикнул от боли. После нескольких ударов на глазах ученика выступили слезы, и он забормотал:

— Пожалуйста, хватит, я сознаюсь в своей лжи, простите меня, учитель, за это…

Учитель, перестав пороть, злорадно усмехнулся:

— Что и следовало доказать. Только ремень способен выбить из вас, грешных рабов, правду. Вы все лишь жалкие трусливые создания! За свое вранье ты получишь еще пятнадцать ударов.

— Но, — попытался возразить мальчик, — Вы же обещали.

— Лжец не заслуживает, чтобы перед ним держали слово, -фыркнул учитель. -Но свое наказание ты получишь, когда я закончу занятие. Не буду же я переводить на тебя драгоценное время, отведенное Акилиным для просветления его неразумных рабов.

В распахнутую дверь заглянул жрец, проговорив:

— Его святейшество соизволит посетить твой урок на следующей неделе, — и, заметив в руках учителя ремень, раздраженно проворчал: — Чтобы, когда он придет, никаких порок! Дети должны быть довольные и послушные!

Учитель добродушно улыбнулся:

— У меня всегда все довольные и послушные, верно? — дети хором закивали в знак согласия. — А ремень я достал, чтобы наглядно показать, когда про строительство Великого моста[1] рассказывал.

— Хорошо, хорошо, Желяст, — перебил жрец. -Но смотри, опозоришь нас перед его святейшеством…

— Не опозорю, — снова улыбнувшись, пролепетал учитель.

Жрец принюхался, заходя в класс.

— Чем это у тебя так воняет?

Учитель растеряно пожал плечами.

— Почему ты пускаешь на занятия грязных учеников? — проворчал жрец, и, пройдя по рядам, остановился рядом с Джейком, бросив взгляд на его заляпанный плащ. — Его святейшество подобное нюхать не будет!

Учитель выдавил улыбку, погладив мальчика по голове:

— Я уже сделал ему замечание. Он просто не успел переодеться, боясь упустить даже капельку сказанной на занятиях мудрости. Но такого же больше не повторится, верно, Геонг?

— Я Джейк, — машинально поправил мальчик, за что тут же словил полный ненависти взгляд, заставивший поежиться, словно от ледяного ветра.

Жрец еще раз осмотрел класс и, буркнув пару недовольных слов, вышел на улицу.

Лицо учителя тут же помрачнело, и он, устремив взгляд на Джейка, проскрежетал:

— Как ты посмел меня опозорить? — и, наклонившись к уху ученика, злобно прошипел: -Ты опозорил меня дважды, а я подобного не прощаю. Если ты сам не в состояние отмыться, то я тебя отмою в аквоморе! А после урока ты получишь свое заслуженное наказание, которое сделает тебя духовно чище, и возможно даже уменьшит испускаемое тобой зловоние, — обращаясь к классу, намеренно громко произнес учитель, вызвав улыбки на лицах детей.

По правде сказать, предстоящая порка сейчас волновала Джейка меньше всего.

Тем временем, закончив с Джейком, Желяст плюхнулся обратно на стул и, обращаясь к классу, проговорил:

— Каждый из рабов Акилина не единожды намеренно говорит не правду, только кто-то чаще, а кто-то реже, чья-то ложь крупная, чья-то незначительная. И я бы хотел услышать ваше мнение, мнение неразумных рабов, кого бы вы назвали честным человеком, достойным подражания?

Один из учеников, на которого упал взгляд учителя, запинаясь, заговорил:

-Я бы хотел привести в пример свою бабушку. За всю жизнь я ни разу не видел, чтобы она кого-то обманывала, или намеренно утаивала правду.

-То есть ты считаешь, что если бы ты совершил дурной поступок, твоя бабушка, не раздумывая, сказала правду, зная, что это навредит ее любимому внучку, или придумала бы ложь, чтобы защитить тебя?

Ребенок замялся, не зная, что ответить, а учитель самодовольно усмехнулся

— Многим рабам Акилина свойственно не врать тогда, когда их правда не нанесет вреда тем, кого они любят. Но вот по-настоящему не врать никогда намного труднее. Думаю, если бы твоя бабушка поступала именно так, ты бы не привел ее в пример, потому как любой грешный человек держал бы на нее обиду за эту правду.

