Сколько зим…

8

Пуговиц двадцать штук. Маленьких, перламутровых, сидящих одна возле другой. Они удлиняют платье Варвары, и без того длинной и тонкой женщины. И платье зеленое, и глаза зеленые. И волосы, густые, спадающие на плечи, тоже какого-то зеленоватого отлива. Но в этом не следует винить Варвару. Она хотела сделать локоны золотистыми. Но заграничные химикаты даже в их парикмахерской, лучшей в городе, где все вывески и объявления пишутся на двух языках, русском и английском, даже в их парикмахерской эти химикаты давали иногда самые неожиданные результаты.

Варвара меняет иголку. Опускает мембрану на черный диск пластинки. Игриво улыбается гостям. Левка пыжится. Распрямляет грудь. Приглашает Варвару. Она кладет руку на его плечо. Чуть наклоняет голову. Волосы дождем сыплются на Левкину щеку, попадают на губы. Левка доволен, как кот, вылакавший сметану.

Граф Бокалов в небрежной позе развалился на диване.

Варвара на семь лет старше Левки. И вдруг любовь…

Бокалов немножко выпил. Коньячку. Граф либо совсем не пьет, либо пьет очень мало. Левка и Варвара накурились американских сигарет. В комнате плавают круги белого сладковатого дыма.

Иголка чуть дерет пластинку. Вероятно, пластинка заиграна. Певец томно поет:

Варвара не парикмахер. Она маникюрша. В женском зале. У нее пухлые губы. Яркие, как конфетная обертка. И может, оттого, что она сама худая, а губы пухлые и глаза широкие, точно спичечные коробки, нос на лице незаметен. Он у нее маленький, с горбинкой. И ноздри хищные…

- Ой, мальчишки, - говорит Варвара, когда они возвращаются к столу. - Сегодня до обеда случай был. Умора! Приходит такой месье. Костюмчик - обомрешь… И цвета, сказать не могу какого. И синий, и серый. Одним словом, Париж! Садится за мой столик. Лопочет что-то по-французски. На ногти показывает. Делаю ему маникюр. Сама, как требуется, улыбаюсь глазами. Он… интересный. Песенку мурлычет. Пальцами в пузырьки с лаком тыкает, насчет цвета указания дает. Обслужила его по, первому классу. Ногтями любуется. Доволен. И опять что-то говорит по-французски. Я ему в ответ улыбаюсь и киваю головой. Приличия ради. Он еще в больший раж входит. «О! 0!» - кричит. А потом берет, паразит, разувается. И потные свои лапы кладет на мой венский столик. У меня глаза на лоб. Я к заведующей… Но Полина Абрамовна только на немецком языке разговаривает и на английском… Кроме русского, разумеется… Кое-как она ему разъяснила, что педикюр не делаем. Он опять: «О! 0!» - кричит. Только не радостно. Потом хлопает себя по кумполу. И достает из кармана два флакона парижских духов. Смотрите, как оригинально сделано…

- Эйфелева башня, - поясняет Бокалов.

- А ты откуда знаешь? - удивляется Варвара.

- Граф все знает, - авторитетно заявляет Левка Сивый.

- А запах! Настоящая роза! - восхищается Варвара. - Вот понюхайте.

Граф вдыхает аромат парижских духов. Спрашивает:

- Чем все кончилось?

- Ах! Чего ради французских духов не сделаешь! - призналась Варвара. - Да и Полина Абрамовна поддержала. Говорит, не расстраивайся, Варечка, педикюр - это тоже работа.

- Выпьем за педикюр! - предложил Граф.

- И за любовь тоже, - сказал Левка.

- Нет! За работу и педикюр. За француза и торгсин, что в переводе на русский язык означает торговлю с иностранцами.

- А не взять ли нам торгсин? - предложил Левка, морщась от лимона.

- При такой охране… Нереально, - ответил Граф.

- Можно продумать…

- Нереально.

Варвара поддержала Графа:

- Не зарься на государственный карман, Лева. Разве ты больше не любишь меня?

- Люблю, - сказал Лева.

- И я тебя люблю… Мальчики, - Варвара понизила голос до шепота,- есть одна квартира на примете. Про-валиться мне на этом месте, если вы не поимеете там вшей.

- Что в переводе на русский язык означает золото, - весело заметил Левка.

