Синие звезды

Глава 6. Альберт

— И к чему это все? — недовольно прокряхтел Никос, смотря в стоящее перед ним старинное зеркало, в то время как слуга боязливо застегивал на короле старомодный, сильно изношенный мундир.

— Ваше величество, ровно сорок один год назад вы стали королем Вистфалии, и ваши старые преданные друзья мечтают поздравить вас с этим, — ответил монарху его вечный спутник граф де Дэлеван. — Не отказывайте им в который раз в этом, ваше величество.

-О новых привилегиях они мечтают, -проворчал король, — до преданности никому дела нет. Предатель на предателе, куда ни глянь.

— Не будьте так категоричны, ваше величество, -улыбнулся главный ляонджа. — Предателей всего лишь жалкая горстка; не отказывать же из-за них в доверии тем, кто всю жизнь был искренне верен вам.

Никос лишь недовольно фыркнул в ответ.

Раздался треск, слуга слишком сильно потянул за одну из пуговиц на старом мундире короля, оторвав ее.

-Тупица! — выругался Никос, влепив слуге пощечину. И, повернувшись к графу, недовольно прокряхтел: — Что за портные нынче пошли, ни вкуса, ни умения! Вот и приходится донашивать старье, словно я не король, а нищий!

Главный ляонджа вздохнул, ничего не ответив все еще ворчащему что-то себе нос монарху.

Вдруг в голове Никоса промелькнула мысль, вызвавшая на его давно забывшем радость лице легкую, еле заметную улыбку, какая бывает у стариков, вспоминающих давно минувшие счастливые моменты своей молодости.

— А Николо сегодня прибудет? Сколько уже лет утекло с нашей последней встречи, — перестав ворчать, с нехарактерным для него оживлением произнес король.

Граф потупил глаза.

— Ваше величество, не хотели вас огорчать, но лорд де Пантель уже несколько лет как отправился в Звездные чертоги Акилина…

Загоревшийся минуту назад огонек в глазах короля снова погас, и его лицо сделалось еще более сморщенным и безжизненным.

— Почему не позвали меня с ним проститься? Ладно, они, –Никос куда-то неопределенно махнул рукой. — Но ты, Герман. — с досадой прокряхтел он.

— Ваше величество, — главный ляонджа замялся, — лорд де Пантель в последние годы жизни был несколько не в себе и в припадке безумия спалил себя вместе со своим имением. Его детям было стыдно принимать вас на пепелище.

— Несправедливо, что такие достойные люди так ужасно заканчивают свою жизнь, — проворчал король.

— Не каждому человеку, ваше величество, пробывшему несколько лет в Аквомории, удается сохранить рассудок, а лорду де Пантелю удалось прожить долгую и достойную жизнь, — не поднимая глаз, ответил главный ляонджа.

— Ты, как всегда прав, Герман, — с легкими нотками грусти в голосе прокряхтел Никос и, тяжело вздохнув, добавил: — преступления моего братца будут преследовать меня до конца жизни.

— Главное, ваше величество, что вы сумели эти преступления прекратить, — ответил главный ляонджа, а в его ярко-синих глазах промелькнула легкая усмешка.

Недолгое, полное драматических событий и искалеченных судеб правление Карла II Жестокого было названо современниками «зловещим маскарадом». Королевский дворец не знал тишины: музыка и танцы не затихали ни на минуту, заставляя плясать до изнеможения являющихся сюда в карнавальных масках аристократов.

В то время как сам Карл разгуливал среди танцующих в отделанной черными перьями маске коршуна, мрачно смотря исподлобья на подданных, словно зловещая птица, высматривающая свою жертву.

И стоило только показаться мнительному монарху, что кто-то перешептывается, говоря гадости за его спиной, незавидная участь ждала этого человека. Стражники Карла бесшумно, словно тени, выхватывали нужного им аристократа, чтобы замучить его до смерти в подземельях дворца. А тем временем наверху, заглушая стоны умирающих, продолжалось веселье.

Отрезанные языки несчастных вывешивались над дворцовыми воротами, напоминая каждому, что бывает с тем, кто сквернословит в адрес короля. Эта ужасная участь постигла многих, ни в чем неповинных людей, в том числе и старого лорда де Пантеля, чье тело, как позже говорили современники, было настолько изуродовано людьми монарха, что его не могли опознать даже те, кто был знаком с ним всю жизнь…

Какой-то человек в сверкающей от горящих в зале свечей золотой маске льва, возник на пути короля, преградив ему дорогу.

— Я не буду шептать гадости за твоей спиной, я скажу тебе в лицо, Карл, ты трус и подлец! Только такое ничтожество, как ты, могло замучить до смерти ни в чем не повинного старика! — прокричал Николо, сдернув с короля маску коршуна, оголив побледневшее от испуга лицо монарха.

Не прекращавшая играть ни на секунду музыка внезапно стихла, и замершие в оцепенении аристократы с интересом наблюдали эту сцену.

Грозный Карл, словно ребенок, что-то невразумительно промямлил себе под нос, все еще стоя с белым восковым лицом.

Подоспевшие стражники скрутили, поставив на колени Николо, который сплюнув, рассмеялся:

— И каждый находящийся в этом зале знает твою истинную сущность, сколько ни замучай и ни убей невинных людей!

— Держите, предателя! — промямлил, переходя на шепот, король, пытаясь унять задрожавшую челюсть.

Раздался чей-то короткий смешок. Карл кинул полный злобы взгляд на смотрящих на него аристократов. Многим из присутствующих здесь еще будет суждено поплатиться жизнями за то, чтоони увидели позор короля.

