Синие звезды

Глава 11 Луизиан

Лошадь галопом неслась по раскинувшемуся впереди бескрайнему полю, копытами поднимая толстый слой пыли и небольшие камушки, подпрыгивающие и неприятно бьющие сидящего на ней всадника. Всадник, повернув голову назад, наблюдал за скачущей за ним армией, которую он вел в этот поход. Один из адъютантов, заметив, что лошадь императора замедлила бег, подскочил к нему:

— Ваше величество, нужна помощь?

— Нет, Жозеф, ничего не нужно, — улыбнувшись, ответил император Аутсмении. -Я хочу побыть один.

— Я вас понял, ваше величество, — отклонился адъютант и, взяв за поводья лошадь, отъехал назад.

Место было до невозможности знакомым. Несмотря на прошедшие годы, Луизиан все еще помнил каждый холмик, каждый овражек, как четырнадцать лет назад он, нервно куря трубку, объезжал расставленные им войска, ругался на тугоумных капралов и с рвущимся из груди сердцем, наконец, отдавал приказ наступать, чтобы раз и навсегда выгнать захватчиков с родной земли. Император приметил небольшой холмик, присыпанный землей, и в сознании откуда-то издалека, как будто из тени прошлого, донесся голос принца, одного из близнецов Поэля фон Аутсменэ.

— Ты не посмеешь, — стоя в грязном заляпанном чужой кровью дорожном плаще, кричал принц. — Я твой будущей король, ты не посмеешь меня убить! Ты всего лишь генерал, а я принц крови!

Луизиан поднял руку, веля приблизиться палачу, видя, как у Поэля забегали глазки.

— Не посмеешь, Генерал-выскочка, — снова произнес принц, но теперь не так уверенно, а затем тихо добавил: — Я требую, чтобы меня судил отец, только у него есть на это право, передайте меня королю.

Послышался хохот, кто-то из окружающих Луизиана генералов пробасил:

— Как поднимать восстание, так отец не указ, а как отвечать, то только он судить благородную задницу смеет.

Принц нервно сглотнул, с мольбой вглядываясь в лица тех, кто его окружал.

— Нет, не только он, но и любой аутсменец, которого ты предал, — решительно возразил Луизиан. — Ты совершил самое страшное преступление, которое только можно совершить, будучи принцем, стал сражаться на стороне злейших врагов нашей страны. Ты вместе с этими безбожниками убивал солдат родной страны, и за это не может быть прощения.

— Но, — забегав глазками, попытался оправдаться принц, — это все мой гадкий братец, это он разбил мою армию, вынуждая отступать меня к самой черте Якова II, а тут как раз через нее вторглись вистфальцы, и я бы вынужден с ними сотрудничать, чтобы сохранить свою жизнь.

Подул легкий ветерок, растрепавший длинные волосы Поэля, и его испачканное лицо с бегающими на нем от испуга глазками стало выглядеть еще более ужасно нелепо и смешно.

«А ведь этот человечишка мог стать нашим королем», — ужаснувшись, подумал Луизиан, а вслух произнес:

— Смерть лучше позора. Ты предал свою страну и всех кто отдал за нее свои жизни, и за это я приговариваю тебя к смерти. Ты согласился стать королем марионеткой, чтобы враги изводили твой народ.

Стоящие со всех сторон аутсменские солдаты молча наблюдали эту сцену.

— Я не хотел, — словно ребенок захныкал принц. — Пощадите…-Луизиан поднял руку.

— Нет, довольно! Не позорь династию, к которой принадлежишь, помолись двенадцати богам[1], может быть, они примут твою черную душу.

Меч палача сверкнул в воздухе. Раздался крик ужаса, и голова принца, словно мячик, покатилась по земле. Солдаты с восхищением смотрели на своего генерала, посмевшего самовольно восстановить справедливость, казнив особу королевской крови.

Луизиан отошел в сторону, лишь отдав короткий приказ адъютанту:

— Похороните здесь этого предателя.

— Ваше благородие, вы не повезете его в столицу? Но что скажет его величество…

— Выполняй, что тебе приказывают. Предателю не место в фамильном склепе. У него было множество славных предков, которых он опозорил.

