Сказание о Шарьяре

Юность Шарьяра и Анжим. Песнь третья.

О том,

как решил бесстрашный Шарьяр

любой ценой отыскать луноликую красавицу,

о том, какие преграды и опасности

ожидали его по пути на восток

и как в пустынях и болотах, горах и потоках,

в битвах с чудовищами

потерял он двенадцать лучших своих друзей

Тьмой сменяется свет дневной,

Пламя солнца — тусклой луной,

День погожий — дождливым днем,

Лютой стужей — палящий зной,

Сколько сумрачных дней прошло

И тревожных ночей прошло,—

Мчится всадник ночью и днем,

Будто накрепко врос в седло.

Мчится всадник ночью и днем,

Через темный лес — напролом,

Через груды скал — прямиком,

Через пропасть — крутым прыжком,

На восток, на восток, на восток,

По дорогам и без дорог,—

Так несется, к морю спеша,

Нетерпеньем грозным дыша,

Все преграды злобно круша,

Непокорный, горный поток.

На восток, на восток, на восток,

Через дикий горный отрог,

Через лес, пески, крутояр,

Как безумный, мчится Шарьяр,—

Вороного коня горяча,

Так и свищет в руке камча,

И подковами звонко стуча,

По крутым уступам скача,

Быстроногий храпит тулпар.

А джигит — угрюм и сердит,

Исподлобья вперед глядит,

Каждым часом в пути дорожит

И от нетерпенья дрожит,

Каждый миг промедленья кляня,

Он нахлестывает коня,

И стремительно конь летит

По изломам каменных плит,

Рассыпает из-под копыт

Огневые брызги кремня.

На восток, на восток, на восток,

Где зари золотой исток,

В зной и стужу, ночью и днем

Одержимый мчится ездок,

Мчится, мрачен и одинок,

Сдвинув брови в одну черту,

Как орел, добычу свою

Настигающий на лету.

Вот уж сколько ночей и дней

Через горы Шарьяр спешит,

Колдовским, обманчивым сном

Соблазнить батыра смогла!

Чудо-девушку в зеркале сна

Показала герою она,—

И была эта дева стройна

И нежна, как сама весна,

И пленительным было лицо,

Ослепительным было лицо —

Золотистой зари светлей,

А на юном ее челе,

Как в предутренней легкой мгле,

Ярко вспыхивала звезда

Между гордых, крутых бровей.

Был ее красотой Шарьяр,

Будто молнией, ранен в грудь,

Загорелся мечтой Шарьяр

Наяву на деву взглянуть,

И на следующий же день,

Не раздумывая ни о чем,

Взяв с собой двенадцать бойцов,

Самых пламенных храбрецов,

Опоясался он мечом,

Устремился в далекий путь.

Сколько дней пронеслось с тех пор,

Сколько гроз пролилось с тех пор,—

Миновало полгода почти,

А не видно конца пути!

Даль ненастная все темней,

Реки бурные все грозней,

Все свирепей вихрь ледяной,

Горы дикие все мрачней.

Неужели он не найдет

Той страны, где земля цветет,

Где красавица-дева ждет,—

Неужели не встретится с ней?

Исхудал и устал храбрец,

Хрипло ржет его жеребец —

Будто хочет батыра спросить:

Отдых будет ли наконец?

Да и сам упрямец-герой

Стал уже сомневаться порой:

Может, сбились они с пути

И от гибели не уйти?

А ведь сколько пустынь и гор

За шесть месяцев он одолел,

Непонятно, как до сих пор

Он с конем своим уцелел,—

Сколько славных, геройских дел

Он в пути совершить успел,

Был упрям, беспощаден, смел —

Потому и остался цел.

Сколько чудищ, драконов, змей

Да еще в чешуе стальной

По дороге к цели своей

Истребил он мощной рукой,

Первым взмахом их убивал

Поражал их первой стрелой,—

Да, за этот суровый путь,

Шестимесячный, тяжкий путь

Столько бед пришлось испытать,

Столько биться, столько страдать,

Что смешно теперь отступать.

На восток, на восток, на восток,

Мрачен, яростен, одинок,

Со скалистой гряды на гряду

Дальше, дальше мчался ездок.

Ливни злобно его секли,

Грозы рушились, вихри жгли,

Будто демоны всех стихий —

Ветра, молний, воды, земли

Ополчились на смельчака,

Но никак сломить не могли!

Низвергаясь с черных вершин,

Грохотали глыбы лавин,

И безумствовала гроза,

В пропасть сбросить его грозя,

Злые пасти голодных бездн,

Разверзались у самых ног,

Но по-прежнему на восток

Одержимый мчался седок.

