Сказание о Шарьяре

Детство Шарьяра и Анжим. Песнь десятая.

О том,

как поспорил хан Шасуар

со своим верным рабом Караманом,

как не удалось им разлучить близнецов,

как явились к доброй Акдаулет сорок старцев

и как на шестнадцать лет

замкнула она в своем сердце

тайну рождения двух чудесных младенцев

Был бездетным почтенный хан Шасуар

И бездетной супруга его Акдаулет,

И молились они, чтоб ребенка в дар

Им Аллах ниспослал хоть на старости лет.

В этот день услышал премудрый хан,

Что вернулся торговый его караван,

Что нашел на границе соседних стран

Двух младенцев чудесных раб Караман,

И не дав караванщикам отдохнуть,

Приказал во дворец им явиться хан,

Чтобы их расспросить про далекий путь,

Заодно и на двух малышей взглянуть.

Караванщики во дворец пришли,

Поклонились властителю до земли,

И увидел с волнением старый хан:

Двух младенцев держит раб Караман.

Небывалой блистают они красотой,

Так и светятся разумом и добротой,

И у каждого чуб горит золотой,

И блестит, как серебряный, чуб другой.

Будто солнце с луною, светлы, хороши

Были эти прелестные крепыши —

Никому не известные малыши!

Как увидел младенцев хан Шасуар,

От восторга его так и бросило в жар,

Разомлела от счастья печень его,

Сразу сделался голос сердечен его.

С благодарностью он к небесам воззвал,

С возвышенья сошел, к рабу подошел,

Трижды в лоб младенцев поцеловал,

Посадил их обоих на свой престол,

То их на руки брал — любовался на них,

То ласкал и играл — дивовался на них,

И казалось: степной одинокий орел

Наконец-то милых птенцов обрел.

И глядел Караман, закусив губу,

А сияющий хан повернулся к рабу

И ему, не скрывая счастливых слез,

Так растроганным голосом произнес:

«Слава богу, мой верный раб Караман,

Что живым ты вернулся из дальних стран,

Ты всегда был хорошим рабом, а сейчас

Драгоценной находкой порадовал нас!

Ты немолод, ты знаешь,— с давних времен

Установлен в нашем краю закон:

Все, что будет найдено по пути,

Надо в жертву отдать или в дар принести.

Были мы бездетными много лет,

Наши дни — беспросветными много лет,

Все надежды — тщетными много лет,

И мольбы — безответными много лет.

А сегодня впервые радостный луч

Из-за туч блеснул, из-за черных туч:

Этих славных младенцев — детей зари —

Подари нам, усердный раб, подари!»

«Нет! — ответил твердо раб Караман.—

И не гневайся, благословенный хан:

Этих двух близнецов мне послал Аллах,

Я ведь тоже бездетен, почтенный хан.

Не отдам их,— и слов понапрасну не трать,

Можешь силой, конечно, их отобрать,

Но ты добр и великодушен, хан,

Будь же воле Аллаха послушен, хан!»

«Много чести, когда с мудрецом говоришь —

С первых слов тебя постигает он,

Мало чести, когда со лжецом говоришь —

С первых слов тебя избегает он,

Очень глупо, когда с глупцом говоришь —

Не внимает, а только моргает он,

Очень худо, когда с подлецом говоришь —

Понимает, но все отвергает он.

Но ведь ты — не глупец, не подлец, не лжец,

Ты — мой верный раб, как и твой отец,

Не упрямься, добрый мой Караман!» —

Так его уговаривать начал хан.

«Ни за что! — Караман ему возразил.—

Мне расстаться с ними не хватит сил!

Всю дорогу я этих младенцев берег —

Их кормил и поил, на руках носил.

Стал отцом я сейчас для этих детей,

Ведь от гибели спас я этих детей,

Как родных и кровных, их полюбил.

Не расстанусь с ними, пока я жив

И пока голова сидит на плечах!

Хочешь ты, чтобы я от тоски зачах?

Будь по-хански, великий хан, справедлив!»

Был и вправду добр Шасуар-старик,

Он казнить да насильничать не привык,

Он младенцев силой отнять не мог:

И отнять не мог — и отдать не мог!

Знал седой Шасуар: он и болен, и стар,

И в тоске чуть не плакал хан Шасуар,

Перед верным рабом он заискивать стал,

За младенцев награду подыскивать стал:

«Не терзай ты меня, пожалей, Караман,

Уступи мне чудесных детей, Караман!

От страданья печень моя в огне,—

Не упрямься же, совесть имей, Караман!

Ты подумай, к кому благосклонней судьба:

К детям хана иль к детям простого раба?

