Содержанка

9

Лида, как и обещала, всю ночь не выходила из номера. Ей этого не хотелось, но она заставила себя. И дело тут не в том, что она дала слово, — да, Алексей был прав насчет этого: раньше такая мелочь, как обещание, не мешала ей заниматься своими делами, — а в том, что он не поверил, что она сдержит слово. Теперь же ей больше всего захотелось доказать ему, что он ошибается в ней.

Комната Лиды была неуютной и холодной, но в ней было чисто. В этом небольшом помещении стояли две кровати, но на вторую пока что никто не претендовал. Если повезет, она и дальше будет пустовать. На стене висело зеркало в витиеватой железной оправе, но в ту минуту Лида старалась не смотреть в него. Все еще в шапке и пальто, она расхаживала по комнате, лихорадочно соображая.

Она пыталась сосредоточиться на Алексее, представить, как он надевает пальто, готовясь к ночной вылазке, смотрит в зеркало тем живым, чуть ли не сладострастным взглядом, появился у него всякий раз, когда предстояло какое-то рискованное дело. Он всегда старался скрыть этот взгляд, и Лида замечала, как он маскирует его, то зевая, то проводя рукой по густым каштановым волосам, как будто ему все давно надоело. Но ее обмануть он не мог. Она все понимала.

Шаги Лиды становились все быстрее. Она ударила ногой по каркасу кровати, чтобы отвлечься на боль. Она была готова на что угодно, чтобы не думать о Йенсе Фриисе. Но вдруг ей вспомнилась жена начальника тюрьмы, ее руки, которые она постоянно чесала, грациозный взмах полы ее меховой шубы, когда она отвернулась от нее на платформе и ушла.

Отвернулась и ушла. Как может человек так поступать? Как может он просто так отворачиваться и уходить?

Приступ безумной ярости вдруг охватил ее. Она и сама не поняла, что было тому причиной, но к Антонине это не имело отношения. Лида почувствовала, как эта огненная волна воспламенила ее щеки и свела живот. Она схватилась за одну из пуговиц пальто и так резко крутанула ее, что та оторвалась. От этого девушке стало немного легче. Лида сжала пуговицу, пытаясь отвлечься от боли, которая не покидала ее с той самой секунды, когда она увидела заключенных в рабочей зоне. Людей, которые тащили телегу по усыпанной валунами замерзшей земле. Людей, с которыми обращались, как со скотом. Нет, даже еще хуже, потому что животные лишены чувства стыда. Даже находясь так далеко от них, она ощущала этот стыд, его горький привкус на губах… Один из тех людей упал и уже не поднялся.

Папа, я должна тебя найти. Прошу, папа, умоляю, пусть только это был не ты внутри той груды тряпья!

И вдруг весь ее гнев прошел, оставив после себя только слезы на разом охладевших щеках.

Стук в дверь заставил Лиду поднять глаза. Она уже сняла шапку и пальто и теперь сидела на коленях рядом с кроватью, доставая вещи из дорожной сумки.

— Входите! — сказала она.

Дверь ее номера открылась. Лида думала, что сейчас увидит нового соседа, который займет свободную кровать, но она ошиблась. Это была подруга Попкова, пышнотелая женщина с прямыми соломенными волосами, которая ехала с ними в поезде и задавала слишком много вопросов. Как, он сказал, ее зовут? Ирина? Нет, Елена.

— Добрый вечер, — вежливо поздоровалась Лида.

— Добрый вечер. Я подумала, тебе тут скучно одной.

— Нет. Я занята.

— Понятно.

Женщина не пыталась войти в маленькую комнату, она стояла, прислонясь дюжим плечом к дверному косяку и время от времени поднося к губам почти выкуренную сигарету, которую держала большим и указательным пальцами. Лида прекратила раскладывать свои пожитки на одеяле и посмотрела на гостью.

— Мне жаль вашего сына.

Женщина недовольно поморщилась.

— Лев слишком много болтает.

