Синие звезды

Глава 15. Летеция

Бледный свет факела озарял две выточенные из мрамора скульптуры. Молодой мужчина с волнистыми волосами смотрит вдаль, опираясь на меч, другой рукой прижимая к себе девушку в легком шелковом платье, голову которой прикрывает прозрачная вуаль. Вуаль из камня. Их фигуры навсегда застыли в глубинах королевской усыпальницы.

Счастье молодых разрушила злая судьба, принц Франц угодил в устроенную аутсменцами засаду, а Стефанию убила коварная болезнь, таящаяся в вистфальком воздухе. Аквомор проник в непривыкшие к смраду легкие и медленно убил ее.

Никос сощурив подслеповатые глаза, вглядывался в каменное лицо сына, на котором застыла легкая задумчивость. Скульптор максимально точно передал черты лица юного принца.

-Само существование Аутсмение оскверняет прах моего Франца. Голова Генерала-выскочки должна быть брошена на съедение псам, а их поганые города обращены в руины, — вместо привычного брюзжания яростно произнес король.

Стоящий рядом Главный ляонджа склонил голову:

— Разумеется, ваше величество, не сегодня, завтра их столица падет к вашим ногам, в этом можете не сомневаться, — в ярко синих глазах промелькнула усмешка. — Решив возобновить войну, Генерал-выскочка подписал всем аутсменцам смертный приговор. Он рассчитывает, что ему помогут предатели, которые только спят и видят поражение своей родины.

Король фыркнул:

— Место изменников на виселице.

-Многие так называемые интеллигенты из Академии верят, что Генерал-выскочка подарит им ту свободу, о которой они так мечтают. Лживые надежды недалеких людей, — в ярко-синих глазах графа отразился отблеск факела.

-Лорд де Палк много лет был моим верным псом и что-что, а вычистить этот Рассадник измены он сможет, — прокряхтел в ответ Никос. И с силой стукнув кулаком по стене склепа, добавил: — У него на измену нюх!

Граф в знак согласия склонил голову.

-Я не хочу пышных надгробий, Герман. Будет достаточно и того, что мои кости найдут покой рядом с прахом Франца, — бросив взгляд туда, где рядом со статуей Франца было пустое место, проворчал король.

Он похлопал статую по плечу и, склонившись над каменным ухом сына, прошептал в бесчисленный за четырнадцать лет раз:

— Мы еще придем, сынок, — словно бы каменная статуя могла куда-то уйти. — Прости, что не послушал тебя тогда. Прости, –прошептал король, смахнув из глаза бесцветную слезинку.

В его голове в очередной раз где-то на грани сознания зашуршал тоненький голосок последнего присланного Францем письма.

«Отец! Пока не поздно позволь нам вернутся. Ты требуешь побед, но Поаль не более чем никчемный предатель и трус. У него нет поддержки, нет сторонников, нет сил, лишь пара десятков таких же неудачников, как и он сам. Здесь нас ненавидят. Кажется, нет колодца, который бы не был отравлен аутсменцами. Мы несем лишь смерть и разрушения их городам, и люди отвечают нам лютой холодной ненавистью. Генералы тебя обманывают, сообщая о славных победах нашего оружия. Их нет, и не будет. Ссыльный генерал сумел вселить в людей надежду, и я не сомневаюсь, что ониотстоят свою землю. Позволь сохранить жизни тех, кто еще цел…»

— Что, что, а паникерства от родного сына я не потерплю, — разорвав присланное послание, прокричал Никос, оставив письмо безответным. А через две недели Франца не стало…

По крыше кареты медленно ехавшей сквозь ночную Лицию негромко застучал дождь. Никос, слушая монотонный шум дождя, закрыл глаза, провалившись в очередное воспоминание…

-Какова вероятность, что ребенок родится здоровым? — прокряхтел король, обращаясь к нанятому с Ройзса лучшему лекарю.

За стенкой покоев раздался очередной приступ пронзительного кашля. Стефания кашляла, практически не переставая.