Я не ведал, кому передать престол,

А теперь наследника я обрел.

Я младенцев уже, как родных, люблю,

Я чудесного мальчика усыновлю,

Я прелестную девочку удочерю,

А тебе, что угодно, взамен подарю.

Хочешь вольную? Освобожу тебя,

И землей, и скотом награжу тебя.

Хочешь почестей? Будешь вельможей моим,

Я в парчу и шелк наряжу тебя.

Хочешь быть купцом? Торгуй, богатей,

Семь мешков монет обещаю тебе,

А не хочешь — престол предлагаю тебе,

Половиной державы моей владей!

Не возьму я силой этих детей,

Уступи, мой милый, этих детей,

Их на рабскую долю не обрекай,

Не губи — помилуй этих детей!

Ты — мой верный раб, я — хозяин твой,

Так уважь господина — и пожалей!»

Всей душою за путь многодневный успел

Привязаться к детям раб Караман.

А теперь их отдать? Ни за что не хотел

Примириться с этим раб Караман.

И в отчаянье ворот он разорвал

И к престолу ханскому подступил,

И слезами бороду окропил,

И в безумье горестном возопил:

«Будь ты проклят, владыка! Твой тучный скот

Пусть на пять поминок твоих пойдет,

А парчу и шелк пусть возьмут за труд

Те, что тело твое обмывать придут!

А монеты, что ты обещаешь мне,

Разбросай на последнем своем пути,

А из трона, что ты предлагаешь мне,

Лучше крепкий гроб себе сколоти!

Замолчи! Не ходи по моим следам!

Не продам я тебе детей, не продам,

Не отдам их тебе, злодей, не отдам!..»

Содрогнулся хан Шасуар,

Задохнулся хан Шасуар,

Содрогнулись и все вокруг —

От вельмож до рабов и слуг.

Никогда еще слез таких

Не видал справедливый хан,

И безумных угроз таких

Не слыхал незлобливый хан.

Долго он, потупясь, молчал,

Что ответить рабу, не знал,

Чем задобрить судьбу, не знал,

Наконец, вздохнул и сказал:

«Что с тобою, мой Караман,

Мой любимый, старый слуга?

Или жизнь тебе не мила,

Честь и совесть не дорога?

Ты, которого я считал

Больше всех достойным похвал,

Самым верным моим слугой,

Оказался подлей врага?

Я любил тебя, Караман,

Я ценил тебя, Караман,

Неспособным тебя считал

Ни на подлость, ни на обман,

Сколько раз тебя посылал

На базары далеких стран,

Сколько раз тебе доверял

В дальний путь вести караван,

И уверен я был вполне,

Что в любой далекой стране,

Что в любой жестокой беде

Ты останешься верен мне.

Бескорыстье твое ценя

И правдивость твою любя,

Над десятками слуг моих

Я давно поставил тебя,

Честь оказывал я тебе

И за верность превозносил,

Не приказывал я тебе,

А всегда, как друга, просил.

Да, высокой чести такой

Позавидовал бы любой,—

Что ж теперь случилось с тобой?

Разве мной ты обижен был,

Хоть однажды унижен был?

Нет, достойно ты жил всегда

И к владыке приближен был.

Родился ты простым рабом

И однако всю жизнь свой хлеб

Зарабатывал не горбом,

Не унылым, тяжким трудом,

А уменьем ладить с людьми,

Дальновидным своим умом,

И всегда до этого дня

Ты в почете был у меня

И в достатке жил у меня.

Ты плетей ни разу не знал,

Ты ни в чем отказу не знал —

Кров имел и жену имел,

Даже денег мошну имел

И всегда был доволен судьбой,—

Что ж теперь случилось с тобой?

Сколько лет ты жил — не тужил,

Сколько лет я тобой дорожил,

Чем же я, властелин страны,

Оскорбленья твои заслужил?

Сам подумай, что ты сказал,

Шелудивый, безродный раб?

Тяжкий грех ты на душу взял,

Злоречивый, негодный раб!

Ты не только меня оскорбил —

Незаслуженно оскорбил,

Ты, быть может, проклятьем злым

Мне остаток жизни сгубил,—

В дикой злобе меня кляня,

Ты подумал ли, раб: а вдруг

Возвратится мой старый недуг,

И погибну от лютых мук?

Как бы ты ни любил детей,

Этих дивных чудо-детей,

Разве можно было в лицо

Говорить о смерти моей —

В исступлении ворот рвать,

Азраила на помощь звать?

Рану в сердце ты мне нанес —

Будто нож остался в груди!..

