Содержанка

32

— Ложись спать, Лида, — раздался из-за занавески негромкий голос Елены.

— Я еще немного.

— Нет смысла больше ждать.

— Есть.

— Он не придет, девочка. Не сегодня. Не может он. Он же сказал тебе, что за ним все время следят.

— Ты не знаешь его.

Послышался приглушенный смех.

— Нет, но я знаю мужчин. Даже самый преданный не станет совать голову в пасть льва, если знает, что не вытащит ее обратно. Дай ему время. Ты слишком спешишь.

— Чан Аньло не такой, как остальные мужчины.

— Ну, если ты так говоришь…

— Это правда, Елена.

Вдруг с противоположной стороны занавески послышался недовольный, заспанный голос Попкова. Их разговор разбудил его.

— Какого черта?! Ложитесь спать. Обе.

— Заткнись, старый козел, — ласковым голосом произнесла Елена, и скрип пружин сообщил о том, что она села на кровать рядом со своим мужчиной.

Лида, не вставая со стула, задула свечку на подоконнике, но не легла, а продолжила всматриваться в ночную тьму.

Чан увидел, как погас свет. Он ждал во дворе — черная тень среди черных теней. Он не мог знать наверняка, что это было ее окно и что это ее свеча горела в нем, но он был уверен в этом так же точно, как был уверен в собственном сердцебиении.

Он знал, что она будет ждать, но не приближался. Пронизывающий ветер стонал под черепицей на крышах, духи ночи влекли его вперед, пытаясь лишить осмотрительности, распаляя его кровь. И все же он оставался совершенно недвижимым на мощеном булыжниками дворе, чувствуя, как его тело кусочек за кусочком через подошвы отделяется от него, поднимается с ветром вверх, наподобие дыма, и летит к заветному окну, ища в нем трещинки, чтобы проникнуть внутрь.

Приходить сюда было рискованно, но он не мог удержаться. Ему не составило труда выскользнуть из окна гостиничного туалета, вскарабкаться наверх по водосточной трубе и по-кошачьи незаметно пройти по крышам. Нет, то была небольшая опасность. Гораздо опаснее было здесь, рядом с ее дверью. Неужели она думала, что ей позволят близко сойтись с человеком из партийной элиты, мужчиной с волчьими глазами, и за это не придется платить? Отныне за ней будут следить. Ежесекундно. Теперь будет четко фиксироваться, с кем она встречается, куда ходят, что делает и, самое главное, кто к ней приходит. Днем и ночью. Но здесь, в тени, он был невидимым.

Моя Лида, моя любимая. Будь осторожна.

В гостиницу он вернулся тем же путем, каким из нее вышел, хоть покрытые льдом скользкие крыши и были смертельно опасны. Пробравшись через окно в туалет, он прислушался, но все было тихо. Было четыре часа утра, и все постояльцы спали в своих уютных номерах под теплыми одеялами.

Прямо в туалете он переоделся в пижаму. Ее он достал из кожаного мешка, висевшего за спиной, потом запихнул в него обувь и одежду. Чан пустил воду из крана, чтобы невидимые, но слушающие уши зафиксировали, что в туалете кто-то был. Заставил сердце биться ровнее и открыл дверь. В коридоре не было никого. Босыми ногами он неслышно прошел к своей комнате, скользнул внутрь и тихо прикрыл за собой дверь.

— Вернулся.

В темноте рука Чана скользнула к висевшему у него на ремне ножу. Второй рукой он включил свет.

— Куань, — произнес он. — Что ты делаешь в моем номере?

Она поднялась с кресла. Лицо ее горело, и Чан слишком хорошо знал ее сердце, чтобы понимать, что это означает. Она сердилась.

— Дожидаюсь твоего возвращения.

— Я вернулся.

— Где ты был?

— Это мое дело, Куань, и оно не имеет к тебе отношения.

На девушке был простой хлопковый голубой халат. Чан увидел, как она сунула руки в карманы и крепко сжала их там в кулаки, однако голос ее оставался негромким и спокойным.

