Сказание о Шарьяре

Детство Шарьяра и Анжим. Песнь восьмая.

О том,

как нетрудно запутаться

в сетях своего же коварства и жестокости,

о ночном разговоре

девяти ханских жен со старой колдуньей

и о том, как оказалось,

что только мешок да нож мясника

могут спасти злодеек от неминуемого наказания

Месть ужасную совершив,

Весть опасную заглушив,

Искру гибельного костра

Хоть на время да потушив,

Шируан-шоры погубив,

В сумасшедшую превратив,

Стали девять ханум решать,

Стали тайно совет держать:

Как возмездья им избежать?

Страшной тайной сумела их

По рукам и ногам связать,—

Придушить бы ее давно,

Кости палкой переломать!

Но пока что старуха одна

В эту тайну посвящена

Да замешана в ней сама,—

Значит, всех выручать должна.

Вот опять закат распростер

Два горящих своих крыла,

И когда потемнел простор

И сгустилась синяя мгла,

И когда в притихших домах,

Боязливо дрожа впотьмах,

Там и сям загорелись огни,

За старухой послали они.

И пронырлива, как игла,

К ним колдунья тотчас пришла,

Будто встречи этой ждала.

На старуху глядят ханум —

Удивляются на нее:

До чего же она страшна,

До чего худа и грязна,

И одета все так же она

В омерзительное тряпье.

А давно ли ей за труды

Дали целый кошель монет —

Золотых, чеканных монет?

Но на вид никаких перемен

У проклятой старухи нет:

Тот же дряхлый халат на ней —

Да, пожалуй, еще дряхлей,

Тот же грязный платок на ней —

Да, пожалуй, еще грязней,

А на деньги, что дали ей,

Стоит лишь на базар сходить,

Можно сорок обнов купить —

Сорок платьев, платков купить,

И запястий, и бус, и серег,

Чтоб себя с головы до ног

Хоть на старости принарядить!

Или так старуха жадна,

Что скупится на жемчуг и шелк?

Иль не видела денег она

И не знает, какой в них толк?

Иль с шайтаном делиться должна

И ему отдала их в долг?

Или тратить не стала их —

Где-нибудь закопала их?

Улыбаясь притворно ей,

Угождая проворно ей,

На почетное место каргу

Усадили девять ханум,

На подносе груду сластей

Принесли для гостьи своей,

Угощать ее принялись,

Улещать ее принялись,

Упрекать ее принялись,

«Хэй, мама, ты нам солгала,

Нас бессовестно провела!

Как мы только могли тебе

Поручить такие дела?

Разве денег ты не взяла,

Клятву страшную не дала,

Что согласна нам помогать,

Что погибнут два близнеца,

Что обманешь ты их отца

И погубишь девчонку-мать?

От младенцев избавились мы —

Под водою их плач затих,

От волненья оправились мы

И уже позабыли про них,

Жили весело... А теперь —

Если хочешь, сама проверь —

От рабыни мы узнаем,

Что они остались в живых!

Мы их сами бросили в пруд,

А они и в пруде живут,

Будто рыбы, в воде живут,

Преспокойно себе растут!

И опять эти два близнеца

Растревожили наши сердца,

Нам спокойно жить не дают!

Что же ты за колдунья, ответь,

Если даже таких малышей,

Сосунков, щенков, глупышей

Не сумеешь никак одолеть,—

Гнать бы надо тебя взашей!

Как могли мы верить тебе —

Бормотаньям бессильным твоим

И улыбкам умильным твоим —

И обмана не разглядеть?

Захотели тебя мы пригреть,

Подкормить чуть-чуть, приодеть,

Но не ценишь ты наших щедрот,

Если так смогла обнаглеть!

Не юли же теперь, не хитри,

Сами хитрыми будем впредь,

Получила кошель деньжат —

Отдавай их теперь назад!»

«Хэй, сестрицы! — с ухмылкой злой

Говорит старуха в ответ. —

Этот пруд, видать, не простой,

Просчитались мы, спору нет.

