Сказание о Шарьяре

Юность Шарьяра и Анжим. Песнь девятая.

О том,

как черный великан Канбаслы

доставил Анжим к Голубому источнику,

как сумела она укротить

доселе неукротимого крылатого коня Жахангира,

как встретилась с несчастной Хундызшой

и получила в подарок

чудодейственный перстень царя Сулаймана

Великану на плечи уселась Анжим

И сейчас же зажмурила крепко глаза,—

Дикий ветер завыл, загремела гроза,

Заклубились вихрями пыль и дым:

Это черный — чернее полночной тьмы,

Как свирепая буря, неудержим,

По безлюдью, сметая с дороги холмы,

Через дебри, круша вековые стволы,

Через реки, катящие к морю валы,

Через горы, где только снега да орлы,

Зашагал стремительно Канбаслы.

Жгучий ветер с размаху девушку бьет

И вот-вот с великана ее сорвет,

Но вцепилась в космы ему Анжим,

И вперед, как по бурным волнам, плывет.

Дым и пыль, задыхаясь, глотает она,

Великаньи шаги считает она,—

Насчитала всего полтораста шагов,

А уж силы заметно теряет она.

Только хочет на миг приоткрыть глаза —

Вспоминает: глаза открывать нельзя,

А безумная буря все злей свистит,

Разорвать, уничтожить ее грозя,

И шагает быстрей и быстрей исполин,

Перемахивает через чаши долин,

Перескакивает через гребни гор,

Перешагивает через ленты рек,—

Этот гром и вихрь, этот дикий бег

Разве в силах выдержать человек?

Злобной бурей девушка оглушена,

Грозным громом девушка потрясена,

Сердце прыгает, кругом идет голова,

Задыхается девушка, чуть жива,

Свирепеет гроза, на упрямицу злясь,

По лицу стекают слезы и грязь,

И дрожит она, из последних сил

Великану в курчавые космы вцепясь.

Все безумнее буря, все гуще дым,

Мрак и грохот, и смрад окружают

Анжим, Но зажмурясь отчаянно, счет вести

Великаньим шагам продолжает Анжим.

Вот уже досчитала до пятисот,

Вот уже досчитала до шестисот,

Хрипло дышит и кашляет великан,

По плечам раскаленным струится пот.

Пальцы судорогой свело,— вот-вот

С плеч горячих девушку вихрь сорвет,

И она уже гибели верной ждет,

Миг остался - и в пропасть она упадет!

И вот в этот последний, смертельный миг

Досчитала девушка до семисот,—

И сейчас же, как радостная волна,

Долгожданная хлынула тишина,

Топот смолк исполинского бегуна,

Поняла Анжим: она спасена!

Открывает глаза — и как всадник с седла,

С плеч громадных соскакивает Анжим,

Дым и пыль обволакивают Анжим,

Наконец, поредела, рассеялась мгла,

И тогда убедиться она смогла —

Великан понапрасну не тратил слов:

Сделал он всего лишь семьсот шагов,

А, как видно, за сотню рек и хребтов,

Не щадя своих богатырских ног,

Перебраться девушке он помог

И в долину, круглую, как поднос,

Словно вихрь — пушинку, ее отнес.

Незнакомые горы сурово молчат.

Над горами где-то орлы кричат,

А в укромной долине царит покой,

Ярко-красные скалы кругом торчат,

И такая чуткая тишина,

Что любого листика дрожь слышна,

Только струйки прохладные чуть журчат.

А в кустах, от источника невдалеке,

Растянувшись на мягком, белом песке,

За семь лет облетев поднебесный мир,

Крепко спит, как уставший в бою батыр,

Знаменитый крылатый конь Жахангир.

Крепко спит он, в тени скалы серебрясь,

Как звезда, слетевшая с высоты,

И поближе девушка подобралась,

«Чем породистей конь, тем упрямей нрав,

Вот что скажешь, такого коня увидав! —

Так взволнованная размышляла Анжим.—

А ведь хан-чародей оказался прав:

Этот конь благородный как раз для меня,

Он прекрасней зари, но опасней огня,

Он быстрее грозы, но и злее грозы,—

Нелегко приручить такого коня!

Будь, что будет! Придется поспорить с ним!