— А я бы привел в пример пророка Айвана, — произнес другой ученик.

— Ты еще приведи в пример самого Акилина. Святым не свойственны те же слабости, что и простым смертным, -недовольно прокряхтел учитель.

— А я бы привел в пример вас, — присоединился к диалогу мальчик с ярко-рыжими волосами, и веснушчатым лицом, словно лисенок, улыбаясь учителю. — Вы никогда не врете сами и всегда учите других говорить только правду, — с наигранной наивностью договорил ребенок.

На толстом лице Желяста промелькнула легкая улыбка:

— Вот достойный ответ ученика. Кто, кроме нас служителей Акилина, достоин подражания в этом грешном мире? У кого еще вы сможете обучиться нравственности?

— Ни у кого, — поддакнул ученик.

— Направляй и дальше разум и душу в правильное русло, и Акилин непременно вознаградит своего раба, хоть чуточку усвоившего его мудрость.

В этот момент зазвеневший колокольчик известил об окончании урока.

Джейк оказался на улице и, охая при каждом шаге, отдающем жгучей болью в только что выпоротой заднице, мальчик направился к дому, где ему предстоял разговор с матерью, мысль о котором он откладывал на протяжении всего этого долгого дня.

«Как я погляжу матери в глаза?», — думал Джейк, вспоминая синеющее от нехватки воздуха лицо Артура, которому теперь никто не поможет, и братик, с грустью смотря на них, задохнется, съеденный изнутри аквомором. «Как я буду жить после этого».

Как бы ему хотелось, чтобы это все оказалось просто страшным сном, и, проснувшись, он вновь бы отправился на ненавистную пристань, где получил бы так необходимые для поддержания жизни Артура драхмы.

Задумавшись, Джейк не заметил, как дошел до дома, но вместо обычной радости, которую он обычно испытывал при виде этих обшарпанных стен, возвращаясь сюда после тяжело дня, его жгло сильное чувство вины, словно раскаленное масло, налитое в душу.

Еще раз, тяжело вздохнув, мальчик со скрипом распахнул тугую дверь, оказавшись внутри. В помещении царил полумрак, Лишь колышущийся огонек, медленно тающей белой свечки, освещал эту небольшую комнатку. В углу, склонившись над лежащим на кровати братом, сидела мать.

Артур изредка вяло поднимал голову, смотря измученными глазами куда-то вдаль. Его сиплое дыхание сменялось резким лающим кашлем, заставляющим содрогаться все тело, а на губах выступали желеобразные, словно смола, синие сгустки, которые он, наклоняя голову, сплевывал на грязный пол.

— Совсем сегодня Артуру плохо, и за что ему посланы такие мучения, -тихо произнес мать и, обняв подошедшего к ней Джейка, добавила: — Что бы я делала без твоей помощи, мой мальчик. Измотался совсем.

При этих словах Джейк почувствовал, как что-то неприятно кольнуло в груди, как будто в нее впилось что-то острое. Послышался кашель, и мать, выпустив Джейка из объятий, переключила внимание на брата. Отойдя в сторонку, мальчик плюхнулся на качающийся стул и, наконец, собравшись с мыслями, негромко произнес:

— Мам, я должен тебе кое-что сказать…

— Что-то случилось? — спросила мать, слегка заволновавшись.

Джейк еще раз вздохнул, а затем, как будто за ним кто-то гнался, протараторил:

— Драхм не будет, меня уволили, не отдав их.

— Как? — прошептала мать дрожащим голосом.

— Так получилось, — не поднимая глаз, ответил Джейк.

— Без лечения Артур умрет, он просто задохнется, — заплакав, тихо пробормотала мать, чтобы этого не услышал лежащий на кровати ребенок, -Болезнь съест его изнутри. Без драхм никто ему не поможет.

Джейк почувствовал, как у него на глазах тоже выступили слезы, и, отведя голову в бок, взглянул на догорающую свечу, пламя которой еще раз колыхнулось и внезапно потухло.

«Так же, как и жизнь моего брата» -подумалось ему. — «Из-за меня догорит и погаснет как этот огонек».