Почернел, исхудал Шарьяр,

Так в дороге устал Шарьяр.

Что и холода не замечал,

Что и голода не замечал,

Так смертельно батыр устал,

Что совсем как безумец стал —

Дня от ночи не отличал,

Сна от яви не отличал.

Но по-прежнему неутомим

Дух его богатырский был,

И по-прежнему неугасим

Был его богатырский пыл,

И коня своего не щадя,

И себя самого не щадя,

Сквозь грозу, туман, снегопад

Мчался он из последних сил,

Мчался, злобен, упрям, суров,

Через горы — с хребта на хребет,

Смерть любую принять готов

И погибнуть во цвете лет,

Сдвинув брови, как два клинка,

В боевую броню одет,

Без оглядки бросался в ночь,

Чтоб скорее настичь рассвет!

Так, направлена меткой рукой,

Устремясь с тетивы тугой,

Прямо к цели, остра и зла,

Напряженно летит стрела,

От которой спасенья нет!

Лишь под утро, на час-другой,

Где-нибудь под нависшей скалой,

У ручья, под горной сосной,

Отдыхать ложился герой,

И при бледном мерцанье звезд,

Под ущербной, тусклой луной

Чутким сном засыпал джигит,

Подложив под голову щит.

Спал, не сняв тяжелой брони,

Расстегнуть не решаясь ремни,

Продолжая во сне сжимать

Боевого меча рукоять,

Каждый миг готовый вскочить,

Беспощадный клинок обнажить:

Если зверь — разрубить пополам,

Если враг — врага проучить!

А тем временем верный конь

Торопливо траву щипал,

Потому что заранее знал,

Что недолог ночной привал,

Слушал каждый шорох и вздох,

Чтоб никто не застиг врасплох,

И при виде любых врагов

Был тревожно заржать готов!

Ненадежным, тревожным сном

Богатырь измученный спал,

Будто змеями скрученный спал —

То ворочался, то стонал,

Содрогался, хрипло дыша,

И как в ножнах не спит кинжал,

Чутко бодрствовала душа.

А в предутренней тишине

Перед ним в мимолетном сне

Всякий раз возникал на миг

Тонкобровый девичий лик,

И, стыдлива, стройна, чиста,

Появлялась дева-мечта,

Нежный голос джигита звал,

Улыбались ее уста.

Всей душою он рвался к ней —

К той, что всех на свете милей,

Видел стрелы густых ресниц,

Видел родинку между бровей,

Видел две волнистых косы,

И глаза — лучистей росы,

И высокую грудь, и стан —

Чуть качающийся тюльпан.

И стремясь продлить этот сон,

Руки к ней протягивал он,

Но легко ускользала она,

И, струясь, исчезала она,—

И от боли вздрагивал он,

Сразу на ноги вскакивал он

И хватал рукоять меча,

Тяжело дыша сгоряча,

Будто раненый тигр, рыча.

Озирался, хмурясь, герой —

Видел дикий, скалистый край

И летящие над головой

Клочья дымных, ненастных туч,

Слышал крики вороньих стай

И зловещий звериный вой,

Водопадов протяжный шум,

Низвергавшихся с черных круч.

И опять, свиреп и угрюм,

И опять, упрям и могуч,

За упущенный час сердит,

К скакуну бросался джигит,

Каждый миг промедленья кляня,

Беспощадно хлестал коня

И, почти не успев отдохнуть,

Продолжал свой безумный путь.

На восток, на восток, на восток,

Через дикий горный отрог,

Где не встретишь живой души,

Одержимый мчится седок.

Хоть бы юрта, хоть бы дымок,

Хоть бы след человеческих ног,—

Даже думается порой:

В целом мире он одинок!

Почему же совсем один

Очутился юный герой

Среди этих черных вершин,

И чащоб, и глухих теснин?

Почему же совсем один

Оказался батыр молодой

Средь ущелий, где каждый миг

Неизвестной грозит бедой?

Где же все храбрецы-друзья —

Боевая его семья?

Иль они устали в пути

И давно отстали в пути,

Иль не взял их с собой Шарьяр

В эти гибельные края?

Было это полгода назад:

Над горой пламенел восход,

Из больших восточных ворот

Выезжал боевой отряд,—

Покидал столицу Шарьяр,

В путь далекий стремясь скорей,

Возглавлял вереницу Шарьяр

Гордых всадников-богатырей.

Объявил он, чтоб знал народ,

Что уедет на целый год,

Целый год — от весны до весны —

Будет длиться дальний поход,

Но о главном не говорил

Даже лучшему из друзей:

О заветной цели своей,

О мечте и вере своей,

О владычице тайных снов —

Луноликой пэри своей.