Когда-то генерал Луизиан фон Гээнсберг, а теперь император Аутсмении Луизиан III очнулся от нахлынувших воспоминаний, но лишь для того чтобы погрузиться в них вновь.

Да, прошло целых четырнадцать лет с той ужасной войны, названной в народе «Войной близнецов». То страшное время навсегда впечаталось в сознание проживших его людей. Еще при живом отце, мягкотелом короле Эдвоне II, два его сына-близнеца Поаэль и Эмон фон Аутсменэ начали борьбу за трон. Их войска захватывали друг у друга города и селения, заставляя людей бежать от войны с родных мест. Войска Поаля потерпели поражение, а Эмон занял большую часть страны, готовясь стать новым королем.

Многие вздохнули с облегчением, ожидая, что скоро это страшное время закончится. Но вместо этого, словно падальщики, слетевшиеся, чтобы добить израненного врага, с востока вторглись вистфальцы тут же сумевшие заручиться поддержкой разбитого принца Поэля, начав вместе теснить армию брата-близнеца. Мародерства и убийства мирных жителей стали обычным явления.Вистфальцы огнем и меч стирали целые города, обращая их в прах. Они желали раз и навсегда ослабить своего давнего врага.

Уставшие от войны люди смирились стать прислугой для иноземных захватчиков, потеряв волю к сопротивлению, ее потеряли все: и генералы, и старый король Эдвон, и терпящий поражение поражением принц Эмон, казалось, звезда Аутсмении зашла навсегда. И лишь один человек верил, что не все потеряно, это был ссыльный генерал Луизиан фон Гээнсберг, сделавший для независимости своей страны почти невозможное.

— Ваше величество, — вырвал императора из воспоминаний голос адъютанта. — Мы подъехали, Черта Якова II в нескольких километрах от нас.

— А я, по-вашему, сам не вижу? — улыбнулся Луизиан.

Император взглянул вверх туда, где в сереющем от дождевых туч небе парили крылатые вестники танзаны. Огромные, прирученные человеком птицы, способные в считанное время перенестииз одного края страны в другой гонца, доставляющего так необходимое во время тяжелой войны послание. Танзаны были приручены и использовались во время охоты Дикими племенами, живущими далеко отсюда за Зальбрусовыми холмами в местах, где заходит солнце.

Пять раз Луизиан громил орды дикарей вторгающихся с запада в его страну. Пять раз он с триумфом возвращался в столицу, но главная победа всей его жизни, сейчас лежала впереди…

Крупные капли дождя барабанили по крыше сторожевой башни, протекали внутрь, заливая водой периметр смотровой площадки. Вода хлюпала кругом. Сильные порывы ветра, дующие без перерыва, расшатывали и без того хлюпкую конструкцию, стоящую на деревянных балках.

«Еще бы не упала эта конура», — подумал Михаил, которому выпало в эту ночь нести на ней пост.

Солдат сделал несколько шагов вперед, чтобы размять затекшую спину.

Под ногами хлюпала вода, с головы и одежды капало, пополняя те лужи, что уже успели натечь внутрь.

Михаил подошел к перилам, и немного прогнувшись вперед, стал смотреть вниз, туда, где потоки воды вместе с грязью образовали мутный ручей, в котором от падающих капель поднимались большие пузырьки, лопающиеся через несколько секунд, оставляющие рябь на воде.

«Значит надолго», — подумал Михаил.-«Когда же, наконец, закончится моя смена».

Солдат взглянул нанебо, оно было черным от нависших дождевых туч. От резкого грохота грома Михаил споткнулся, больно ударившись о перила смотровой площадки.

— Сколько еще мы будем вынуждены защищаться от этих безбожников? -зло проворчал он.

Война с Аутсменией с переменным успехом для обеих сторон шла уже более трехсот лет, иногда заключались перемирия, длящиеся десятками лет мирной жизни, но суть не менялась: проходило время, и война между злейшими врагами разгоралась с новой силой.

Сто четырнадцать лет назад желая обезопасить страну от быстрых, лихих набегов аутсменцев, по всей границе была построена цепь защитных укреплений, прозванная в народе Чертой Якова II.