Слезы сами собой текли из глаз, и он, плюхнувшись на кровать, уткнулся лицом в грязную простыню. Но уже через несколько минут его веки стали слипаться, и сморенный сном, он тихонько захрапел.

Джейк проснулся в полумраке комнаты и, открыв сонные глаза, увидел склонившуюся над ним мать:

-Вставай- негромко произнесла она, — поможешь нам с Артуром сходить в Синей госпиталь.

Мальчик вздохнул, вспоминая это ужасное место, и, поднявшись с кровати, заметил на столе оставленную с вечера буханку серого хлеба. Чтобы унять внутреннюю тревогу, он отщипнул от нее крупный ломоть и принялся жевать его.

— Время нет завтракать, — недовольно шикнула мать. — Лучше бы помолился Акилину.

Джейк виновато опустил глаза.

«Я только это и делаю», — подумал мальчик, глядя на задыхающегося от кашля Артура.

Синий госпиталь располагался в небольшой еловой рощице, вековые деревья которой, устремив массивные ветви ввысь, заслоняли собой лучи тусклого солнца, погружая это место в вечный сумрак, так и веющий могильным холодом.

То и дело на встречу попадались траурные процессии, выносящие из здания завернутых в белую материю людей. При виде посиневших, каменных лиц покойников Джейку становилось не по себе.

Джейк с матерью, поддерживая кашляющего Артура, оказались внутри, где в тесном коридоре толпился народ.

— Обдирают до нитки, — жаловалась старуха стоящему рядом с ней человеку, держа за руку задыхающуюся от кашля внучку с посиневшим лицом. — Хоть задохнись, пока драхму не дашь, никто не поможет.

— Кому мы тут нужны, хоть все перемрем, — буркнули в очереди.

-И то верно, — вздохнула старуха, тихонько стуча по груди кашляющей внучке, помогая сплюнуть застрявший в груди аквомор.- Пока не умрешь, не увидят, что ты болен.

— Конечно, ведь Синяя чахотка болезнь простолюдинов, вот они и творят с нами что хотят, аристократы здесь не лечатся! — прошамкал кто-то в толпе.

— Какая же их болезнь пробрать сможет, — проворчала старуха, продолжая нажимать на грудь своей внучке.

— Знал бы его величество, как здесь его подданных лечат, этим лекарям бы не поздоровилось за обкрадывание больных, — прокряхтел стоящий у входа старик.

Люди в ответ согласно закивали головами.

— Как будто он не знает, — фыркнул какой-то парень, ежеминутно кашляя, прикрывая рот носовым платком.

— Откуда же ему знать, — проворчал в ответ дед. — Не может же он за каждым подлецом уследить. Вон какой госпиталь по его приказу возвели. Знал бы его величество, как лекари бессовестно нарушают его высшую волю, они бы не сносили головы.

— Для подлецов закон не писан, ни его величеством, ни самим Акилиным, — проворчала старуха, гладя по голове свою внучку. — Раз могут спать спокойно, наживаясь на чужих страданиях.

Джейк устав слушать недовольное ворчание в толпе, повернул голову в бок туда, где на стене висел плакат с изображением пожилого лекаря, держащего в руках зеленые лепестки какого-то растения, а над ним красовалась цитата:

«Что нужно для того, чтобы быть хорошим лекарем? Знания, ответите вы, а я возражу: этого не достаточно. Ведь желанию бескорыстно помогать людям, не получая за это ничего, не обучит ни одна академия. А именно этим постоянно занимаемся мы, работники Синего госпиталя, борясь за каждого больного, вступая в неравный бой со смертью», — заслуженный лекарь Вистфалии Эндрю де Лангельм.

Раздался резкий грохот. Одна из женщин, содрогаясь в непрекращающемся приступе кашля, рухнула на пол, забившись в конвульсиях.

— Помогите, тут человек умирает! — раздались в толпе крики.

Но проходящие по своим делам лекари даже не взглянули в ту сторону.

Джейк, в который раз убеждаясь в их равнодушии, вздохнул, умоляя Акилина помочь его брату.