Взял с собой он двенадцать бойцов,

Молодых рубак-удальцов,

Молодых усачей-силачей

И отчаянных храбрецов.

Любовался народ на них,

Дивовался, народ на них —

И на гордых богатырей,

И на их ретивых коней.

Отправлялись они в поход

Из больших восточных ворот,

В неизведанный дальний край

Уезжали на целый год,

И сынами своими гордясь,

Храбрецами такими гордясь,

У ворот городских столпясь,

Им удачи желал народ.

Первым ехал Шарьяр-батыр,

Чьей отваге дивился мир,

Черным был, со звездой на лбу

Чистокровный карабаир,

В путь опасный батыр спешил,

Край прекрасный найти решил

И глазами острее стрел

Из-под грозных бровей смотрел.

А за ним — двенадцать друзей,

Все красавцы, как на подбор,

Копья, брони, шлемы, щиты —

Все сверкало, тешило взор,

Словно из гранитной плиты

Были высечены черты —

И бугры загорелых скул,

И сурово сжатые рты.

Были твердыми брони их,

Были гордыми кони их,

Вскачь помчатся — ни зверь, ни враг

Не уйдут от погони их,

Ярых стрел колчаны полны,

Тяжелы и остры мечи,

А сердца — чисты, горячи,

Горячее костров в ночи

Были прочными луки их,

Были мощными руки их,

Напрягут тетиву-струну

Да как пустят стрелу одну,

Устремится она в зенит —

На лету орлана пронзит,

Устремится в степную даль —

На бегу джейрана сразит!

Каждый зорок, неустрашим,

Духом крепок, неколебим,

В дикой скачке неутомим,

В смертной схватке неодолим,—

Слава, слава бойцам таким!

Было это полгода назад,

А сейчас вокруг посмотри:

Где лихой, боевой отряд?

Где красавцы-богатыри?

Где сейчас хоть одно, хоть одно

Из двенадцати верных сердец?

Разорвалась, распалась цепь

Из двенадцати крепких колец.

Нет друзей... Их уже ничто

От беды не сможет спасти!

Нет друзей... Их уже никто

На земле не сможет найти!

Все погибли один за другим,

Все двенадцать, что были с ним,

Всех под сень своих мрачных крыл

Беспощадный взял Азраил,—

Ни один батыр-побратим,

Тверд, бесстрашен, неукротим,

Не сумел уцелеть в пути.

Что же с ними произошло?

Что за страшное, гнусное зло

Их сломить, погубить смогло?

Минул первый месяц пути,

Начались огневые пески,

Бездыханной стала земля —

Лишь барханы да зыбь ковыля,

А мучительный адский зной

Ослеплял глаза желтизной,

И ни деревца, ни ручейка,

Ни зеленого стебелька —

Только жаркие волны песка.

Но упрямо Шарьяр торопил

Истомленный жаждой отряд —

В неизведанный дальний край

Уезжали на целый год,

И сынами своими гордясь,

Храбрецами такими гордясь,

У ворот городских столпясь,

Им удачи желал народ.

Первым ехал Шарьяр-батыр,

Чьей отваге дивился мир,

Черным был, со звездой на лбу

Чистокровный карабаир,

В путь опасный батыр спешил,

Край прекрасный найти решил

И глазами острее стрел

Из-под грозных бровей смотрел.

А за ним — двенадцать друзей,

Все красавцы, как на подбор,

Копья, брони, шлемы, щиты —

Все сверкало, тешило взор,

Словно из гранитной плиты

Были высечены черты —

И бугры загорелых скул,

И сурово сжатые рты.

Были твердыми брони их,

Были гордыми кони их,

Вскачь помчатся — ни зверь, ни враг

Не уйдут от погони их,

Ярых стрел колчаны полны,

Тяжелы и остры мечи,

А сердца — чисты, горячи,

Горячее костров в ночи.

Были прочными луки их,

Были мощными руки их,

Напрягут тетиву-струну

Да как пустят стрелу одну,

Устремится она в зенит —

На лету орлана пронзит,

Устремится в степную даль —

На бегу джейрана сразит!

Каждый зорок, неустрашим,

Духом крепок, неколебим,

В дикой скачке неутомим,

В смертной схватке неодолим,—

Слава, слава бойцам таким!

Было это полгода назад,

А сейчас вокруг посмотри:

Где лихой, боевой отряд?

Где красавцы-богатыри?

Где сейчас хоть одно, хоть одно

Из двенадцати верных сердец?

Разорвалась, распалась цепь

Из двенадцати крепких колец.