— Чан Аньло, за то, что ты сегодня сделал, тебя могут арестовать.

Чан медленно вздохнул. Грусть проникла в его кровь и растеклась по венам. Возражать было слишком поздно.

— Нас всех могут арестовать за то, что ты сегодня сделал, — продолжила она напряженным шепотом. — То, что ты тайком вышел из гостиницы, означает, что ты делаешь что-то такое, что хочешь утаить от властей.

— Куань, — произнес он так тихо, что ей пришлось подойти к нему на несколько шагов, чтобы расслышать слова. — Если в этой комнате стоят подслушивающие устройства, а это очень вероятно, твои слова только что приговорили нас к трудовому лагерю в Сибири.

Щеки ее покраснели еще сильнее. Темные глаза взволнованно расширились, она быстро обвела комнату взглядом, как будто тайные устройства можно было увидеть.

— Чан, — шепнула она. — Извини.

— Иди в свой номер. Поспи.

— Как я могу спать, когда…

Он открыл дверь и придержал ее рукой.

— Спокойной ночи, Тан Куань.

Не глядя ему в глаза, она поклонилась и бочком вышла в коридор. Он выключил свет и сел на кровать. Закрыл глаза, сфокусировал мысли и позволил Лиде прийти к нему. Он вспомнил, как сегодня она танцевала с ним. Представил, как его руки держали ее, как пламенные языки ее волос выжигали из него всякое чувство осторожности, как ее янтарные глаза снова увлекли его душу, укрепили связывающую их нить. Он снова представил себе поворот ее головы, высоко поднятый подбородок, слегка вздернутые уголки губ, даже когда она не улыбалась. Далее мысли его задержались на том, как его рука прикасалась к ее спине, когда они двигались по залу, когда он каждым сантиметром кожи ощущал под своими пальцами движение ее молодых упругих мышц, ее ребра, ее длинный прямой позвоночник.

Во имя Китая, во имя той страны, которую он любил, он уже однажды отказался от нее. Такого больше не будет. Не в этот раз, да простят его боги. Он открыл глаза и стал смотреть в темноту.

Мороз ударил Лиду в лицо, когда она вышла во двор. Небо не начало светлеть. До рассвета оставалось несколько часов, поэтому дворник еще не вышел на свой обычный пост. Чаще всего он стоял, опершись на широкую лопату для уборки снега, и с сигаретой в зубах жаловался на нерадивость женщин, которые, набирая из колонки, разливали воду. Это затрудняло его работу, потому что вода моментально замерзала и ему приходилось колоть лед. Лев всех дворников называл осведомителями ОГПУ, считал, что они постоянно следят за жильцами своих домов и, если что, докладывают, кто куда ходит и о чем разговаривает. Правда это или нет, но Лиде не хотелось попасться дворнику на глаза.

Она быстро вышла из двора и направилась в сторону жилищной конторы, где они уже бывали с Еленой. На очистившемся ночном небе бесчисленные звезды сверкали так же ярко, как блестки на черном платье Антонины, в котором она была вчера вечером в «Метрополе». Лида старалась не думать о том, что Антонина и Алексей могли сойтись, но чем-то эта женщина привлекала ее. Она была личностью, не желала (а может, не могла?) подгонять себя под советский трафарет, несмотря на то что была замужем за представителем сталинской элиты. А теперь еще уверенность в том, что Алексей тоже едет в Москву…

Скорее, брат. Я буду ждать тебя. Сегодня у храма, я обещаю.

— Эй! Просыпайся.

Лида ударила ногой по картонной конуре. Та зашаталась, но не упала.

— Выходи, я хочу поговорить с тобой.

Она стояла рядом с коробкой, приготовившись перехватить ее обитателя, если тот вдруг вздумает бежать, но никакого движения не последовало.

— Вылезай сию же минуту и на этот раз держи свои крысьи зубы при себе! — грозным голосом крикнула она.

Ничего. Лида уже начала подумывать, что в коробке никого нет. Было еще слишком темно, чтобы внутри можно было что-нибудь рассмотреть, поэтому девушка даже не стала заглядывать, а только еще раз ударила ногой по хлипкой стенке. Изнутри донеслось негромкое повизгивание и тут же резко оборвалось.