— Вероятность не быть. Никакой. Тут ничего не пописать, ваш величество, — с сильным ройзским акцентом произнес лекарь, поправив съехавшие на нос очки. — Плод насквозь пропитаться аквомором, я много раз принимать роды у женщин больных Синей чахоткой и знать это.

— Ты сделаешь так, что мой внук будет жить, — буравя лекаря глазами, произнес король.

Лекарь всплеснул руками:

-Вы мочь лишить меня головы, ваш величество, но, увы, я ни есть этот ваш Акилин, чтобы подарить кому-то жизнь.

И что-то прокряхтев себе под нос на энноском, лекарь вышел в коридор.

За окном завыл ветер, и несколько крупных капель с шумом упали на карниз дворца.

— Герман, — закричал король, позвав своего неизменного спутника.

В покои, опасливо озираясь, заглянул стражник:

— Ваше величество, его светлость граф все еще отсутствует во дворце.

Никос лишь раздраженно фыркнул в ответ.

Кашель в соседней комнате сменился сдавленным криком, а затем все стихло.

Не помня себя, Никос ворвался в покои, где проходили роды.

Стефания лежала, потеряв сознание, в то время как служанка стирала капельки пота с ее бледно-синего лица.

Лучший лекарь, забрав из рук повивальной бабки скукоженого синюшного малыша, с интересом рассматривал его.

-Это есть довольно необычный случай, как правило, они не настолько развит, — и, заметив короля, лекарь склонил голову: — Мне есть жаль, ваш величество, но как я и говорил, она мертв, сердце не биться, пульс нет.

Никос с ужасом смотрел, на застывшую в руках лекаря малышку.

Дождь резко стих. Серые тучи, закрывающие небо разошлись, и на секунду на нем зажглись ослепительно яркие синие звезды. Несколько секунд и чернота вернулась вновь вместе с заморосившим дождем.

Послышалось еле заметное биение сердечка, и малышка, открыв глаза, закричала слабым пищащим голоском.

Лекарь от изумления чуть не выронил младенца на пол:

— Но она был мертв. Я уверен, — с раздражением в голосе проворчал он, словно какой-то выдуманный варварским народом бог пытался оспорить его лекарское мастерство.

— Герман! — закричал не помнящий себя от радости король. Но графа все еще не было во дворце.

— И все-таки тебя не было в тот день, когда ты мне был так нужен, — с упреком в голосе проворчал король, выходя из воспоминаний.

— О чем вы, ваше величество? — непонимающе спросил граф.

— Поклянись, что везде и всегда будешь защищать Летецию ценной собственной жизни, — прокряхтел король. — Что бы со мной не случилось, я могу положиться только на тебя.

Главный ляонджа склонил голову:

— Как может быть иначе, ваше величество?

В то время как в его ярко-синих глазах промелькнула легкая тень усмешки.

Своим внутренним взором он нашел принцессу. Она снова о чем-то говорила со своим новым шутом. От него шел такой неприятный, еле чувствуемый аромат. надежда. Графа передернуло от омерзения. А Летеция. главный ляонджа как бы не старался, так и не смог ни разу с самого ее рождения присосаться к ее эмоциям. Словно чья-то невидимая рука закрывала голову принцессы от его взора. И он так и не смог узнать почему.

— Мне кажется происходящее сном, ваша светлость. Я и представить не мог, что однажды мои мечты станут явью, — голос шута дрожал от волнения, пока они шли к пристани по покрытым предрассветным сумраком улицам. — Он усмехнулся: — Я думал, моя участь быть забитым до смерти в какой-нибудь глухой подворотне на потеху зевакам.

— Такого не должно быть и не будет, — отрезала принцесса.

Дворец спал. Город спал. Все спали. Она решила проводить шута на корабль лично. Никто не поймет ее поступка. Что ж, пусть будет так. Пусть все, включая деда, думают, что хотят. Раз для них он не более чем надоедливый странный уродец.

«Я чувствую себя спокойно и хорошо только в компании дурака», — пронеслось в голове у девочки. — «Но если так подумать, то дураки мы все».

