Синие звезды

Глава 16. Уил

Лионджа Яквин был разбойником. Банда его неуловимых головорезов наводила ужас на жителей бескрайнего Энноса.

Однажды разбойники остановили идущего по пустынной дороге жреца, старика с длинной до пят седой бородой.

-У меня нечего брать, — произнес жрец, показывая разбойникам пустые ладони.

Яквин, усмехнувшись, бросил на старика свой ужасный синий взгляд.

-Тогда придется отдать нам свою жизнь!

Но старик лишь улыбнулся в ответ.

-Твоим злодеяниям Яквин пришел конец, — тихим, словно шепчущим голосом произнес жрец.

Закружившийся синий дым вырвал из-под одежды лионджи ничего не стоящую бусинку, которую тот носил на шее.

-Нет! — в ужасе завопил лионджа.

И отпетые головорезы к своему удивлению впервые в жизни увидели страх в ярко-синих глазах своего бесстрашного предводителя.

Эта невзрачная бусинка была единственной вещью оставшейся у Яквина от матери. Всю жизнь, как бы плохо ему не было, в какие передряги он бы не попадал, частичка детства всегда была у него в руках и становилась легче.

Кружащаяся в синем дыму бусинка, разорвавшись, обратилась в пыль.

Лионджа, словно в трансе, не обращая ни на кого внимания, двинулся прочь, точно его звал никому не слышимый голос.

Разбойники, опомнившись, спохватились жреца, но тот уже исчез, словно растворившись во мраке.

Протяжный рог протрубил подъем.

Уил, звякнув кандалами, открыл глаза, окинув взором свою камеру. С ее стен на него печально смотрели оставленные прежними сидельцами черточки и засечки.

В Аквомории не было счета времени.

В первое время, попав сюда, некоторые заключенные пытались вести некое подобие календаря. Но вскоре изможденным голосами каторжникам становилось все равно, что сейчас сентябрь или март.

Названия месяцев было в другом свободном мире, здесь же всегда шел один никогда не заканчивающийся, бесконечный день.

— Вистфальская армия разбита, — заговорщически прошептал работающий в соседней шахте молодой парень. — Стражники только об этом и судачат. Говорят, вражеский флот камнеметами равняет с землей Лицию, а их солдаты маршируют по столичным улицам.

— А мне то такое дело до этого? — буркнул в ответ Уил.

— Кто знает, может быть, Генерал-выскочка, свергнув Никоса, вернет свободу и нам, — и в глазах молодого каторжника, вспыхнул огонек надежды.

— Никто не будет думать про таких, как мы, — усмехнулся Уил.

Каторжник фыркнул:

— Мы боролись против тирана и поплатились за это, — он смерил презрительным взглядом Уила. — Не все, разумеется, некоторые, конечно, попали сюда и вполне заслужено, будучи обычными разбойниками.

И он отвернулся, чтобы поделиться этой новостью с кем-то еще.

Уил криво усмехнулся: «Вполне заслуженно попавший сюда разбойник. И главное с этим не поспоришь».

В этот день, возвращаясь в камеры, среди заключенных чувствовалось какое-то оживление. Словно лучик весеннего солнца, прорвавшись сквозь вечную ночь, вернул им частичку давно утерянной надежды.

Голоса шептали и шептали, выворачивая наизнанку его сознание. Но стоило лишь Уилу провалиться в тот яркий сон, как неясные образы тут же стихали. Во сне он не был наблюдателем, он проживал жизнь того смутно знакомого ему хромого парня…

Привычная синяя пыль кружилась по столичным улицам.

Виктор стоял перед входом в домик с треугольной крышей, под которой красовалась надпись: «Помощь защитникам Вистфалии. Каждый, кто пострадал, защищая родину, не останется на произвол судьбы».

Дверь распахнулась, и оттуда вышел крупный, похожий на быка, офицер, держа в руках причитающиеся ему драхмы.

-Уйди с дороги калека, — выругался он, споткнувшись об Виктора.

Виктор, тяжело кряхтя, вошел внутрь. В помещении царил полумрак. Сидящий за столом служащий увлеченно перебирал какие-то бумаги.

-Я потерял ногу, сражаясь с мятежниками, — произнес Виктор, обращая на себя внимание.

-Доказательства, — не отрываясь от бумаг, бросил служащий.

Виктор с силой топнул деревянной ногой об пол.

-А вы сами не видите, есть у меня нога или нет? — раздражено произнес он.

Служащий, фыркнув, поднял на него на секунду глаза.

-Полегче, молодой человек, с женой так разговаривать будешь. Бумаги, подтверждающие ваши слова.