Во времена Альберта Мудрого многим казалось, что злейшим врагам, наконец, удалось найти общий язык, и больше кровопролитие между народами не повторится. Но долгий мир был разрушен, когда вистфальский принц Франц вмешался в печально известную «Войну близнецов».

«И почему Акилин сам не накажет этих подлых-безбожников? Почему мы должны мерзнуть здесь», -подумал Михаил, чувствуя, как ветер неприятно обдувает мокрую одежду.

Каждому вистфальцу было известно, что аутсменцы не верят в Акилина, а молятся на истуканы и пни.

«Как можно утверждать, что помимо Акилина, есть другие боги, это же откровенное богохульство», — любили, подняв палец вверх, говорить жрецы, а затем добавлять: — «Уже за это грустное осквернение Его священного имени аутсменцы недостойны жить в созданном Акилиным мире».

Со сторожевых башенок было видно раскинувшуюся в низине бескрайнюю степь, и в случае нападения врага стоящие здесь караульные должны были зажечь сигнальный костер, который увидит гарнизон пограничной крепости.

«Какой враг решит нападать в такую погоду? Да никакой. А кто заметит дым, когда с неба льет, как из ведра? Да никто. А главное, как мы зажжем этот чертов костер, когда вокруг все такое мокрое? Тогда зачем же я здесь стою?» — так думал Михаил, начиная клацать зубами от холода, несмотря на лето, стоять в промокшей до нитки одежде было зябко.

Ответ же на вопрос, зачем он здесь стоит, знал только сержант, который вместе с другими солдатами сейчас спал в теплой казарме под убаюкивающий шум дождя.

«Вот же сволочь», — подумал Михаил.

Дождь стал понемногу стихать. Новый порыв ветра сильно тряханул башню. Она на несколько секунд наклонилась вбок, издав пронзительный скрип. Напарник Михаила Шон, мирно посапывающий в углу, закряхтел и открыл глаза:

— Что уже рассвет? Нас сменяют?

— Ага, жди больше, — проворчал в ответ Михаил

— Ну и погодка, так и заболеть недолго. Мне, в отличие от тебя, служить капельку осталось, беречь себя уже нужно, — прокряхтел напарник.

Это было действительно так.Михаил пока не отслужил и года, когда как его напарник был одним из ветеранов, пробывшим в войсках без малого два десятка лет, и даже пережившим последнюю войну с Аутсменией, и не только пережившим, но и сохранившим при себе свои конечности. А это многого стоило. Каких-то еще пять лет, и он будет свободен. А потом Шон сможет выбрать сам как хочет прожить оставшуюся жизнь: превратиться в «солдата удачи», пойти работать на торговый корабль, попытаться устроить свою жизнь в крупном городе, одно было точно: никто Шона уже в родное поместье к его господину не вернет. От этих мыслей Михаилу стало грустно, воспоминания о доме были еще слишком свежими. Хоть и там было несильно слаще, приходилось работать с зари до зари. Но дом был все-таки дом.

Вдалеке у самого горизонта показалось какое-то неясное движение. Михаил навострил зрение, пытаясь сквозь водную завесу, рассмотреть возникшие вдалеке силуэты. В то время как напарник, сидя в углу, увлеченно стряхивал с себя влагу.

— Что это там? — с тревогой в голосе спросил Михаил.

— А тебе не все равно? — проворчал в ответ Шон.

— Может, стоит разжечь сигнальный костер?

— Чтобы ходить в караул весь последующий месяц? — огрызнулся Шон. -Нет уж, брат, врага лучше проследить, чем сообщить о том, в чем не уверен. Я служу почти четверть века, и знаю, о чем говорю.

— Но… –промямлить Михаил.

— Кому поможет наш костер? Граница дырявая, как решето. Где есть башни, нет гарнизона, где есть гарнизон, давно сгнили башни, — и, заметив испуганный взгляд молодого солдата, добавил: -вот что я тебе скажу, главное в солдатском ремесле это сохранить свою шкуру.

-А как же защита родной страны и преданность Вистфалии?