За ними кто-то наблюдал. Принцесса с опаской всмотрелась в темный переулок. Он хранил тени, но самые страшные из них таились в ее голове. Им навстречу вышел какой-то сутулый старик, при виде которого Летеция отшатнулась в сторону, приняв его за главного ляонджу.

Ее все время преследовало ощущение, что за ней каждую минуту ее жизни наблюдают ярко-ярко-синие ледяные глаза графа. «Однажды, я посмотрю в зеркало и увижу позади себя его усмехающийся силуэт» — когда-то много лет назад пришла к девочке так и засевшая в ее голове мысль.

Шут взял принцессу за руку. Действие, караемое в Вистфалии смертной казнью.

— Не бойтесь, ваша светлость, теней, что таятся у вас в голове. Они навсегда останутся лишь тенями, — негромко произнес он.

Старик, бросив взгляд на покрытое язвами лицо шута, брезгливо фыркнул: «ну и урод» и прошел мимо.

— Там не нужно прятаться за маску, там каждый может быть тем, кто он есть, и гордиться этим, — мечтательно вглядываясь вдаль, произнес шут.

Принцесса грустно улыбнулась, подумав: «Вот только, где-то место где примут и полюбят меня».

Словно прочитав ее мысли, шут ответил:

— Такое место обязательно найдется. Главное верьте, ваша светлость.

Черные воды Кристальной тихонько плескались, омывая старые булыжники пристани. Людей, ожидающих корабль, было немного. Последние корабли этого года, до того как река покрывшись льдом, станет не судоходной.

Шут улыбаясь, с надеждой всматривался в речной простор, обещающий ему новую, манящую жизнь.

Вдалеке, словно раненный зверь, протяжно затрубил рог.

— Что это? — поглядывая на часы, проворчал стоящий на пристани какой-то мужчина.

Внизу по течению Кристальной возвышалась махина старого маяка. Давным-давно сидящие на нем люди оповещали жителей Лиции о вторжении вражеского флота в прибрежные воды. Когда-то звук этого рога знал каждый. Но былая значимость маяка осталась далеко в прошлом.

А рог тем временем трубил и трубил. Как и в стародавние времена, его протяжный стон вновь разносился над вистфальской столицей. Впервые за пятьсот лет.

Люди завороженно рассматривали плывущие по реке серебристые корабли, сверкающие металлическим блеском в предрассветном сумраке. Они были похожи на ройзские, лишь чуть меньшего размера. И на них были катапульты.

Камни полетели с неба, медленно опускаясь на спящий город. Грохот раскатом прокатился по безмолвным предрассветным улицам.

Где-то что-то рушилось, кто-то кричал.

Шут, схватив девочку за руку, кинулся в ближайший к пристани переулок. Камень, издав чавкающий звук, рухнул на стоящее позади них строение, отколов часть стены, полетевшей в то место, где стояла принцесса.

Шут с силой толкнул девочку вперед и, не успев отскочить, оказался придавлен каменной махиной.

На его рту выступила струйка алой крови:

— Все-таки судьба, есть судьба, –криво усмехнувшись, закашлявшись произнес он, в последний раз окинув так и не принявший его мир.

— Нет! — закричала Летеция, попытавшись сбросить каменный завал с раздавленной груди шута.

Здание тяжело заскрипело под новым ударом, оросив принцессу дождем осколков.Девочка рванулась в сторону, почувствовав, как что-то тяжелое с силой стукнуло ее по голове. Мир медленно завращался под ногами, и она рухнула наземь.

Один из камней устремился в сторону плывущего вниз по течению ройзского корабля. Воздух на секунду замерцал, а затем холодное пламя разрезало все на своем пути, включая воду. Темно-синяя волна, шипя, хлынула на берег, смывая на своем пути мусор и бегающих в панике людей.

Ни один варварский народ не смеет безнаказанно атаковать ройзсцев, в чьих бы водах не находился их корабль.

Стоящий на палубе аутсменский адмирал потер руки, глядя на беззащитную вражескую столицу. Люди метались. Дома рушились. Пыль столбами поднималась вверх.