Виктор бросил на стол вольную, — единственный документ, положенный рекруту.

Служащий бегло просмотрел ее.

-И где здесь сказано, что ты потерял в бою ногу? Здесь даже не сказано, что ты воевал. Забран в рекруты, не подошел, был отпущен.

-А ногу, по-вашему, я сам себе отпилил?

Служащий фыркнул:

-А мне откуда знать? Может, ты родился такой. А теперь нацепил солдатские лохмотья и хочешь получить халявные драхмы, будто бы и правда, родину защищал.

Виктор сжал кулаки:

-Меня оторвали из дома, заставили сражаться и убивать, сделали жалким калекой, и в качестве благодарности вы мне предлагается отправиться жить на улицу?

Служащий снова фыркнул:

-Спектакль, молодой человек, в другом месте показывать будете. Я вам ничего не предлагаю, будут доказательства — будут драхмы.

Виктор, тяжело дыша, вышел на улице.

-Тут платят лишь этим здоровым бездельникам, — прошамкал подошедший к Виктору старик. — Сидели всю жизнь в кабинетах, а теперь, видите ли, они герои. А мы тогда кто? Кто? Я отдал свой долг родине сполна. Всю жизнь его отдавал. Пока не состарился и не износился. И кому я теперь нужен? Но я-то хоть старый, и мне недолго скитаться осталось. А тебе не повезло, сынок. Пасть в бою лучше такой жизни. Пошли, отведу тебя на Хромую площадь, там все наши собираются. Нет, нет, да и подаст нам несчастным какой-нибудь добрый человек, — и старик горько вздохнул.

Виктор лишь хмыкнул в ответ.

Серые улицы чужого города окружали его со всех сторон. Тоска разрывала душу. И в этот момент Виктор почувствовал, как бессвязные мысли в его голове сливаются в мелодичные строчки, поющие гимн царящей вокруг несправедливости.

Он поднял глаза нараскинувшееся над ним бескрайнее небо.

А строчки в его голове лились и лились.

Испытав злость от мимолетности подобной красоты, он с силой стукнул рукой об кирпичную стену. Ярко-красная струйка крови показалась на ободранной им ладони.

— Видать, тебе совсем башку отбили, — покрутил у виска старый солдат.- И это еще зеленый змей в голову не ударил.

А Виктор ничего не слышал и не видел вокруг. Он, словно помешанный, выводил своей кровью строчки на грязной стене обшарпанного домика.

Проходящие мимо люди с опаской поглядывали на безумца с окровавленными руками.

Проезжающая мимо карета внезапно остановилась, из нее вышел пожилой профессор, и, взглянув на написанные Виктором каракули, он молча снял шляпу, сделав еле заметный поклон головой.

-Я видел много замечательных творений, многие из них были поистине гениальны, но то, что сочинили вы выше гениальности, Оно словно льется с неба, западает в душу, вызывает слезы и праведный гнев. Ваши стихи будет мечтать напечатать любая свободная типография. Вы, молодой человек, прирожденный поэт.

И старый профессор протянул все еще не вернувшемуся в себя Виктору руку.

Сон переключился. Уил увидел дом, в котором они жили до того страшного пожара. На пороге стояла Лика, только чуть старше и с каким-то странным выражением на лице.

— Лика, — закричал, что есть мощи Уил.

Он почувствовал, что кричит в голос. Бессвязные тени снова хлынули в его сознание, разрушая последние обрывки сна.

— Родители умерли, поэтому я и сдаю половину комнаты, — донесся до Уила отдаленный голос.

— Никто еще не приезжал к нам на экскурсию, — фыркнул, сидящий на стене стражник, наблюдая за входящей в ворота делегацией ройзсцев.

-Последние гости нашего уютного заведения, — усмехнулся другой. — А по весне и «нереста» не будет. Флот уничтожен. Хоть сами впору работать пойдем.

Заключенных в Аквоморий привозили только в теплое время года, в то время когда Кристальная была судоходной. И потому, скопившись за зиму в острогах, каторжники по весне пополняли в Аквомории ряды своих несчастных собратьев. Это явление стражниками в шутку называлось нерестом заключенных.

Ройзский турист был пухлым мужчиной средних лет, лицо которого украшали, словно пучок соломы, светло-русые усы. Вокруг него суетился низенький переводчик.

— Как к вам обращаться, господин? — заискивающе спросил комендант.

Ройзсец, дружески похлопав его по плечу, протянул руку.