Прошла большая половина дня, когда они, наконец, отстояв казавшуюся бесконечной очередь, оказались в просторном кабинете с выкрашенными в голубой цвет стенами. За столом, крутя в руках баночку с зеленоватой жидкостью, сидел лекарь. Это был молодой мужчина в белом цилиндрическом колпаке, слегка съехавшем набок. Он недовольно взглянул на вошедших, пробубнив себе под нос:

— Сегодня вообще закончатся больные?

Мать попыталась поближе подвести Артура, на рту которого выступили синее сгустки, но лекарь, подняв руку, остановил их, брезгливо глядя на лицо ребенка.

— Поверните спиной и наклоните вниз, — недовольно проворчал он.

При этом движении ребенок захрипел, глотая ртом воздух.

— Спина не синяя, я не вижу ничего серьезного, чтобы переводить раствор, — проворчал лекарь, постукивая пальцами по столу.

— Вы разве не видите, он задыхается? — воскликнула мать, стараясь обратить на Артура внимание, согнувшегося пополам от кашля.

— Не вижу в этом ничего критичного, тут каждый второй задыхается.

— Значит, нужно подождать, когда Артур будет умирать, чтобы оказать помощь?

Лицо лекаря осталось таким же безучастным.

— Не нужно преувеличивать. Ваш ребенок во вполне стабильном состоянии.

— Он мучается каждый день и каждую ночь, задыхаясь от непрекращающегося кашля, лишь после смазывания ему хоть на какое-то время становится легче.

Лекарь отвернулся, не желая отвечать.

— Вам трудно помочь моему сыну, когда его еще можно спасти? — чуть не плача, спросила мать.

— Не трепите мне нервы, — недовольно проворчал лекарь. — Я уже все сказал. Вот когда у него спина станет синей, тогда и приходите.

— Вы же, как я и понимаете, что тогда будет уже слишком поздно. Не обрекайте ребенка на мучительную смерть, — заплакав, произнесла мать.

— Не устраивайте тут представление, — огрызнулся лекарь. — Не нужно давить на жалость.

В этот момент дверь в кабинет распахнулась, и в нее вошел другой лекарь в таком же белом цилиндрическом колпаке:

— Ну, ты скоро Айк? Все уже разошлись давно, — с порога пробасил он, снимая колпак, а затем, увидев плачущую женщину, сочувственно добавил: — Опять пациенты нервы треплют?

— Да как обычно, — отмахнулся Айк. — Каждый считает, что именно он самый больной.

— Не благодарная у нас работа, — вздохнул вошедший лекарь.

-Вот если вы мне не верите, -бросил Айк, обращаясь к матери. -Пусть его еще один лекарь осмотрит.

Тот, взглянув на ребенка, проворчал:

— Спина не синяя, значит, ничего критичного. И сколько раз можно объяснять, что раньше бесплатно мы не обязаны оказывать помощь.

— Конечно, вам ничего страшного, ребенок-то не ваш, — сквозь слезы ответила мать.

— Не несите чушь, — огрызнулся Айк. — Мы оказываем помощь всем больным, если это действительно необходимо.

— Поэтому вы обрекаете Артура на верную смерть, предлагая мне наблюдать, как мой ребенок задохнется. Что же вы, нелюди, что ли?

-Я уже все сказал, — раздражено фыркнул лекарь. — Мое рабочее время закончено.

Джейк почувствовал, как внутри сжимается его сердце.

Они вышли на улицу, держа за руки, то и дело содрогающегося от кашля Артура.

«Всемогущий Акилин, ну сотвори чудо, о которых так рассказывают твои служители. Спаси жизнь моего братика», — подумал мальчик, глядя на раскинувшееся над ними высокое бледное небо.

Но Акилин был глух к его молитвам, и Артуру легче не становилось.

Все последующие дни пролетели для Джейка, словно страшный сон.

С утра до ночи, чувствуя, как после каждой новой неудачи у него опускаются руки, бегал он по огромному, равнодушному к чужим бедам городу, стараясь отыскать так необходимую работу, но никто не нуждался в его услугах.

— Мал еще, — бросив на мальчика беглый взгляд, проворчал сидящий в одной из немногих еще оставшихся в Лиции мастерских ремесленник.