«Гнев богов» делал свое дело. Еще до разработки азет Замерзшей империей был придуман «фосель миета» — легко воспламеняемая смесь аквомора, способная с невероятной силой бросать вперед огромные валуны. Оружие, обращающее в руины целые города.

Но разработка азет оставила «гнев богов» в анналах истории. И теперь консул милостиво согласился продать Луизиану немного забытого островитянами оружия.

Голова болела так, как будто стремилась разорваться изнутри. Летеция, закашлявшись, открыла глаза. Во рту стоял неприятный привкус тухлой воды. Она лежала на кровати в незнакомом ей деревянном доме, по стенам которого были развешены разноцветные гобелены, а в углу негромко потрескивая, горел камин. Она попыталась присесть, мир снова завращался перед ее глазами. «Где я?» — всплыл в ее голове вопрос. И после секундного удивления последовал другой: «Но кто я?». В голове, не желая собираться в единую картинку, метались хаотичные образы.

-Ты очнулась, дитя? — произнесла заглянувшая в комнату крупная женщина в красном сарафане.

Летеция что-то невразумительно промямлила в ответ.

Женщина присела к ней на кровать.

-Натерпелась бедняжка, — она сочувственно вздохнула. –Как твое имя, дитя?

-Я… -и к своему ужасу Летеция не знала ответа на этот вопрос.

Женщина снова вздохнула:

-Всему виной стресс, — сделав на последнем слоге ударение на энноский манер. — Отдыхай и ни о чем не беспокойся, — заметив испуганный взгляд девочки, добавила она.

И, встав, закрыла за собой плотную дубовую дверь.

— Не помнит она ни черта, смотрит в потолок, как умалишённая, — бросила помещица поджидающему ее в коридоре мужу, сухому, как полено старику. — Ее платье стоит дороже всего нашего поместья, –женщина фыркнула.

-Стоило, — поправил муж. — Надеюсь, нас не забудут поблагодарить.

К ним подбежал взмыленный слуга:

— Как вы и приказывали, госпожа, остальные утопленники сложены штабелями в сарае, — и, поймав недовольный взгляд помещицы, добавил: — Разумеется, госпожа, только те, что живы. Трупы мы бросили обратно в реку.

Еще несколько дней прилегающие к Лиции поместья вылавливали смытых волной людей.

В одном из сельских храмов где-то на юге страны.

— Я слышал голоса тех, кто ропщет на свою тяжелую жизнь. Грешники! Кто вы такие чтобы судить, что справедливо, а что нет? Акилин сам и вознаградит правых и накажет виноватых. Наш удел лишь молча сносить невзгоды, молиться и ждать милости Акилина! Страдания путь к искуплению! — гулкий голос жреца разносился по храму.

— Но разве радость не лучше страданий? Разве люди сами не творцы своего счастья? — донесся из толпы чей-то тихий голос.

— Что ты такое сказал грешник? Ты будешь спорить с изречениями самого пророка Айвана? — проревел жрец.

Из толпы отделился другой жрец, старик с длинной до пола седой бородой.

-Акилин никогда не призывал своих сынов потворствовать злу, — тихо ответил он. — Каждый, кто видит зло и молчит, разделяет вместе со злодеем его грех.

-Это он! Это он! Это он! — разнеслось по храму перешептывание. Жрец-лекарь Жайван, известный в народе как Странник, преследовался властями не первый год. Как гласила народная молва, он идет в столицу, чтобы изгнать засевшую во дворце нечисть.

Жрец усмехнулся:

-А как простой грешник определит, что есть добро, а что зло? Никто не смеет судить о замыслах Акилина.

-Каждый, кто не слеп и глух, способен отличить свет от тьмы, правду от лжи, — также тихо ответил Старик.

Жрец лишь презрительно фыркнул в ответ:

— Правда — это что говорят истинные служители Акилина.

-Даже когда выдают за священную реликвию козьи какашки? — усмехнулся Странник.

Длинная вереница людей клала драхмы на столик, чтобы притронуться к священной реликвии — комочкам земли, на которую когда-то ступала нога самого пророка Айвана.

Жрец позеленел от злости:

— Да как ты смеешь такое говорить, ничтожный проходимец?