Нет друзей... Их уже ничто

От беды не сможет спасти!

Нет друзей... Их уже никто

На земле не сможет найти!

Все погибли один за другим,

Все двенадцать, что были с ним,

Всех под сень своих мрачных крыл

Беспощадный взял Азраил,—

Ни один батыр-побратим,

Тверд, бесстрашен, неукротим,

Не сумел уцелеть в пути!

Что же с ними произошло?

Что за страшное, гнусное зло

Их сломить, погубить смогло?

Минул первый месяц пути,

Начались огневые пески,

Бездыханной стала земля —

Лишь барханы да зыбь ковыля,

А мучительный адский зной

Ослеплял глаза желтизной,

И ни деревца, ни ручейка,

Ни зеленого стебелька —

Только жаркие волны песка.

Но упрямо Шарьяр торопил

Истомленный жаждой отряд —

Пересечь напрямик спешил

Это море песчаных гряд,

И среди этих жгучих песков,

Бесконечных зыбучих песков

Потерял богатырь троих

Из друзей своих молодых:

Показалось с отчаянья им,

Что пескам не будет конца,

Обессилели их скакуны,

Обескрылили их сердца,

Заблудились в пустыне они,

Примирились с пустыней они —

Будет беркут над ними кружить,

Будет солнце кости сушить,

Ветерок песком порошить.

Минул месяц пути второй,

Путь бойцам поток пересек,—

И стремителен, и широк

Был свирепый этот поток.

Бушевали волны, крутясь,

Вдоль обрывистых берегов,

Размывали волны, ярясь,

Стены глинистых берегов.

Но вперед торопился Шарьяр

И друзей торопил вперед,

Первый вплавь пустился Шарьяр

Через пену гибельных вод,

И в широком потоке том,

И в жестоком потоке том

Потерял он еще троих

Из бойцов своих удалых,

Храбрецов своих молодых:

Не смогли переплыть быстрину

Утомленные кони их,

Потянули бойцов ко дну

Закаленные брони их,

В буйной пене их погребла,

Поглотила друзей без следа,

Схоронила друзей навсегда

Туго скрученная вода,

Взбаламученная вода.

Минул третий месяц, пути,

И коварная топь началась —

Кочки, заводи, камыши

Да зловонная, черная грязь:

Только ступишь в нее ногой,

Только сделаешь шаг-другой —

Засосет по пояс, по грудь,

А захочешь дальше шагнуть —

В гниль и грязь уйдешь с головой.

Но вперед торопился Шарьяр

И бойцов торопил вперед —

Через гиблые топи вброд,

Напрямик пустился Шарьяр,

И среди непролазных болот,

Этих вязких, заразных болот

Потерял он еще троих

Из друзей своих дорогих,

Смельчаков своих молодых:

Засосала их черная топь,

Поглотила злотворная топь

И в угрюмой пучине своей

Схоронила бойцов и коней,—

Есть ли смерть на свете страшней?

Так лишился Шарьяр девяти

Верных спутников-богатырей,

Но зато за девяносто дней

Одолел половину пути,

И по-прежнему бег коней

На восток, на восток стремя,

Продолжал он мчаться с тремя

Из своих боевых друзей.

Выбивались они из сил,

А батыр их бранил, торопил

И по знакам бледных светил

Даже ночью путь находил,

Даже ночью тулпара гнал

С перевала на перевал,

Хоть и сам смертельно устал,

Но пример друзьям подавал —

Первым мчался по гребням скал,

Первым пропасти одолевал:

Через край непробудных гор,

Неприступных, безлюдных гор

На восток, на восток, на восток

Путь неистовый продолжал.

А дорога опасной была —

Все опаснее с каждым днем,

А погода ненастной была —

Все ненастнее с каждым днем,

Поднялась из ущелий мгла,

Перевалы заволокла,

Леденящий ветер завыл,—

Это осень в горы пришла,

А в горах в эту пору беда:

Снегопады, ветра, холода.

Низких туч клубы понеслись,

Ватной грудой застлали высь,

И вопя, как в мешке шайтан,

Закрутился злобный буран.

Мокрый снег повалил, кружа,

И хрипели кони, дрожа,

Удила стальные грызя,

По буграм ледяным скользя.

До костей промерзли бойцы —

Даже судороги начались,

Все трудней было путь продолжать

В эту бурю, стужу и склизь.

Лютый холод сносили друзья,

Жгучий голод сносили друзья,

Долго ждали, крепились они —

Наконец, роптать принялись.

