Сломанная скрижаль

Глава 4. Зеркальце

— Иди-ка, поиграем с тобой! — Стражник тащил Ханну к расстеленному на полу плащу.

Ханна телом ощущала, что его прямо-таки распирает мужское желание.

Улучив момент, она вцепилась зубами в плечо стражника: пониже кожаного колета и повыше таких же наручей на его руке была полоса тёмной от загара кожи.

Но… Голая рука мужчины оказалась такой волосатой и жёсткой, что Ханна не смогла её прокусить.

Стражник даже не ослабил хватки. Схватил другой рукой за волосы, заставляя разжать зубы.

— От же кусучая! — рассмеялся он, запрокидывая Ханне голову и влепляя пощёчину.

Оглушённая, она вмиг оказалась на плаще, а стражник навис сверху, спешно расстёгивая ремень на штанах.

— Хлебушка! — закричала старуха.

Мужчина навалился на Ханну, и она зажмурилась, задыхаясь от его вони. Хотя бы не видеть его, думать, что всё это снится…

— Хлебушка! — запах каши стал нестерпимым, перебивая ароматы немытого мужского тела и запах из его рта.

— Заткнись! — рявкнул на старуху стражник и… кубарем скатился с Ханны.

Она открыла глаза и непонимающе уставилась совсем в другое лицо — длинное, носатое. Над нею стоял начальник стражи.

Он почему-то всё ещё не сменился, и непонятно было: что ему за дело до подчинённого, решившего вот так весело позабавиться?

Ведь не пожалел же узницу. Вон какое лицо: недовольное, злое.

— Это чего?.. Это… — губастый стражник, морщась от боли, пытался натянуть штаны.

Он путался в ремне и в словах — разгорячённый, багровый. Тоже не понимал, почему вдруг получил пинка от начальства по самому святому.

— Бургомистр велел присмотреть за девкой! — мрачно пояснил начальник стражи. — Он идёт сюда с ведьмой. С самой страшной, которая глава городского ковена. Так что… уматывай поживее! А ты… — Он посмотрел на Ханну. — Вставай! Разлеглась тут, как уличная!

Женщина замешкалась, пытаясь одёрнуть юбку. Начальник стражи схватил её за запястье руки, что судорожно сжимала зеркальце, дёрнул вверх и по привычке выкрутил кисть, освобождая блестящую вещицу.

— А это ещё чего у тебя?

Ханна так и обмерла.

Заклятие не было составлено специально под Александэра. У неё не имелось ни портрета его, ни вещей, чтобы показать адскому магу. И тот сотворил ловушку под злую натуру, бросившую родное существо… в ад.

Но ведь тюрьма — тоже ад, только устроенный людьми!

— Хлебушка… — заныла голодная старуха. — Хлебушка!..

Начальник стражи всё ещё делал вид, что не замечает «нищенку» — родную мать, брошенную им в тюремный подвал подыхать с голоду.

Он с любопытством покосился на Ханну, побледневшую от страха, повертел зеркальце, не понимая, что же в нём за угроза.

Зеркальце в его руках заблестело, прояснилось, стало как новенькое.

Мужчина задумчиво заглянул в него, почесал щёку, нашёл глазами старуху и посмотрел на неё так, словно увидел только сейчас — сначала с удивлением, а потом с ужасом и жалостью.

И вдруг его пальцы дрогнули.

Начальник стражи уронил разом почерневшее зеркальце и закричал:

— Мама? Мамочка!

Он бросился к нищенке и упал перед ней на колени.

Ханна схватила потерявшее силу зеркальце и беспомощно прижала к груди — теперь оно никуда не годилось. Магия была одноразовой.

Накаявшись, начальник стражи вытер рукавом длинный раскрасневшийся нос. Велел позвать неопрятную рыжую кухарку со свежим фингалом на левом глазу.

Голодная старуха была накормлена кашей и препровождена из подвала.

Досталось каши и Ханне, хоть и не полагалось вроде. И даже миску она получила чистую. И воду в кувшине.

Начальник стражи ушёл, предупредив Ханну, чтобы умыла лицо. Бургомистр, мол, не любит свиней.

Пробуждение совести не повлияло на исполнение им привычной работы. Он всё так же взирал на узницу, как на грязь под ногами.

Можно любить свою мать и убивать чужих — одно другому и не родня, верно?

***

Демон-инкуб Ангелус Борн листал нарядно украшенную летопись в дворцовой библиотеке правителя Серединного мира.

Он сидел за роскошным бюро эбенового дерева среди книжных полок. Тысячи свитков и фолиантов источали здесь свой незабываемый аромат, радовали его обоняние и сердце.

Борн очень любил развлекать себя чтением. Он знал все языки, существовавшие когда-либо на Земле, и легко погружался в минувшие красочные эпохи, полные необычных идей и смыслов.