Тем временем Карлу, старающемуся сохранить остатки чести перед подданными, наконец, удалось унять трясущуюся челюсть.

-Я ценю смелость, — стараясь как можно увереннее, произнес монарх. -И потому сохраню тебе жизнь…

— Мне твоя милость ни к чему, — усмехнувшись, перебил Николо.

— Ты отправишься в Аквоморий и сам будешь умолять убить тебя, — договорил король и, истерически захохотав, добавил: — Никто не сможет создать пытки сильнее, чем создал их сам Акилин!

— Не дождешься, — сплюнул Николо, — лучше в Аквомории, чем на твоем кровавом маскараде.

И Карл действительно не дождался: лорд де Пантель выжил, вопреки всему.

Прохладный влажный ветер продувал старый камзол Никоса, заставляя его, морщась, еще сильнее закутываться в свисающую с плеч толстую меховую накидку.

— Черти что с миром происходит, — прокряхтел себе под нос король.

Его недовольный взгляд скользил по проносящимся за окном кареты жалким пейзажам столицы: изъеденным аквомором домикам, да высохшим черным деревьям, чьи голые стволы, словно надгробные камни, поднимались к подходящему им под стать закрытому тучами пасмурному небу.

Нарушая тишину, со всех сторон слышался сиплый, сухой, изнуряющий кашель, как будто в Лиции кашляло все, даже стены домов.

— Мир меняется, ваше величество, и не всегда в лучшую сторону, — произнес сидящий напротив главный ляонджа, у которого от кружившейся в воздухе аквоморовой пыли в ярко-ярко-синих глазах появился холодный блеск.

Никос еще сильнее закутался в свою теплую меховую накидку, стараясь согреться, в то время как на его побелевших от холода руках проступила гусиная кожа.

— Вот помню в наше время лето было, как лето не то, что сейчас. Тьфу —сплюнув монарх. — И как только ты не мерзнешь Герман? — глядя на румяное лицо своего собеседника, проворчал Никос.

Главный ляонджа улыбнулся:

— Привычен к холоду, ваше величество, в детстве и не такое бывало.

Король усмехнулся:

— Не знай, я тебя, Герман, всю жизнь, подумал бы, что ты, что ни на есть настоящий бессмертный энергетический вампир.

Граф засмеялся, в то время как в его ярко-ярко синих глазах заиграла ледяная ненависть.

— Альбертова роща, — с нотками грусти проворчал монарх, глядя в окно, за которым за грудой аквоморового мусора, грустно смотря на проезжающие мимо экипажи, возвышалось несколько покосившихся черных стволов. — Помню, Герман, как прогуляв уроки, мы прятались в ней с Шарлем от ищущего нас наставника… — и, помрачнев, добавил, обращаясь к своему собеседнику: — Как там поживает этот предатель?

— Под нашей строжайшей охраной, как вы и приказывали, ваше величество.

Никос замялся, желая спросить что-нибудь еще о жизни старого друга, но в итоге переборол себя, вновь хмуро уставившись в окно кареты.

На одной из улиц король приметил собирающего милостыню беспризорника. Это был мальчуган с темно-русыми волосами и ярко зелеными глазами, неестественно выделявшимися на его бледном лице.

Никос встретился с беспризорником взглядом. И эти изможденные, но в тоже время полные надежд и решимости зеленые глаза напомнили королю что-то знакомое, много лет томящееся в его душе, заставив екнуть давно очерствевшее сердце монарха.

— Остановите карету, — прокряхтел Никос.

-Но, ваше величество, — с тенью испуга в голосе попытался отговорить главный ляонджа, — это может быть не безопасно на улице много людей. Мы уже и так скоро приедем.

Никос отмахнулся от предостережений графа рукой и, что-то проворчав себе под нос, вылез наружу.

— Как звать то тебя? — прокряхтел король, обращаясь к беспризорнику.

Мальчик, видя перед собой богатого господина, испуганно плюхнулся на колени.

— Францеск, господин, — промямлил он себе под нос.

Никос тихонько вздохнул, взглянув на небо.

— Говори, «ваше величество», — шикнул на беспризорника один из стражников.

— Где твои родители, Францеск? –снова прокряхтел Никос.

-Мама умерла год назад от Синей чахотки, и папа тоже от Синей чахотки умер, ваше величество.

— Пристройте мальчишку в хорошую семью, — проворчал король, обращаясь к стражникам. — Негоже, чтобы ребенок на улице искал себе пропитание

— Спасибо, ваше величество! Ваше величество, — радостно прокричал беспризорник, но его крик тут же сменился приступом кашля, но, даже задыхаясь от кашля, он с благодарностью смотрел вслед удаляющемуся монарху.

Он благодарил короля и за разрушенное детство, и за потерю родителей, и за свою беспросветную недолгую жизнь в созданном Никосом государстве…

Король плюхнулся обратно в карету.

— Ваше величество, — попытался обратить на себя внимание монарха главный ляонджа, в ярко-синих глазах которого играло раздражение.

Но король, погруженный в свои мысли, совершенно забыл и про сидящего напротив графа, и про тысячи предателей, стремящихся уничтожить Вистфалию…

— Франц, Франц, когда же мы снова встретимся с тобой сынок, когда… — отрешенно прошептал себе под нос Никос.

Наверное, единственным следом в Лиции, как нельзя лучше напоминающим потомкам о правлении Карла II Жестокого, был ведущий к пристани Карлов переулок, или как его прозвали в народе Переулок теней.