Шон сплюнул:

-Служил я на границе с иннатцами, мы три года били князя Ольхонского, а потом уже вместе с князем бились с эвенками. Господа сами не знают, чего хотят. Помню, нажрался как-то с вечера, как скотина, а тут эти лохматые твари из леса повылазили. А у меня глаза в кучу, ну и рухнул я в канаву в беспамятстве. Просыпаюсь, а меня уже в яму с трупами оттащили, и закапывать собираются. И думаешь, мне в этот момент было стыдно? А вот нате выкусите, — сжав руку в кулак, погрозил он невидимому начальству. — Я бы лучше каждое сражение в канаве пролежал. Лучше выжить, чем стать героем.

-А как же товарищи?

-Дерьмо все это, нет никакого боевого братства. Все друзья, пока дело до реального боя не дошло. А там каждый сам выжить норовит. Нажрался я этого по самое не балуйся.

В пасмурном небе мелькнула тень, и Шон, изумленно глядя на торчащую из своей груди стрелу, рухнул на землю. Михаил ошарашено замер. Их словно атаковало само небо. Стрела вошла солдату между лопаток и он, охнув, рухнул вслед за напарником. Боли не было, была лишь темнота.

Сидящий на танзане лучник презрительно фыркнул: «И это и есть великая Черта Якова II»?.

Аутсменская конница, не встречая сопротивления, неслась вперед.

Древняя резиденция великого герцога вильменского, так называемое круглое здание, располагалось в центре Триста, столицы Вильмы.

Стены некогда белоснежного строения с течением времени приобрели пепельно-бурый оттенок.

Как говорили горожане: «Белые камни стали красными от крови, пролитой защитниками Вильмы, в резиденции нет даже шва, в котором бы не оставила вмятины вражеская стрела. Трист был взят трижды, но покорен никогда!»

Внутри круглого здания стоял оживленный гул хмельных голосов. Сегодня здесь на приеме у императора Луизина, заседающего во главе своих генералов, собрались те немногие вильменские аристократы, что смогли пережить вистфальское владычество.

Вильма была самой неспокойной Вистфальской провинцией. Свой протест вильменцы выразили даже, сохранив свою аристократическую приставку «сян», обещающую ее носителям со стороны новой власти постоянное преследование и подозрение в мятеже, и, тем не менее, они бережно хранили свои древние титулы.

— Мы ничего не забыли и не простили, никто и никогда не сможет лишить Вильму стремления к свободе. Свобода для нас как воздух, –разлетался по залу голос потомка Великих герцогов.

Луизиан вернул законные владения наследнику древней династии, нашедшей прибежище на острове Ройзс.

-За свободную Вильму! — разнеслись по залу хмельные возгласы.

Сидящий у стены аутсменский генерал стер с покрасневшего лица капельки пота:

— Какой жар, у нас ни есть так, — не зная вильменского выдавил он на ломанном вистфальском.

В окно шел спертый воздух, смешенный с зловонием тухлой воды. В великих болотах Вильмы нашли покой многие из тех, кто пытался покуситься на независимость их страны.

-А где же наш освободитель? –обратив взор на пустующий трон незаметно выскользнувшего из зала императора, бросил кто-то из вильменских аристократов.

Из зала продолжали раздаваться радостные возгласы. Император Луизин стоял на балконе, смотря на раскинувшийся внизу древний город, более древний из всех, где ему довелось побывать. История Вильмы уходила корнями вглубь веков, во времена расцвета Замерзшей империи на севере и Иннатской империи на юго-востоке.

Несколько смуглых вильменцев, скинув вистфальские знамена, гордо возвышали над резиденцией герцога ярко-зелёный стяг с опоясанной золотой змеей. Уже успевший запылиться символ свободной Вильмы.

Подумал легкий ветерок, растрепавший русые волосы императора, заставивший разлетаться, словно крылья, его огненно-красную мантию победителя.

Луизиан поднял глаза, взглянув на раскинувшееся до самого горизонта бледно-серое небо.

Впереди, на востоке, раскинулась бескрайняя холодная страна, где в сердце заснеженной Лиции находится его победа, ключ от господства над Аутсменией и узаконивание его прав на престол.

Он вздохнул, всматриваясь в пасмурное небо. Хотел бы он знать, что приготовила для него судьба. И закрыв глаза, он произнес быструю молитву Апрелесу — богу надежд.