— У нас нет титулов и званий, зови меня просто Жоди, — передал его слова переводчик. — Я был на вулкане Куанье, у гейзеров Ченьеу, кормил ручных танзанов в лесах Ноэ, но попасть сюда было моей детской мечтой.

Комендант усмехнулся:

— Наши дети как раз мечтают об обратном — никогда не попасть сюда.

-Аквоморий мне не совсем чужд, — снова передал слова переводчик. -Мой дед умер здесь.

— Но разве ройзсцев ссылают в Аквоморий? — удивленно подняв бровь, спросил комендант.

— Он был вистфальцем, — ройзсец усмехнулся. — Грустная цена варварства. И я намерен посетить его могилу. Вот, — он ткнул пальцем в одного из членов делегации, низкого старичка с длинной до пят седой бородой, — подобрал по дороге. Настоящий вистфальский жрец, как и у любого вашего лорда.

— Вряд ли вы найдете могилу деда. Всех заключенных хоронят в общей яме в бескрайних снегах за крепостной стеной. И только метель плачет по ним.

На лице ройзсца промелькнуло удивление:

— А почему не внутри Аквомория? — передал его слова переводчик.

— Заключенных пугает сама мысль отправиться к тем сущностям, что говорят в их головах. Каждый, кто хоть мгновение провел здесь, начинает по-другому смотреть на мир.

Ройзсец постучал по своей голове.

«Ментель Фэента»

— «Я их слышу», — перевел крылатое энноское выражение переводчик.

Они шли по покрытой синим дымом земле между работающими в шахтах заключенными.

— Говорят, здесь соприкасается мир мертвых с миром живых. И это их души стонут во мраке, — снова заговорил ройзсец.

— Кто знает, кто знает, –вздохнул комендант. — Когда находишься здесь, лучше о подобном не думать.

-Вот тебе, — ройзсец ткнул пальцем в работающего в шахте каторжника, — часто снятся умершие родственники?

Каторжник хищно улыбнулся:

— А как же. Большинство родственником убил я сам. Видел бы ты, как они кричали.

Ройзсец побледнев, поспешил удалиться. Есть вещи, которые лучше не спрашивать в Аквомории.

Ройзсец поднял взгляд на темное небо, на котором горели ослепительно яркие синие звезды, озаряя холодным светом раскинувшиеся под ними бескрайние снега.

— В Иннатской империи было предание, что Акилин, сотворяя наш мир, сотворил столько света, что ослеп сам. И спрятавшись здесь, во мраке, он заплакал первый раз в своей бессмертной жизни, и его светло-голубые слезинки ручьем стекали на землю.

— Не силен в мифологии, — бросил комендант. — Может быть, вам будет интересно побеседовать с лордом де Пинском, он не первый год ищет Слезу Акилину. И даже добровольно поселился здесь. А это многое значит.

Ройзсец хихикнул.

— Я сказал что-то смешное? — удивленно подняв бровь, спросил комендант.

— «Пинскэ» с энноскогопереводится «дурак», — пояснил переводчик.

— А что ты по этому поводу думаешь? — бросил ройзсец жрецу.

Никто не ответил.

— А куда подевался жрец? — раздраженно осматривая свою свиту, спросил Жоди. — И за что я его кормлю?

— А ты все-таки так ничего и не понял, — столкнувшись с лордом де Пинском, произнес Старик.

— Нет! Нет! — в ужасе завопил лорд, словно увидел призрака.

Де Пинск провалился в старое воспоминание, когда он был еще незнающим бед богачом. О бесчинствах лорда в своем поместье ходили легенды. Прогневать его боялся каждый.

Любимым развлечением лорда была охота. охота на людей. Ему нравилось гнаться во главе своих егерей по лесу, загоняя убегающего от него человека. А затем, если лорду так и не удавалось поразить человека стрелой, то несчастного на потеху охотников задирали собаки.

Человек, тяжело дыша, продолжал бежать. Ноги заплетались в вязком снегу, дыхание паром вырывалось изо рта. Пот ручьем струился по взмыленной спине. Собаки, лая, настигали свою жертву. Человек рухнул в снег. Собаки зарычали, окружая добычу.

— Пожалуйста, господин, сжальтесь, господин, — выдыхая изо рта клубы пара, еле слышно прохрипел человек.

Но лорд лишь расхохотался.

По заснеженной дороге в их сторону медленно шел странник, жрец с длинной до пят седой бородой.

— Расплата неизбежно настигнет тебя за твои злодеяния, — тихим, словно шепчущим голосом, произнес жрец.

Лорд на секунду отвлёкся от манящего зрелища.