«Души замученных Карлом людей будут вечно бродить внутри этих жутких стен», — боязливо говорили суеверные жители столицы, с опаской проходя мимо дышащего холодом, зловещего темного входа в переулок.

Карлова творение представляло собой длинный узкий тоннель, окаймлённый сужающимися кверху, словно грани перевернутой чаши, стенами.

Любое произнесенное в нем даже шепотом слово отражалось эхом, разлетаясь вокруг, и у находящегося в тоннеле человека появлялось ощущение, что тысячи незримых голосов давят на него со всех сторон, стремясь разорвать его голову на куски.

«Мысли и те не останутся секретом для этих стен, они, словно пружинки механической игрушки, вырвутся из раздавленного гулом сознания и, разлетевшись вокруг, смешаются с кружащими в бесконечном танце тенями», — смеясь, любил говорить Карл, наблюдая за выезжающими из переулка с побелевшими лицами аристократами.

В лучшие дни его правления стены переулка украшались вырванными у предателей языками, которые, слегка дрожа, словно бы присоединяясь к стоящими здесь гулу, напоминали каждому, что бывает с теми, чьи мысли неугодны мнительному монарху.

По задумке короля его мрачное детище, доставлявшее ему такой восторг, должно было пересекать весь центр Лиции, чтобы каждый аристократ, направлявшийся во дворец, был вынужден проезжать по нему.

Но свержение Карла обратило данный замысел в небытия.

«Пусть Карлов переулок будет вечным напоминанием для потомков о преступлениях жестокого самодура. Лучше, чем его же творение, ни что не сможет охарактеризовать моего братца!», — сплюнув, много лет назад проворчал Никос, приказав расписать стены переулка портретами невинных жертв, лишившихся жизни по вине мнительного короля.

Как и когда-то, когда над столицей еще светило яркое солнце, а жители были полны планов и надежд, карета Никоса медленно въехала в зияющий мрачный проход тоннеля, тут же погрузившись в полумрак.

— Только больному воображению моего братца могла прийти в голову столь безумная идея построить этот склеп, — по привычке прокряхтел себе под нос король.

«Склеп, склеп, склеп», — повторило за королем эхо.

Хотя сейчас его собственный дворец выглядел еще более гнетущим и унылым, чем творение Карла.

Мрачный взгляд Никоса скользил по нанесенным на стенах выцветшим портретам. От некоторых из них остались лишь уже ничего выражающие блеклые контуры. Старую историю всегда смывает что-то новое, обращая ее в прах.… Так же, как и жертвы одного кровавого режима, всегда перекрываются жертвами другого.

Портреты по мере продвижения уменьшались в размерах, пока и вовсе не превратились в точки — десятки, сотни, тысячи безликих точек и забытых лиц. И за каждой этой точкой скрывалась чья-то поломанная жизнь.

-И все они отдали жизни лишь за глупые подозрения моего братца, не желающего слышать правду о себе, — провожая портреты взглядом, прокряхтел Никос.

«Правду о себе, правду о себе, правду о себе», -повторило эхо.

— Не каждый правитель способен слышать правду о себе, — ответил королю главный ляонджа. — Тем более не был способен такой трусливый самодур, каким был Карл.

Впереди послышался негромкий гул испуганных голосов стражников. А эхо, повторив их испуганное бормотание, разнесло по тоннелю:

«Ляонджи, ляонджи, ляонджи… Кровавый тиран Никос, кровавый тиран Никос…»

Взгляд Никоса упал на мемориальную доску, завершающую Карлов переулок, на которой красовалась выбитая надпись:

«Видеть человеческие мысли дозволено лишь Акилину!» -и ляонджам -было приписано корявым почеркам.

«Эпоха Карла II Жестокого унесла жизни двенадцати тысяч ни в чем неповинных поданных Вистфалии, которые были…»

Между строк выбитой надписи тем же корявым почерком было приписано:

«Кровавый тиран Никос, а сколько невинных жизней унесла твоя эпоха? Сколько невинных людей задохнулось от аквомора? Было истерзано и замучено в попытках добиться справедливости? Умерло с голоду? Лишилось рассудка в Аквомории? Сколько? Кто вспомнит про них? Ты не вырываешь нам языки, но затыкаешь рты не хуже самодура Карла! Но будь уверен, твоим гнусным преступлениям скоро придет конец, и положит его не вымышленный Акилин, а мы, свободные жители Вистфалии!».

— Еще час назад этого безобразия здесь не было, ваше величество, — промямлил глава королевской стражи. — Не было, ваше величество, —стараясь, заслонить спиной подставившую его табличку, еще более неуверенно промямлил стражник.

-Значит, так ты заботишься о безопасности своего короля? –гневно сверля стражника глазами, прокряхтел Никос. — Или, может быть, ты в сговоре с этими предателями?

«Безопасность, безопасность, предатели, предатели», — повторил переулок.

Стражник, спешившись с лошади, рухнул на колени.

— Ваше величество, как вы могли такое подумать? Мои люди проверят каждый миллиметр. Мы с пристрастием допросим всех жителей соседних домов, но найдем столь подлого изменника, осквернившего памятный монумент!

Король лишьнедовольно фыркнул в ответ, проворчав себе под нос:

-Заняться этим бездельникам нечем.

Тем временем в глазах графа загорелся какой-то недобрый огонек, а на лице заиграла ехидная улыбка:

— И ты уверен, что безопасности его величества ничего не угрожает? -обратился он к стражнику.