— Ваше величество, все нормально? — окликнул Луизиана вышедший на балкон адъютант.

— Да, Жозеф, все хорошо, — улыбнувшись, ответилимператор.

И, отбросив мрачные думы, он двинулся к своим подданным, слушая ликование в свою честь.

Сегодня был его триумф. Вильма покорена малой кровью.

Среди общего веселья лишь седой лорд сян Виан хмуро наблюдал за происходящим.

Сидящий рядом с ним аутсменский генерал с мальчишеским блеском в глазах продолжайл говорить:

-Скоро Вистфалия падет к ногам его величества, видели бы вы, сян Виан, нашу конницу, наши аквоморовые мечи, видели бы вы, как его величество громил орды дикарей, вторгающихся в нашу страну. Что могут противопоставить нам эти вистфальские варвары? Их армия одетый в лохмотья сброд, флот давно сгнил и готов сам затонуть от дуновения ветерка, а руководят этим сборищем такие кретины, что лук от меча отличить не смогут.

Лорд сян Виан вздохнул:

— А я и не говорю про вистфальских генералов, я говорю про тех, для кого их земля — единственный генерал. Я много раз бывал в вистфальских селениях и могу сказать лишь одно, ваше благородие, победы легкой не будет. Вы не знаете вистфальцев…

— Мы не собираемся воевать с крестьянами, — фыркнул генерал. — Его величеству не нужны разгневанные мужики.

-А они с вами собираются, — усмехнулся сян Виан.

-Что они будут защищать? Их хозяева относятся к ним хуже, чем к скоту. Зачем им воевать с нами? Какая им разница, кто правит в Лиции?

-У вистфальских крестьян, ваше благородие, есть поговорка: «Тело земли принадлежит лорду, а душа крестьянину».

-Так мы на душу их земли и не претендуем.

Лорд сян Виан усмехнулся, собираясь, что-то возразить, но его прервали торжественный возгласы:

-Да здравствует император Луизиан! Да здравствует император Луизиан!

С неба светило яркое летнее солнце, особенно жаркое, здесь на самом юге Вильмы, неприятно обжигая открытое лицо и руки, покрывающиеся к вечеру большими красными волдырями.

Сяанин сорвал очередной крупный апельсин, кинув его в стоящую рядом с ним плетеную корзинку.

День только начался, а он уже устал от невыносимой жары. Сяанин было собрался уйти в тень, отлиняв от работы. Но вовремя заметил одного из надсмотрщиков, ходящего с плетью по бесконечной плантации их господина между шелестящими от дуновения ветерка фруктовыми деревьями.

Вглядываясь в светлое лицо надсмотрщика, Сяанин подумал: «мерзкие захватчики». От родителей он знал, что раньше вильменцы были свободные и богатые, они героически сопротивлялись, но все равно были порабощены.

— Быстрее собирай, скотина, — закричал надсмотрщик и для порядка со всей силы стукнул Сяанина по и без того обожжённой солнцем спине.

Сяанин сжал от боли зубы.

«Где же вы, наши древние защитники?» — с тоской обращаясь к древним божествам, подумал он, к тем божествам, которых вытеснил чужеземный Акилин.

— Это чтобы не ленились, — улыбнувшись, произнес надсмотрщик, отходя к соседнему дереву, где работали такие же смуглые, загорелые собратья Сяанина.

Вдалеке показалось облако. К ним скакал конный отряд.

Сяанин рефлекторно вздрогнул. Отправка к ним конного отряда обозначало одно — где-то вспыхнуло восстание, и большой вистфальский король отправил своих людей его подавить.

А для порядку получат наказание и жители ближайших сел, чтобы в их головы тоже не пришли бунтарские мысли.

Показались первые всадники. Это были ни вистфальцы, а неизвестные чужеземные войны, вперемешку с которыми сидели такие же вильменцы, как и он.

Все, включая надсмотрщика, удивленно замерли, наблюдая за происходящим. Зазвенела натягиваемая тетива, и надсмотрщик рухнул, пораженный в грудь.

Один из скачущих впереди вильменцев крикнул на таком приятном слуху родном языке:

-Герцог вернулся, и он собирает ополчение.