Не могли понять смельчаки,

Что задумал грозный джигит,

Почему и себя не щадит,

И людей, и коней не щадит —

Как безумный, рвется вперед,

Будто псами гонимый зверь,

Не боясь никаких невзгод,

Не страшась никаких потерь?

Почему он так зол, нелюдим?

Что такое творится с ним?

Что за страстью он ослеплен,

Что за бешенством одержим?

Отчего на привалах, во сне,

Содрогается, стонет он?

И зачем на восток, на восток

Через дикий горный отрог,

Где давно ни людей, ни дорог,

Их так яростно гонит он?

И за что на друзей сердит —

Так сурово на них глядит?

И зачем, куда, почему

Надо так торопиться ему?

Почему подождать нельзя —

Даже на день прервать нельзя

Этот тяжкий, томительный путь,

Этот изнурительный путь?

Много дней молчали друзья,

Потому что знали друзья:

Хоть и был справедлив Шарьяр,

Но бывал и гневлив Шарьяр,

А придя в неистовый гнев,

Возмущенной душой закипев,

Обо всем батыр забывал:

Лиц знакомых не узнавал,

Грохотал, как горный обвал,

Бурей яростной бушевал!

Много дней крепились бойцы,

Наконец, решились они,

Хоть вождя и страшились бойцы,

Но к нему обратились они:

Не пора ли хоть на три дня

С этих гор в долину свернуть

Да устроить привал где-нибудь —

Хоть немного передохнуть?

Да не худо бы и коням

Поднабраться силы чуть-чуть,—

Чтоб еще упорней потом,

Чтоб еще проворней потом

Скакуны лихие могли

Продолжать стремительный путь.

Запылал богатырь костром,

Загремел его голос-гром,

Стал он гневно бранить друзей,

В малодушье винить друзей,

А потом свой меч обнажил

И сразиться им предложил,—

Чтоб узнать, кто прав, кто неправ,

Насмерть биться им предложил.

И тогда устрашились друзья,

И тогда устыдились друзья,

И опять убедились друзья:

Переспорить Шарьяра нельзя,

И опять по уступам крутым

Молча двинулись вслед за ним

Через сумрачный перевал,

Занесенный снегом густым,

Через острый, как нож, отрог,

Через пропасть, ледник, поток,

Сквозь бураны, вихри, дожди,

Нескончаемо-тяжким путем,

И по-прежнему день за днем

Ехал грозный батыр впереди

В остром шлеме, с длинным копьем,

Указующим на восток.

Так батыр свой геройский дух,

Благородство свое показал,

Недовольство друзей обуздал,

Превосходство свое доказал,

Но еще одержимей стал

И мрачнее с этого дня

Он ревниво тайну свою

В богатырской груди храня,

Как скала, молчать продолжал,

Так ни слова и не сказал

О мечте заветной своей,

О звезде рассветной своей,

Той, что снилась из ночи в ночь,

Ускользала, томила, жгла

И в неведомый край звала,—

О прекрасной деве своей.

И до самых последних дней

Ни один из могучих друзей,

Из погибших, лучших друзей

Так об этом и не узнал.

Миновали гористую цепь,

Началась каменистая степь

И до края земли легла

Безотрадна, гола, тускла,

И средь голых кремнистых гряд

Натолкнулся внезапно отряд

На гнездовье громадных змей —

Омерзительных, жадных змей.

Были гадины эти страшны —

В брюхо лошади толщиной

Да еще в чешуе стальной,

И у каждой — зубастая пасть,

Были жадины голодны,

На добычу рады напасть,

Мясом свежим уже давно

Им хотелось нажраться всласть!

Увидали они смельчаков

Средь пустынных скал и песков,

Пробудилось становье их,

Заклубилось гнездовье их,

И распутывая узлы

Исполинских кольчатых тел,

Сотни змей, голодны и злы,

Поползли из-за каждой скалы.

По камням ползут — издают

Нестерпимый скрежет они,

Будто тысячами клинков

Душный воздух режут они,

Наползают на смельчаков,

Отрезают им путь назад,

Издают похотливый смрад,

Щерят пасти, шипят, свистят,

Четырех усталых друзей,

Четырех исхудалых коней

Растерзать и сожрать хотят.

Целый день — от зари до зари —

С ними бились богатыри,

Разрубали громадных змей

Остриями длинных мечей,

Не жалели натруженных плеч,

Ржаво-красным стал каждый меч,

Хищных гадин не меньше ста

Каждый воин успел рассечь!

Да, наверно, никто из вас

Не встречал чудовищ таких,

И наверно, никто из вас

Не видал побоищ таких:

На закате страшного дня

Красной стала вокруг земля

От разрубленных гнусных змей,

Захлебнувшихся в крови своей!