Не корите меня мошной —

Деньги вам возвращу чуть свет,

Все равно из ваших монет

Не потрачено ни одной.

Не хочу остаться в долгу —

Деньги вам верну да сбегу,

А младенцев сами теперь

Стерегите на берегу.

А еще девять лун умрет,

И придет к концу этот год,

Возвратится ваш хан домой,

Завершив с победой поход,

И когда он всех призовет

Да потребует дать отчет,

Вы подумали, что вас ждет?»

«Ну, а что? — спросили ханум,

Непонятливыми притворись

И задумав старуху чуть-чуть

Озадачить да припугнуть,

Чтоб за дело живей взялась.—

Хэй, обманщица, слов не трать,

Чем ты хочешь нас напугать?

Об одном лишь мечтаем мы —

Властелина скорей повидать!

Мы соскучились без него,

Мы измучились без него,

Пусть ему всемогущий Аллах

Будет день и ночь помогать!

Пусть небесная благодать

Осенит его славную рать,

Пусть он будет судьбой храним,

В жарких битвах неуязвим,

Пусть он будет непобедим

Да вернется домой невредим,

Мы же радостной встречи с ним

С нетерпением будем ждать!

Вот уже, наверно, лет пять

Нас владыка не хочет знать

И давно ни с одной из нас

Не желает хоть ночь поспать,

А теперь, Гульшару прогнав,

Он увидит, что был неправ,

Станет нас баловать опять

Да по очереди ласкать.

А младенцы пускай живут,

Раз им нравится этот пруд,

Долго жить под водой нельзя:

Не сегодня — завтра умрут.

Ну, а если потом всплывут

Бездыханные их тела,—

Кто сумеет их опознать,

Правду в точности доказать?

Ведь никто кроме нас с тобой

Не успел детей увидать —

Даже их несчастная мать.

Да и если узнают детей

И поднимется переполох,

Нас никто из ханских судей

Не сумеет застать врасплох:

Не узнать им про наш секрет,

Наготове у нас ответ —

Наведем их на ложный след.

Кто всю ночь оставался в шатре —

Помогал рожать Гульшаре?

Знают все: только ты одна

Неотлучно была при ней,—

Значит, чья же еще вина?

Значит, ты и сгубила детей,

В ту же ночь утопила детей,—

Ну-ка выкрутиться сумей!

Да, теперь наша дружба — врозь,

Насмехаться над нами брось,

Обнаружился твой обман,

Видим, злюка, тебя насквозь:

Дрянь беззубая, лгунья ты,

И совсем не колдунья ты,

А бесстыдная врунья ты!

Чем ты только нам ни клялась,

Деньги выудить торопясь,

Но теперь возвратить сполна

Наше золото ты должна,

А не то проучим тебя,

Хорошенько помучим тебя,

За дверями стражи стоят,

Слово скажем — тебя казнят,

Отдавай нам деньги назад!..»

А старуха сидит, развалясь,

Посреди роскошной тахты,

Не стыдясь своей нищеты —

Грязных тряпок своих не стыдясь,

Смотрит, весело щуря глаз,

Поудобнее разлеглась,

Наконец усмехнулась:

«Что ж, Ваш расчет и вправду хорош!

Пусть младенцы пока живут

Да спокойно себе растут,

Все равно теперь не умрут —

Охраняет их этот пруд,

А когда за год подрастут,

То, конечно, покинут пруд

И в один чудесный денек

К властелину сами придут.

Хоть они и совсем малыши

А дорогу живо найдут:

Не успеют возле дворца

Появиться два близнеца,

Каждый встречный узнает их —

От вельможи и до писца,

От любой из хитрых рабынь

И до глупого кузнеца,—

Ведь недаром чертами лица

Так похожи на мать и отца

Эти два смешных сорванца!

То-то будет рад властелин:

Отыскались и дочь, и сын —

Долгожданный наследник-сын!

Станет он ласкать-целовать,

Обнимать найденных детей,

Станет спрашивать: где Гульшара,

Где же мать спасенных детей?

Любопытно станет ему

Где младенцы нашли приют,

Где скрывались — и почему

Угодили в глубокий пруд?