Пусть он дик, беспощаден, неукротим,

Кто смелее из нас, мы еще поглядим,

Кто упрямее, в схватке смертельной решим!» —

И готовиться стала к борьбе Анжим.

Объяснил ей заранее хан Емен,

Как тулпара волшебного обуздать,

Повторил на прощание хан Емен:

«Будь смелее! Времени зря не трать,

Постарайся коня поскорей оседлать!» —

И не стала Анжим ни мгновения ждать:

В красных скалах пещеру пустую нашла,

Дверцу ощупью в ней потайную нашла,

А за дверцей старинную сбрую нашла —

И седло, и узду золотую нашла,

И тяжелую плеть, железную плеть

С рукоятью в таинственных письменах,—

Эта плеть невольно внушала страх,

Даже дэва заставит она присмиреть!

Пригодился девушке и Канбаслы —

Оказался сноровистым великан,

Не ошибся в нем прозорливец-хан,

Он и вправду достоин был похвалы:

Он пещеру ей отыскать помог,

На заржавленной дверце сломал замок,

И тяжелую сбрую достать помог,

И коня тайком оседлать помог,

С боку на бок его так легко повернул,

Что скакун не проснулся — лишь сонно вздохнул,

Золотую узду осторожно надел

И приладил седло, и подпругу стянул,

А потом усмехнулся громадным ртом,

На прощанье ручищей черной взмахнул,

Сделал шаг, другой — ив пыли густой

Через миг за скалистой исчез грядой.

И опять воцарилась в горах тишина,

Средь утесов Анжим очутилась одна,

Наготове железную плеть держа,

За уступом скалы притаилась она —

Стала ждать, напряженная, как струна,

Пробужденья крылатого скакуна.

Наставленья мудрые дав,

Хан Емен оказался прав,

И недолго спал Жахангир —

Пробуждаться стал Жахангир:

Шелковистой гривой тряся

И горячим глазом кося,

Захрапел богатырский конь —

Живо на ноги поднялся.

Огляделся — и задрожал:

На спине седло увидал,

Увидал золотую узду

И почуял сразу беду,

И заржал отчаянно конь,—

Жил давно без хозяина конь,

Стал давно и упрям, и дик,

От узды и седла отвык.

Тщетно конь на дыбы встает —

Не избавиться от седла,

Тщетно конь удила грызет —

Золотые крепки удила,

И тогда прокатился гром,

Пыль густая взвилась столбом,—

Это крылья конь распростер

И над зубьями диких гор

Вихрем взмыл в голубой простор.

Взвился конь,

И в смертельный спор

С ним вступила смело Анжим:

К разъяренному скакуну

Подбежать успела Анжим,

Ногу в стремя успела вдеть

И с разбега в седло вскочить,

И поводья крепко схватить,

И поднять железную плеть,—

Взмыл крылатый, и вместе с ним

Выше гор, к облакам седым,

В небеса взлетела Анжим.

Много лет Сулайману-царю

Этот конь волшебный служил,

Долго прожил мудрец, а все ж

Конь хозяина пережил.

Долго прожил царь Сулайман,

Был властителем многих стран,

Даже дэвов ему покорять

Помогал святой талисман.

Справедливо владыка царил,

А когда стал слабеть мудрец

И по знакам вещих светил

Предсказал свой близкий конец,

Он коня привести велел,

На прощанье с ним говорил

И за службу благодарил,

И на волю его отпустил.

Сорок раз Жахангир с тех пор

Облетел весь земной простор —

От лазурных южных морей

И до сумрачных Кафских гор,

И привык он на воле жить.

Выше гор, выше туч кружить,

Спорить с бурей, с солнцем дружить,

Никому, никому не служить —

И превыше всех благ земных

Стал свободой своей дорожить!

А теперь, в седле увидав

Дерзновенного седока,

Разъярился конь — и стремглав

Так и взвился под облака,

О пощаде не просит он —

Хочет недруга сбросить он,

Со спины крылатой стряхнуть,

С высоты на скалы швырнуть,

Чтоб свободу себе вернуть!

Увидал, что седок упрям,

Рассердился волшебный конь,

К вечным льдам, к угрюмым горам

Устремился волшебный конь,—

В черных безднах потоки рычат,

Ледяные клыки торчат,

И над мрачным, диким хребтом

Конь пронесся семь раз подряд!

Камнем в пропасти падал он,

Ржал, метался и прядал он —

То в лазурь взмывал, то скакал

По зубчатому гребню скал.