Одолели гадин степных,

Порубили их на куски

И, оставшись чудом в живых,

Дальше двинулись смельчаки,

Но истерзан зубами змей

Был один из храбрых друзей,

Продержаться долго не смог —

На рассвете кровью истек.

Горевал богатырь о нем —

О соратнике верном своем,

Сам могилу вырыл в степи,

Сам засыпал тело песком,

Водрузил над могилой копье

И украсил конским хвостом.

Этот день был печальным днем.

Так остались они втроем.

Не успели степь миновать,

Как в беду попали опять

У подножья черных хребтов

В непролазной чаще кустов.

Были цепки, колючи, густы,

Как железо, крепки кусты,

А за ними росли, громоздясь,

Неприветливые хребты.

Не желал Шарьяр отступать,

Не желал объезда искать,

И пришлось обнажить мечи —

Путь сквозь заросли прорубать.

И наткнулись они в кустах,

В этих крепких, цепких кустах

На гнездовье громадных ворон —

Медноклювых, жадных ворон.

Были хищницы эти страшны —

Перья крепче брони стальной,

Да к тому же не меньше овцы

Птица каждая величиной,

Были хищницы голодны,

На добычу рады напасть —

Захотелось им пищи мясной

Хоть разок наклеваться всласть!

Увидали они смельчаков,

Услыхали удары клинков —

Пробудилось гнездовье их,

Всполошилось становье их,

И как будто вихрями ввысь

Хлопья копоти поднялись —

Это тысячи злобных птиц

С диким криком в небо взвились.

Налетели со всех сторон

На героев полки ворон —

Этих злых, смертоносных птиц,

Медноклювых, несносных птиц,

Режет воздух истошный грай

Кровожадных, голодных стай,

Рваный занавес черных крыл

Небеса внезапно затмил,

И все ближе, ближе они,

И все ниже, ниже они,

Издавая клич боевой,

Нагло кружатся над головой,

Крылья черные их гремят,

Клювы жадные их блестят —

Трех еще уцелевших друзей,

Трех в пути ослабевших коней

Заклевать и сожрать хотят,

Целый день — от зари до зари –

С ними бились богатыри,

Посылали стрелу за стрелой,

В черноту этой стаи злой,

Не жалели каленых стрел,

Каждый был и меток, и смел,

Жадных хищниц не меньше ста

Каждый воин сразить успел!

Да, никто не встречал из вас

Медноклювых ворон таких,

И никто не видал из вас

Никогда похорон таких:

На закате страшного дня

Черной стала вокруг земля

От громадных вороньих тел,

Пораженных жалами стрел.

Разогнали проклятых птиц —

Чернокрылые их полки

И при свете тусклых зарниц

Дальше двинулись смельчаки,

Но ударом клюва в висок

Ранен был один из бойцов,

Продержаться долго не смог —

На рассвете кровью истек.

Горевал богатырь о нем —

О сподвижнике храбром своем,

Положил в пещеру его,

Завалил скалою пролом,

Имя павшего смельчака

На скале начертал копьем.

Этот день был угрюмым днем.

Так остались они вдвоем.

А потом средь скалистых глыб

И последний соратник погиб.

Всех выносливей и храбрей

Из двенадцати богатырей

Оказался лихой удалец —

Молодой, но грозный боец.

Он с Шарьяром рядом скакал

Через дикие зубья скал,

Через пену гибельных рек,

С перевала на перевал,

Он Шарьяру во всем помогал,

От опасностей оберегал,

Вместе с ним в каменистой степи

Чудищ яростных убивал,

Вместе с ним смертоносных птиц,

Медноклювых несносных птиц

На лету одну за другой

Поражал стрелой наповал,—

Из двенадцати лучшим был,

Самым стойким, могучим был

Этот стойкий, верный боец,

Этот беспримерный храбрец,

Но погиб и он под конец.

Слишком был мучительным путь,

Слишком был изнурительным путь,

И скакать по уступам скал,

Видно, конь боевой устал:

Не сумел он перемахнуть

Через черный горный провал,

Где седой поток бушевал

И дорогу им преграждал.

Хоть и был благородных кровей,

Одолеть ущелья не смог —

Рухнул конь на клыки камней,

Рухнул в злой, ревущий поток.

Рухнул всадник вместе с конем

И погибли они вдвоем!

А река, что внизу текла,

Как шайтан, весела и зла,

В дикой радости унесла

Окровавленные тела...

Так остался Шарьяр один

Среди мрачных теснин и льдин,

В окруженье черных вершин.