А доносчики тут как тут —

Все разнюхают, все найдут,

А допросчики тут как тут —

В их руках и огонь, и кнут,

К хану вас в цепях приведут,

А ведь нрав у владыки крут,

И придется вам отвечать

За злодейство, обман и блуд.

Деньги я согласна вернуть —

Не жалею о них ничуть,

Я-то сразу смогу улизнуть,

В щель забиться куда-нибудь,

А вот вас потащат на суд —

Никакие мольбы не спасут!..»

«Нет!» — вскричали девять ханум,

Умоляюще руки сжав,

И от ужаса задрожав,

Продолжали девять ханум:

«Что же делать теперь, ответь —

Как такую беду одолеть?

Неужели уже не спастись,

Неужели не уцелеть?

Неужели над нами теперь

Будет вечный страх тяготеть,

Неужели придется и впредь

От тревоги этой гореть?

Неужели будем страдать —

Днем и ночью удара ждать

И от страшных дум холодеть,

Изнывать, желтеть и худеть —

Так недолго и подурнеть!

Неужели способа нет

Разорвать эту крепкую сеть?

Неужели во цвете лет

Нам придется навек присмиреть

И уже не дышать, не смотреть,

Новых платьев уже не носить,

Новых бус и серег не надеть,

А в земле коченеть и тлеть?

Мы привыкли казной владеть

И на всех свысока глядеть,

Неужели нас могут схватить

И в зловонный подвал запереть?

Мы привыкли забот не иметь,

Целый день, словно пташки, петь,

Неужели, неженкам, нам

Доведется пытки терпеть?

А взамен изумрудных перстней,

Что один другого ценней,

И взамен запястий цветных

Могут цепи на нас надеть,

И на наших нежных плечах,

Молодых, белоснежных плечах

Будут полосы багроветь,

Где прошлась кровавая плеть?

Неужели на площади нас

Перед всеми могут раздеть,

Будет громко народ шуметь

И на наши груди глазеть,

И из всей огромной толпы

Будет некому нас пожалеть,

Слезы горькие утереть?

Неужели в руках палачей,

Волосатых, злых силачей

Без голов нам придется лежать

Или в петле тугой висеть?

И подумать — из-за чего?

Из-за этих жалких щенков,

Из-за гнусных двух червяков,

Вот что нам обидней всего,—

Хоть бы им в пруду околеть!

Мы так молоды, так хороши,

Жизни прожили только треть,—

Не хотим, не хотим умереть!..»

И слезами они залились,

И от ужаса затряслись,

И в отчаянье косы трепать,

На себе шелка раздирать,

И стонать, и выть, и рыдать,

И царапать грудь принялись,

Стали бусы, серьги срывать,

Жемчуга и рубины топтать,

Будто вправду сошли с ума,

И подобно цветным ручейкам

Их румяна текли по щекам

И струилась с ресниц сурьма,

На глазах линяли они,

Красоту теряли они,

Безобразными стали они,

И уже не владея собой,

Простирая руки с мольбой,

К старой ведьме, карге седой

Так в тоске взывали они:

«Ты прости, дорогая, прости,

Не бросай нас на полпути!

Мы как бедные пташки в сети —

Только ты нас можешь спасти!

Нам сегодня твой светлый ум

Больше прежнего необходим,—

Можешь денег не возвращать,

Мы еще щедрей наградим,

Но хоть как-нибудь дело поправь,

Нас без помощи не оставь —

От проклятых детей избавь!

Ты младенцев убить должна,

Задушить, погубить должна,

Ты последнюю память о них

Навсегда истребить должна,

Лишь тогда спокойно вздохнем,

А сейчас, как в аду, живем!

Что угодно у нас проси —

Жемчуга и атлас проси,

Самый ценный алмаз проси

И его на чалме носи,

Но пока не поднялся дым,

Этот страшный огонь погаси,

Нам, красивым и молодым,

Не уйти от беды,— спаси!

Мы с тобою дружить хотим,

Не желаем вражды,— спаси!

