Синие звезды

Глава 13. Уил

Где звезды, не гаснув, сияют на небе, В холодной, богами забытой земле, Есть место одно, покрытое дымом, Страшнее его нет на земле. Здесь души умерших стонут во мраке, И бесы гуляют и воют в ночи, Виденья кошмаров ужасных рождая, Лишая последних крупиц надежд.

Тут бред и рассудок, Тут слезы и смех, Тут шепот и эхо,И призрачный свет.

Дверь распахнулась. В камеру вошел стражник, нацепив на Уила наручники, он взял его под руки.

— На казнь? — безучастно спросил Уил.

-Радуйся, собака, — проворчал стражник. — В честь юбилея ее светлости принцессы Летеции всем вам душегубам в качестве милости казнь заменена на пожизненную ссылку в Аквоморий.

— Пусть оставят себе свою милость, — огрызнулся в ответ Уил.

Корабль, в который грузили заключенных, монотонно скрипел, словно горестно подпевая их нелегкой судьбе.

Заключенные, не проронив ни слова, в гробовой тишине один за другим поднимались на борт, чтобы отправиться в место, из которого не возвращаются.

Не многие пришедшие в этот предрассветный час на пристань провожающие так же молча с мокрыми от слез глазами пытались в последний раз встретиться взглядом с теми, кого они когда-то любили.

Один из заключенных, молодой парень с впалым бледным лицом, одетый в дорогой, но сильно потрепанный фрак на секунду встретился взглядом со стоящей на пристани пожилой аристократкой. Из его глаз брызнули слезы:

-Мама! -зарыдав, закричал он. — Нет! — словно в последний момент, осознав, что все происходит на самом деле.

Но стражник, прервав истерику, грубо впихнул его внутрь корабля. Так один из множества молодых заговорщиков столкнулся с реалиями взрослой жизни.

Из серого неба брызнули мелкие неприятные капли, заставившие поежиться заключенных. Уил не глядя по сторонам, поднялся на корабль. По нему некому было плакать, его некому было ждать.

-Аквоморий страшнее пыток. Аквоморий страшнее смерти. Аквоморий страшнее страха, -прохрипел кто-то позади него.

Трюм был разделен на множество тесных и душных камер. Единственное отличие от камер Городской расправы состояло в том, что в трюме заключенных пристегивали толстой стальной цепью к гнилым стенкам корабля. Цепь при каждом легком движение, звякнув, с силой впивалась в ногу, заставляя вскрикивать от боли. А сверху камеры располагалась узенькая щель, из которой выливались помои, называемые едой.

-Акилин, услышь молитву своего грешного раба, вызволи меня отсюда. Я ни в чем не виновен, — услышал Уила невнятное бормотание из соседней камеры, сопровождающееся глухими ударами головой об стену.

На лице Уила промелькнула усмешка: «Акилин не помогает таким, как мы», — пронеслась в его голове вялая мысль.

С каждым днем мольбы становились все громче, теперь это уже было не бормотание, а крики, от которых содрогались стены трюма.

Просьбы сменялись угрозами, и вновь перетекали в бессвязное бормотание, от которого закладывало уши.

-Услышь мою молитву, сволочь, выпусти меня отсюда, да чтобы ты сдох. Все вы сдохните! — не переставая надрывался заключенный.

Послышался звук спускающихся в трюм шагов.

-Сейчас отправишься в карцер! -выругался, распахнув дверь, матрос.

Несколько сильных ударов и вскрик, после которого все стихло, так что в трюме на несколько секунд воцарилась неестественная тишина.

-Кажется, он мертв, — растеряно промямлил матрос.

-Выкини труп в воду, — вздохнул другой матрос. — Может быть, ему и повезло, смерть лучше того, куда мы их везем.

Уила разразил хохот.

«Только так и можетвызволить отсюда Акилин» — хохоча, подумал он.

Так на дне Кристальной найдет пристанище один из многочисленных заключенных. Без имени. Без истории.

В один из дней снаружи раздался резкий гудок ройзского корабля, а на палубе послышался шум суетящихся ног. В трюм спустились несколько человек.

-Лорд де Винсен не утомились плаванием на моем скромном суденышке? — распахнув дверь одной из камер, проскрипел спустившейся.

-Бывал я и на лучших кораблях, капитан, — усмехнулся в ответ заключенный.