— Убирайся подобру-поздорову, глупый старик. Пока я не разозлился.

Старик усмехнулся, глядя лорду в глаза.

-Твой гнев мне не страшен, жалкий грешник. Акилин все видит и никогда не примет твою черную душу в своих чертогах.

Собаки, рыча, рвали мяса, орошая красной кровью снег. Человек в последний раз тихо всхлипнул и затих.

Лорд было отрыл рот, желая приказать схватить посмевшего испортить зрелище наглеца, но встретился со стариком взглядом. И провалился в темноту. Везде был только холод и мрак и пронизывающий до глубины ужас. Он закричал, но его крик растворился в бесконечной тьме. И Пинск понял, что вместе с приближением конца его жизни, приближается и этот бесконечный кошмар…

— А вот и обещанный мной лорд де Пинск, — произнес комендант Аквомория, подводя к лорду ройзсца.

— Вы, господин де Пинск, ищете Слезу Акилина? — передал слова ройзсца переводчик.

— Ничего я не ищу! Нет! Убирайтесь! Оставьте меня в покое! –проорал бледный, как полотно, лорд.

— Что это с ним? — глядя в след лорду, удивленно спросил ройзсец.

Комендант пожал плечами:

— Какой спрос с безумца?

Де Пинск, ничего не видя и не слыша, плелся по покрытой синим дымом земле. Под его ногами что-то заблестело, какой-то горящий бледно-голубым светом предмет. Но он прошел мимо, даже не заметив его.

— Лорд де Писк умер, — произнес один стражник другому. — Шел, шел по Аквоморию, да и рухнул замертво наземь.

— Вот и не помогло ему бессмертие, — ухмыльнулся товарищ.

— Чудак с его-то деньгами мог бы хоть в тепле старость встретить.

— Больной человек что с него взять, –вздохнул второй стражник.

Яркий сон приснился Уилу вновь. Теперь он знал, кем был тот хромой парень, но не мог понять, зачем ему нужна его история.

Виктор сидел за столом, что-то раздраженно записывая на скомканный листок. Дело никак не ладилось.

— Папа, — закричала с порога, вбежав в комнату, Лика, девочка с ярко-зелеными глазами.

Даже сквозь сон Уил почувствовал, как у него наворачиваются слезы.

— Не мешай, — недовольно огрызнулся Виктор.

Лика расстроенно опустила глаза, попытавшись сказать что-то еще.

-Уйди! — заорал Виктор, стукнув кулаком по столу. — Это разве так сложно?

На его не бритом лице застыла какая-то безумная гримаса. А в глазах горел неестественный блеск.

И Лика, грустно взглянув на отца, удрученно поплелась прочь из комнаты.

-Совсем сбрендил со своими стишками, — проворчала вернувшаяся в дом жена, убирая с пола раскиданную бумагу. — Не ешь, не спишь, даже не вылезешь из-за стола.

Виктор поднял на нее красные глаза:

-У меня мало времени, Он скоро придёт за мной… Скоро. «Невидимые защитники» его величества ищут меня. Он знает, что я его разоблачил и ему страшно.

Она фыркнула:

— Кому ты нужен.

— То, что я пишу не просто поэма, она изменит Вистфалию: исчезнет ложь, исчезнет аквоморовая дымка, яркое солнце озарит новый день, — улыбка неестественно застыло на его помятом лице.

Жена покрутила у виска.

-Шел бы лучше работать, толков от тебя все равно, как от козла молока.

-Ты просто ничего не понимаешь, — огрызнулся Виктор.

-Я понимаю, что кормлю всех одна. Даже те жалкие доходы со своих стишком ты тратишь не на нас, а на этих калек!

-Этот дар дал мне Акилин, и я не могу присваивать себе с него деньги.

— А Лику тебе дал не Акилин? — проворчала в ответ жена.

Калек в Лиции были тысячи. Восстание Карло Народного заступника смерчем пронеслось по центральным областям Вистфалии. И те, кто его подавлял, жалкие и никому не нужные, возвращались в города, ища пропитание.

В Лиции свое пристанище они нашли на Хромой площади или площади Скупых слез. А новые несчастные все прибывали и прибывали. В какой-то момент их стало настолько много, что городские власти, дабы они не позорили облик столичных улиц, решили построить на месте Хромой площади храм, разогнав калек.

А позже и вовсе запретили селиться бывшим рекрутам в Лиции. Такова была королевская благодарность за сохраненный трон. Благодарность Никоса.

— Твои стихи пользуются спросом, но «Свободные типографии» закрываются одна за другой, — произнес редактор де Веск, поправив узенькие очки.