От души тебя наградим

За совет да труды,— спаси!

Вдвое больше тебе дадим,

Втрое больше тебе дадим,

Всем желаньям твоим угодим,

Только тайны не разгласи,

Помоги нам, спаси, спаси!..»

Выть и плакать стали они

И судьбу свою горько клясть,

На ковер упали они,

Чтоб к ногам старухи припасть,

И в лохмотьях своих гнилых

На роскошной тахте развалясь,

Любовалась ведьма на них

Да насмешливо щерила пасть.

Не спешила с ответом она,

Видя силу свою и власть,

И прикидывала пока,

Как младенцев верней украсть,

Да от лакомого куска

Отхватить пожирнее часть.

На дрожащих злодеек она

Любовалась исподтишка,

И стенаньями дикими их,

И безумными криками их,

И слезами, мольбами их

Наслаждалась пройдоха всласть.

Наконец усмехнулась:

«Что ж, Вид у вас и вправду хорош!

Верно сказано: в трудный час

Друга нового не найдешь.

Обещайте же, что меня

Не обидите вы теперь,

Сами видите вы теперь:

Ни к чему была руготня,

Мы уже почти что родня —

Что б вы делали без меня?

Рассердиться, сестрицы, на вас

За обидные ваши слова

Да сбежать от вас хоть сейчас

Я имела бы все права,

Но прощаю в последний раз,—

Я душой добра и мягка,

Мягче воска, нежней цветка,

Жаль мне вас, бедняжки мои,

Золотые пташки мои —

Пропадете наверняка!

Так и быть, я вам помогу

И от лютых мук сберегу,

Но и вы, сестрицы мои,

Не должны остаться в долгу,—

Чтобы мне за вас хлопотать

И не выболтать ваш секрет,

Попрошу золотых монет

Ровно впятеро больше дать,

Пожелайте удачи мне

Да вот этот большой алмаз

Подарите впридачу мне,

И довольна буду вполне.

Но заметьте: на этот раз

Осторожней мы быть должны,

Знаю толк я в таких делах:

Близнецы-то глупы, смешны,

Но под светлой звездой рождены,

Видно, их нелегко убить,

Видно, их бережет Аллах!

Кто-то должен их отнести

Далеко за пределы страны,

И тогда их дни сочтены.

Не тревожьтесь, пташки мои,

Отведу я от вас беду,

Лишь бы слово сдержали вы,

Да скупиться не стали вы,

А сообщника я найду».

Расторопна старуха была:

Что искала — живо нашла

И на следующий же день

К госпожам раба привела.

Испугались девять ханум,

Так был вид у него угрюм,

Так он страшен и грязен был,

До того безобразен был:

Долговяз и тощ, как метла,

А ручищи — как два весла,

Поступь грубая тяжела,

Ноги босы, и грудь гола,

А лицо — чернее котла,

Да притом подбита скула,

В волосах — помет и зола,

И зловонье, как от козла,

Губы липкие, как смола,

Зубы острые, как пила,

Голос хриплый, как из дупла,

А усмешка хитра, нагла

И по-дьявольски весела.

Содрогнулись девять ханум,

Видя это исчадье зла:

Вот кого им судьба принесла!

Это был долговязый Ходар-мясник,—

Был он тощ, как жердь, и силен, как бык,

Резать скот он привык, потрошить привык,

Весь базар знавал его зычный крик.

Безобразен он был, волосат, низколоб

И с большим бельмом на одном глазу,

Два клыка обрамляли рот, а внизу

Выпирал из-под челюсти дряблый зоб.

Был гнилой халат из одних заплат,

Рукава — до локтей, а полы — до пят,

И багрово-сини от вздутых вен,

Кисти рук свисали ниже колен.

Во дворце очутился он в первый раз,

И дворец богатством его потряс:

Озирался он молча, рот приоткрыв,

Изумленно таращил свой бычий глаз.

А старуха ввела его в пышный зал.

