Сказание о Шарьяре

Предисловие

Ассалам, дорогие мои, ассалам!

Да сопутствуют радость и счастье вам!

Я приходу вашему рад всегда -

Нашим ясным глазам, молодым голосам.

Не стесняйтесь же, заходите в дом,

А хотите - в саду посидим, отдохнем.

Ну-ка, палку мне протяни, сынок,

Что поделать, хожу я теперь с трудом.

Да, старик я, старик... А вы - молодежь,

Не всегда вас поймешь, не всегда разберешь,

Все на свете по-новому мерите вы,

Уж давно и в Аллаха не верите вы

И над многим смеетесь напрасно, а все ж

Хорошо различаете правду и ложь.

Что таить, за последние годы к вам

Привязался я, словно к родным сынам, -

Хоть и слишком заняты вы иногда,

Хоть и вечно торопитесь по делам,

А меня, старика, навещаете вы,

И седины мои уважаете вы,

И внимаете чутко моим словам,—

Это в жизни еще пригодится вам.

Караваны пройдут — и теряется след

Даже камни дряхлеют за тысячи лет,

А правдивое слово не меркнет вовек —

Ничего на земле долговечнее нет!

Вот увидите, милые: в трудный час

Вам помочь сумеют еще не раз

От меня услышанные слова,

Ибо в них вековая мудрость жива,

А народная мудрость — всегда права.

Что ж, садитесь поближе... Сегодня для вас

Я задумал припомнить старинный сказ,

Приготовьтесь внимательно слушать меня —

Это будет затейливый, длинный сказ.

В назиданье потомкам, на благо сердцам

Он от прадедов к дедам, от дедов к отцам,

Как живое наследство, переходил,

В годы горя и бедствий надежду будил,

Ободрял бедняков, богачей судил,

И на память я с детства его затвердил.

А жилось нам в ту пору не так, как сейчас:

Сиротою я рос, в лохмотьях ходил,

Голодал, холодал, выбивался из сил,

В диком крае отары байские пас,

И бывало, от стужи дрожа до утра,

С чабанами греясь возле костра,

Слушал я, мальчуган, не смыкая глаз,

Как слепец нам поведывал этот сказ.

Был он стар, изможден, сединой убелен,

От аула к аулу с собакой бродил.

Был тогда знаменитым сказителем он,

Был печальных сердец утешителем он.

Помню я, как поближе к огню присев

И глазами незрячими глядя в костер,

Он как будто развертывал яркий ковер

Говорил не спеша, говорил нараспев

О Шарьяре — старинном богатыре,

Об Анжим — отважной его сестре,

О жестоких боях, о крылатых конях,

О далеких-далеких волшебных краях,

О давным-давно отшумевших днях.

Приходили года — уходили года,

Приходила беда — уходила беда,

Возмужал я — и сам сказителем стал,

Потому что памятлив был всегда.

А теперь аксакалом почтенным слыву,

Девяностый год на земле живу,

Я чего не увидеть иным и во сне,

Довелось мне, сынки, повидать наяву!

Уставать я стал, подряхлел в пути,

Бремя лет все труднее теперь нести,

Застилает глаза мои пелена,

Ваших лиц молодых не вижу почти,

Только память по-прежнему мне верна,

Только память одна — вся моя казна,

И как степь орлу с высоты видна,

Стала даль мне такая теперь ясна,

Что порою кажется: сам я жил

В те старинные, сказочные времена!..

Но пора начинать,— а не то, друзья,

Вам придется сидеть со мной допоздна.

Было это давным-давно —

На заре далеких времен:

В те года, в Ногайской стране,

Во главе сорока племен,

Своеволен, грозен, силен,

Долгим царствием умудрен,

Всех врагов своих сокруша,

Самовластно делами верша,

Правил славный хан Дарапша.

На высокий ханский престол

Он двенадцати лет взошел,

Чтил добро, наказывал зло,

И почтенье к нему росло,

Лишь в одном ему не везло:

Девять раз был владыка женат —

Девять жен познал молодых,

Но детей не имел от них.

Вот ему уже сорок лет —

Голова белеть начала,

Борода седеть начала,

А наследника нет и нет.

Как-то раз властелин загрустил,

Скорбно голову опустил,

Слезы льет из потухших глаз:

«Чую, близок мой смертный час,

Скоро, скоро покину вас

И уйду в загробную тьму,

Но кому свой трон золотой,

И богатства моей кладовой,

Весь мой отчий край дорогой

Я смогу передать — кому?

Без наследника шаток трон,

Я умру — опустеет он,

Сразу осиротеет он!

Чую, близится мой конец,

А кому свой ханский венец

Я смогу завещать — кому?

Как жесток этот бренный мир —

Даже хан одинок и сир!