— Я принесла печенье для Серухи.

Она стала ждать. Внутри что-то зашевелилось, потом послышался шорох, и перед ней появилась темная фигура.

— Чего надо? — В голосе мальчика слышалась настороженность.

— Я же сказала. Поговорить.

— Печенье?

Лида протянула печенье. Мальчик выхватил его и целиком, даже не став делить, дал щенку, которого держал на руках. Тот жадно проглотил его и принялся изо всех сил облизывать руки мальчишки, прося добавки.

— Тебя как зовут? — спросила Лида.

— А тебе-то что?

— Ничего. Просто так легче общаться, вот и все. Меня зовут Лида.

— Отвали, Лида.

Она развернулась и пошла прочь, на ходу бросив:

— Значит, ты не хочешь есть и тебе не нужны деньги. Вижу, я просто ошиблась в тебе, глупый крысеныш.

Сперва она подумала, что все испортила, но за спиной неожиданно раздался торопливый топот, и в следующую секунду мальчишка уже стоял перед ней. Лида не остановилась, так что ему пришлось двигаться спиной вперед. Лунный свет тонкой струйкой прошелся по его заостренному подбородку, голубым зеркальным глазам и молочным волосам, придав какой-то странный, неземной вид.

— Покормишь? — Да.

— Денег дашь? — Да.

— Сколько?

— Это мы обговорим, когда будем есть кашу.

— И Серухе дашь?

— Конечно.

— И чего мне нужно делать?

— Отнести записку.

Мальчик рассмеялся. Этот чистый, искренний смех вселил в Лиду надежду.

Мальчика звали Эдик. Сидя на краю Лидиной кровати, он жадно поглощал кашу, не произнося ни слова, а щенок у его ног обнюхивал пол рядом с опустевшей миской. Живот у Серухи раздулся и выпирал. Лида сидела в кресле, поглядывая то на них, то на Льва с Еленой, которые пили горячий чай и сквозь пар, поднимающийся над чашками, настороженно наблюдали за мальчиком.

Лида нагнулась, подхватила щенка и усадила себе на колени. В ту же секунду влажный розовый язычок лизнул ее в подбородок. Лида рассмеялась и погладила маленькую серую голову. У щенка были большие желтовато-коричневые глаза и толстые лапы.

— Ты где ее нашел? — спросила она у мальчика. — Серуху, я имею в виду.

— В мешке. — Ребенок говорил, не отрывая глаз от тарелки, с набитым ртом. — Какой-то дядька хотел утопить ее в реке.

— Бедная Серуха, — улыбнулась Лида, потрепав щенка по голове между тонкими ушами. — Повезло тебе.

— Лида.

— Да?

— Извини, что укусил тебя.

— Извиню, если пообещаешь, что больше не будешь так поступать.

— Я испугался, что ты не отпустишь…

— Знаю. Я уже забыла об этом.

На миг их глаза встретились, но потом он снова уткнулся в кашу. В сторону Льва мальчик даже не смотрел. Лида начала было подумывать, что все складывается на удивление хорошо, но неожиданно Лев лениво поднялся со стула, подошел к Эдику и ухватил за белесые волосы. Вскрикнув от боли, мальчик выронил ложку.

— Выбрось этого мелкого гаденыша обратно на улицу, Лида. И это животное вместе с ним.

— Лев, отпусти его. Он поможет мне.

— Лида, — на этот раз заговорила Елена, — ты только посмотри на него. Он грязный. Эти беспризорники живут на улице. У него наверняка блох и вшей полная голова. И у его собаки тоже. Прошу тебя, послушай Льва.

— Пошел отсюда! — рявкнул Лев.

Собака прыгнула к ногам Льва и схватила зубами за его голые пальцы. Рука здоровяка отпустила голову мальчика и потянулась к животному. Он схватил щенка так, будто собирался швырнуть его через всю комнату.