А теперь ты сам посуди:

Если взбесится верный пес,

Остается его убить,

За оградою труп зарыть,

А взбунтуется верный раб —

Как прикажешь с ним поступить?

Если б только я захотел,

Если б только я повелел,

Ты сейчас бы на плахе лежал

Или вниз головой висел.

Будь на месте моем другой,

Он согнул бы тебя дугой,

Истерзал бы, кожу содрал,

Задушил бы в петле тугой.

Да, за дерзкий проступок такой,

За неслыханные слова

Уж давно на твоих плечах

Не держалась бы голова,—

Отрубить бы тебе язык

За такие слова, старик!

Но ты знаешь: я очень стар,

И душою, и телом слаб,

Потому-то мне так дерзить,

Мне в лицо кричать и грозить

Ты решился, бесстыдный раб.

От тебя я стерпел позор

И наслушался гнусных слов,

Но да будет и в этот раз

Милосердным мой приговор:

Я мучительный этот спор

Полюбовно решить готов.

Вот что я предложу, внимай:

Ждет наследника мой престол,

Чудо-мальчика ты нашел —

Господину его отдай.

А уж девочку, бог с тобой,

Так и быть, себе забирай

И немедля покинь мой край —

Ни к чему мне слуга такой!

Не отдам приказ палачу —

Я терзать тебя не хочу,

Но и знать тебя не хочу!»

А тем временем и Караман остыл

И такое раскаянье ощутил,

И такое отчаянье ощутил —

Белый свет несчастному стал не мил,

Перед ханом ниц повалился он,

Сорок раз до земли поклонился он

И, пока совершал за поклоном поклон,

Повторял, растерян и посрамлен:

«Ты прости меня, господин, прости,

Оскорбил я тебя понапрасну, хан,

Видно, в душу забрался мою шайтан

И меня, недостойного, сбил с пути.

Я несчастья желал тебе сгоряча —

Эти речи дерзостные забудь,

Я в душе проклинал тебя сгоряча —

Эти мысли мерзостные забудь!

Думал я, что прикажешь меня связать,

За проступок неслыханный наказать,

Что велишь меня отхлестать плетьми

Или псами свирепыми растерзать.

Ты же, добрый хан, не терзал меня,

Справедливостью наказал меня,

Ханской милостью наказал меня!

Буду вечно Аллаха теперь молить,

Чтобы жил ты, владыка, еще сто лет,

Буду вечно Аллаха теперь просить,

Чтоб хранил он тебя от жестоких бед,

Чтоб тебе и державе твоей послал

Много новых радостей и побед!

А со мной, что хочешь теперь твори,

Я — как жалкий прах у тебя в горсти,

Можешь в пыль втоптать, можешь прочь прогнать,

Но прости меня, господин, прости!..»

«Не печалься! — ласково хан сказал.—

Встань с колен! — своему рабу приказал.—

Отпускаю тебе твой невольный грех,

Ибо грех на совести есть у всех!

Верю сердцу правдивому твоему

И прощаю тебя перед всеми людьми,

А чтоб горько не было никому,

Как сказал я, так и решим с детьми:

Я наследника — сына себе возьму,

А чудесную девочку ты возьми».

Услыхали два близнеца,

Что желают их разлучить,

Что задумали двум отцам

Навсегда их теперь вручить,

Что задумали их пути

На две стороны развести,

Крепко связанную судьбу

На две стороны расплести,

И слезами они залились —

Неразлучные близнецы,

Закричали и затряслись

Злополучные близнецы,

И ручонками обнялись,

И ножонками переплелись —

Будто в тело одно срослись!

Сразу видно: двум близнецам,

Потерявшим гнездо птенцам

Друг без Друга жизнь не мила,-

Брата в ужасе и тоске

С плачем девочка обняла,

А у мальчика гневен взгляд,

И глазенки так и горят,

Смотрит с ненавистью на тех,

Что разлукою им грозят.

Не могли они говорить —

По три месяца было им,

Не могли они объяснить,

Что за горе грозило им,

Но понятно было без слов:

Невозможно их разлучить —

Легче надвое разрубить!

Тут заплакал раб Караман,

Сокрушенно махнул рукой.

«Забирай их, великий хан! —

Глухо вымолвил он с тоской.—

Зародились в одном гнезде

Два чудесных этих птенца,

Очутились в одной беде

Два неведомых близнеца,

И теперь разлучать нельзя

Одинокие их сердца —

Надо им одного отца!»

Так ни сына, ни дочь Караман

Не решился оставить себе,

И поплелся прочь Караман,

Покорясь печальной судьбе,

И за это не только простить,

Но на волю раба отпустить

И богато его наградить

Повелел справедливый хан.