Варвара встала и, не ожидая ответа, подошла к патефону. Стала крутить ручку.

- Нужно обмозговать. И все взвесить, - осторожно сказал Граф, которому Каиров строго-настрого запретил принимать поспешные решения.

- Что за квартира? - спросил Сивый.

Варвара поманила ребят пальцем к окну. Выключила свет и раздвинула штору. Напротив, в густом вечернем сумраке, висели окна пятиэтажного дома.

- Считайте. Четвертый этаж, шестое окно с того края. Темное. Там никогда не горит свет… Хозяйка квартиры интеллигентная старушенция. Я еще девчонкой запомнила ее. У нее был муж. И двое сыновей. Все белые офицеры. Муж, кажется, погиб, когда красные входили в город. А сыновья бежали с Кутеповым… Я второй год наблюдаю за ней. Головой ручаюсь, есть у нее золотишко. А может, и не только золотишко. И мне представляется, что она не посмеет заявить в милицию.

Комната, в которой происходил разговор, была достаточно большой, но загромождена мебелью, высокой, темной, с резным орнаментом по дубу. Стол расплющился в центре на толстых, как тумбы, ножках. Полукресла, обшитые красным плюшем, стояли вдоль стола и справа и слева от двери, скрытой желто-золотистой портьерой.

Вместе со старой матерью Варвара занимала комнату, просторную прихожую и кухню. И хотя это нельзя было называть отдельной квартирой - туалет находился на другой стороне лестничной площадки, - все равно жилье очень устраивало Варвару и ее мать. Здесь не было любопытных соседок, споров и склок на кухне…

Эта удобная комната осталась им в наследство от деда, известного в прошлом ювелира. Когда-то дед имел свою мастерскую с громадной розовой вывеской на Садовой улице и трех помощников. С оборотом в несколько сот тысяч. Его клиентами были жены самых богатых и уважаемых людей в городе. Дворники и мелкие ремесленники кланялись ему в пояс.

В июле 1903 года прибыла на гастроли в город группа артистов из Екатеринодара. Приехала деньжонок подзаработать, в море покупаться. Выступали артисты в лет-нем театре на голубой эстраде, сделанной в форме раковины. И была там среди прочих примадонн, одна такая, цыганистая. Роза Примак. Молодая, лет девятнадцати. Песни душевно исполняла. И особенно «Очи черные». Бывало, заведет:

Как аплодировали, как на «бис» вызывали! Что там цветы - лавочники кошельки бросали…

Люди говорят: седина в голову, а бес в ребро. Влюбился ювелир в певичку. Стыдно признаться, светлячков с нею ночью в парке ловил, со скамейки прыгал, будто дочери его не двадцать лет было, а только двадцать месяцев.

За один сезон Роза разорила деда. И плаксивой осенью убыла в Екатеринодар вместе с труппой. А дед, лишившись сразу всего - мастерской, честного имени, - снял вот эту комнату с широкой прихожей.

Он много пил. Напившись, буйствовал. На какие средства жил, никто не знал. Полиция подозревала его в связях с контрабандистами. Вполне возможно, что филеры не ошибались. Знания деда по части золота и драгоценностей могли пригодиться молодым и ловким контрабандистам.

Осенью восемнадцатого года деда зарезанного нашли на камнях в ближайшей гавани. Что занесло его на эти громадные бетонные глыбы, в беспорядке лежавшие друг на друге, куда лишь иногда наведывались любители рыболовы, остается загадкой. Известно совершенно достоверно: дед никогда рыбалкой не увлекался. И все местные «мокрушники» были его друзьями.

С того самого дня в комнате деда поселились Варвара и ее мать.

Граф познакомился с Варварой год назад. В то время ее мужа, технолога мясокомбината, посадили за групповое хищение… И Варвара вернулась к занятию, освоенному еще в годы ранней юности. Она стала наводчицей. И теперь сама искала связи с жульем.

Работая маникюршей, она легко знакомилась с клиентами. И наиболее интересным из них вполголоса рассказывала, что у нее старушка мать на руках и что после работы она обслуживает часть клиенток на дому. В ее распоряжении всегда имелось десятка два адресов с планами квартир и примерной стоимостью «улова».

- Торопиться не надо, - повторил Граф, возвращаясь к дивану. - Пусть Варя планчик сработает. Мы должны быть особенно осторожными…