Лорда убили. Несколько чужеземных воинов, спешавшись с коней, осматривали хозяйский терем.

Чистящий конюшню Игнат хмуро наблюдал за происходящим. Это был высокий, крепкий крестьянин, лицо которого украшала густая черная борода.

Игнат сплюнул. Да, их господин не всегда был справедлив, да что греха таить, справедливым он вообще никогда не был. Но что ожидать от него, они знали, а что ожидать от этих чужеземных воинов, нет.

Один из захватчиков отделился, двинувшись в сторону Игната. Отделившийся был вильменцем, что можно было сразу определить по его смуглой коже и темным смоляного цвета волосам.

Вильменцы жили за болотами в жаркой, словно печка, земле.

-Вы продават нам ест еда, зерн, провианти, — на ломанном вистфальском выплянул вильменец, кинув Игнату мешочек незнакомых монет.

Крестьянин с подозрением поднял незнакомую монету и поднесся ее ко рту, попробовал на зуб. А затем, сплюнув, достал из-под рубахи синие камушки. Брать что-либо из рук безбожника считалось большим грехом.

-А если мы откажемся? -подняв на чужеземца глаза, спросил Игнат.

Вильменец расхохотался.

-Мы оказат вам большой милост, захотеть и отбрать все задаром, -и он обнажил блеснувший синевой меч и, помахав мечом перед лицом крестьянина, с силой влепил свободной рукой Игнату пощечину. — Будешь знат, как дерзит новый хозяин.

Лицо крестьянина побагровело, но он, сдержав гнев, процедил сквозь зубы:

— Вы получите еду. Мы вас всех накормим.

— То, то же, — усмехнулся вильменец.

Ночью алые языки пламени охватили хозяйским дом вместе со спящими в нем захватчиками.

Небольшой монастырь, расположенный в глухих лесах на западе Аутсмении.

Рядом с угрюмыми кельями монахов, служащих Октомсу, богу сбора урожая, расположился гарнизон императорских гвардейцев, лично присланный сюда Луизианом.

И здесь было что охранять.

— Ваша светлость, — заглянув в келью к принцу, произнес хмурый монах и, подмигнув, добавил: — Пора прогуляться.

Принц Андер прекрасно знал, что значат эти слова. Сосланный сюда генералом-узурпатором он вместе со своим отцом принцем-близнецом Эмоном все детство и юность провел в этой глуши. Генерал-выскочка занял их законное место, но час расплаты обязательно придет.

Вслед за монахом принц вышел в коридор, где кишели занимающиеся своими рутинными делами одетые в черные балахоны братья.

— Брат, Нинфор, с территории аббатства с узником ни ногой, — окликнул монаха настоятель.

Монах послушно склонил голову, прошептав на ухо принцу:

— Ждать осталось совсем недолго, ваша светлость, скоро вы станете нашим законным правителем.

Принц лишь усмехнулся, эти слова он слышал с самого детства.

Они прошли мимо кельи его отца, из которой доносились не членообразные звуки. Принц Эмон сошел с ума в первые годы своего заключения.

В саду, стоя в тени деревьев, одетый, как и другие монахи, в черный балахон, его дожидался ройзсец.

-Когда вы мне вернете мой законный престол? Сколько можно ждать? — накинулся на гостя принц.

Ройзсец слегка склонил голову:

— Консул Максимус Антони Плацент желает вам доброго здравия и просит прощения за ваше долгое ожидания. Он уверен, что уже совсем скоро представится отличный шанс сместить Генерала-выскочку с узурпированного им трона… — с легким акцентом, выдающим в нем иностранца, произнес ройзсец.

-Я слышу это каждый год, — перебив ройзсца, огрызнулся в ответ принц.

-Сейчас наступило лучшее время для этого, Генерал-выскочка вторгся в Вистфалию, и когда он потерпит поражение…

-Если потерпит, — проворчал принц.

-Ни если, а когда, — перебил ройзсец.

[1] Каждый из двенадцати богов аутсменцев ассоциировался с определенным месяцем и тем, что этот месяц характеризует. Например, Апрелс был богом тающего снега, капели и надежд, Феврс богом стужи, отчаяния и главой царства мертвых.