Вихри пыли снежной летят,

Ветры яростные свистят,

И как будто у самых ног

Разверзается жадный ад:

Бездны гибельные зовут,

Ледяные пасти блестят —

Разорвать на части хотят!..

Всюду смерть угрожает Анжим,

Но сдаваться не хочет она,—

Разъяренного скакуна

Укрощать продолжает Анжим:

Зверя плетью железной бьет

И по имени громко зовет,

Так велел ей хан-чародей,

Чтоб коня усмирить скорей,

Гонит, гонит его вперед,

Чтобы конь продолжал полет —

Отдохнуть ему не дает!

Нестерпимую боль и страх

Ощутил непокорный конь,

К водопаду в черных горах

Устремился проворный конь,—

Низвергаясь с диких громад,

С ревом рушится водопад,

Сквозь отвесный его поток

Конь пронесся семь раз подряд!

Зубы стискивает Анжим,—

Клочья пены слепят ее,

И подобно жгучим бичам

Струи бьют ее по плечам,

Будто тысячи хищных рук

Сбросить в пропасть хотят ее,

И ревет, рычит водопад,

Словно злой водяной дракон,

Смертью ей грозит водопад,

На упрямицу разъярен,

Будто сотни исчадий зла

Смыть решили ее с седла,

Их все больше, им нет числа —

Окружают со всех сторон!..

Дикий рев оглушает Анжим,

Но не хочет сдаваться она,—

Обезумевшего скакуна

Укрощать продолжает Анжим:

Зверя плетью железной бьет

И по имени громко зовет,

Все сильнее, больнее бьет,

По бокам и по шее бьет,

Гонит, гонит коня вперед,

Чтоб не смел прекращать полет,

Свой неистовый, буйный полет —

Отдохнуть ему не дает!

От жестокой боли заржав,

К тучам взмыл разъяренный конь,

И навстречу грозе стремглав

Полетел запаленный конь,—

И угрюмые тучи гремят,

Копья молний глаза слепят,

И сквозь толщу тьмы грозовой

Конь пронесся семь раз подряд!

Громом девушка оглушена,

Задыхается в душной мгле,

Блеском девушка ослеплена,

Все трудней усидеть в седле,

Буря яростная ревет

И за плечи ее берет,

Напрягает силы — вот-вот

В пропасть девушку унесет,

И ничто ее не спасет!

И рычит, грохочет гроза,

Будто огнедышащий дэв,

И обрушить хочет гроза

На нее свой безумный гнев,

Жгучим блеском слепит глаза,

На упрямицу рассвирепев,

Взор застлала дымная мгла,

Вихри сбросить грозят с седла,

Злые молнии — сжечь дотла!

Задыхаясь, дрожит Анжим

И совсем уже изнемогла,

Но волшебного скакуна

Укрощать продолжает она —

Продолжает плетью хлестать

И по имени громко звать,

Гонит, гонит коня вперед,

Чтоб не смел прекращать полет,

Чтобы силы его лишить,

Чтобы злобу его потушить,

Чтобы волю его сокрушить,

Оглушить коня, устрашить —

Отдохнуть ему не дает!

Долго девушку конь носил,

Наконец из последних сил

На громадный, острый утес

Конь крылатый ее отнес.

Задыхался, дрожал скакун,

На колени упал скакун

И, роняя жемчужины слез,

Так в отчаянье произнес:

«Хватит мучить меня, сестра,

Так не учат коня, сестра!

Ты послушай меня, поверь —

Стану другом твоим теперь!

Оседлала ты смело меня,

Победить ты сумела меня,

И тебе я готов служить,

И с тобою готов дружить,

Только больше плетью не бей —

Пощади меня, пожалей

Ради матери бедной своей!»

«Чем клянешься?» — спросила Анжим.

«Солнцем — братом моим клянусь!»

«Не поверю!» — сказала Анжим

И хлестнула по шее коня.

«Чем клянешься?» — спросила Анжим.

«Ветром — другом моим клянусь!»

«Не поверю!» — сказала Анжим

И хлестнула сильнее коня.

«Чем клянешься?» — спросила Анжим.

«Сулайманом святым клянусь,

Как ему я когда-то служил,

Так тебе послужить берусь,

Буду другом крылатым твоим,

Буду младшим братом твоим,

Буду верным слугой твоим —

Весь подлунный мир облетим!