— Разумеется, ваша светлость, — поднимаясь с колен, ответил глава королевской стражи. — Готов поклясться в этом своей жизнью, мы проверили каждый закуток… -но голос его звучал неуверенно.

Ехидная улыбка на лице графа стала еще шире.

Стражник попытался обратить внимание сидящего в мрачном раздумье Никоса.

— Ваше величество, мы способны обеспечить вашу безопасность, — оправдываясь, пробормотал он. — Вам ничего не…

Королевская процессия выехала из Карлова переулка.

…не угрожает, — стражник попытался сказать что-то еще, но его голос перешел в бульканье, и он рухнул на землю, схватившись за горло из которого торчал арбалетный болт.

Еще один болт, просвистев в воздухе, врезался в стенку кареты и тут же разлетелся на множество осколков.

-Чистейший аквомор, — самодовольно улыбаясь, граф похлопал неровную стенку кареты, — не пробьет какой-то там болт с аквоморовым напылением.

Никос сплюнул, глядя на корчащегося в агонии стражника.

— Зачем нужен стражник, который не может защитить даже себя? — недовольно проворчал монарх.

Главный ляонджа ехидно хмыкнул в ответ:

— В шестой раз за этот год, ваше величество. Жизнь ничему не учит этих изменников.

— Почему твои «невидимые защитники» допустили подобное? — снова недовольно проворчал Никос.

— Ваше величество, — граф хитро сощурил свои ярко-ярко синие глаза. — Зачем хватать одного муравья, когда можно уничтожить весь муравейник?

Король согласно кивнул головой, а затем недовольно прокряхтел:

— Когда же Вистфалия сможет избавиться от этого предательского нароста на своем теле. Единственная цель этих подлых изменников уничтожить нашу великую страну! Понятия «родина» для них незнакомо!

— Разумеется, ваше величество, цель этих подлых предателей разрушить созданное в ваше мудрое царствование процветание и порядок, — с легкой усмешкой произнес граф, глядя в окно кареты на закрытую аквомором, превратившуюся в ядовитые развалины Лицию.

— И где же наш старый добрый Нико? — глядя на часы, проворчал себе под нос лорд де Гонель. Это был худой дерганый старик с редкими седыми усиками, аккуратно уложенными на его слишком вытянутом, продолговатом лице.

— Может быть, как обычно, заблудился в коридорах своего дворца или спросонья перепугался какой-нибудь тени? — выпустив из трубки колечко серебристого дыма, ответил лорд де Монре, захохотав от собственной шутки, так что затряслось его толстое, словно барабан, брюхо.

На дерганом лице лорда де Гомеля промелькнула усмешка:

— Как бы, мой друг, тобой не заинтересовались наши славные ляонджи, они сейчас очень пугливы, — с наигранной тенью испуга в голосе прошептал лорд де Гонель.

Лорд де Монре выпустил еще одну струйку серебристого дыма:

— Чего им пугаться меня, старого добряка?

-Помню, когда Герман смел только вылизывать башмаки Шарля, — проскрипел, вклинившись в беседу стоящий в сторонке лорд де Анкель.

— А сейчас он дорос до того, что ему позволили заправлять королевскую постель Нико, — посмотрев на часы, проворчал лорд де Гонель, чем вызвал широкую улыбку на толстом лице де Монре.

Послышался кашель, а затем недовольное чертыханье на энноском:

— Варварская помойка! Дыра!

Несколько злобных плевков, и чертыханье перешло в нечленораздельные звуки.

— Первый раз Вален на своей исторической родине, — с сочувствием взглянув на сына, молодого парня со слезящимися от кружащего в воздухе аквомора глазами, произнес лорд де Гонель. — Надеюсь, что и последний.

Вален сделал шаг назад и, в очередной раз вляпавшись в грязь, выругался себе под нос, бросив полный презрения взгляд на окружающее его место.

— Ни ради каких должностей не привез бы сюда Ольна с Полем, пусть лучше тратят мои деньги, чем взыхают этот смрад! — проскрипел лорд де Анкель.

Лорд де Монре согласно кивнул головой, а затем, что-то вспомнив, добавил:

-Как там поживают твои ремеслинички, дружище?

Лорд де Гонель с силой сжал кулак, словно бы давя севшую на ладонь букашку:

-Скоро от их богаделен и мокрого не останется! Не нравятся мои цеха -понравится Аквоморий, — проворчал он, глядя в ту сторону, где из труб принадлежащего ему аквоморового завода выходил ярко-синий дым, застилая собой столицу.

— Будут знать, как мешать процветанию своей родины, — хохотнув, поддакнул лорд де Монре.

Впереди показалась королевская процессия.

— Милостивый Акилин, — всплеснув руками, с издевкой произнес лорд де Гонель, — неужели старый Нико все же решился почтить нас своим присутствием.

Сопровождаемая стражниками карета медленно подъехала к поставленному сорок один год назад памятному монументу.

По старой ройзской традиции лорд де Монре было шагнул вперед, протягивая для рукопожатия руку, но под буравящими его взглядами стражников тут же опомнился, склонившись в поклоне.

Тем временем Никос в сопровождении графа, что-то недовольно кряхтя себе под нос, вылез из кареты. И лорды один за другим наперебой затараторили заезженные до дыр приветствия.

Взгляд Никоса скользил по лицам тех, кто его встречал, и среди них не было ни одного, которое он был бы искренне рад видеть.

— Где же вы, Николо, Шарль, Петер…- с тоской проворчал себе под нос король.