Где сидели в ряд девять ханских жен,

Перед ним в отрепьях своих он предстал,

А на них и атлас, и жемчуг блистал,

И сверканьем взглядов их поражен,

Пестротой нарядов их поражен,

К их ногам на ковер повалился он,

А потом поднялся и так сказал:

«Много лет вам в довольстве жить, госпожи,

Вам готов я, ничтожный, служить, госпожи!

Мне старуха шепнула: я нужен вам,

И хотелось бы знать,— по каким делам?

Прикажите — в любых делах помогу,

Наградите— уж я не останусь в долгу,

Расшибиться в лепешку для вас готов —

Вам усерднее трудно найти слугу.

Если надо сыскать — весь край обегу,

Если надо продать — продам на торгу,

Если надо рассечь — топором рассеку,

Если надо поджечь — ну что ж, подожгу,

Если надо, то где-нибудь на берегу

Я кого угодно подстерегу —

Поломаю кости, согну в дугу

И башку откручу любому врагу,

И при этом в тайне все сберегу —

Буду лгать другим, а вам не солгу!

От усердия печень моя — кебаб,

Прикажите — в любых делах помогу!» —

Вот как нагло хвалился уродливый раб,

И в усмешке расплылся угодливый раб.

Но молчали растерянно девять ханум,

Потому что не знали, с чего начать,

Что страшилищу этому отвечать,

То ли лгать, то ли правду ему сказать,

Да и можно ли дело ему поручать?

Тут старуха сама говорить начала,

Потому что не только колдуньей была,

Но еще и хитруньей, и лгуньей была

И любила мерзостные дела:

«Вот что, милый,— во всем я люблю прямоту,

Обо всем расскажу я начистоту:

Два подкидыша возле дворца завелись —

Неизвестно, откуда они взялись.

Два несносных уродца, два близнеца,

Нет у них ни матери, ни отца,

Никому не нужны — без присмотра живут,

И пускай бы жили возле дворца,

Но они по ночам то и дело встают,

Начинают возиться, кричат, поют,

Нет от них никакого житья госпожам —

Почивать спокойно им не дают!

Ты, я знаю, многих сильней, храбрей,

Так избавь нас от этих уродцев скорей,

Если хочешь награду от нас получить,—

Это дельце мы можем тебе поручить.

Ты мешок возьмешь да наточишь нож,

За пределы страны детей отнесешь

И тайком младенцев этих убьешь,

А иначе становится жить невтерпеж!»

Понял раб — и глаза воровски скосил,

«Что дадите за это?» — хрипло спросил

И тотчас испугался собственных слов —

Задрожал, отступил, губу закусил,

Но спастись желая ценой любой,

Торопясь близнецов послать на убой,

Озабочены только своей судьбой,

Зашептали злодейки наперебой:

«Не тревожься — мы щедро тебя наградим,

Если нам угодишь — и тебе угодим,

Сделав дело, вернешься к нам невредим,

И тебя в дорогой халат нарядим,

Да и обувь тебе подобротней дадим

И монет золотых с полсотни дадим,

И бумагу с печатью большой дадим —

Навсегда от рабства освободим,

На базаре станешь ты старшиной —

Будут люди тебя называть: хаким,

Только нас от младенцев сперва избавь,

Замолчать гаденышей этих заставь,

Потихоньку их на тот свет отправь!»

Всей душой возрадовался Ходар —

Он о новом халате мечтал давно,

Ни о чем не догадывался Ходар,

Что за дети — не все ли ему равно?

Был готов мясник на любое зло,

Сразу понял, что крупно ему повезло,

Но решил, что сперва немного схитрит —

Напустил на себя озабоченный вид,

Был растерян и в самом деле мясник

И не знал, как лучше себя вести,

Страх неведомый в сердце ему проник,

И от жадности стало его трясти,

Торговаться, ломаться боялся он,

Чтобы знатных женщин не прогневить,

И спешить чересчур опасался он,

Чтобы слишком себя не продешевить,

«Что ж,— сказал он, — пожалуй, я соглашусь,

Хоть не всякий решится, а я решусь,

Не люблю детей, но на этот раз

Так и быть — с младенцами повожусь,

Им охотно выпущу потроха,

Да и плата, кажется, неплоха,

А детей ли, баранов ли убивать —

Никакого не вижу в этом греха.