— Никто не ценит гостеприимство моего трюма, –рассмеялся капитан.

— С такой кормежкой трудно его оценить — проворчал лорд де Винсен.

— Извольте, — воскликнул капитан, -это ест моя команда, знали бы вы, чем питаются другие заключенные.

-Лучше мне и не знать, — усмехнулся лорд.

Они двинулись по коридору мимо закрытых камер.

— Ройзский корабль увезет вас до Тренсфера, а дальше уж как-нибудь извольте сами. И постарайтесь лишний раз не светиться…

— Пока я отбываю свою пожизненную каторгу в Аквомории? — закончил за капитана де Винсен.

— Вы не пережили путешествия, умерев от желудочных колик, — усмехнулся капитан, — и покоитесь на дне Кристальной.

— Всегда знал, что переедание до добра не доведет, — похлопав себя по животу, расхохотался де Винсен.

— Так же, как и казнокрадство, — закончил за него капитан.

— Сначала мы чистим Вистфалию, а потом вы чистите нас, — вздохнул де Винсен. — Вторую часть благодарности получите, когда я доберусь до Тренсфера.

Капитан хищно облизнулся.

— С вами приятно иметь дело, лорд де Винсер. Если что потребуется, обращайтесь еще.

Лорд де Винсен расхохотался:

— Знаете, я уж как-нибудь постараюсь больше не попадать на каторгу. К тому же мой труп уже доедают рыбы.

— А ничего, что нас слышат они, — имея в виду других заключенных, спросил спустившийся с капитаном молодой матрос.

— Те, кто в трюме обычный скот. Пусть слушают и говорят, что хотят. Из Аквомория не возвращаются, — проскрипел капитан.

— Выпустите меня! У меня тоже есть деньги! Я вам заплачу! — слыша шум удаляющихся шагов, закричал какой-то заключенный.

Но капитан лишь хмыкнул в ответ.

Вскоре корабль причалил к месту своего назначения. Заключенных построили на палубе. Впереди, теряясь в бескрайних снегах, лежало место их вечной ссылки.

Мелкие снежинки медленно опускались на лица тут же озябших после теплого трюма людей.

Крупный заключенный с хищным лицом грубо пихнул своего соседа — одетого в грязный кожаный плащ щуплого интеллигента.

— Куртейку придется отдать, — прорычал он в лицо соседа своим беззубым ртом.

— С чего это? — промямлил в ответ интеллигент.

— Я убил собственную мать, тебе же не хочется проверять, что я сделаю с тобой? — улыбнувшись беззубой улыбкой, от которой в жилах застыла кровь, ответил первый.

Больше вопросов не последовало.

Какой-то юный матрос, провожая взглядом удаляющихся в бескрайнее снега заключенных, похлопал по своему карману и растерянно пробормотал:

-Никто не видел мой кошелек?

На палубе послышался хохот.

-Твой кошелек уже движется прямиком в сторону Аквомория, — ответил ему кто-то из матросов.

Но они же все были в наручниках, — растерянно промямлил юнец.

Чем вызвал новый приступ смеха на палубе.

Снег монотонно хрустел под ногами. Кто-то громко сопел, что есть мощи стараясь отдышаться, кто-то, лишившись сил, падал, чтобы больше никогда не подняться с замерзшей земли и, получив в голову арбалетный болт «последний подарок Вистфалии», замирал. Другие же заключенные безучастно плелись вперед без цели и без надежд.

Уил медленно перебирал замёрзшими ногами. Они сами несли его вперед. Жизнь была не более чем сон.

В голове, будто отдаленное эхо, с каждым новым шагом пробуждался неясный звон, словно это место пело свою зловещую песню.

С неба, освещая путь, в ночном полумраке мерцали бледно-голубые звезды, озаряя своим холодным светом ледяную гладь. Будто чьи-то далекие равнодушные глаза с легким любопытством смотрели на страдания копошащихся внизу людей. Голубые звезды горели над Аквоморием всегда. Солнце никогда не всходило над этим местом. Акилин все видел, и ему было все равно.

Синяя стена, мрачно возвышающаяся на горизонте, вместе с пульсирующим эхом медленно приближалась к своим новым поселенцам.

Какой-то молодой заключенный уже перед самым входом, решил было бежать, рванувшись в сторону, в объятья вечных снегов. Но несколько арбалетных болтов быстро остудили его пыл.