— Да. Язык у него точно без костей, — сказала Лида с серьезным выражением лица.

Женщина моргнула, а потом улыбнулась. Маленькая комната стала наполняться сигаретным дымом.

— Не беспокойся, он не рассказал мне ничего такого, от чего тебе стоило бы волноваться. Сказал только, что ты приехала из Китая и кого-то ищешь.

— Этого вполне достаточно. Но это на один факт больше, чем знаю о вас я, поэтому я хочу спросить вас кое о чем.

— Вроде как справедливо.

— Что вам нужно от Льва Попкова?

— Что женщине может быть нужно от мужчины?

Она распутно вильнула бедрами, сунула в рот сигарету и всосалась в нее так яростно, что ее конец ярко засветился. Лида отвернулась. Она сложила две юбки, синюю и темно-зеленую шерстяную, и аккуратно положила их рядом с парой свернутых носков, ножницами, тремя носовыми платками, книгой и небольшим хлопковым мешочком на шнурке.

— Ваш сын умер в лагере? — спросила девушка, не поднимая глаз.

— Да.

— Сожалею.

— Не стоит.

Что-то в том, как были произнесены эти слова, заставило Лиду посмотреть в лицо женщине. Оно было совершенно невыразительным.

— Он был охранником, — безжизненным голосом пояснила Елена. — Один из заключенных убил его. Куском стекла перерезал ему горло.

Мысленному взору Лиды тут же представилась кровь, хлынувшая потоком из тела сына этой женщины, молодой человек, хватающийся за горло, его остывающие глаза. Был ли рядом с ним Йене? Видел ли он, как это происходило? Его ли рука сжимала самодельное оружие? Тот, кто это сделал, наверняка уже мертв. Лида вдруг и сама ощутила боль в горле. Она развернула и снова сложила одну из юбок, достала из сумки щетку для волос. Ничего особенного в ней не было, обычная деревянная щетка с треснувшей ручкой, но когда- то она принадлежала ее матери. Щетку девушка положила рядом с ножницами и мешочком.

— Так, значит, ваш сын был охранником, — тихо произнесла она и сплюнула на пол.

Женщина кивнула. В глазах ее от мягкости не осталось и следа.

— Я знала, что этим рано или поздно закончится, — сказала она, издав звук, похожий на рычание. — Одному Богу известно, что этот подонок творил с теми людьми.

За окном проехал грузовик. Свет его фар прорезал темноту и на миг заглянул в комнату.

— Наверное, тяжело потерять сына, — сказала Лида. — Мне жаль, что так вышло.

— А мне нет.

— Ни одни родители не захотят лишиться ребенка.

— Не будь в этом так уверена.

Папа, а ты бы хотел лишиться ребенка? Лида снова взялась за сумку, вынула из нее блокнот и карандаш. Начав ими новый ряд на одеяле, она добавила в него нераспечатанный флакон розовой воды, который подарил ей в дорогу ее овдовевший отчим. Милый Альфред. Он вернулся в Англию и, если бы услышал ее сейчас, наверное, умер бы от стыда. Для англичанина разговаривать с совершенно незнакомым человеком о потере сына равносильно пытке. Это что-то немыслимое. Но здесь, в России, все было иначе. Здесь границы дозволенного были размыты, и Лида уже научилась ценить это, поскольку это помогало открывать многие двери.

— Елена, — неожиданно улыбнулась она, — давайте выпьем за вашего сына.

Она достала из сумки наполовину пустую бутылку водки с маленьким оловянным стаканчиком на горлышке.

Глаза Елены заблестели. Она бросила окурок сигареты на пол и растерла его ногой. Пока Лида открывала бутылку, гостья захлопнула за собой дверь и плюхнулась на соседнюю кровать, отчего у той жалобно зазвенели пружины.

— Давай, подруга. Наливай!

Лида наполнила стаканчик до краев, но вместо того, чтобы передать его женщине, сама отпила из него, а бутылку передала Елене, которая приняла ее с радостной улыбкой.