Если надо найти — найдем,

Если надо спасти — спасем,

Путь любой совершим вдвоем,

Всех врагов сокрушим вдвоем!..»

«Совершим!» — сказала Анжим,

«Сокрушим! — сказала Анжим.—

Мы Шарьяра с тобой найдем

И любою ценой спасем,

От волшебницы злой спасем,

А не сможем — умрем вдвоем!»

А тем временем в дальней-дальней стране,

О которой мы грезим только во сне,

За громадами гор, за раздольем степей,

В белокаменной, гордой твердыне своей,

За сплошною стеной — без единых ворот,

Сквозь которую только храбрейший пройдет,

Под тяжелым шатром, в полутемном углу,

В черном платье вдовы, на сыром полу,

Неподвижно сидела, почти не дыша,

Чудо мира — красавица Хундызша,

Молодая страдалица Хундызша.

Днем и ночью, ресницы полузакрыв,

Будто птица больная — крылья сложив,

Все земные радости позабыв,

Пораженная скорбью молчала она,

Уж давно не считала ночей и дней,

И — потухшего уголька черней —

Умирала родинка вместе с ней

На челе, между тонких ее бровей.

И уже не жива, но еще не мертва,

И уже не жена, но еще не вдова,

Словно лед, холодна, словно мел, бледна,

День за днем, как свеча, догорала она,

Третий месяц ни крошки в рот не брала,

Только изредка чистую воду пила

И уже ничего, ничего не ждала.

В это утро все так же сидела она,

Безучастно все так же глядела она,

И все так же молчала — ждала конца,

А в руке держала перстень отца.

Угасала жизнь, застилалась тьмой,

И последняя искра мерцала в ней:

Не воскреснет герой, не вернется домой,

Он пропал, он сгинул во цвете дней,

Он погиб, он погиб в чужедальней стране

По ее вине, по ее вине!

Никогда и никто его не вернет,

А теперь наступил и ее черед:

В этот день, наконец, и она умрет.

А тем временем в дальней-дальней стране,

О которой мы грезим только во сне,

За громадами гор, за раздольем степей,

В белокаменной, гордой твердыне своей,

За сплошною стеной — без единых ворот,

Сквозь которую только храбрейший пройдет,

Под тяжелым шатром, в полутемном углу,

В черном платье вдовы, на сыром полу,

Неподвижно сидела, почти не дыша,

Чудо мира — красавица Хундызша,

Молодая страдалица Хундызша.

Днем и ночью, ресницы полузакрыв,

Будто птица больная — крылья сложив,

Все земные радости позабыв,

Пораженная скорбью молчала она,

Уж давно не считала ночей и дней,

И — потухшего уголька черней —

Умирала родинка вместе с ней

На челе, между тонких ее бровей.

И уже не жива, но еще не мертва,

И уже не жена, но еще не вдова,

Словно лед, холодна, словно мел, бледна,

День за днем, как свеча, догорала она,

Третий месяц ни крошки в рот не брала,

Только изредка чистую воду пила

И уже ничего, ничего не ждала.

В это утро все так же сидела она,

Безучастно все так же глядела она,

И все так же молчала — ждала конца,

А в руке держала перстень отца.

Угасала жизнь, застилалась тьмой,

И последняя искра мерцала в ней:

Не воскреснет герой, не вернется домой,

Он пропал, он сгинул во цвете дней,

Он погиб, он погиб в чужедальней стране

По ее вине, по ее вине!

Никогда и никто его не вернет,

А теперь наступил и ее черед:

В этот день, наконец, и она умрет.

Но внезапно прислушалась Хундызша:

Началось смятенье вокруг шатра,

Чей-то крик прозвучал посреди двора,

И забегали люди, куда-то спеша.

До сих пор тишиной окружен был шатер,

Все ходили неслышно, потупив взор,

Все вокруг — от слуги до святого хаджи —

Не тревожить старались своей госпожи.

А сейчас словно все позабыли о ней:

Топот, крики — все ближе и все слышней,

Лязг оружья — все громче и все грозней,

Плач, молитвы, испуганный храп коней!

И тревожным предчувствием пронзена,

Пробудясь от тоскливого полусна,

Оглянулась она, поднялась с трудом,

Из—за полога смотрит, изумлена:

Много лет был в столице мир и покой,

Много лет не случалось тревоги такой!