— Скоро я допишу…

— Ты говорил «Песнь о бессмертном лиондже», — редактор вздохнул. -Твои стихи будоражат общество, ну или ту часть, что способна думать, — поправил он себя, а затем, усмехнувшись, добавил: — Именно из-за таких поэтов, как ты, и закрываются типографии. Многие наши меценаты сначала подумали, что ты захотел на виселицу, решив сочинить разоблачающую поэму про «невидимых защитников» его величества. Но то, что ты сейчас пишешь, просто сказка и без того известные людям мифы. Кого волнует энноская мифология про лионджей?

— Не про лионджей, а про одного конкретного лионджу, — подняв красные глаза, огрызнулся Виктор. — И в этом большая разница.

— А где Лика? –оторвавшись от своей писанины, спросил Виктор.

-В коем-то веке вспомнил о дочери, папаша, — вскинув руки, проворчала жена. — Снова шляется где-то с этим соседским мальчуганом. Ночь на дворе, а им хоть что, в такое время детям давно пора быть в постели.

— Это хорошо. Хорошо.

Виктор взглянул в окно на закрытое тучами пасмурное небо.

— Что хорошо? Твоя дочь шляется по ночам не пойми где, а ему хорошо! — накинулась жена.

— Это хорошо, потому что я дописал ее, — заговорщически прошептал Виктор.- Песня готова.

Он встал и, подойдя к открытому окну, медленно стал читать. Строчки полились в воздух. Пасмурное небо неожиданно разошлось, и на нем выступили ослепительно яркие синие звезды. Словно сам Акилин услышал его песнь.

В дверь резко постучали и, не дождавшись ответа, сорвали ее с петель. На пороге стоял лысый человек с ярко-ярко-синими глазами, сжимая в руке аквоморовый кинжал.

Неосознанная тревога гнала главного ляонджу, заставляя действовать. Он посмотрел на Виктора своим самым страшным демоническим взглядом. При виде этого взгляда жена Виктора завизжала диким криком, а волосы на ее макушке встали дыбом. Лицо Виктора, побледнев, исказилось от ужаса, но рот продолжал читать Песнь.

Граф кинулся на Виктора. Синий кинжал, блестя холодным светом, наносил один за другим удары. А Виктор, словно не чувствуя боли, все читал и читал Песнь, пока медленно не осел на пол с застывшей на лице безумной улыбкой.

Синие звезды, заморгав, исчезли, и небо вновь затянулось тучами.

А где-то на краю сознания графа раздался детский плачь.

Главный ляонджа, схватив листы, разорвал их в клочья.

А затем, кинувшись к застывшей от ужаса женщине, заколол ее. И, захлопнув ставни, разжег камин, забросив в него валяющуюся на полу бумагу.

Редактор де Веск собирался домой, когда в его кабинет просочился какой-то лысый старик.

Де Веск поднял глаза и, встретившись с ледяным взглядом главным ляонджей, застыл от ужаса.

Быстрый удар кинжала лишил редактора жизни.

В ту ночь главный ляонджа убил всех, кто хотя бы слышал о «Песне», чтобы стереть даже воспоминание о ней.

Уил очутился во сне на таком до боли знакомом пепелище. Все было, словно в тумане, из синей пыли возник призрачный силуэт, принявший очертания Виктора.

-Ты должен вернуть мое произведение в мир живых, — тихо произнес он. — Все мы умерли, но оно по-прежнему живо.

Уил, не слушая говорящего, искал в сером тумане призрачный силуэт Лики.

— Лика! — что есть мощи, завопил он. — Лика!

-Здесь ее нет. Нет ни Лики, ни Виктора, никого. Лишь старые воспоминания, ставшие тенями, — произнес шепчущий голос.

Силуэт Виктора изменился, обратившись в низенького старичка, с длинной до пола седой бородой.

Возникшая на секунду в душе Уила надежда сменилась вызвавшей приступ истерического смеха злостью.

— Мертвецов нужно отпускать, — снова тихо произнес старик. — Верни Песнь в мир живых, осуществи то, что должен. Это самая страшная месть за них за всех. За всех, — повторило эхо, слова старика.

Уил криво усмехнулся.

— Ты хочешь, чтобы я осуществил невозможное, свои дни я закончу в Аквомории.

— Судьба иногда преподносит нам неожиданные сюрпризы.

Сон резко оборвался. В голове, не находя себе выхода, зазвучала Песнь. Песнь о бессмертном лиондже. Голосов и видений больше не было. Была только Песнь везде и всюду.

Тем временем как рог вновь затрубил подъем.