— Но я, правда, справлюсь, — попытался убедить мастера Джейк, но тот лишь усмехнулся в ответ:

— Подрасти, парень, там и видно будет.

— Но мне деньги сейчас нужны, у меня брат умирает! Я могу быть подмастерьем, я согласен на любую работу!

— Сочувствую твоему брату, — затеребив пальцами по столу, перебил мастер. — Пришел бы ты в нашу мастерскую лет двадцать назад, тебя бы, разумеется, сразу взяли в подмастерья, одним работником больше, эко дело, работа кипела жарко, ремесло было в почете. А сейчас, брат, один аквомор уважают. Поэтому брать лишних ртов мне незачем, да и не на что, самому бы концы с концами свести. Так что, извиняй малой, не то нынче время, чтобы в чужие беды вникать, — вздохнув, договорил ремесленник, а затем, закатив глаза, видимо уйдя в воспоминания лучших времен, с легкими нотками грусти добавил: — Вот помню, было время, во времена моей молодости, наша мастерская занимала аж целых пять цехов…

Джейк не дослушав, выскочил на улицу, испытывая неимоверное желание взвыть от отчаяния.

Куда еще податься, мальчик не знал, и потому, чувствуя давящую на грудь тоску, медленно поплелся домой.

— И чего они только с ним возятся? — услышал Джейк ворчание греющейся на крылечке соседнего дома старухи, которая с недовольным видом слушала доносящийся из их окна кашель Артура. -Все равно ж помрет, никто не может воспрепятствовать воле Акилина!

— Жаль, что дети отдуваются за грехи родителей, -подставив сморщенное лицо под светящие с неба бледные солнечные лучи, ответила ей сидящая рядом подруга. — Мы-то хоть свое пожили, Берта, а он совсем мал еще.

— И что с того? Все равно бы вырос таким же пьяницей и дебоширом -недовольно проворчала первая.- Яблоко от яблони далеко не падает.

— Все беды от потери нравственности, наказывает нас грешных Акилин, — зажмурив глаза от светящего с неба солнца, ответила подруга.

— И то верно, совсем люди стыд потеряли. Из этого тоже ничего путёвого не вырастет, -глядя в след заходящему домой Джейку, зло прошипела первая.

— Куда ж ты делась? Куда исчезла? Моя печаль…

Донеслась из переулка пьяная песня, прервав недовольное ворчание старухи. Старуха встала и, с тревогой глядя на подошедшего, произнесла, помогая войти в дом:

— Устал, небось, мой миленький, аккуратнее, аккуратнее, — поддерживая сына за руки, чтобы его не заносило в стороны, ласково произнесла она: — Иди поспи, мой дорогой.

Вторая старуха еще крепче зажмурила глаза, сделав вид, что задремала.

Джейк вошел домой и, не раздеваясь, плюхнулся на кровать, закрыв глаза, боясь потревожить уснувшего от изнеможения брата, который даже во сне, сипло дыша, продолжал кашлять, содрогаясь всем тельцем.

В этот момент мальчик почувствовал, как кто-то обнял его за плечи, и, подняв голову, увидел севшую рядом с ним мать. На ее широко раскрытых глазах блестели слезы:

— У него на спине начали проступать синие пятна, — неестественно тихо, как будто боясь произнести это вслух, прошептала она.

Внутри у Джейка все сжалось в комок, и он почувствовал во рту неприятный привкус горечи. Как знал любой житель Лиции, когда у больного Синей чахоткой становится пятнистой спина, это может означать только одно: аквомор проел человека изнутри, а значит, жить больному осталось совсем недолго…

— Завтра мы еще раз пойдем в Синий госпиталь, и там… Артуру очень плохо, он… — не сумев договорить, мать беззвучно зарыдала, уткнувшись сыну в плечо, и Джейк, слушая сиплое дыхание брата, зарыдал в ответ.

Джейк слышал, как скрипнув, закрылась дверь за ушедшими в Синий госпиталь матерью с братом. Мальчик потряс головой, у него было ощущение, словно кто-то набил ее ватой, до того она была тяжелой. Как бы он хотел, чтобы прошедшая неделя была просто сном, в миллионный раз подумал Джейк, но это не было сном, и синеющая спина брата, обещающая Артуру скорую мучительную смерть, была жестокой реальностью, которую нельзя было изменить, лишь ущипнув себя, пробудившись от кошмара.

