Случайная мама. Чудо под Новый год

Глава 26

ОКСАНА

— Оксан, признайся. Когда Милорадову в полуголом виде в холле увидела, первое желание, которое возникло у тебя в голове, — развернуться прямо на пороге и сбежать из моего дома, сверкая пятками? — допытывается Звягинцев, прожигая меня пытливым взглядом.

Вот же любопытная Варвара!

Но все же согласно киваю:

— Ну-у-у… сначала был просто шок…

— Ага… а дальше? — слышу улыбку в голосе.

— Потом культурный шок, — тоже улыбаюсь.

— А следом некультурный? — подначивает Александр.

Хмыкаю, но соглашаюсь:

— Именно так. До варианта «сбежать» дойти не успела, Ника сумела качественно отвлечь. А почему ты спрашиваешь?

— Я очень переживал, что ты не станешь слушать никакие мои объяснения и попросишь вернуть тебя домой или к родителям.

Голос Звягинцева падает на несколько децибел, превращаясь практически в шепот, и от этого звучит очень вкрадчиво и неожиданно весомо. Не просто как откровенность, а почти признание.

Облизываю губы и уточняю:

— Переживал? Ты?

— Да, Оксан. Я.

— Почему?

— Потому что не хотел такого твоего решения. И сейчас не хочу. Мне нравится, что ты находишься здесь. С нами. Со мной…

Уф-ф-ф!

Кажется, будто в комнате становится на пару-тройку градусов жарче!

Отворачиваюсь от Саши и устремляю взгляд в экран негромко работающего телевизора, где идет мужской стенд-ап. Не чтобы услышать очередные шутки, те лишь неясный фон, не более. Тем самым я выигрываю себе несколько секунд на обдумывание всего им сказанного, и чтобы немного перевести дух.

Слишком остро ощущаю его мужское начало и вообще нас двоих в ограниченном пространстве. За окном поздний вечер и завывание декабрьской вьюги, в помещении приглушенный свет настенных бра, ни с чем несравнимый запах свежего дерева и уютное тепло, излучаемое живым огнем в камине.

Мы сидим на диване. На ноги накинут мягкий вязанный плед ручной работы. В руках расписанные под хохлому пузатые чашки со слегка подостывшим безалкогольным глинтвейном. На маленьком низком столике в джутовой корзинке ярко-рыжие клементины.

Фантастически нереальная картинка.

Теплая, уютная, семейная.

И вместе с тем невероятно будоражащая.

Отключающая голову и активирующая эмоциональную часть и чувства.

— Саш, ты очень откровенен, — говорю негромко, пропитываясь атмосферой расслабленности и загадочности.

— Так и есть, Оксана. И я сам себе удивляюсь.

— Почему?

— Потому что не привык к такому, — ловит взглядом мою взлетевшую вверх бровь и кивает. — Не поверишь, но я закрытый человек по жизни. Очень плохо схожусь с новыми людьми. Не то чтобы заранее их отторгаю, но максимально долго держу дистанцию. Всегда таким был плюс профдеформация.

Неверяще качаю головой. А он вдруг хмыкает, прикрывая кулаком рот, и тут же поясняет свою реакцию:

— Наверное, поэтому Милка у нас такая сердобольная. Ей моя часть человеколюбия передалась, вот она и отрывается, как может… А мы разгребаем последствия.

Присоединяюсь к смеху.

Четко подмечено. Прям на все сто процентов. Я с этой троюродной сестрой Звягинцевых еще ни разу лично не встречалась, но уже ее активности побаиваюсь. Дважды попадала в двоякие ситуации, которые создавались с ее «легкой» руки.

А что будет при встрече?

Страшно представить. Хоть заранее каску и бронежилет на Озон заказывай.

— Никогда бы не подумала, что ты закрытый человек, Саш, — качаю головой, возвращаясь к теме откровенности. — Ну, если не вспоминать случай в твоей конторе.

— Там была другая ситуация, — фыркает и наклоняется вперед. Опускает на стол опустевшую чашку. Выпрямляется и вновь поворачивается ко мне. — Что же касается откровенности… я, начиная с момента нашего с тобой феерического падения в сугроб, все чаще задумываюсь над тем, что ты, Оксана, мой человек. В том плане, что мне с тобой легко и комфортно. Разговаривать, молчать, обсуждать любые темы, смотреть телевизор, играть с дочкой, даже покупками в магазине заниматься, не мечтая поскорее оттуда удрать. Ощущение такое, будто мы уже были когда-то знакомы, близко, но по какой-то неведомой причине потерялись.

Звягинцев скользит взглядом по моему лицу, шее, груди, руке, перебирающей шелковистые волосы Никуси, уснувшей головой у меня на коленях, а кажется, что не просто смотрит, а прикасается глазами. Вызывает щекотные мурашки и рождает под кожей тепло, примагничивает к себе неведомой силой и побуждает податься ближе… и ближе…

Невероятная энергетика.

Сумасшедшее притяжение.

Если б не конфетка, уснувшая между нами и тем самым создавшая барьер… очень, скажем прямо, безопасный и пресекающий глупости…

Провожу зубами по нижней губе и все же отваживаюсь на ответную откровенность.

— Знаешь, Саш, твои слова звучат очень странно, учитывая количество времени, в течение которого мы знакомы. Но я тебя, кажется, понимаю, потому что мне тоже комфортно быть с вами рядом. С Никой. И с тобой.

— Так это ж здорово, — Звягинцев накрывает мою ладонь своей, всего на пару биений сердца, потом отпускает и тянется к корзинке с клементинами.

— Тебе почистить, Ксюш?

— О да, давай!

К общему спокойствию на этом сложные темы мы заканчиваем и переходим к более легким и веселым.

Чистим цитрусовые, смотрим телевизор и смеемся, между делом обсуждая Нику и то какими глазами она смотрела на соседа, завалившегося в гости, а потом как несколько раз обходила его кругом и с непониманием уточняла: «Папа, а посему етот дядя котик? Он за-ка-дованный. А де у котика хво-тик? А котята у него есь? Мо-о-ка ему на-ить?»

Успокоили любопытную малышку, только когда «зверинец» покинул дом. Сосед согласился приютить Иветту у себя. И даже пылал энтузиазмом от перспектив. У девушки же в любом случае других вариантов не оставалось. Саша категорично ей заявил топать наверх и паковать чемоданы, а потом пулей освобождать чужую частную собственность.

Я, хоть и помалкивала, была с ним солидарна. Нечего всяким раскованным полуголым лисам крутить хвостами рядом с маленькими чистыми девочками и их нелюдимыми, но очень симпатичными папами.