-Мы по-прежнему с замиранием сердца вспоминаем тот памятный день, изменивший историю Вистфалии, и нашу давнюю традицию встречать его всем вместе, преклонив колени перед жертвами кровавой эпохи Карла. — донеслись до Никоса произнесенные кем-то из лордов повторяемые из года в год слова.

Король лишь что-то проворчал в ответ, недовольно разглядывая изъеденный синей копотью памятный монумент и валяющиеся вокруг него кучи отходов.

— Ваше величество, мой младшенький, — вырвав Никоса из раздумий, лорд де Гонель подтолкнул поближе к королю стоящего рядом с собой сына, заставив того выдавить глупую улыбку, — Вален всю жизнь мечтал иметь честь лично увидеть столь великого человека, как вы.

При этих словах лицо молодого лорда искривилось от презрения.

-Вы знаете, ваше величество, он так обожает свою родину, что его единственное желание — приносить пользу, служа ей.

— Мерзкая помойка, — вновь закашлявшись, проворчал на энноском себе под нос Вален. Отец, бросив на сына недовольный взгляд, выдавил широченную улыбку.

— Ваше величество, Вален совсем недавно окончил Свободную Академию наук острова Ройзс и мог бы принести неоценимую услугу Вистфалии, служа ее посланником на Ройзсе. Вы, ваше величество, и сами лучше кого-либо знаете, насколько подлыми бывают островитяне в своем стремлении ослабить нашу родину…

Никос взглянул на молодого лорда.

Лорд де Гонель слегка подтолкнул сына вперед, заставив того плюхнуться на колени. Молодой лорд, зачертыхавшись на энноском, бросил испепеляющий взгляд на грязную жижу, текущую под ногами.

-Ваши величеств, вы есть много честь я, — весь взмокнув от натуги, пытаясь подобрать нужные слова, как человек, впервые говорящий на вистфальском, промямлил лорд де Гонель младший.

Никос, раздраженно фыркнув, проворчал:

-А почему в нашу Академию не пошел? Вон он того гляди родной язык забудет, разве это дело…

-Вален просто переволновался, не каждый день выпадает честь увидеть столь великого правителя, -заверещал лорд де Гонель.

Не дослушав лорда, король проворчал:

— Пусть будет по-твоему, Поаль. Чтобы приносить пользу родине, не обязательно оканчивать всякие рассадники измены, некоторые и без мудреных профессоров приносят горазды большую пользу нашему государству, — прокряхтел Никос, глядя на главного ляонджу, заставив того смущенно опустить вниз свои ярко-ярко синие глаза.

— Вот помню, ваше величество, было время, -желая переключить внимание короля, произнес лорд де Монре, в который раз начав рассказывать одно из заезженных до дыр воспоминаний.

Он было полез в карман, желая набить свежим табаком свою трубку. Несколько стражников, пристально наблюдая за движениями де Монре, бесшумно двинулись в его сторону. И лорд, тяжело вздохнув, замер на месте, показывая стражникам пустые ладони.

— Главное, что Карл понес заслуженное наказание за все совершенные им преступления, и вистфальские подданные получили возможность жить при таком мудром правителе как вы, ваше величество, — проскрипел лорд де Анкель.

Никос что-то сухо буркнул в ответ.

— Ваше величество, давно хотел вас попросить, да никак не было случая. — снова проскрипел де Анкель. — В городах десятки беспризорников, которые вынуждены заниматься никому не нужными общественными работами или вовсе скитаться по улицам, а тем временем вероломные предатели промывают мозги неокрепшим душам, настраивая их против вас и нашей родины. Я прошу, понизьте возраст приема в аквоморовые цеха с тринадцати до одиннадцати лет. Зачем им по напрасно тратить время? Аквомор совершенно безвреден…

Никос недовольно фыркнул, а затем согласно кивнул головой, заставив радостно заискриться безжизненно сморщенное лицо лорда де Анкеля.

Послышался грохот, на лице Никоса промелькнул испуг, а стражники, подвинувшись к королю, обнажили мечи. Один из идущих по пристани прохожих рухнул на землю, забившись в приступе Синей чахотки. Стражники, увидев причину шума, облегченно вздохнули, убрав оружие.

-Предатели, кругом одни предатели, -прокряхтел король, двинувшись в сторону кареты.

Главный ляонджа, словно безмолвная тень, не проронив ни слова, последовал за Никосом, лишь окинув ехидным взглядом своих ярко-синих глаз стоящих у монумента лордов.

-Ой, как некрасиво, а как же бедные детишки, которые будут травиться аквомором? Или Синяя чахотка — наш народный учитель? -хохотнул лорд де Монре.

-Выживает сильнейший, -проскрипел лорд де Анкель. — Не смог приспособиться, -значит, умер.

-Совсем рехнулся наш старый Нико, –глядя в след удаляющейся кареты, проворчал лорд де Гонель.

Лорд де Монре, хохотнув, демонстративно покрутил у виска.

— Отдать своего ребенка в Академию в этой дыре? Пусть отдаст в нее свою внучку, — сплюнув, проскрежетал лорд де Гонель.

-Сначала отдай своего ребенка в вистфальскую академию, потом вкладывай драхмы в вистфальскую казну, а потом и строй свой дом где-нибудь под боком у вонючей работни, — проскрипел лорд де Анкель.

— Да кому нужна эта Вистфалия? Варварский придаток для добычи аквомора, -проворчал лорд де Гонель, глядя на часы, прикидывая в уме, когда прибудет корабль, который отвезет их на Ройзс.