Жайван дотронулся до стоящего рядом с ним слепого, который, внезапно прозрев, ошарашенно осматривал увиденный им впервые мир.

-Я вижу! — закричал он под удивленные возгласы толпы.

-Лжец, мошенник, дешевые фокусы! — завопил жрец, с силой стукнув кулаком в лицо исцеленного, желая, чтобы тот ослеп заново.

Жайван дотронулся до прозревшего во второй раз, и образовавшийся на лице того кроваво-красный фингал мгновенно исчез.

Толпа устремилась к Жайваню, в то время как прозревший, радостно осмотревшись по сторонам, незаметно выскользнул из храма.

— Держите! Вот он! — прокричал исцеленный, ведя за собой стражников лорда. В его руках позвякивал мешочек медных монет.

-Люди очень редко бывают благодарны, — грустно усмехнулся Старик.

Стражники кинулись к толпе. Но Жайван уже исчез, словно бы и никогда не появлялся в этом месте.

— Его доставили. Он ждет на заднем дворе, — склонившись к уху хозяйки, прошептал слуга.

-Что же ты раньше молчал, дурак? –помещица всплеснула руками, и размахнувшись влепила слуге звонкую оплеуху.

— Одна надежда на вас, батенька, одна, — суетясь, говорила хозяйка, сопровождая идущего по коридору Страннику.– Каких мы только лекарей не приглашали, и все без толку.

Ее сын лежал на кровати, безучастно смотря в потолок. В его взгляде не было мольбы, не было надежд, как собственно и самой жизни. Чуть больше года назад молодой лорд упал с лошади, переломив себе спину, и его полная надежд юность обернулась для него глубокой старостью. Все знали, что он больше не встанет, хоть и не говорили ему этого в лицо.

Рядом с кроватью сидел жрец, негромко читая молитву из «Откровения пророка Айвана». Заметив вошедшего Странника, жрец встрепенулся:

-Что здесь делает этот безбожник? -краснея, выпалил он.

Помещица, потупив глаза, вышла в коридор.

-Ты, — набросился он на Старика — как смеешь выдавать себя за жреца, будучи лишенным сана его святейшеством?

-Я служу Акилину и некому более, — тихим голосом ответил Старик.

-Ты знаешь, что говорит нам пророк Айван про лживых пророков и нечистые исцеления, — продолжил бушевать жрец.

Старик выставил вперед ладони и, улыбнувшись, ответил:

— Мои руки чисты, я мою их каждый день.

— Ты, ничтожный, еще будешь глумиться над Откровением? Кара для осквернителя учения может быть только смерть!

Странник усмехнулся:

-Ты жаждешь покарать всех во имя добра, но чисты ли твои руки жрец Жизель? Я чувствую от них запах крови… Бедный ребенок, которого ты выставил на мороз. Он был слишком смышлёным учеником и видел твое лицемерие и ложь. Твое нутро бесилось в ответ. Ты выгнал его на улицу с урока, желая наказать. Он плакал и кричал, умоляя пустить в тепло. Но тебе казалось наказание все еще недостаточным. А потом все стихло… — голос Старика стал еле слышимым, переходя на шепот.

Жрец красный, словно рак, вскочил на ноги:

-Лжец! — завопил он. — Святые отцы согласились со мной, что это был несчастный случай. Он сам выскочил на мороз!

Но тихий голос Старика продолжил говорить:

— Ты слышишь этот плачь каждую ночь. Ты думаешь, что избавился от него, но этот морозный вечер возвращается снова, снова и снова.

-Лжешь! Заткнись! –вскричал жрец. — Заткнись!

Жрец выставил вперед книгу, закрывшись ей, словно щитом, от Старика.

-Он будет преследовать тебя в вое ветра, в потрескивании стужи, в каждой снежинке, и каждой сосульке… — продолжил шептать голос Старика, но уже у него в голове.

«Откровение» вылетело из рук жреца, с силой стукнувшись об пол.