Всюду жители толпами собрались,

И руками машут, и смотрят ввысь,

Плачут девушки, а по лицам слуг

Пробегают растерянность и испуг.

Возле входа в шатер, у подножья дворцов

Строй железный смыкают сотни бойцов —

Обнажают оружье, суровы они,

Отразить нападенье готовы они.

А в лазури безбрежной гроза гремит,

В синеве безмятежной буря свистит:

Это в блеске утреннем, как в огне,

На крылатом коне, в боевой броне

Богатырь молодой в небесах летит!

Мчался конь, послушен, неустрашим,

Закружился над городом он большим,

Стал снижаться, и воинов грозный строй

Различила еще с высоты Анжим.

Увидала она их железную рать —

Поняла, что схватки не миновать,

«Что же делать? — подумала.— Разве смогу

С этим войском громадным одна совладать?

Ниспошли, Аллах, свою благодать!

Если нет отсюда возврата мне,

Если смерть суждена ради брата мне,

Пусть погибну, как бабочка гибнет в огне!»

Так на верную гибель решилась Анжим,

И послушался гордый ее Жахангир:

Перед лесом копий, мечей, секир

На земле через миг очутилась Анжим,

И с коня соскочив, и клинок обнажив,

До последнего вздоха биться решив,

Как орлица разгневанная, смела,

За спиной словно чувствуя два крыла,

На врагов незнакомых Анжим пошла.

Вот уже, беспощадны, остры, горячи,

Перед ней, будто гибельные лучи,

Копья вспыхнули сотнями острых жал,

И предсмертный холод ей сердце сжал,

И гремя, надвигаться стали войска,

Чтобы смять непрошенного смельчака,

Растоптать волшебного седока!

И тогда, с презрением поглядев

Прямо в лица воинам-силачам,

Излучая отвагу и жгучий гнев,

Дерзкий вызов бросая стальным мечам,

Сорвала Анжим свой пернатый шлем,

И рассыпались косы ее по плечам,—

И прекраснейшая из отважных дев

Через миг изумленным предстала очам!

Сразу видно: пощады не просит она —

Ни на шаг не подумает отступать,

И клинка боевого не бросит она —

Крепко сжала узорную рукоять,

Собирается дорого жизнь продать!

Будто вихрь по железной листве густой,

Пробежало смятение,— дрогнул строй

Перед юной воительницей в броне,

Перед гордой и грозной ее красотой.

Но опять хлестнул, как жестокий бич,

По рядам бойцов чей-то зычный клич,

И взглянули опять исподлобья они,

И нацелили длинные копья они —

Осторожно ступая, идут на Анжим,

Будто движутся гибельной топью они.

Вправо, влево Анжим устремляет взгляд –

Отовсюду блестящие пики торчат,

Отовсюду их жадные жала грозят,

Надвигаются — грудь ей сейчас пронзят!

Миг остался,— и в этот последний миг

Прозвенел отчаянный женский крик,

И как стебли железного камыша

Разомкнулись ряды беспощадных пик,—

Перед строем бойцов, торопливо дыша,

Как былинка на резком ветру, дрожа,

В черном платье, трепетная, как тень,

Появилась их юная госпожа —

Исхудалая, бледная Хундызша.

«Стойте!» —

Воинам верным

Крикнула Хундызша,

А потом к незнакомке

Приблизилась не спеша.

«Опусти свой меч! —

Приказала ей Хундызша.—

Ты откуда? Чего желает твоя душа?

Ты совсем молода,

А на вид — грозна и смела,

Вижу пламя в глазах —

Это пламя любви или зла?

То ли добрая весть,

То ли злая, слепая месть

Так нежданно тебя

В мирный город мой привела?

Мой народ дружелюбен —

Со всеми в мире живет,

Но за вестника смерти

Принял тебя народ —

За волшебника злого,

Решившего город сжечь,

За исчадие ада,

Что гибель в наш край несет.

Кто же ты, Прилетевшая к нам

На крылатом коне?

Почему твой девичий стан —

В тяжелой броне?

Почему ты сжимаешь

Стального клинка рукоять?

Разве женское дело —

Сражаться, кровь проливать?