Мальчик встал и, словно в тумане, поплелся по узким улочкам Лицию на занятия в школу Акилина.

— Попробуйте только опозорить меня перед его святейшеством попечителем, неразумные, — услышал Джейк злое шипение учителя встречающего детей на крыльце школы.

Заметив у одного из учеников небольшую металлическую брошку, приколотую к пиджаку, учитель зло искривился, грубо схватив мальчика за грудки, подтащил к себе:

— Давай убирай это богохульство, — прошипел учитель. — На груди может висеть только знак Акилина и ничего более!

— Но это память о моей покойной бабушки, — прошептал в ответ, побелевший от страха ученик.

Учитель перекосился от недовольства и, сорвав брошку, кинул ее на землю, раздавив ногой.

— Желяст, что за шум? — окликнул учителя сидящий в здание попечитель.

— Один из учеников забыл надеть символ Акилина и очень расстроился из-за этого, ваше святейшество, — прощебетал учитель. -Вот мне и пришлось в который раз объяснять этому неразумному отроку, что в наш храм милосердия и взаимопомощи можно прийти в любом виде, всемогущему Акилину важны лишь наши помыслы, а не бренные вещи, — и, обратившись к ученику, проскрежетал сквозь зубы: — Двадцать ударов получишь на следующем уроке. А сейчас иди в класс…

И тут, заметив Джейка, учитель смолк, а на его ставшем пепельно-буром лице выступили капельки пота.

— Ничтожное отродье, — прошипел он, подскакивая к мальчику, хватая того за грязный, разорванный в некоторых местах плащ, — ты снова решил опозорить меня? Даже обладая теми мизерными мозгами, что вложил в твою тупую голову Акилин, можно научиться поддерживать себя в человекоподобном виде, достойном появления в нашем священном месте.

— У меня брат умирает, — не зная, зачем произнес Джейк, смотря на учителя затуманенным взглядом.

— Хоть все перемрите, грешники. В мире от этого не убудет, — также зло прошипел Желяст. — На следующем уроке, дабы хоть что-то отложилось в твоей пустой голове, ты получишь тридцать ударов, а сейчас убирайся прочь, и чтобы даже твоего зловонного духа здесь не было!

Джейк по-прежнему стоял, как вкопанный, наблюдая за тем, как закрывается дверь в класс, из-за которой до него донеслись слова, вновь преобразившегося в голосе учителя:

— Что отличает человека от других созданных Акилином тварей? Что дает нам наша бессмертная душа? Возможность сострадать — вот наше главное качество, отличающее нас от животных…

Постояв еще немного у входа, Джейк поплелся домой.

Вскоре возвратились мать с братом.

— Она вся ломит, — жалобно хныкал Артур, показывая себе на спину.

— Нелюди, чтобы с их детьми поступали также, -произнесла мать, гладя ребенка по спине, на которой, словно ядовитые цветы, распускались все новые и новые синие пятна.

— Когда она пройдет? — жалобно прохныкал Артур и, закашлявшись, заскулил от боли.

— Скоро, мой мальчик, скоро, только потерпи, все будет хорошо, — ласково произнесла мать, из глаз которой брызнули слезы.

— Вот поправишься, и мы сходим на пристань, ты же любишь смотреть, как плавают корабли? -стараясь хоть как-то успокоить брата, проговорил Джейк.

Артур кивнул головой, глядя на распахнутое окно, за которым шел дождь.

— Мам, смотри! — внезапно оживленно произнес ребенок, указывая безжизненно бледной ручкой куда-то вдаль.

Джейк повернул голову, увидев на небе прорвавшуюся сквозь аквоморовую дымку радугу, такую редкую в серой, безрадостной Лиции.

[1] По легенде Великий мост возник в Реймене, уничтоженном за грехи Акилином. Люди, чья совесть была чиста, без проблем поднимались на устремленный к небу призрачный мост, а тем, чья нет, грех не давал подняться, приковывая их душу к земле.