-Я сообщу, где тебя найти, дьявольское отродье! Тебя казнят за твои лживые речи, нечистый! Казнят! Казнят! — зажав голову руками, вскричал жрец, выскакивая в коридор. А тихий голос Старика все шептал и шептал…

Старик сел на кровати рядом с молодым лордом:

-Отчаянье проело твою душу, я исцелю тело, но разум способен вылечить лишь ты сам.

Жайван поднял руку, по комнате, соединяясь в призрачные образы, закружился аквомор. Сотканные из теней картины одна за другой сменяли друг друга. В них юный лорд выглядел старше, лицо украшали усы, а голову оросила седина. Он был одет в белый халат, и что-то с задумчивым видом смешивал в пенящихся и бурлящих пробирках. А потом тысячи людей, молясь на него, словно на божество, принимали созданное им лекарство, сумевшее победить неизлечимую Синюю чахотку.

-Таким может быть твое будущее, но каким оно станет, не знает даже Акилин, — произнес Старик, погладив юношу по спине.

Призрачные образы исчезли.

— Здесь слишком мало аквомора, чтобы показать больше, — добавил Жайван.

Стоящая в дверях помещица ахнула:

— Куда же, батенька, больше, он и так в нашей воде и воздухе. Куда ни глянь, кругом один аквомор, что ни продохнуц, — сделав на последнем слоге намеренно ударение на энноский манер, произнесла помещица.

Старик вздохнул:

-Это мертвый аквомор. Добывая его, люди не понимают, что творят. Место аквомора там, где его сотворил Акилин.

Он еще раз дотронулся до спины парня, а затем повелительным тоном приказал:

— Встань, юноша!

Юный лорд поднявшись, слез с кровати.

Помещица заверещала от радости, обнимая сына.

— Мы дадим тебе все, что ты только пожелаешь, добрый человек, — обратилась она к Старику.

Но тот лишь усмехнулся:

— Все что нужно, мне дал уже Акилин. Окажите лучше милосердие тем, кто нашел приют в вашем… сарае.

Лицо помещицы покрылось румянцем.

— В вашем доме есть еще кое-кто, кто мне нужен, — добавил старик, двинувшись в ту часть дома, где лежала Летеция.

Старик с длинной до пят седой бородой склонился над девочкой. Его теплая рука погладила ее по голове, и вместе с этим не замысловатым жестом головная боль стихла, и, словно накатывающаяся речная волна, к принцессе вернулись воспоминания.

-Такое бывает очень и очень редко, — невнятно бормоча себе под нос, прошептал старик. — Ты не должна была выжить, но Акилин самолично коснулся тебя, оставив свой знак.

И при его прикосновении на шее принцессы расцвела еле заметная синяя незабудка.

-Он умер, — чувствуя нахлынувшие слезы, прошептала принцесса, вспомнив раздавленную грудь шута. — Почему именно он? Почему?

Старик вздохнул:

— Но он умер с надеждой в душе, с мечтой, которая не могла осуществиться. Цирк уродцев не более чем очередной кошмар для его обитателей, встреча с которым сулила ему лишь разочарование.

Летеция почувствовала, как в ее голове, словно пробудившись ото сна, зашевелились тени, стремись обрести силу. Жайвань погладил девочку по золотистым волосам.

— Тебе постоянно страшно и одиноко, темные тени таятся в твоей голове, порождая кошмары. Твоя душа прошла через ад, но вернулась в наш мир по воле Акилина. Он не наказывал тебя, а наградил высшим даром -даром жить.

В комнату снова заглянули. Соседский помещик неуверенно мялся в дверях.

— Вы не могли бы исцелить и мою дочь, любезный? — неуверенно промямлил он.

Старик вздохнув, вышел вслед за ним.

Дочь помещика, девочка лет шести, лежала на кровати, а на ее груди, точно ядовитые цветы, проступили синие пятна, словно какой-то злой чародей, решил вырастить на теле девочки цветущий луг, ядовитую красоту, высасывающую из нее жизнь.

Старик движением руки поднял горсть аквомора. Синяя пыль, закружившись в воздухе, медленно осела на пол, не явив ничего. Ни образов, ни видений.

— Увы, я бессилен против воли Акилина, — разведя руками, негромко пробормотал Странник.