Ты красива, стройна,

Тебе не к лицу броня,

Из какого ты края, скажи,

Кто твоя родня?

Расскажи обо всем,

И да будет правдив ответ,

Я тебя спасла —

И грешно обмануть меня!»

Возразила Анжим:

«Если будет лжив мой ответ,

Пусть я прахом стану —

Погибну во цвете лет!

Мой великий отец —

Справедливый хан Шасуар,

А почтенная мать —

Безгрешная Акдаулет.

Я — должница твоя,

Ты от смерти меня спасла,

Нет и не было в сердце моем

Ни вражды, ни зла,

Роковая весть

В этот город меня привела,—

Если б ведала ты,

Как судьба моя тяжела!

Ветер бедствия злого

Занес меня в эти края:

Год назад потеряла

Любимого сокола я,

С той поры по земле

Я скитаюсь — его ищу,

И пока не найду,

Всех безрадостней жизнь моя.

Если сможешь помочь,

То клянусь спасеньем души,

Жизнь свою подарить

Я готова взамен суюнши!

Если что-нибудь знаешь

О соколе смелом моем,

Не скрывай, дорогая,

Ответить мне поспеши!»

Снова спрашивать стала

Взволнованная Хундызша:

«Вижу, гостья моя,—

Благородна твоя душа,

Не ошиблась я,

С первых слов твоих поняла:

Ты чиста,

Ты правдива

И нам не желаешь зла.

Если б ведала ты,

Как понятна мне боль твоя:

С милым соколом-другом

Навеки рассталась и я,

И теперь скорблю,

Дни и ночи себя казню:

Как его отпустить я могла

В чужие края!

Но судьба разлучила нас —

Потерялся мой сокол

И свет для меня угас.

С виду всех грозней он,

А сердцем — светлее всех,

Из десятков тысяч батыров

Смелее всех,

Взор его — как меч,

Как рычание тигра — смех,

Мир — широкое поле

Для ратных его утех.

Он могуч, как чинар,

Горяч, как степной пожар,

Беспощадней молнии

Гневный его удар,

А захочешь всю правду

О соколе знать моем,

Я тебе отвечу:

Имя его — Шарьяр!»

Тут заплакала радостно Хундызша,

Просветлела впервые ее душа,

И к отважной Анжим она подошла,

И ее, как родную сестру, обняла.

А потом в полутемном, тяжелом шатре

Долго-долго сидели они вдвоем,

И невестке своей — дорогой сестре

Хундызша призналась во всем, во всем.

Ничего не тая, рассказала ей

О преступной забывчивости своей,

Рассказала о том, как ее господин

В путь собрался — в город Тахта-Зарин,

Как, начав любимого снаряжать,

Три подарка Шарьяру вручила она,

И о том, как в дорогу ему отдать

Сулайманов перстень забыла она,

И теперь в поединке с волшебницей злой

Не помогут ни удаль, ни сила ему,

Не воскреснет герой, не вернется домой,

Суждена не победа — могила ему!

Беспощадной волшебницей побежден,

Погружен Шарьяр в беспробудный сон,

В черный камень бесчувственный превращен.

Так она бесконечно терзала себя

И упреками истязала себя,

И стонала, и горькие слезы лила,

И Анжим утешала ее, как могла,

Наконец, ей сказала: «Довольно, сестра,

Будь спокойней с сегодняшнего утра,

Тосковать, сокрушаться прошла пора,

За Шарьяра сражаться пришла пора!»

«Не терзайся, сестра,— продолжала Анжим,—

Лишь один всемогущий непогрешим,

Ошибаются люди сто раз на дню,

И тебя ни в чем, ни в чем не виню.

Так уж в мире нашем заведено —

Все на свете одно с другим сплетено:

Если сбыться чему-нибудь суждено,

Это сбудется, сбудется все равно!

Успокойся, сестра! Прозорлив Аллах,

Справедлив, дальновиден в своих делах,

И прочла я по знакам небесных светил —

Не случайно он память твою затмил:

Он страданьем твой дух просветлить решил,

Трудный путь предо мной расстелить решил,

А Шарьяра не только огнем и водой,

Но и смертью самой закалить решил!

Небесами клянусь и землей клянусь,

Лучше я никогда домой не вернусь,

Но в жестокой беде не оставлю его,

От мучений загробных избавлю его,—

Я отправлюсь в город Тахта-Зарин,

Я с колдуньей сражусь один на один,

Или злую губительницу погублю,

Или с братом любимым смерть разделю!