Это дело привычное нам, мясникам,

Кровь пускаем не детям — большим быкам,

А уж я-то особо на это горазд —

Топором разрубаю быка пополам!

Только пусть будет крепким наш уговор,

Вы хитры, госпожи, да и я хитер,

Но зато не бросаю на ветер слов:

Из почтения к вам, девяти госпожам,

Я и сорок детей погубить готов,

Их на сорок частей разрубить готов!»

Так сказал, усмехаясь клыкастым ртом,

Безобразный, зобатый Ходар-мясник,—

Хорошо у него был подвешен язык!

Это ночь новолунья была —

Непроглядна, мрачна, страшна,

Но зато для колдуньи была

Ночь как раз такая нужна.

Спали слуги, стража спала,

И пока не рассеялась мгла,

Поднялась старуха тайком,

Осторожна, хитра и зла,

И зобатого мясника,

Долговязого срамника

К пруду старому привела.

Неподвижен был сонный пруд,

Мрачный, темный, бездонный пруд,

Мог ли кто-нибудь подозревать,

Что на дне младенцы живут —

Два чудесных младенца живут?

И глядел напряженно Ходар,

И молчал удивленно Ходар,

Наготове держа мешок,—

Ничего он понять не мог!

А старуха была смела —

Ни мгновенья зря не ждала:

Сев на корточки у воды,

Поскорей бормотать начала —

Заклинанья шептать начала.

Палец сунула в воду она

И поморщилась: холодна!..

Трижды дунула в воду она —

И прошла тугая волна,

Трижды плюнула в воду она —

Сразу дрогнула глубина,

Расступился угрюмый пруд,

Обнажился до самого дна...

От испуга мясник вспотел,

Прочь метнуться мясник хотел,

Но как будто к земле прирос —

Неподвижным взором глядел.

От волненья руки дрожат,

И от страха зубы стучат:

Два здоровеньких близнеца,

Пухлых, голеньких близнеца

Безмятежно на дне лежат,—

Сонно дышат двое ребят,

Как ни в чем не бывало спят,

И у каждого — чуб золотой,

И серебряный — чуб другой!

Поглядели бы вы на них,

Как спокойно дышали они,

Как уютно лежали они

Босиком, в рубашонках одних,

Как светло улыбались во сне,

Отдыхая на темном дне —

На ковре из подводных трав

Да на лилиях водяных!

За три месяца подросли

И окрепли двое детей:

Стали тельца у них крупней,

Стали щечки у них круглей,

Хоть и были они лишены

Молока материнских грудей

Да к тому же в холодной воде

Провели девяносто дней!

Вам хотелось бы знать, друзья,

Как они уцелеть могли,

Как они под водой росли,

Что за силы их берегли?

Не пытайтесь понять, друзья,

Объяснить все равно нельзя,—

Много скрыто великих тайн

В море вечного бытия!

Что поднимется крик и шум,

Но царила кругом тишина —

Все дремало в объятьях сна.

Из-за мглистых туч, из-за дальних круч

Еле-еле брезжил рассветный луч.

Той порой, из дворца, через ход потайной,

Вышел тощий раб с мешком за спиной.

В полумраке никто не заметил его,

Да и если бы кто-нибудь встретил его,

Разве мало таскается нищих таких

Каждый день на улицах городских?

Мимо стражника, сонно кривящего рот,

Беспрепятственно вышел он из ворот

И пошел по одной из степных дорог,

Что вела из города на восток.

По пустынной дороге вышагивал он,

То и дело украдкою вздрагивал он,

И тогда — будто в спину удара ждал —

Сразу голову в плечи втягивал он...

Был зобатый мясник озабочен, угрюм,

Думал он о лежащих в мешке малышах,

И зловещий шепот ханских ханум

Раздавался тихонько в его ушах:

«Вот тебе покрепче мешок,

Вот тебе поострее нож,

За пределы страны уйдешь

И тогда близнецов убьешь!..»