Локки — крошечный дракон, серо-зелёный, с плоской мордочкой, тихо дремал на плече хозяина, уткнувшись носом в мягкий бархат камзола.

Бывшей лавовой твари очень нравился бархат. Борн, предпочитающий кожу и тонкую кольчугу, часто баловал питомца, выбирая одежду помягче.

Ещё больше Локки любил обвивать горячее запястье хозяина, но решительно не выносил новые перчатки для чтения. Те, что сейчас украшали руки демона — жёсткие, несъедобные, из грубой кожи, усыпанной колючими рубинами.

Некоторые драгоценные камни, в том числе и рубины, обладали известной огнеупорностью, и Борн сам приказал сшить такие перчатки, чтобы листать книги.

Зачитавшись, он мог так воспламениться, проникнувшись содержанием, что драгоценные страницы вспыхивали. Приходилось изобретать средства противопожарной безопасности.

Выглядел демон прекрасно. За два года стёрлись следы от ран, полученных в Междумирье во время сражения с Сатаной за Серединный мир. А блеск красноватых глаз стал сытым и скептическим.

Борн отъелся на бесхозных человеческих душах. Ради друга, человеческого магистра Фабиуса, и собственного спокойствия он потреблял только преступников и бунтовщиков, и прекрасно чувствовал себя на этой диете.

Впрочем, закостенелые грешники как раз обладают особенным ароматом, если, конечно, ваш вкус не испорчен святошами и невинными девицами.

У Борна с гастрономией всё было в полном порядке. Он отродясь не крутился у трона Сатаны, поедая невинных. И не испортил себе желудок.

А для демонов нормальной гастрономической ориентации лучшее лакомство — души порочные. Таких на Земле всегда было с избытком. И чем страшнее порок — тем вкуснее.

Пролистав летопись и так и не разобравшись с механизмом назначения человеческого правителя, Борн взялся за письма и за доносы.

И вот тут одна история зацепила его. Он нашёл переписку с одним из кандидатов на пост правителя.

Кандидат был весьма родовитым, но не богатым. И это вызывало сомнения у совета магистров. Они не могли решить, сумеет ли править страной вельможа, не привыкший к роскоши? Ведь правитель уже своим видом должен демонстрировать и спесь, и пресыщенность?

Маги соврали кандидату, написав ему, что трон правителя не стерпит бедного человека, да и Сатана не утвердит такую кандидатуру. «Если ты действительно умён, то почему так беден?» — вопросили они.

И кандидат в ответном письме поклялся разбогатеть в самые сжатые сроки. И вроде бы преуспел.

Борн удивился такой человеческой наглости, уловил тонкую нить магии, тянущуюся сквозь время, и выяснил судьбу этого странного человека.

Звали его Александэр, урождённый Сорен. Он был и в самом деле из очень древнего, но давно обедневшего рода людей.

Чтобы разбогатеть, он выбрал самый простой путь — отдал в заклад барыгам из Нижнего Ада душу. Но не собственную, а душу невинного дитя, дочери. Юной девушки, ещё не познавшей мужчины.

Барыги, а это были самые отвратительные свиномордые черти, заверили человека, что будет ему и богатство, и протекция в утверждении кандидатуры.

Разумеется, они врали: Сатана не стал бы слушать чертей, но откуда бы смертному это знать?

Зато богатством черти Сорена обеспечили щедро. Они неплохо ладят и с золотом, и с векселями. В Нижнем Аду среди стряпчих — сплошь эта свиномордая братия.

В результате Сорен вроде бы получил, что хотел, но вмешалась судьба.

Власть Сатаны была ниспровергнута, трон опустел… И Сорен отправился «царствовать» в крошечный городок возле столицы.

Почему туда?

Договор с чертями был составлен так, что какую-то власть человечишка всё равно должен был получить по итогу сделки. Некий условный «трон». Вот и обломилась ему не столичная Вирна, а захудалая Йора.

По иронии судьбы, столица людей когда-то располагалась там, в маленьком городе, зажатом горами.

И с обрушением власти правителя Вирны (трон был заразой магической, он не вынес падения любимого Сатаны и испепелил человека), столицей снова могла считаться древняя Йора. Чем черти и воспользовались, чтобы обмануть заказчика.

И ведь отказаться бедолага тоже не мог. Захотел стать горшком — полезай в печку! Нарушив умело составленный договор, он лишался и дармового богатства.

Демон рассмеялся. Потом нахмурился.

Услышал легчайшие шаги, но прогнать наглого гостя не успел — в библиотеку вбежала тощая чёрная кошка. И нагло уселась возле бюро.

Несмотря на худобу, шкурка ее лоснилась, а глаза горели алым огнём сущих.

— А, это ты, Алекто? — усмехнулся инкуб, опознав в кошке знакомую фурию. — Ну и как тебе живётся теперь в Серединном мире?