Долго-долго Шарьяр стоял,

Глядя вниз, в зловещий провал,

На голодные зубья скал,

Где седой поток грохотал:

Там на черном скалистом дне,

В этой каменной западне,

Среди этих угрюмых глыб

Друг его последний погиб!

Долго-долго Шарьяр молчал,

Глядя в мрачный этот провал,—

О пропавших своих друзьях

Он мучительно тосковал:

Дни веселых встреч вспоминал,

Дни тяжелых сеч вспоминал,

Их глаза, их родные черты,

Их знакомую речь вспоминал.

Каждый друг — незабвенный друг

Перед ним на миг оживал,

Каждый верный, бесценный друг

Перед скорбным взором вставал,

И прощался с каждым батыр,

С ним в последний раз говорил

И по имени называл,

И за службу благодарил,

И мучительно горевал...

И не чувствовал, как текут

Слезы жгучие по лицу,

Никогда еще так тяжело

В жизни не было храбрецу!

Сердце — огненное жерло,

Сердце — пламенное крыло

Стало вдруг подобно свинцу,—

В первый раз предел своих сил

Молодой батыр ощутил,

В первый раз на мгновенье угас

Грозовой, богатырский пыл,

И впервые в этих горах,

Неприступных, черных горах

Боль раскаянья он узнал,

Мрак отчаянья он узнал,

Одиночество, холод, страх.

«Это я во всем виноват! —

Так он горько себя укорял.—

Осужден я на вечный ад! —

Так в отчаянье повторял.—

Где двенадцать верных друзей,

Беспримерных богатырей?

Это я их, безумец, убил —

Их своей рукой погубил!

Если б мог я заранее знать,

Сколько мук придется снести,

Мог про все испытания знать,

Что друзей ожидают в пути,

Мог про все страдания знать,

От которых их не спасти,—

Самых верных друзей с собой

Разве я решился бы взять?

Лучше было б мне одному

Устремиться в гибельный путь,

Лучше было б мне самому

Сгинуть в пропасти где-нибудь,

Угодить в змеиную пасть,

В черных топях, в песках пропасть,

В диких скалах шею свернуть

Или в злых волнах утонуть,

Чем увидеть муки друзей —

Гибель нашей дружины всей!

И подумать — из-за чего?

Из-за прихоти дерзкой своей!

Что ж, до скорой встречи, друзья,

Мне теперь оправданья нет,

Видно, сгинуть во цвете лет

Вместе с вами обязан я,—

Прочной цепью — одной судьбой

С вами накрепко связан я,

Пусть за нрав своевольный мой

Буду тяжко наказан я!

Ты прощай, любимая мать,

Акдаулет седая — прощай!

Сына милого отпускать

Не хотела ты в дальний край.

Ты прощай, Шасуар-отец,

Не вернется в гнездо птенец,

Ты прощай, сестрица Анжим,

Не увидишь брата живым!

Будто молнией, ранен был

Я видением золотым,

Опьянен, одурманен был —

Устремился в погоню за ним,

Но была ты, как видно, права,

Рассудительная Анжим:

Край чудес, любви, волшебства

Оказался недостижим!

Ах, голубка моя Анжим,

Ты всегда разумной была,

Что мне делать, как поступить,

Ты одна бы сказать могла,

Ты одна бы понять могла

Глубину потери моей:

Никогда не увидеть мне

Луноликой пэри моей!

Никогда не увидеть мне

Этой родинки между бровей,

Эти две волнистых косы

И глаза лучистей росы,

Никогда обнять не смогу

Этот девственно-стройный стан,

Никогда сорвать не смогу

Этот яркоцветный тюльпан,

Тщетно был я упрям и смел —

Пораженье я потерпел:

Той, что грезилась в тайном сне,

Наяву не увидеть мне!

Да и сам я теперь пропал

Среди этих снегов и скал,—

Не нашел я, чего искал!

Не увижу теперь никогда

Башни нашей Белой Орды,

Всех друзей постигла беда,

Не уйти и мне от беды,—

Знаю, близок и мой черед,

Нас единая участь ждет —

Скоро смерть и меня возьмет!»

Так стонал, тосковал батыр,

Безрассудство свое кляня,

И сквозь слезы шептал батыр,

Обнимая шею коня:

«Ты один остался со мной,

Друг любимый, друг вороной!

За мечту, за дерзость свою

Заплатил я страшной ценой:

Погляди, как я слезы лью,

Погляди, как душой скорблю

О бойцах любимых моих,

Дорогих побратимах моих!

Что ж нам делать теперь, ответь

Горы сможем ли одолеть?

Или в этом тяжком пути

Суждено и нам умереть?

Или голосу разума внять —

Повернуть поскорее вспять?