— Теперь это ваш новый дом, душегубы, — проскрипел пожилой стражник, вводя очередную партию каторжников внутрь.

Синий дым кружился под ногами.

Аквоморий был похож на бескрайний муравейник. Тысячи углубленных в землю шахт, в каждой из которых сидит пристегнутый на цепь каторжник.

Лишь стоило переступить порог этого места, как отдаленное эхо разом сменялось тысячей шепчущих в голове голосов. Они смеялись и плакали, просили о пощаде, а затем вновь сливались в один бесконечный бессвязный гомон.

Впервые, испытав этот нескончаемый шквал, люди схватившись за головы, падали на землю. Но в Аквомории это было нормально.

Уил складывал железообразные шарики аквомора в тележку. Несмотря на кожаные перчатки, руки покрылись язвами, отчего невыносимо болели и жгли. Но, как и к шепоту в голове, к этому здесь привыкали.

-Шаг назад, руки за голову! -раздался в соседней шахте знакомый любому каторжнику клич.

Патрульный проверял работу.

Каторжник — рослый лысый мужчина с орлиным лицом, сделав демонстративно шаг назад, резко кинулся вперед, повалив патрульного с ног. Он попытался выдернуть висящий у стражника меч, но стражник, мгновенно вскочив на ноги, отбил атаку.

Каторжник рухнул на колени.

— Пожалуйста, убей меня, — расплакавшись, как ребенок, прохныкал он. -Я больше не могу. Избавь меня от них, — и он застучал здоровенным кулачищем по своей голове, так что послышался треск. — Убей.

Стражник все еще переводил дыхание после произошедшего.

Заключенный тем временем продолжил плакать, валяясь в ногах.

— Ну, так сдерни маску и съешь пару шариков… -проворчал стражник в ответ.

Каторжник побелел от ужаса.

-Чтобы Они съели меня изнутри? — и по его крупному суровому лицу градом полились слезы.

Патрульный оглянулся по сторонам. Убийство заключенного могло стоить ему карьеры.

Заключенный с силой застучал рукой по своей голове и, плача, стал ругаться со своими невидимыми собеседниками. Они были в его голове и навсегда останутся с ним.

Послышался звук вынимаемого из ножен меча. Один короткий резкий удар и голова каторжника, словно мяч, покатилась по снегу, вскоре скрывшись в кружащем синем дыме. На застывших губах заключенного читалось лишь одно немое «спасибо».

— А ты куда уставился? — приметив стоящего в соседней шахте Уила, закричал стражник, с силой наградив его несколькими ударами плетью.

Мимо шахт с гордым видом прошел лорд де Пинкс. Бросив взгляд на лежащие в тележки шарики аквомора, он что-то недовольно фыркнул себе под нос.

Лорд де Пинкс единственный из находящихся здесь не был ни стражником, ни заключенным. Он находился в Аковомории по своей воле…

За его спиной стражники, смеясь, говорили:

— Зачем быть одним из самых богатых людей в Вистфалии, если все равно добровольно влачишь жизнь, мало отличающуюся от жизни каторжника?

А кто-то, усмехнувшись, добавлял, покрутив у виска:

— Больной человек. Десять лет искать слезу Акилина в надежде обрести бессмертия. А остаток жизни тем временем так и пройдет мимо него.

Но лорд, с упорством осла, продолжал бессмысленные поиски. Сначала он пробовал нанимать для этой цели людей, но потом, боясь, что кто-то присвоит себе его бессмертие, стал сам контролировать процесс, став единственным добровольным жителем Аквомория.

— Тсс, — смолкали стражники, приметив высокую соболиную шапку лорда. Безумцев расстраивать нельзя, а богатых безумцев тем более.

Понятие ночь в Аквомории было условным. Голубые звезды в той же поре горели и когда каторжники ложились спать, и когда, проснувшись, начинали работу.

Здание, в котором ночевали заключенные, было разделено на множество тесных бетонных склепов, в каждом из которых прямо на полу спал каторжник. А осточертевшая за день цепь заменялась кандалами и оковами

Уил попытался задремать. Голоса, не переставая ни на секунду, продолжали шептать свои бессвязные звуки, иногда сливаясь в отдельные слова или предложения.