Кошка зашипела, крутанулась на месте и обратилась в женщину в длинном синем платье, с густыми чёрными волосами.

— Так ты разгадала эту загадку? — рассмеялся Борн. — Или просто отъелась на дармовых душах? — Он кивнул фурии на соседнее кресло. — Ну, чего ты молчишь? Садись. Можешь не дрожать. Я сыт и вообще не ем кошатины.

— Ты как был некуртуазным грубияном, так и остался! — прошипела женщина.

Голос у неё был глухой, утробный, но с неожиданными сильными прорывами отдельных звуков.

Рот фурии устроен не так, как у земных женщин. Истиной формой его был клюв, человекоподобная внешность являлась только иллюзией. Потому она то шипела, а то свистела, как птица.

— А с чего мне меняться? — удивился Борн. — Я таков, каким сотворил меня Ад. И не боюсь признавать это. Да, я не совершенен, но здесь, в Серединном мире, это — обычное дело. Здесь не Глубинный Ад с его моралью и политесом, можно сидеть, как удобно.

Он закинул ногу на ногу и покачал ею, любуясь расшитыми золотом сафьяновыми туфлями.

— Ты стал похож на смертного в этих клоунских тряпках — фыркнула фурия.

Синее платье было частью её естества, как и короткие пёрышки, скрытые им до поры.

— Хочешь меня задеть? — рассмеялся демон. — Меня? — И вдруг сердито сдвинул брови: — Зачем пришла, дура?

— У бесов и чертей Ангистерна есть к тебе разговор, — прошипела фурия, проглотив оскорбление, и не мигая уставилась на демона.

— А чего они тогда прислали посредника? Боятся судьбы Анчутуса? — зло осклабился Борн, и глаза его запылали.

Раны-то зажили, но память…

Анчутусом звался бес, вселившийся в префекта провинции Ангон, которого Борн и магистр Фабиус Ренгский успешно изгнали из человеческого тела.

К несчастью, человек оказался полностью съеден. Но и хитрый бес не смог избежать наказания, и ангонское стадо бесов и чертей осталось без предводителя.

Проклятый город Ангистерн был лучшим для них местом — здесь когда-то лилась кровь, и мир был близок к разлому между стихиями и Адом.

Страшный город Ангистерн, искажённый на веки вечные предательством. Там изнанка мира была тонка и опасна, там и сейчас сохранилось больше всего магии.

— Черти полагают, что на трон должен сесть кто-то из них, — без обиняков заявила фурия. — Они умнее людей, и магия их не покинула. Так кому же теперь править миром?

— А в чём их выгода? Разве чертям тоже нужна власть? — усмехнулся Борн.

— А как ты хотел? — прошипела фурия. — Её яд пронизывает небо и землю до самого Ада. Черти тоже больны жаждой власти. Они хотят править миром людей, раз уж они заперты в нём.

— Решили, что достойней людей?

— А у тебя есть сомнения?

— Я не различаю сорта помёта! — рявкнул демон. — По мне, что люди, заражённые тягой к власти, что черти — одинаково недостойны трона!

— Но черти сохранили магию… — Фурия вгляделась в лицо демона, пытаясь определить: так ли он зол или научился наконец лицедейству? — Возвысь чертей, и не пожалеешь. Они сумеют навести порядок в Серединном мире. Посмотри, как распоясались эти людишки? Грабят путников на дорогах, жгут города! Они погубят весь мир, который ты спасал так старательно! Да и ты… — Фурия скривилась. — Ты же не человек, чтобы потакать смертным! Ты родился в Аду, ты — адская тварь, как и все мы! Или садись на трон сам, или пусти своих родичей!

— А не много ли ты взяла на себя, Алекто, пытаясь меня учить? — Борн не играл, а действительно злился. Его средоточие огня пылало в нём, как огонь в сосуде.

Да и не умеют демоны лгать. Сколько ни распускай слухи, что его де научил сам Фабиус, лицедеем Борн от этого не стал.

Он вздохнул и отодвинул подальше письма, которые читал. Того и гляди вспыхнут, не спасут и перчатки.

— Ты не найдёшь среди людей подходящей кандидатуры! — взвилась Алекто, с трудом удерживаясь, чтобы снова не стать кошкой.

— Ты и это за меня знаешь? — удивился Борн, и глаза его погасли. Истинный гнев в какой-то момент перестаёт обжигать и становится льдом. — Обожаю тех, кто точно знает, что я могу, а чего нет! Пошла порочь!

Фурия правильно оценила потухшие глаза демона. Она вскочила и попятилась.

Борн уже один раз обратил её в кошку, и она больше года бегала, не способная обратиться в самою себя. Хватит!

— Так что мне передать? — прошипела она в дверях.

— Передай, что я ещё думаю, — жёстко усмехнулся Борн. — И чертей вряд ли обрадует моё решение!