А теперь победы мне пожелай,

Время дорого — еду в проклятый край,

И одна только просьба есть у меня:

Этот перстень с собой мне в дорогу дай!»

«Вот он! — тихо промолвила Хундызша.—

Но постой, не спеши этот перстень надеть,

Знай, сестра: лишь чистейшая в мире душа

Талисманом этим может владеть.

Если есть в душе хоть крупинка зла,

Если горе кому-нибудь ты принесла,

То священного перстня не надевай —

Он тебя мгновенно сожжет дотла.

Не боишься — тогда этим перстнем владей,

А боишься — его надевать не смей!»

«Не боюсь!» — Анжим отвечала ей.

И как только на палец левой руки

Чудодейственный перстень надела Анжим,

Сразу стали, как звезды, глаза ярки,

С изумленьем вокруг поглядела Анжим:

Показался прозрачным тяжелый шатер —

До того остер стал внезапно взор,

И сквозь этот шатер, сквозь твердыни стен

Виден ей простор — вплоть до самых гор!

Глянет в небо она — видит райский сад,

Глянет в землю она — видит каждый клад,

Видит ясно, как реки текут под землей

И как в недрах ее самоцветы горят.

На людей с удивленьем глядит Анжим:

Словно стали они из цветного стекла,

Все ей видно сквозь бренные их тела —

Все сокрытые мысли, мечты и дела,

Жемчуг правды и черные угли зла,

И алмазы добра, и рубины любви,

И любая душа ей насквозь видна,

Эта — светится, эта — тускла и мрачна,—

Вот какая сила в перстне была!

Обучал ее с детства наставник-старик

Потаенным премудростям древних книг,

Заклинанья святые читать научил,

Понимать и звериный, и птичий язык,

А теперь ее разум, горяч и могуч,

Словно яркий луч сквозь покровы туч,

Проникал мгновенно в любой тайник —

Сокровенный смысл бытия постиг.

Многих мудрых мудрее была Анжим,

Многих смелых смелее была Анжим,

А теперь стала всемеро зорче, мудрей,

Стала всемеро пламенней и храбрей,

Словно дух старинных богатырей

С новой силою возродился в ней.

Разгорелся в сердце геройский пыл,

В нем источник забил небывалых сил,—

Вот каким чудодейственный перстень был!

А у входа в шатер, где толпится народ,

Жахангир могучий призывно ржет,

Расправляет крылья, копытом бьет,

И дрожит, и храпит, торопясь в полет.

Горячо Хундызша и Анжим обнялись,

В вечной дружбе и верности поклялись,

Зашумел крылами волшебный конь,

С молодой наездницей взвился ввысь.

И опять ураган загудел в небесах,

И раскатистый гром загремел в небесах,

И сердца обуял безотчетный страх,

Стали многие плакать, упали во прах.

И лишь тот, кто сумел устоять на ногах,

Различить успел, как дугой крутой

В небо взмыл Жахангир — и летучей звездой

Растворился в лучах зари золотой.

Проводила сестру и, в шатер войдя,

На колени бросилась Хундызша

И опять, словно солнце после дождя,

Стала взором светла и лицом хороша,

И как тают весною обломки льда,

Растворилось отчаянье без следа,

Заструилась ручьями надежда в ней,

А на лбу, словно утренняя звезда,

Становилась родинка все светлей,

Разгоралась родинка все ясней

Между тонких, гордых ее бровей.

И весь день, и всю ночь молилась она,

И к престолу творца возносилась она,

И уже не клонилась покорно к земле —

К небесам, словно пламя, стремилась она:

«Помоги, всемогущий, ей, помоги,

Сбереги, вездесущий, ее, сбереги!

Да придет ей на помощь сила твоя,

И да будут повержены в прах враги!

Дай волшебницу злую ей победить,

Дай могучего брата освободить,

Дай ей силы от сна его пробудить —

К новой жизни любимого возродить!

Три судьбы ты держишь в длани своей,

Три души молю тебя пощадить,

Чтобы зло осудить, добро наградить —

На земле правоту твою утвердить!..»

А тем временем мчалась Анжим вперед,

На крылатом коне продолжала полет,—

Что ее в заколдованном городе ждет?