— Будьте здоровы, — сказала Лида.

Они выпили, Лида из стакана, Елена из бутылки. Жидкость обожгла Лиде горло, ей тут же стало плохо, но она сделала еще один глоток.

— Не обижайте его, Елена.

— Кого? Сына? Уже слишком поздно об этом думать.

— Нет, я имею в виду Льва.

— Ха! Ты что ему, мать?

— Да. Мать, сестра и няня, и все в одном лице.

Елена рассмеялась и снова приложилась к бутылке.

— В таком случае повезло ему.

Лида чуть подалась вперед.

— Вы так думаете, Елена?

— Ну конечно! Ты с ним нянчишься, с братом твоим он воюет, а со мной… отводит душу, скажем так. — Она по-цыгански передернула плечами, отчего грудь ее затанцевала (проделала она это мастерски).

— Товарищ Горшкова, — мило улыбаясь, промолвила Лида, — а вы, часом, не шлюха?

Елена моргнула, шумно вздохнула, как будто обиделась, но потом запрокинула голову и громко захохотала, ее тяжелые груди снова запрыгали, да так, что, казалось, еще немного — и они лопнут.

— Зоркие у тебя глазки, как у змеи, товарищ Иванова. — Она отерла слезы тыльной стороной ладони и влила в горло очередной глоток водки. — И как же ты догадалась, а? Такому ребенку, как ты, рано еще знать о подобных вещах-то.

— Просто вы так смотрите на мужчин. Как будто их… можно использовать. Как будто они инструменты, а не люди. Я видела такой взгляд в глазах раскрашенных девиц в Цзюньчоу.

— Так ты думаешь, я использую твоего казака?

— Да. И мне интересно знать, для чего.

— Что ж, на этот раз ты ошиблась, подружка. Мне-то в шлюхах ходить недолго осталось. — Она откинулась на деревянную спинку кровати и покачала ногами. — Оно и неудивительно. Сама посмотри на меня.

Они обе посмотрели на ее отражение в зеркале: под юбкой — широкие, как подушки, бедра, живот, свисающий мягкими складками жира, синие узлы варикозных вен под чулками. Они рассматривали ее тело так, будто оно принадлежало кому-то постороннему. Лиде никогда раньше не приходилось участвовать в столь интимном созерцании, и потому она немного смутилась.

— Некоторым мужчинам, — заметила Лида, — нравятся полные женщины. — На самом деле она была далеко не уверена в этом и все же решилась высказаться.

— Черт! Ты еще слишком молода, чтобы знать, что нравится мужчинам.

Лида отвела взгляд от бледных глаз гостьи, злясь на себя оттого, что почувствовала, как по шее поднимается вверх к лицу густая краска стыда. Она понадеялась, что женщина решит, будто это от водки.

— Ага, понятно! — Елена вся засияла от предвкушения интересного разговора. — И кто он? — Она соединила руки за головой, отчего ее грудь воинственно поднялась.

— Кто?

— Тот, от которого у тебя горят щеки и глаза тают, как масло на солнце. Ты о нем только думаешь, а у тебя уже ноги ватные.

— У меня никого нет. Ошибаетесь вы.

— Ой ли?

— Да. — На какой-то миг их взгляды снова встретились, но на этот раз в глазах Лиды чувствовалась враждебность. Потом она снова занялась своими вещами, взяла щетку и повторила: — У меня никого нет.

Лида услышала, как женщина сделала еще глоток, но после этого раздался звук завинчивающейся крышечки. Это удивило девушку. Какое-то время они молчали, и Лида уже начала надеяться, что гостья сейчас уйдет.

— Я отдала его, — вдруг заговорила Елена, закрыв глаза. Ресницы у нее были длинные и густые, намного темнее, чем волосы. — А потом разрешила им забрать его. Какая мать способна на такое?

— Вы о своем сыне? О том, что погиб в лагере? Как его звали?