Перед глазами пронеслось видение: какая-то женщина, одетая в рваный сарафан, подняв руку, закрыла прижатого к груди ребенка. Воин в старинных доспехах, замахнувшись мечом, нанес удар. Она закричала. Уил проснулся, почувствовав, что кричит вместе с ней.

Бессвязные тени продолжили скользить перед закрытыми глазами. Одни убивали, другие умирали. И вместе с ними кричали все еще живые находящиеся здесь люди.

Уилу показалось, что кто-то, как и он, кричит в соседней камере, но, может быть, это было всего лишь в его голове.

Он снова попытался задремать. Внезапно разрушив бессвязное метание теней, и даже прекратив шепот голосов, ему приснился необычно яркий для Аквомория сон…

Яркое летнее солнце освещало своими косыми лучами тянущуюся бесконечную пыльную дорогу, раскинувшуюся среди скудных крестьянских поселений.

По дороге, хромая, плелся молодой парень, одетый в потрепанный синий мундир вистфальской армии. Его правую ногу заменял деревянный протез. Ноги не было чуть пониже колена.

Несмотря на его молодость, когда-то русые волосы парня были покрыты прихватившей еще не ко времени сединой, словно снег, выпавший в канун жаркого лета.

Он вдыхал свежий воздух. После удушающего зловония крови и человеческих тел, этот запах казался освежающе манящим.

-Калека, калека, не хочешь сплясать? — окликнул его хмельным голосом везущий сено крестьянин.

На телеге рядом с сеном лежали вилы, от вида которых у солдата передернуло нутро и засосало под ложечкой.

Они бились и убивали таких же крестьян, как они. А те, словно озверев, выставив вперед вилы, шли вперед, круша все на своем пути. Вилы против мечей. И кровь…кровь…много крови.

Самозванец, объявивший себя чудом спавшимся королем Карлом Народным Заступником[1], поднял крестьян на бунт против законного государя.

Дом был уже близко.

-Солдат, а солдат, где ногу потерял? — закричал ему в след какой-то мальчишка.

А сидящий на завалинке старик, глядя на протез, проскрипел:

— Лучше бы ты пал в бою. Не будет тебе теперь здесь жизни, служивый.

Днем деревня была немноголюдна. Большинство крестьян, как и он раньше, были на поле лорда. Домой они вернутся только тогда, когда яркое солнце исчезнет с высокого неба, а его место займут белые мерцающие звезды. Только тогда утомленные жители деревни вернутся домой.

Солдат распахнул дверь родного дома, почувствовав прохладу строения.

И войдя, плюхнулся на стоящую у стены деревянную лавку.

— Тебе кого? — пропищал испуганный детский голосок. Из-за печки высунулась девочка лет пяти. Ее карие глаза испуганно, но в тоже время с любопытством рассматривали незнакомца.

— Поля, ты разве меня не узнаешь? — спросил он, поднимаясь с лавки.

Девочка отрицательно покачала головой, отойдя от незнакомца на безопасное расстояние.

-Я твой старший брат, Виктор, — вздохнув, произнес солдат.

-Врешь, — перебила его девочка. — Нет у меня такого брата. Уходи!

Она и не могла его помнить. Когда его забрали в рекруты, ей было чуть больше двух лет, а про рекрутов вспоминали даже реже, чем про покойников. Из армии, как и с того света, не возвращались.

Солдат остался сидеть. Девочка, недовольно фыркнув, спряталась за печку.

Вернувшаяся в дом мать, увидев Виктора, выронила из рук кувшин с молоком. Он, с шумом разбившись, покрыл белыми брызгами пол.

-Сынок, ты ли это? — словно увидев призрака, прошептала мать, кинувшись сыну в объятия, а затем, заметив протез, с шумом зарыдала.

-Акилин взял, Акилин даст. Найду как-нибудь себе пропитание — обнимая всхлипывающую мать, произнес Виктор.

-Да успокойся мать, — раздался сзади сиплый голос отца. — Сын с дороги вернулся, а ты вместо того, чтобы его накормить и спать уложить, слезами обливаешься.

Двое младших братьев зачаровано смотрели на синий солдатский мундир.

Виктор потрепал братьев по волосам.

— А ты получал награды? — восхищенно рассматривая форму, спросил брат, мальчуган лет двенадцати.

Виктор усмехнулся, указывая на палку:

-Вот все мои жалования и награды.