Взял седой Шасуар этих славных детей,

Этих дивно-разумных, забавных детей,

Со слезами радости их отнес

К Акдаулет — к почтенной жене своей,

И от счастья заплакала Акдаулет,

Ожидавшая этого столько лет!

И чтоб славного мальчика усыновить,

Чтоб красивую девочку удочерить,

Поспешили супруги в этот же день

По обычаю древний обряд совершить.

Был богатый шатер поставлен в саду,

Был высокий шест посредине врыт,

Прикрепили к шесту золотую узду,

Приготовили все, что обычай велит,

И супруга — как будто рожать пора —

Двух младенцев спрятала под халат,

А потом их вынесла из шатра,

Словно вправду там родила ребят,

И дала им обоим сейчас же грудь,

Чтоб завистливых демонов обмануть,

От младенцев подальше их отпугнуть!

В тот же день объявили праздничный той,

Начался и вправду сказочный той:

На подносах высились яства горой,

И напитки так и текли рекой.

Понаехали гости из ближних мест,

А за ними — с дальних степей и гор,

Пили, пели, кричали, вступали в спор,

Кто барана съест за один присест!

А на задних дворах на десятках костров

Клокотали, кипели десятки котлов,

Днем и ночью резали тучный скот,

Днем и ночью варили шурпу и плов.

И все новых и новых слали гонцов —

Молодых наездников-удальцов,

И все новые гости на ханский зов

Откликались, съезжались со всех концов.

Прославляли властителя наперебой,

Поздравляли родителей наперебой,

Любовались на солнце и на луну —

На детей, ниспосланных им судьбой,

И твердили, что станет сын храбрецом,

Справедливым борцом, закаленным бойцом,

И сулили, что станет красавицей дочь,

Что умом и красою прославится дочь!

Был поистине праздник этот богат,—

Пировал народ сорок дней подряд,

Ликовал народ сорок дней подряд.

Лишь одним озабочен был Шасуар,

Озабочена добрая Акдаулет:

Получили они долгожданный дар,

А имен до сих пор у младенцев нет.

Надо мальчику имя счастливое дать,

Надо девочке имя красивое дать,

А никто не знает, как их назвать.

Много было среди приглашенных гостей,

Аксакалов почтенных, старых отцов,

Убеленных сединами мудрецов,

Что на праздник съезжались со всех концов,

И на них рассчитывал Шасуар,

Потому что верил им старый хан,

И у них выпытывал Шасуар,

Усадив за праздничный дастархан:

Нет ли в мире таких заветных имен,

Сохранившихся с самых давних времен,

Чтоб удачу младенцам они принесли —

И в беде помогли, и в огне спасли,

От земных напастей их сберегли,

От любых несчастий их сберегли,

От заразы, от сглазу, от злых людей,

От греховной страсти уберегли.

И кого ни спрашивал старый хан,

Каждый что-нибудь новое предлагал,

Но увы, ни один мудрец-аксакал

Подходящего имени не назвал:

Перебрали все имена давно —

Не подходит мальчику ни одно,

Не подходит и девочке ни одно!

Вот окончился сорокадневный той,

Распрощались гости с ханской четой,

И подарки богатые получив,

Разъезжаться гости стали домой.

Село солнце за дальней горной грядой,

И луна поднялась над Белой Ордой,

Погрузился в молчание ханский стан,

Погрузился в сон властелин седой,

Но уснуть до утра не могла Акдаулет —

Все искала, пыталась найти ответ:

Как же так, что имен у младенцев нет?

А назавтра, на самой заре,

Золотой, рассветной поре,

Сорок путников, сорок хаджей

Появились на ханском дворе.

Были бороды их длинны,

Были посохи их длинны,

А глаза мудры и ясны —

Прямо в душу устремлены.

Тихо старцы святые шли,

Их одежды, как волны, текли,

Будто белые волны текли,

А ступни не касались земли.

Очень светел и очень стар

Самый старший был каландар,

Вышла добрая Акдаулет,

Подала ему горсть монет,

Покачал головой старик —

Мол, нужды в подаянье нет,

Улыбнулся зари светлей,

Обратился приветливо к ней.

«Слушай, добрая Акдаулет,—

Так сказал седой каландар.—

Я открою тебе секрет,—

Продолжал святой каландар.—

Только знать про этот секрет

Не должны ни друзья, ни враги.

Помни, дочь моя Акдаулет:

Эту тайну шестнадцать лет

Глубоко в душе береги!

Долго ты бездетной была

И томилась, и слезы лила,

И молилась, и чуда ждала,

Наконец детей обрела —

Два подарка небесных нашла,

Двух младенцев чудесных нашла,

И у каждого — чуб золотой,

И серебряный — чуб другой.