Лучше брошу я ханский трон,

В руки посох крепкий возьму,

Вкруг несчастной моей головы

Обмотаю простую чалму,

Скину с плеч атлас и парчу,

А надену грубый шапан,

Рукава до локтей засучу,

Обе полы укорочу

И пойду скитальцем простым

В путь далекий — к местам святым!»

Как сказал, так и сделал хан,—

С возвышенья сошел в слезах,

Снял венец у всех на глазах,

Облачился в грубый шапан,

Крепкий посох взял и суму,

Намотал простую чалму,

Всю казну беднякам завещал,

На прощание жен обнял,

А едва занялся восход

И рассеялся полумрак,

Вышел из городских ворот

С разношерстной толпой бродяг,

И в воротах не встречен никем,

И в толпе не замечен никем,

Навсегда покинув престол,

По дороге в Мекку ушел.

Семь томительно скучных дней,

Семь мучительно душных дней

Шел несчастный хан Дарапша,

И шагать было все трудней,

А дорога ползла, как змей,

Нескончаемый, желтый змей,

Посреди горячих степей.

Солнце путника жгло огнем,

Ветер так и хлестал песком,

И уже в решенье своем

Хан раскаивался тайком —

Не привык он ходить пешком!

Шел владыка, судьбу кляня,

Безутешно скорбя душой,

Наконец, на краю земли,

В раскаленной степной дали,

На исходе седьмого дня

Показался город большой —

Все дороги к нему вели.

Но пока из последних сил

Брел скиталец нищий к нему,

Свой костер закат погасил,

Погрузились дома во тьму,

И похожим на груду скал

Обезлюдевший город стал.

Наступил полуночный час,

Свет в окошках давно погас,—

Где отыщет теперь ночлег

Одинокий, как перст, человек?

Вдруг услышал хан Дарапша,

Голоса в ночной тишине,

Вдруг заметил хан Дарапша

Огонек в небольшом окне,

И подумал хан Дарапша:

«Кто не спит в этот поздний час?

Разве не был по всей стране

Мой объявлен строгий приказ:

Кто не гасит свет по ночам,

С тех налоги взимать вдвойне!

Чья душа не спит до сих пор,

С кем ведет ночной разговор?

Не убийца ли точит нож

Иль добычу считает вор?

А быть может, святой аскет,

Отрешась от мирских сует,

За старинной книгой сидит,

Потому и не гасит свет?

А вокруг — ни души, темно,

Не заметят меня все равно,

Загляну-ка я в это окно!»

Так и сделал хан Дарапша —

Встал на цыпочки под окном

И пугливо, как вор, тайком

Заглянул в незнакомый дом.

Видит скромную комнату он,

В уголке светильник зажжен,

И прилежно потупив взгляд,

Три красавицы юных сидят.

Видно, три сестрицы они,

И притом мастерицы они:

За работой усердно следя,

Опустили ресницы они,

Шархом длинные нити прядут,

Разговор негромкий ведут.

«Знаете, что я слыхала вчера?» —

Старшая заговорила сестра,

«Нет!» — отвечали двое других.

«Я на базаре была с утра,—

Старшая продолжала сестра,—

Слышала о новостях городских...»

Сестры откликнулись: «О каких?»

Старшая им говорит, не спеша:

«Наш справедливый хан Дарапша,

Видно, устал от державных дел,

Людям казну раздать повелел,

Бросить решил свой престол и сан,

Старый, заплатанный, грубый шапан

Вместо атласных одежд надел,

Вместо венца — простую чалму,

Нищенский посох взял и суму

И, навсегда покинув престол,

В Мекку святую пешком ушел!»

«Нищенский посох взял и суму? —

Сестры спросили.— А почему?

Может быть, болен? Молиться решил,

Чтобы пришло исцеленье к нему?»

Старшая только смеется в ответ:

«Не разгадали вы этот секрет,

Слава Аллаху, не болен хан —

Женами недоволен хан,

Толку от них никакого нет!

Только и знают себя наряжать,

Сладкими яствами ублажать,

А вот детей не хотят рожать!»

И в безмятежной ночной тишине,

С младшими сестрами наедине,

Так продолжала она мечтать:

«Если бы хан женился на мне!

Я во дворце бы хозяйкой была,

Жен его старых взашей прогнала,

К хану в постель не пустила бы их —

В скотниц простых превратила бы их!

Если бы хан меня в жены взял,

Мне бы хоть маленький кокон дал,

Я бы владыке свое мастерство

С первых же дней показать смогла,

Я бы из кокона одного

Груды атласа ему наткала,

Сшила бы сотни новых шатров

Для богатырского войска его —

Войска в сорок тысяч бойцов!

Да, если б стала я ханской женой,

Был бы владыка доволен мной!»