Брат хотел сказать что-то еще, но Виктор его перебил:

-А Нелля придет со мной повидаться? — прекрасно зная ответ, спросил он.

Мать замялась.

Виктор вздохнул, он и сам знал, что она уже замужем. Рекруты уходили в один конец. Ждать возвращение рекрута, то же самое, что ждать возвращение покойника.

На улице смерклось.

— Ты герой, ты бился с врагами, проливая кровь за Вистфалию, — разливая крепкий самогон, произнес отец.

Братья хотели было усесться с ними за стол, но отец, надавав им подзатыльников, грубо выпроводил их спать.

— Не доросли еще, — недовольно проворчал он. — Еще молоко на губах не обсохло, а уже хотят с взрослыми ровней быть. А ты, что ни наесть, настоящий герой.

Но Виктор не чувствовал гордости за себя. В душе была лишь пустота. Он бился и убивал таких же крестьян, как и те, с кем он вырос.

Выпил едрёную жидкость, Виктор закашлялся.

— Зелен еще, хоть и голова наполовину седа, — хлопая сына по спине, произнес отец.

Лорд обедал, с аппетитом поглощая сочный кусок баранины, с которого по рукам тек жир. Крякнув от удовольствия, он облизал палец.

В то время как лакей с жадностью смотрел на стоящие на столе блюда.Блюд было не много: сочные куски жареного мяса, да черный хлеб. Лорд был хозяином старой закалки и не любил новомодных излишек.

Слуга сглотнул слюну. Обслуживающим за столом позволялось уносить объедки домой. Сегодня и в его доме будет праздник. Они будут есть мясо.

В трапезную, громко цокая тростью по деревянным полам, вошел Виктор. Лорд перестал жевать.

-А вот и наш герой пожаловал, не запылился. Должно быть, пришел милостыню просить? Так и быть в честь моего хорошего настроения полакомись, калека, — и он кинул на пол недоеденный кусок.

Кинутый лордом кусок сиротливо остался лежать на полу. Виктор поднял голову, взглянув лорду в глаза.

— Мне не нужна милостыня, я хочу честно зарабатывать свой хлеб.

Лорд усмехнулся:

-Гордый значит. Думаешь, послужил государю и стал человеком? Вы все не более чем грязь под моими ногтями! — и он с силой стукнул кулаком по массивному дубовому столу. — Что скажешь — герой, хоть и в ноге с дырой.

-Пожалуйста, господин, дайте мне работу, — Виктор взглянул лорду в глаза, но в этом взгляде не было мольбы, лишь упертая настойчивость.

— Какой же я тебе господин? Ты свободный человек. Вот и катись на все четыре стороны. Скатертью дорога.

По вистфальским законам рекрут, вышедший в отставку, получал свободу, и его бывшему господину не приходилось ломать голову, чем занять старого больного солдата. Поэтому большинство отставных солдат, не имея ни родных, ни надежд, ни будущего, спивались, до конца своей жалкой жизни прося милостыню в крупных городах. Таковы были реалии для тех, кто проливал кровь, защищая родину.

-Куда же мне идти, коль моя семья живет здесь? Не гоните, я могу быть полезен.

— Ты и полезен? — лорд расхохотался.

Послышался лай, и в трапезную вбежала здоровенная псина полинявшего коричневого цвета. Одно ее ухо было подрано и клоками свисало вниз.

Вскочив на стол, собака, радостно тявкая, влетела в тарелку с мясом, опрокинув ее на пол.

Лорд похлопал псину по крепкой спине.

— Какая сучка, — гордо произнес лорд, — и всего лишь за старого кузнеца мне досталась такая красавица. Продешевил старый плут, не знал, что кузнец на ладан дышит.

Собака, раскидав по полу мясо, прыгнула лорду на колени, лизнув его в лицо.

-Умница, Белка, — гладя собаку, произнес лорд. — А ты приберись — бросил он лакею, грустно наблюдающему за раскиданным мясом.

Следом за собакой в трапезную вошла, одетая в сарафан светловолосая девушка. Увидев Виктора, она побледнела, словно увидела призрака.

-Нелли! — воскликнул Виктор.

Лорд посадил побледневшую девушку к себе на колени и, задрав сарафан, принялся мять ее грудь.

-Что он себе позволяет? — сжав кулаки, закричал Виктор. Но девушка лишь виновато опустила глаза.