Несравненное чудо они,—

А ты знаешь, откуда они?»

Продолжал святой каландар,

Устремив прозорливый взор:

«Там, за дальней грядою гор,

За десятками рек и озер,

И пустынь, и лесов, и болот,

Край неведомый вам цветет.

Если быстрой птицей лететь,

То туда сорок дней пути,

Человеку же в этот край

И за сорок лет не дойти,

Если высших сил благодать

Не захочет ему помогать.

Необъятна эта страна

И богата, крепка, сильна,—

Там, врагов своих сокруша,

Полновластно делами верша,

Правит грозный хан Дарапша,

Он — родитель этих детей,

Но не видел этих.детей,

Потому что поверил в обман

И судьбою наказан хан,

И не видела этих детей

Даже их несчастная мать,—

Долго ей суждено страдать,

Будто тень, по земле блуждать,

Гульшарою зовут ее,

Муки тяжкие ждут ее,

Слезы горькие жгут ее,

Люди гонят и бьют ее,

Но обещанный день придет,

Ложь откроется до конца,—

Дочь любимую мать найдет,

Сын найдет своего отца!

Но и в этот счастливый час

Близнецы не забудут вас —

Чтить по-прежнему будут вас!»

Удивлялась словам его Акдаулет,

Обещала свято хранить секрет,

А потом сказала: «Почтенный дед,

Как детей назвать нам — подай совет!

Я вам сорок халатов узорных дам —

Лишь бы сыну счастливое имя нашли,

Я вам сорок бедёу проворных дам —

Лишь бы дочке красивое имя нашли,

Подарю по отаре тучных овец —

Лишь бы мудрым советом нам помогли,

Все отдам, чем богат наш большой дворец,—

Лишь бы в деле этом нам помогли.

Посмотри, как блестит, как на солнце горит

Сорока рубинами мой венец,—

Эти сорок рубинов вам подарю

Да еще от души поблагодарю,

Если наших детей назовем наконец!»

Улыбнулся седой, светлоликий дед

И приветливо произнес в ответ:

«Благодарствуй, добрая Акдаулет,

Но ни в чем у нас недостатка нет.

Нам халаты узорные не нужны —

Лучше бедным страдальцам их подари,

Нам и кони проворные не нужны —

Лучше пешим скитальцам их подари,

И не нам отары тучных овец —

Чабанам, их в степи пасущим, отдай,

А богатства, которыми полон дворец,

Сиротам, в нищете живущим, отдай,

А рубины, что блещут в венце твоем,

Беднякам и рабам неимущим отдай,

Извини, что подарков твоих не берем,—

Не затем явились мы в этот край,

Но за то, что добра ты к нам, Акдаулет,

Мы тебе хороший дадим совет».

Постоял, помолчал старик,

А потом продолжал старик,

И торжественным в этот миг

Был его лучезарный лик:

«Знай: храбрее всех храбрецов

Будет вам дарованный сын,

Будет биться он с тьмой борцов,

Словно сказочный исполин,

Будет грозен, как божий суд,

Будет с правдой всегда дружить,

Семь великих дэвов придут,

Чтобы верно ему служить.

Будет мощным его тулпар,

Беспощадным — его удар,

Будет он как степной пожар

И как в бурю — крепкий чинар,

Назовите его: Шарьяр».

И опять помолчал старик,

И опять продолжал старик,

И таинственней в этот миг

Стал его многодумный лик:

«Знай: мудрее всех мудрецов

Будет ваша приемная дочь,

И, услышав тревожный зов,

Сможет брату не раз помочь.

Много-много страшных минут

Доведется ей пережить,

Семь небесных пэри придут,

Чтобы преданно ей служить.

Будет взор ее неотразим,

Лик прекрасный — неугасим,

Разум ясный — непогрешим,

Дух правдивый — неустрашим,

Назовите ее: Анжим».

Так сказал седой, святой каландар,

А потом на глазах в небесах исчез —

Поднялся и растаял, как легкий пар,

В голубой дали, в синеве небес.

А за ним поднялись, словно тонкий дым,

Словно сорок тающих облаков,

Сорок ввысь улетающих стариков,—

Век живи, не увидишь таких чудес!

Растерялась добрая Акдаулет,

Испугалась добрая Акдаулет,

Тотчас к мужу пошла — рассказала ему

Про седых стариков и про их совет.

Сразу понял мудрый хан Шасуар:

Еренлеры святые явились к ним.

Дали сыну имя они — Шарьяр,

Дали дочери имя они — Анжим.