— Даниил.

— Красивое имя.

Елена улыбнулась. Глаза ее были все еще закрыты, и Лида решила, что в эти секунды она представляла себе сына.

— Он был красивым?

— Всем вам, молоденьким, кажется, что настоящий мужчина должен быть высоким черноволосым красавцем.

Лиде представился Чан Аньло, и у нее вдруг пересохло в горле.

— Мне сорок два, — сказала Елена. — А Даниила я родила в шестнадцать. До этого я уже год в борделе провела. Мне позволили его оставить у себя на четыре недели, но потом… — Неожиданно она открыла глаза. — Ему в нормальной семье было лучше.

— Он знал?

— Обо мне?

— Да.

— Нет, конечно нет. Но, — бледные глаза Елены прояснились, — я узнала, где он живет, и стала наблюдать, как он взрослеет. Сначала шаталась вокруг его школы, потом смотрела, как он ходил в строю на парадах.

Лида потянулась через кровать и прикоснулась к руке женщины, совсем легонько.

— Вы, наверное, тогда гордились им.

— Да, гордилась. Но сейчас я им не горжусь. Я хочу забыть его.

— Разве могут родители забыть о детях?

— Ох, могут. Нужно ведь и свою жизнь устраивать. Да и что такое дети-то? Обуза, да и только.

— Я подумала, что… — Лида замолчала. Опрокинув в себя остатки водки в стакане, она спросила: — А Лев знает?

— Что знает?

— О вашем… занятии?

Елена улыбнулась, и на этот раз в улыбке ее была теплота, видя которую Лида поняла, чем эта женщина может привлекать мужчин.

— Разумеется, нет, — усмехнулась Елена.

— Так зачем вы мне все это рассказываете?

— Да, в самом-то деле, зачем? Наверное, потому что дура.

— Вас кем угодно можно назвать, но только не дурой.

Елена рассмеялась, села ровно и принялась осматривать разложенные на соседней кровати вещи Лиды. Девушке вдруг подумалось, до чего жалким должен казаться ее скарб.

— Что ты читаешь? — поинтересовалась Елена.

— Стихотворения Марины Цветаевой. Читали?

— Нет.

— Хотите? Можете взять почитать. — Лида протянула гостье книгу в помятой и потрепанной за время долгих путешествий обложке.

Елена закрыла глаза и вздохнула.

— Я слишком устала.

Лида подумала, что, может быть, Елена, как и многие женщины в России, так и не научилась читать.

— Если вы так устали, — сказала она, — может, хотите, чтобы я вам почитала?

— Да. — Женщина улыбнулась. — Хочу. Ты прекрасно говоришь по-русски.

Лида раскрыла книгу и начала читать.

Постепенно до ее слуха снова донеслись звуки. Дыхание. Кошачьи завывания. Гудение водопроводных труб. Грохот проезжающих телег. Звуки, которые дали понять Лиде, что она жива, хотя какое-то время она еще сомневалась в этом. Тихонько, чтобы не разбудить лежащую на соседней кровати женщину, она сложила свои вещи обратно в дорожную сумку. Это повторялось каждый вечер: вещи извлекались, перекладывались и упаковывались обратно. Застегнув сумку, Лида похлопала ее, как старого спящего пса.

— Ну вот. Готово, — тихо сказала девушка.

После этого Лида легла на свою постель и тесно свернулась калачиком вокруг сумки, как будто ее аккуратные ровные формы могли успокоить ее мысли. Прильнув щекой к парусиновому боку сумки, она втянула запах сажи и сигарет.

Алексей не хотел брать ее с собой. Попков был занят этой женщиной. Отец мог даже не помнить ее. А до Чан Аньло было две тысячи миль. Она крепче прижалась щекой к грубому материалу, так сильно сжала сумку обеими руками, что почувствовала, как ее ручки глубоко вдавились в кожу. Но она сцепила объятия еще сильнее. Жизнь развалилась на куски, но она была намерена соединить их.