Альберт вышел из дома, тут же закашлявшись от плотного аквоморового дыма, висящего в воздухе. Он окинул взглядом Проспект Мастеров: по нему, суетясь, бегали заляпанные синей пылью рабочие и, что-то оживленно крича, разбирали здания скупленных за бесценок мастерских.

«Рано или поздно, но творимым тираном преступлениям придет конец» -чувствуя, как от волнения в груди стучит сердце, подумал Альберт, и, подняв руку, потрогал то место, где обычно был надет его галстук, собираясь его поправить. Но галстука не оказалось на месте.

«Нельзя выделяться», — злясь на себя, подумал он — «Ради нашего великого дела, никто не должен заподозрить в нас заговорщиков».

И, двинувшись по однообразным узким уличкам, он постарался затесаться среди спешащих по ним рабочих, то и дело инстинктивно оглядываясь назад, проверяя, нет ли за ним слежки, но тут же отдергивая себя.

«Иди расслаблено, как будто спешишь по своим делам. Хладнокровие и спокойствие — вот наше главное оружие», — вспомнил он слова Алекса, заслуженно избранного ими командиром Тайного общества, каждый раз стараясь следовать его советам.

Ему в глаза бросилсяприклеенный на стене одного из домов плакат:

«Помоги поймать подлого убийцу, лишившего жизни судью де Ленгера, советника городского магистрата де Вонкара и посмевшего поднять свою вероломную руку на Его величество».

На плакате красовался нарисованный от руки портрет преступника, как две капли воды похожего на Алекса. Собаки Никоса тщетно пытались поймать Алекса уже не один месяц…

«Каждый из нас находится в шаге от виселицы, но и шакалы тираны не всесильны», — чувствуя удары своего сердца, подумал Альберт.

Кто-то резко схватил его руку. Альберта с силой дернуться в сторону, ему показалось, что он увидел синюю форму городского стражника. Ужас неприятным холодком пробрал его изнутри.

— Прости, сынок, обозналась, ты чего, милый, так испужался.- всматриваясь ему в лицо подслеповатыми глазами, хриплым голосом произнесла держащая его за руку старушка.

— Не ожидал бабушка, — все еще испытывая внутреннюю дрожь, ответил Альберт.

Ускорив шаг, он вышел на другую улицу, боковым зрением заметив, что за ним кто-то наблюдает, какой-то пожилой мужчина с интересом рассматривал его.

«Слежка», — тут же пришло на ум, и он, слыша шумные удары своего сердца, замедлил шаг.

«Веди себя естественно, нельзя вывести его к нашему Тайному месту. Собаки Никоса не сумеют помешать нам», — подумал Альберт, вглядываясь в простирающиеся впереди переулки, выбирая, куда свернуть, стараясь делать вид, что не замечает за собой наблюдения.

Следивший за ним мужчина прошел мимо, лишь бросив удивленный взгляд на его обувь.

— Что за аристократические привычки у молодежи, — сплюнув, проворчал он себе под нос: — Сам одет в тряпье, а обувь как у лорда.

Альберт взглянул на свои лакированные дорогие туфли, которые он забыл переодеть.

«Эх, балда», — зло подумал он на себя.

Нога зацепилась за какой-то торчащий из-под земли ржавый обрубок трубы, ободравший туфлю.

«Так-то лучше» — подумал Альбер, глядя на свой порванный башмак.

Сзади послышался скрип открывающихся ставень и всплеск, выливаемых из окна помоев.

Альберт брезгливо передёрнулся, а затем бросил грустный взгляд на торчащий из-под земли ржавый обрубок. Канализация. Когда-то давно Лиция знала, что это такое. Теперь же помои выливались прямо из окон, для другого вида утилизации не было ни сил, ни времени у городских обывателей. Да и не было необходимости: известные с древней поры чума, холера, тиф были начисто вытеснены Синей Чахоткой. Синяя чахотка оказалась сильнее, сильнее их всех вместе взятых.

-А почему птицы не разбиваются об небесную твердь? — глядя на редкое для Лиции безоблачное небо, задумчиво произнесла вышедшая из храма Акилина женщина.

— Потому что они прилипают к небесному куполу, а нам кажется, что они летят, — ответил идущий рядом мужчина.

-До чего же все-таки велик замысел Акилина!

-Него же нам грешникам, думать о том, что нас не касается — проворчала идущая сзади старуха.

«Знания свет» — сбоку от храма, грустно смотря в след выходящим из него людям, висела табличка, оставшаяся от гимназии, на месте которой был возведен храм. Один из бесчисленного множества храмов Акилина.

«Свет —самое грозное оружие в борьбе с тираном. Его торжество закончится ровно в тот момент, когда люди поймут, как их дурачат. И служители Акилина будут вторыми, после тирана, уничтоженными в праведном гневе масс», — подумал Альберт, наблюдая за вышедшим из храма пузатым жрецом, которому несколько старух пытались вручить последние драхмы.

Альберт вышел к старому заброшенному домику. У входа стоял одетый в такое же заляпанное тряпье один из членов их Тайной организации светловолосый паренек Ферон.

— Хвоста нет? — нервно сглотнув, спросил он.

Альберт похлопал «брата» по плечу, чувствуя внутри волнение, ускоряющее биение сердца.

— Будь спокойнее, приятель. Бояться должны не мы, а тиран, присвоивший себе нашу страну.

Ферон выдавил нервную улыбку.