Лорд глянул на Виктора.

-Так ты с ней знаком, герой?

-Как вы смеете? Она моя! — чувствуя, как его кидает в жар, прокричал Виктор.

Лорд усмехнулся:

-Ты ошибаешься. Она моя, хочу ласкаю, хочу на собаку меняю.

И он с силой сжал девушке подбородок, повернув ее побледневшее лицо к себе. Виктор, подняв трость, словно меч, кинулся на лорда. Лорд, отпустив девушку, встал, и что есть мощи кулаком зарядил Виктору в грудь, вышибив из того воздух. Виктор, согнувшись пополам, осел на пол.

Лорд был коренастым стариком нехарактерно энергичным для своего возраста. Собака, ожидая приказа хозяина, грозно зарычала.

— Чтобы к вечеру твой след простыл из моего поместью — бросил лорд, тяжело дышавшему калеки. -И благодари Акилина, что я не убиваю юродивых.

В комнате горела тусклая свеча.

-Как ты могла? — прокричал Виктор съежившейся в углу девушке.

-Как будто меня кто-то спрашивал, — она грустно усмехнулась — Хозяин не спрашивает, он просто берет свое.

Виктор сжал кулаки:

-Давай убежим. Да, у меня нет ноги, но не думай, что я не смогу найти нам пропитание. Главное, что моя голова по-прежнему на плечах.

В соседней комнате послышались причитания.

Нелли подняла глаза, бросив заплаканный взгляд на Виктора:

-Поздно ты вернулся, слишком поздно, — и она погладила себя рукой по животу.

— Ты… от него? — потеряв дар речи, воскликнул Виктор.

Девушка тихонько кивнула головой.

Из соседней комнаты вышла мать.

-Ну и зачем тебя принесла нелегкая, разве до этого нам не хватало бед? –запричитала она.

Дома Виктора уже поджидали егеря.

-Пожалуйста, уходи, сынок, или нам здесь не дадут жизни- всхлипывая, прошептала мать.

А отец лишь горько вздохнул.

Пронзительно залаяла собака, которую егерь держал в руках.

Виктора гнали до самого тракта, собачий лай преследовал его по пятам. Его гнали до тех пор, пока он без чувств не рухнул наземь.

-Чтобы больше тебя никогда здесь не видели, — теряя сознание, сквозь лай услышал Викторгрубый голос одного из преследователей.

Виктор лежал на холодной земле. С неба, ослепительно горя, на него смотрели такие близкие и такие далекие звезды. Отчаяние заполняло сердце, разрывая грудь. Он был никому ненужным калекой, его стерли из памяти, словно он никогда и не рождался на этот свет.

«Лучше бы я умер» -пронеслась в голове у Виктора вялая мысль.

— Вставай, замерзнешь, — произнес рядом чей-то тихий голос.

Виктор повернул голову. Рядом с ним стоял низкорослый жрец, длинная седая борода которого доходила ему до самых пят.

-Отстань, — огрызнулся Виктор– Я хочу умереть.

Жрец вздохнул.

-Никогда нельзя отчаиваться, все может измениться.

-В моей жизни уже ничего никогда не изменится. Вот смотри, смотри! — прокричал Виктор, указывая на свою искалеченную ногу.

Жрец сел рядом, положив руку Виктору на плечо.

-Каждому в жизни Акилин посылает необходимые испытания…

-Уходи старик, — огрызнулся Виктор в ответ.

Жрец вздохнул и, поднявшись, двинулся прочь.

Звезды, по-прежнему ослепительно горя, смотрели на Виктора.

В его голове родилась мысль, сложившаяся в куплет: « Вся наша жизнь не более чем сон…»

Взяв с земли палочку, вывел Виктор, неожиданно для себя поняв, что из до того неизвестных ему знаков, он может сложить слова. Он стал грамотным. Виктор бросил взгляд в след жрецу, но тот, словно растворившись в ночи, уже исчез.

Уил проснулся. Не прекращающие шептать, изводящие голоса вернулись вновь. И жрец, и этот солдат из сна были ему до невозможности знакомы. Но он никак не мог вспомнить, откуда он их мог знать.

[1]Карл II Жестокий получил в крестьянской среде прозвище Карл Народный Заступник за жестокие расправы над аристократами, обижающими простой люд.