Девочка очнулась ото сна:

— Правда, что здесь сама принцесса, — пропищала она. — Я слышала, слышала, слышала.

Сидящая рядом с ней мать грустно улыбнулась.

-А ты есть самая настоящая принцесса? А твоя жизнь один сплошной балл? А у тебя есть хрустальные туфельки? –лепетала девочка, пока они кружились в танце с Летецией. Последнем в ее короткой жизни.

-Зачем? — с намокшими от слез глазами, прокряхтел Никос, встречая вернувшуюся во дворец внучку. — Зачем? Представь, что только испытал твой старик.

Король тяжело оперся на трость, словно за несколько дней постарел на десятилетия. Летеция прижалась к морщинистой щеке деда. Ее взгляд упал на стоящего позади них главного ляонджу, на груди которого сверкал золотой орден «За преданность короне».

Заметив взгляд внучки Никос, прокряхтел:

— Что бы со мной ни случилось, ты всегда можешь положиться лишь на Германа. Он будет защищать тебя даже ценой собственной жизни. Только ляонджи способны поддерживать порядок в государстве!

Граф в знак согласия почтительно склонил голову, и, подняв глаза, окинул принцессу ледяным синим взглядом.

— Приходится теперь чуть ли не каждый день баллы давать, — как бы оправдываясь, проворчал Никос. — Чтобы эти изменники не посчитали, что мое слово в этом государстве больше ничего не стоит.

В тронном зале снова разливалась музыка, и разносился смех, а одетые в смокинги лакеи разносили приглашенным гостям выпеченные в форме голов аутсменцев пирожные.

Где-то в грязи умирали вистфальские солдаты, за Королевской рощей рабочие разгребали разрушенную войной столицу. Но война может быть где угодно, но только не здесь.

— И что они там возятся с этими безбожниками? — разрубая пополам декоративной шпагой пирожное, произнес какой-то молодой аристократ. Пирожное, разломившись, брызнуло бардовым кремом.

— Тупые крестьяне, — бросил в ответ друг. — Вот мы бы им показали! — и, осёкшись, добавил: — Хоть бы завтра отправился рубить врагов, коль бы не больная бабушка.

— Что поделать, что поделать, — ответил первый, лихо разрубая очередное пирожное.

Несколько пожилых аристократов, слишком старых, чтобы веселиться вместе с остальными, сидели за столиком в углу тронного зала, играя в карты.

— И что только ждет Вистфалию, что ждет? — проворчал один из них, глядя на сидящего в мрачном раздумье Никоса.

— История повторяется, — ответил другой, размешивая колоду. — Помню, во времена нашей юности было также. Что бы ни происходило, а королю хоть бы хны, знай себе сидит у камина.

Отец Никоса Виоган I был прозван «скучным королем». Юного принца пытался вовлечь в дела государства его отец Альберт Мудрый. Но все было тщетно. Единственным увлечением Виогана было, усевшись перед камином, молча смотреть в огонь. Своему увлечению он так и остался верен до конца жизни. Вокруг него протекала жизнь, а «скучный король» все сидел и сидел перед камином. Пока однажды, также глядя в огонь, не рухнул в беспамятстве, и так и не придя в сознание, не отдал душу Акилину.

-Только при Виогане враги не стирали в пыль нашу столицу, а из двух наследников, по крайней мере, безумным был только один, — вмешался в разговор третий старик, не принимающий участия в игре.

— Бедная наша Вистфалия, — грустно вздохнул первый.

«Многих возмущает тот факт, что рекрутов стали набирать среди горожан» -редактор де Филомель.

«А почему налог кровью платят только крестьяне? Разве горожане не обязаны защищать свою страну?» — канцлер де Виколь.

«Тем не менее, находятся те, кто распускает слухи, что якобы это свидетельствует о катастрофических потерях вистфальской армии» — редактор де Филомель.

«Что за бред? Где только эти так называемые люди набираются этих лживых сплетен? Потери, разумеется, есть. А как может быть иначе? Это война! У нас каждый год десятки тысяч человек умирают от Синей чахотки. И это только в одной Лиции. И ничего как-то живем. И никто не говорит ни о какой катастрофе…» — канцлер де Виколь.