В небольшом подвальном помещении, создавая ощущение таинственности, неярко горела тонкая белая свечка, отбрасывая на потолок длинные толстые тени собравшихся за столом.

Встав полукругом и, взяв друг друга за руки, собравшиеся один за другим, словно молитву, стали произносить слова священной клятвы их братства.

Но это была молитва не вымышленному Акилину, а молитва Свободе.

— Клянусь до последнего вздоха бороться за освобождение Вистфалии, клянусь пожертвовать своей жизнью, но прекратить творимые тираном Никосом преступления, клянусь не предать и не выдать своих друзей, клянусь…

«Ни милость вымышленного существа, а лишь наши усилия и жертвы, в конечном счете, приведут к достижению великой цели» -подумал Альберт, слушая шепот, сменяющих друг друга голосов.

— Все очень печально, господа, — обводя хмурым взглядом собравшихся, проворчал Алекс. — Наше братство лишилось Оттона, Энжера, Фрина, а тиран по-прежнему жив. Плод наших стараний лишь призрачные мечты, и чтобы они стали явью, каждый из нас должен пожертвовать всем возможным и даже невозможным ради достижения нашей великой цели.

Альберт встретился с Алексом глазами, почувствовав, как внутренне съеживается от этого взгляда. Алекс был их ровесником, но его по-стариковски хмурые, лишенные ребяческого веселья и блеска глаза неестественно выделялись на по-мальчишески бледном молодом лице.

«Ему пришлось вынести в разы больше, чем нам», — в который раз подумал Альберт, вспомнив, как в считанные дни изменилось беззаботное выражение лица их друга.

— Многие и так делают все, что в их силах, –вклинился редактор Алэр. — Я печатаю листовок столько, насколько хватает возможностей и даже больше, а если бы некоторые еще и приходили за нами вовремя. — бросив косой взгляд на Альберта с Филиппом, обиженно проворчал он.

Альберт было открыл рот, чтобы возразить, но Филипп опередил:

— Сколько можно это вспоминать? — огрызнулся он. — Мы же уже пообещали, что будем приходить пораньше.

— Значит, делаете недостаточно, –ледяным тоном перебил Алекс. — Я в одиночку расправился с судьей де Ленгером, советником городского магистрата де Вонкаром и даже совершил попытку убить тирана, и остался жив. Вот чем завешаны улицы Лиции, — Алекс поднял со стола один из сорванных им плакатов с надписью «Разыскивается.», а наших листовок я не видел.

— На тирана работают тысячи типографий, и в отличие от листовок для вас, они их печатают не за бесплатно, -перебил Алекса редактор.

— Не для вас, а для нас, — в который раз поправил его Альберт. — И разве тебя заставляет кто-то это делать? Хочешь получать грязное золото тирана, пожалуйста.

Алэр, опустив глаза, что-то неразборчиво пробормотал себе под нос.

Алекс окинул хмурым взглядом членов братства, а затем, раскрывлежащие на столе «Вистфальские вести», начал монотонно читать текст статьи.

«Некоторые недальновидные люди имеют глупость утверждать, будто бы к узникам в Городской Расправе применяются пытки. И служители закона таким образом вынуждают невиновных людей клеветать на себя» — редактор вистфальских вестей де Фонмель.

«А что еще остается бессовестным преступникам, как ни нагло клеветать на нас?» — магистр городской расправы, лорд де Онгер.

«Некоторые преступники пытались зафиксировать якобы полученные у вас увечья» — редактор вистфальских вестей де Фонмель.

«И в тоже время, ни я, ни один из моих людей не были осуждены за то, в чем пытаются обвинить нас эти мерзавцы. А я занимаюсь допросом подозреваемых без малого десять лет» — магистр городской расправы, лорд де Онгер.

«Ну, разумеется, будь то, о чем говорят эти лгуны, правдой, это были бы не просто сплетни» — редактор вистфальских вестей де Фонмель.

«Вот помню, был случай, преступник, вина которого была бесспорна, желая превратиться из „волка“ в „овечку“, нанес себе такие увечья, что перестарался и Акилин забрал его грешную душу. Вы себе только представьте, он раскроил себе голову, сломал ребра и, даже не поверите, оторвал несколько фаланг пальцев» — магистр городской расправы, лорд де Онгер.

«Этот случай не остался незамеченным. Помню, как свободные издательства один за другим печатали интервью с матерью „невинной жертвы, убитой злодеями Городской расправы. Она уверяла, что якобы блюстители закона, не имели ни единого доказательства вины ее сына и таким чудовищным методом хотели его заставить оклеветать себя“ — редактор вистфальских вестей де Фонмель.

«Возможно, она и верила в то, что говорила. Но вистфальские лекари были иного мнения. Пытками там и не пахло. Все травмы дело рук самого погибшего» — магистр городской расправы, лорд де Онгер.

Алекс резко смолк. И, подняв глаза, обвел взглядом сидящих за столом.

— Вот же урод! — нарушив тишину, с жаромвоскликнул Филипп.

— Лицемерная тварь! — поддакнул редактор.

Альберт лишь тихонько вздохнул, понимая, к чему клонит глава их братства.