Нет, мой конь, мой друг вороной,

Видно, мы — породы одной:

Не привыкли мы отступать!

Говорила старуха мне,

Что к чудесной ее стране

Надо месяцев шесть скакать,

А прошло еще только пять.

Значит, сам теперь посуди:

Если мы не сбились с пути,

Чтоб достигнуть цели моей —

Тонкобровой пэри моей,

Той, что всех на свете милей,

Целый месяц еще впереди!

Целый месяц мук и невзгод,

Целый месяц пути по горам,

И никто не расскажет нам,

Что еще нас в дороге ждет —

Злые дэвы, адский огонь

Иль бесчисленные враги?

Помоги мне, любимый конь,

Мой ни с кем несравнимый конь,

Ты ведь знаешь все,— помоги!

Клятву сердцу я дал своему,

А уж если поклялся джигит,

Только смерть — оправданье ему,

Если дела не довершит!

Помоги, быстроногий брат,

Нам осталось лишь тридцать дней,

В этой страшной дороге, брат,

Стали мы близнецов родней,

Не желаю я запятнать

Богатырской чести моей,

Помоги мне путь отыскать

К луноликой невесте моей,—

Как ее увидал я во сне,

С той поры вся душа в огне,

С той поры, как хмельной, живу,

И мечтою одной живу —

Дерзновенной мечтой живу:

Повстречать ее наяву!

Но тебя принуждать не хочу,

Грех на душу брать не хочу,

Не обманываю, не хитрю,

А как брату тебе говорю:

Ты согласен ли, друг вороной,

Этот путь продолжать со мной?

Поразмысли — и дай ответ:

Соглашаешься или нет?

Если нет — отпускаю тебя,

Хоть сейчас расседлаю тебя,

И беги дорогой любой —

Может быть, и вернешься домой!

А согласен — не обессудь,

Все труднее будет наш путь,

И не стану тебя жалеть —

Беспощадною будет плеть,

Но и в радости, и в беде

Оставаться будем вдвоем:

Или край заветный найдем

Или в этих горах умрем...

Ты согласен ли, брат,— ответь!»

Был могуч на диво тулпар,

Вороной, ретивый тулпар,

И недаром из лучших коней

Только этого выбрал Шарьяр.

Да, не зря благосклонный взгляд

На него обратил батыр:

Полтораста суток подряд

Через цепи горных громад,

Через чащи и степи скакал

Чистокровный карабаир!

Хоть хозяин и властен был,

Но ценил эту властность конь,

Путь жесток и опасен был,

Не взирал на опасность конь,

Крепко юношу полюбил

За его богатырский пыл,

За отвагу и доброту,

За упорство и прямоту,

И за дерзостную мечту!

Был силен ретивый скакун,

И умен на диво скакун:

Чутко юноше он внимал —

Слово каждое понимал,

Хоть и не было у скакуна

Человеческого языка,

Но была и ему ясна

Человеческая тоска.

На хозяина верный конь

Повлажневшим глазом взглянул,

Ткнулся мордой ему в ладонь,

Языком шершавым лизнул.

А потом на обрыв вбежал,

Вскинул умную морду конь,

Повернувшись к дальней заре,

Шею вытянул гордый конь,

По-тигриному уши прижал,

Каждой жилкою задрожал

И заржал — призывно заржал.

Будто гром, в провалах глухих

Прокатилось ржанье его,

Гулким эхом в скалах крутых

Повторилось ржанье его.

А скакун на восход глядит,

Бьет копытом по краю плит,

Будто юноше говорит:

«Веселей, веселей, джигит!

И в борьбе, и в беде любой,

Что бы ни было,— я с тобой!

И пока не настанет час

Нашей гибели,— я с тобой!

Дальний путь ожидает нас,

Трудно будет еще не раз,—

Веселее, смелей, джигит!..»

И взволнованно воин обнял

Горделивого скакуна,

И растроганно гладить стал

Черногривого скакуна,

Не жалел ни ласк, ни похвал

Для ретивого скакуна,

Между глаз его целовал,

В ноздри чуткие целовал,

Братом радостно называл!

И впервые за много дней,

После смерти стольких друзей,

Снова духом воспрянул герой,

Снова стал веселей, бодрей,

Прояснилось его чело,

И нежданных надежд прилив

В сердце пламенном ощутив,

Снова юноша сел в седло.

И туда, где солнце взошло,

Где на зубьях горной гряды

Нестерпимо сверкали льды,

Как расплавленное стекло,

Снова двинулся богатырь,

Смело ринулся богатырь

В золотую рассветную ширь —

Всем ударам судьбы назло!