— А еще совсем недавно нас уверяли, что Синяя чахотка нам только на пользу, — дочитав газету, сплюнул какой-то рабочий.

Небольшой острог в глухих лесах на севере Вистфалии.

-Это ваш шанс искупить свои злодеяния кровью, — расхаживая перед строем каторжников, грохотал офицер. — Вот ты, — офицер ткнул пальцем в лысого здоровяка, — хочешь воспользоваться оказанной тебе милостью, вступить в вистфальскую армию?

Здоровяк усмехнулся:

— То есть мне дадут оружие и выпустят на свободу?

Офицер, раздражено фыркнув, кивнул головой.

— Ну, тогда, начальник, я ваш от головы до кончиков сапог.

— Не нравится мне эта идея, — прошептал на ухо офицеру комендант. — Ладно кого-то, но Джон, — он покосился на лысого здоровяка, — разбойник с большой дороги.

Офицер отмахнулся:

-Все равно они не жильцы. Видели бы вы, что аутсменцы вытворяют на поле боя. Волосы дыбом встают.

— Надеюсь, Акилин убережет, и не увижу, — проворчал в ответ комендант.

— Не спеши, родимый, — обнажая меч, произнес лысый детина, заглядывая в карету.

В то время как несколько головорезов, одетых в солдатские лохмотья шарили по сиденьям.

— Только не убивайте, я все отдам, — проскулил сидящий внутри аристократ.

— Конечно, конечно, — положив ему на плечо руку, успокаивающе произнес лысый, — Мы же не какие-то разбойники.

— А кто же вы?

— Как кто? Защитники!

— И от кого же вы меня защищаете?

— От твоих денег, — прошепелявил сбоку чей-то хриплый голос.

Лысый покрутил свой меч в руках, а затем задумчиво произнес:

— Раньше меня за это сослали на каторгу, а теперь сами выпустили на большую дорогу, дав оружие.

— И об нас решили позаботиться, –захохотал шепелявый.

-Вай, какой большой куриц, -почесав бороду, произнес одетый в звериную шкуру янгол.

Он пнул подстреленного из лука танзана. Спину гигантской птицы покрывали темно-коричневые перья, переходящие на животе в желтый пушок.

-Какой куриц? Совсем еще цыпленок! — переворачивая ногой тушу, ответил товарищ.

-Сколько похлебки получится, — подумав, произнес первый.

-Зря мы их того, — кивнув взгляд в сторону разграбленного вистфальского селения над которым поднимались клубы черного дыма, ответил товарищ.

— Сенат недоволен столь стремительными победами Генерала-выскочки и считает помощь ему нецелесообразной, — произнес вошедший в кабинет консула Ройзса секретарь.

Консул усмехнулся:

— А когда они были хоть чем-то довольны? Эти мешки с деньгами удушатся за каждый грош.

-Но Аутсмения в несколько раз меньше Вистфалии, и подобное ее усиление… — продолжил говорить секретарь.

-Пусть сначала войска Генерала-выскочки переживут вистфальскую зиму, — бросил в ответ консул и, встав, выглянул в окно, за которым кружились снежинки. Первые в этом году.

-Сенаторы намерены вас судить за растрату казны, как только истечет срок вашего консульства…

— А кто сказал, что он истечет? — усмехнулся консул.

— Но, — замялся секретарь.

Сейчас шел третий и последний срок консульства Максимуса Антони Плацента. Срок консульства на Ройзсе составлял пять лет. Профессор Иоган Гоний Платов трижды избирался консулом, но скончался во время своего третьего правления. Находящийся рядом с ним соратник Гай Фелен утверждал, что Иоган перед смертью постановил запретить, кому бы то ни было занимать данный пост более трех раз, «дабы консул не превратился в императора». Позже данный документ был назван «Завещанием основателя». Многие консулы пытались оспорить подлинность завещания. Правда, безуспешно.

-Правила иногда меняются, иногда меняются.

И Максимус подмигнул висящему на стене бюсту основателя Ройзса.