Переждав, пока за столом стихнет гомон, Алекс с нотками торжественности в голосе заговорил заготовленную речь:

— Собаки Никоса думают, что они защищены законом. Им кажется, что справедливое правосудие за творимые ими злодеяния их не настигнет. Никогда. Они ошибаются, — на лице Алекса промелькнул хищный оскал. — Нет ни в зале суда, и ни в королевской темнице, а где-то в глухой подворотне мы, словно бесшумные тени, совершим месть. И этот глубокий разъедающий душу страх будет преследовать нерадивого чиновника, стоять перед его глазами каждый раз, когда он осуществляет свое гнусное дело. -Алекс перевел дыхание, подняв хищный взгляд на других членов братства: — За совершенные злодеяния против своего народа для николовского приспешника лорда де Онгера может быть лишь одно наказание — смерть. Кто считает также?

Один за другим, не нарушая тишины, члены братства поднялись со своих мест.

Лишь Ферон, опустив глаза, остался сидеть за столом.

— А ты? — Алекс бросил грозный взгляд на сжавшегося в стол Ферона, словно родитель, отчитывающий провинившегося ребенка. — Ты поддерживаешь этого негодяя? — тем же ровным голосом спросил Алекс, хотя в нем слышался еле скрываемый гнев.

— Я считаю, мы не можем рисковать и тратить силы на каждого мерзавца, — не решившись поднять глаза на главу братства, промямлил себе под нос Ферон.

— Никос лишь вишенка на торте. Мы должны быть мечом, карающим преступников. Только тогда за нами пойдут массы, когда почувствуют, что мы сильнее тирана. Или ты не хочешь, чтобы наше братство добилось успеха?

— Я против бессмысленных жертв, — подняв дергающиеся глаза на Алекса, промямлил Ферон.

-Бессмысленных жертв? — потеряв самообладание, вскричал Алекс. -Мой отец пытался бороться с негодяями по их же правилам. Он был лучшим адвокатом из когда-либо живших в Лиции. И за это люди тирана лишили его жизни. А дед, переживший правление Карла Жестокого, сохранивший рассудок в Аквоморовом аду, не вынеся известия, сжег себя вместе с нашим имением, — постепенно, восстанавливая самообладание, закончил Алекс де Пантель.

— Может быть, стоит сначала свергнуть тирана, а уж потом судить всех виновных? — ища поддержку у других членов братства, промямлил Ферон.

— Смертный приговор вынесен, и он будет исполнен, — холодно ответил Алекс. — А ты, если тебя не устраивают наши методы борьбы, можешь уходить. Но знай, я уничтожу любого, кто решит встать у нас на пути, даже бывшего «брата».

-Алекс, о чем ты говоришь? — отдернул его Альберт. — Мы все дали клятву верности нашему великому делу!

— Тиран больше всего и желает, чтобы мы перегрызлись между собой — поддержал друга Филипп.

Алекс, слегка смутившись только что сказанных слов, смолк, недовольно глядя на друзей.

-Каждый «брат» имеет право на свое мнение, мы не должны уподобляться тирану, -с жаром воскликнул Альберт.

— На сегодня собрание окончено. Приговор в исполнение приведу я сам, — завершая собрание, холодно произнес Алекс.

И члены братства один за другим бесшумно выскользнули на закрытую ночным сумраком улочку Лиции, с тревогой вглядываясь в темноту.

— Нас осталось всего пять человек, пять свободных человек, которые закончат торжество тирана, — взяв друга за руку, прошептал Филипп.

Альберт поднял взгляд на аквоморовую дымку, медленно застилающую ядовитым дымом столицу.

— Любая даже самая темная ночь рано или поздно закончится, вопрос лишь в том, кто сможет дожить до утра, -крепко сжав руку другу, прошептал он в ответ.

Лорд де Онгер вышел из Городской расправы и, распрямив затекшую за день спину, двинулся к своей бричке. Прошел еще один рутинный день, день, покалечивший чью-то жизнь…

Кучер был ему не знаком.

— А где Шольн? — проворчал лорд де Онгер, садясь в бричку.

-Ему нездоровится. Он попросил его подменить, — хищно оскалившись, ответил светловолосый кучер, и лорду показалось, что он его уже где-то видел.

«Где же я его видел?» — прокручивая в голове воспоминания, подумал де Онгер.

Кучер, что есть мощи, гнал лошадей, заставляя мелькать проносящиеся за окном городские пейзажи.

Неизвестно почему, но при виде хищного оскала этого светловолосого молодого человека, в сердце лорда закралась необъяснимая тревога.

— Давай помедленнее, болван, — проворчал де Онгер. — Не люблю, когда гонят.

Но кучер лишь хищно ухмыльнулся в ответ.

Бричка, что есть мощи, неслась в ночную тьму.

— Черт побери, куда ты едешь? — покраснев, выругался лорд, но кучер так и не удостоил его ответом.

Бричка резко затормозила рядом с какими-то развалинами.

— Мы приехали, — усмехнулся кучер.

— Куда приехала? Ты что творишь? — стараясь скрыть внутреннюю дрожь, прокричал де Онгер.

Кучер, достав что-то из-под одежды кинжал, медленно приближался к нему.

И в этот момент лорд де Онгер вспомнил, где он видел этого человека. «Разыскивается опасный преступник», на него смотрело нарисованное на тысячи плакатов лицо.

-За совершенные вами злодеяния народ Висфалии приговаривает вас к смерти! — с блеском в глазах торжественно произнес Алекс де Пантель.

И лорд де Онгер, застыв на месте, лишь молча наблюдал, как холодная сталь пронзает его сердце. Так пронзит сердце каждого негодяя сталь Народного мстителя Алекса де Пантеля!

А где-то в канаве тем временем лежал окровавленный труп кучера Шольна, лишившегося жизни лишь за то, что оказался незначительной помехой в осуществлении великого праведного дела.