Тут замигал огонек в окне,—

Это, вздыхая в ночной тишине,

Средняя заговорила сестра:

«Если бы хан женился на мне!

Я бы скучать ему не дала,

Жен его старых кнутом прогнала,

Близко к дворцу не пустила бы их,—

В грязных рабынь превратила бы их!

Если бы в жены он взял меня,

Дал бы мне зернышко ячменя,

Я бы владыке свое мастерство

С первых же дней показать смогла,

Я бы из зернышка одного

Гору лепешек ему напекла,

Сразу же был бы запас готов

Для знаменитого войска его —

Войска в сорок тысяч бойцов!

Да, если б стала я ханской женой,

Был бы владыка доволен мной!»

Вновь задрожал огонек в окне,—

Это в задумчивой тишине

Младшая заговорила сестра:

«Если бы хан женился на мне,

Я бы послушной всегда была,

Жен его старших не прогнала,

Грубостью не обижала бы их,

Гордостью не унижала бы их,

За старшинство уважала бы их.

Если бы хан был со мной не прочь

Вместе побыть — хоть одну бы ночь.

Я б родила ему близнецов: Сына —

храбрейшего из храбрецов

И луноликую, стройную дочь.

Был бы у каждого чуб золотой,

Был бы серебряным чуб другой,

А справедливый властитель наш

Был бы доволен своей судьбой!»

Так, незлобива, стыдлива, добра,

Младшая говорила сестра,—

Звали девушку Гульшара.

От волнения чуть дыша,

Чутко слушал хан Дарапша

Тихий девичий разговор,

Оживилась его душа,

Будто в знойной глуши степной

Ветерок прохладный подул,

А в угрюмой тиши ночной

Огонек отрадный блеснул,—

Вновь почувствовал он, что жизнь

И заманчива, и хороша.

И подумал хан Дарапша:

«Удручен я судьбой моей,

Но не я ли в этой стране

Всех богаче и всех знатней?

Да, для полного счастья мне

Не хватает только детей...

Что ж, возьму да женюсь на ней!»

Заприметил он этот дом,

Чтоб его отыскать потом,

И немедля в обратный путь

Устремился почти бегом.

Как на крыльях, вперед летел,

Распирало от счастья грудь,

Как орел молодой, глядел,

Не желал в пути отдохнуть —

Семидневный, нелегкий путь

За четыре дня одолел!

А когда пришел, наконец,

Исхудав, как живой мертвец,

Поздно вечером в свой дворец

И в дверях появился вдруг,

К изумленью рабынь и слуг,

Никому не желал внимать,

Даже голод не стал утолять,

Повалился ничком на свою

Позолоченную кровать —

Так бедняге хотелось спать!

Вот с чего это все, друзья, началось —

И в запутанный узел переплелось,

Так уж в этом мире заведено:

Все, чему суждено, совершиться должно!

И не встреть Дарапша этих трех сестер,

Не услышь он случайно их разговор,

Не реши повернуть назад с полпути,—

Не смогло бы многого произойти.

Не родился б тогда богатырь Шарьяр,

Что прослыл храбрее всех храбрецов,

Не явилась бы с ним и сестра Анжим,

Что была мудрее всех мудрецов,

Не смогли бы добро защитить они,

Не смогли бы зло укротить они,

Не смогли бы великих побед одержать,

О которых помнят и в наши дни.

Никогда не раскаялся бы Дарапша,

Просветлеть не смогла бы его душа,

И до самой бы смерти мужа ждала

В белой юрте красавица Хундызша,

И пройдя шестнадцатилетний круг

Злоключений, скитаний и горьких мук,

Доказать не смогла бы силу добра

Молодая страдалица Гульшара.

На земле, что грехами была полна,

Продолжались бы мрачные времена,

И волшебница злая — Бюльбильгоя

Никогда не была бы побеждена,

Не воскресли бы тысячи богатырей,

Превращенные в груды черных камней,

И не смог бы вернуться храбрец ни один

Из алмазного города Тахта-Зарин.

Улетел бы крылатый конь Жахангир,

Не поймал бы его никакой батыр,

И драконом бы черным был побежден

Хан Емен — многомудрый Белый дракон,

А преступницы — девять ханских жен

Безнаказанно дальше могли бы грешить,

Злодеяний немало еще совершить,

Во дворце беспечно свой век прожить,

И за все сотворенное ими зло

На земле бы возмездие не пришло.

Но чему суждено, совершиться должно,

Так уж в этом мире заведено,—

И теперь, друзья мои, в добрый час,

Ничего не утаивая от вас,

По порядку, подробно, не торопясь,

Без ненужных выдумок и прикрас,

Начинаю я свой старинный сказ —

О Шарьяре доблестном первый рассказ.