ОКСАНА
Гости покидают дом в начале двенадцатого. Но прежде удивляют тем, что помогают нам с Сашей все прибрать.
— Мальчики собирают и носят посуду в раковину. Девочки ее моют и вытирают, — распределяет обязанности Иветта.
Я только посмеиваюсь на «недавнюю школьницу», ловко управляющую большим и грозным с виду Валентином.
— Конечно, рыбка моя, — послушно кивает тот.
В отличие от остальных Осин выглядит слегка захмелевшим, но, к большой моей радости, совершенно не проявляет агрессии. Остается все таким же добродушным весельчаком.
Общими усилиями справляемся минут за пятнадцать. Гости отказываются выпить по чашке кофе на дорожку, но обняться — нет. Прощаемся, дружно смеясь и прикидывая варианты обязательно собраться снова.
— Может, на январских каникулах состыкуемся?
— Хорошая идея.
— Ближе к рождеству.
— И я о нем подумал.
— Я тогда на счет барашка с местным фермером договорюсь.
— Отлично! А мы свежей форели в рыбхозе купим. На костре уху замутим. Вы как? Горазды?
— Сань, мы на один запах примчим, сверкая пятками! Да, Ивушка?
— Конечно, да!
— Тогда по рукам!
Мужчины жмут друг другу ладони. Мы с Иветтой обходимся улыбками. Обниматься уже обнимались.
Саша накидывает куртку, чтобы пойти проводить ребят и запереть за ними ворота. И тут Валентин, уже стоя в дверях, оборачивается и басовито заявляет:
— Оксан Дмитриевна! Ты — самый лучший учитель, каких я знаю! А знаю я их много. Так что готовься. Детей рожу и обязательно их к тебе учиться приведу! Обещаю! Ты ж «Во!» какая классная! — показывает мне руку с задранным вверх большим пальцем. — Понимающая!
— Ой, спасибо, Валь, за доверие! — смеюсь, качая головой.
А сосед уже к Звягинцеву поворачивается:
— И ты, Санек, ее цени! Это тебе не Серёгина воспитательница. С ней в лесу точно нормальные грибы собирать будешь, а не мох, едрить-мадрить!
Озвученное я понимаю не до конца, а вот Саша вполне. На слова Осина он кивает и отвечает сходу:
— Это я понял. Не сомневайся.
Наконец гости уходят. Погасив верхний свет, оставляю гореть только настенные бра и возвращаюсь на кухню. Жму на кнопку чайника и насыпаю в чашку растворимый кофе. Когда вода закипает, добавляю ложку сахара и отхожу к окну.
На крыльце горит фонарь, освещая усыпанную снегом территорию и редкие снежинки, кружащиеся в воздухе. Тихо вокруг, волшебно и уютно.
Успеваю только пригубить горьковатый напиток, как слышу щелчок двери. Саша вернулся.
Тихий шорох. Раздевается.
Шаги сзади.
Я замираю и не дышу.
Знаю, что он движется ко мне.
Надо обернуться, предложить ему кофе. А я стою, не шевелясь, и по-прежнему смотрю в окно. Только снега уже не вижу.
Ничего не вижу, кроме силуэта, отражающегося в стекле.
Он уже близко, почти вплотную.
Моя кожа реагирует на его присутствие быстрее, чем я успеваю осознать. Внутри всё напрягается, но не от страха — от другого, будоражащего ощущения, от которого я совсем не хочу прятаться.
Улавливаю, как Саша поднимает руку, и вздрагиваю от едва ощутимого прикосновения к шее. Его пальцы легкие, словно случайный ветер, но от этого прикосновения меня обжигает сильнее, чем от огня.
Закрываю глаза. А он не останавливается, проводит пальцами вдоль линии шеи к плечам, затем вниз, к локтям. Касается теплым дыханием чувствительной кожи.
— Посмотри на меня, — шепчет возле самого уха.
Его голос тихий, но такой глубокий и уверенный.
Не отвечаю. Не могу.
Но подчиняюсь.
Медленно оборачиваюсь и поднимаю взгляд. Всё словно в тумане, а Саша четкий-четкий. Я вижу, как его глаза изучают мое лицо. В них уверенность и желание.
— Я давно хотел это сделать, — произносит он и наклоняется ближе.
Его губы касаются моих, сначала мягко, словно спрашивая разрешение, а когда я поддаюсь, он углубляет поцелуй. Целует меня так, что мир вокруг перестаёт существовать. Глубоко, жадно, так, будто ему нужно дышать мной.
Мои пальцы сами тянутся к нему, обхватывают его плечи, легко царапают шею у кромки волос.
— Весь вечер об этом мечтал… и утром тоже… и вчера… — его слова звучат прерывисто, дробятся поцелуями, оттого что он жадно возвращается к моим губам.
Я тону в его касаниях, в его голосе, в его горячем дыхании. Сама льну к его сильному телу.
— Скажи мне, что и ты этого хотела.
Я смотрю на него. От переизбытка эмоций слегка потряхивает, но я все же нахожу в себе силы ответить:
— Я… да… тоже хотела…
Про кофе вспоминаю, лишь когда он почти остыл. Хотя это Саша вспоминает. Точнее, прижав меня к себе, между попытками восстановить сбившееся дыхание хмыкает:
— Пожалуй выпью-ка я горького кофе, Оксан, а то твои губы такие сладкие, что всю ночь уснуть мне не дадут.
И он действительно готовит себе кофе.
А еще постоянно меня касается. Волос, плеча, руки.
— Я не буду спешить и давить, — произносит, пропуская через пальцы мой вьющийся локон. — Но если вдруг тебе покажется иначе, говори, не таи в себе. Ладно?
— То есть, стесняться не надо? — не прячу улыбку в уголках губ.
Сама своей смелости поражаюсь. Но с Сашей мне нестрашно разговаривать. Наоборот, мне это нравится.
— Нет. Не надо, Оксан, — переплетает пальцы наших рук.
— А если я сама захочу тебя поцеловать? — заведомо провоцирую.
Его глаза моментально вспыхивают.
— А ты захочешь?
Жму плечами и широко улыбаюсь.
— Кто ж знает, Саш. Мы ж, учительницы, такие непредсказуемые дамы. Кстати, с чего вдруг Валентин об этом заговорил?
— С моей подачи, — признается он и рассказывает, как было дело.
Смеемся, обсуждаем прошедший вечер и, не сговариваясь, заглядываем в комнату Никуськи, чтобы удостовериться, что она сладко спит. А после полуночи Саша провожает меня до моей комнаты. Долго целует на прощание, то нежно, то страстно, но черту, как обещал, не переходит.