— Нет! — закричала Лида, вырвала щенка из богатырской пятерни казака и ударила его по руке. — У тебя нет сердца.

Единственный глаз Льва уставился на нее со смешанным выражением удивления и обиды.

— Они паразиты, — проворчал он и вылетел из комнаты, хлопнув дверью.

— Для нас это честь, Чан, — заметил Ху Бяо.

Он шагал рядом с Чаном. Китайцы выходили из гостиницы «Триумфаль». Остальные члены делегации следовали за ними. Куань двигалась в самом конце. С ночи она еще не разговаривала с Чаном.

— Это великая честь, Ху Бяо, — поправил он своего младшего помощника достаточно громко, чтобы услышали сопровождавшие китайцев русские. Он говорил на мандаринском диалекте, но переводчик постоянно был в шаге от него. — Это приглашение в Кремль на беседу с самим Сталиным позволит нам передать Мао Цзэдуну, о чем думает великий вождь. Мао будет благодарен и скромно примет любой совет, ведь Китаю так нужна дружеская помощь в деле распространения идей коммунизма среди нашего народа.

Бяо едва заметно покосился на собеседника, и Чан подавил улыбку. Даже этому молодому солдату было известно, что в Мао нет и следа скромности. Но доступ к самому сердцу советской системы, встреча в Кремле и разговор с человеком, в руках которого сосредоточена огромная власть, были бы для него весьма интересны. Понимая, что исход столь серьезного мероприятия нельзя предугадать, члены делегации нервничали и почти не разговаривали. Как будто из Кремля они могли не вернуться, прилипнув там, как мухи, попавшие в паучью сеть.

День выдался солнечный, снег на улицах начал таять. Вчерашние тучи развеялись, небо радовало взгляд свежей голубизной, но на сердце у Чана было тяжело, потому что ноги его стремились унести хозяина отнюдь не в сторону Кремля. Обледеневшие ветки деревьев соблазнительно сверкали на солнце, молодые пары ходили, открыто взявшись за руки. Чан отвернулся.

Куда бы ни направлялась делегация, солдаты расчищали для нее путь, расталкивали людей в стороны, словно они могли заразить чем- то китайцев. Или, наоборот, спасали прохожих от какой-то заразы? Улица перед входом в гостиницу была освобождена от москвичей. У тротуара терпеливо гудели в ожидании три служебные машины с флагами с изображением серпа и молота на капотах. Главная сопровождающая китайцев, энергичная женщина в форме, встретив делегатов сухой улыбкой, открыла дверь. Но едва Чан собрался сесть в салон, раздался крик.

Причиной этому был мальчик. Лет десяти-двенадцати, не более. Худой, как щепка, но проворный, как хорек. Он проскользнул мимо одного солдата, вывернулся из рук другого и теперь со всех ног бежал через пустую площадь к входу в гостиницу.

Сердце Чана раскрылось. В два прыжка он оказался радом с мальчиком, подтолкнул его, лишив равновесия, и тот упал. Находились рядом они не дольше секунды. Потом солдатская рука в перчатке схватила ребенка за воротник и встряхнула с такой силой, что тряпка, которой была обмотана его голова, свалилась, открыв белесые волосы, матово блеснувшие на солнце. К этому времени рядом с Чаном уже была главная сопровождающая. На лице ее было написано крайнее недовольство. Но это было не единственное чувство, которое можно было рассмотреть в ее глазах. Был там и страх. Страх, что ее могут обвинить в некомпетентности.

— Товарищ Чан, — быстро произнесла она, — я прошу прощения. Мальчик будет наказан.

— Отпустите его.

— Нет. Этому беспризорнику нужен хороший урок.

— Отпустите его, товарищ.

Чан говорил спокойно. Сопровождающая пару секунд смотрела на китайца, потом поправила воротник военной формы.

— Отпустите его, товарищ, — повторил юноша. На этот раз было очевидно — это приказ. Женщина в форме повернулась к солдату, который удерживал мальчика, выкрутив его худую, как хрупкая веточка, руку за спину. — Освободите его. Он мне ничего не сделал.

Сопровождающая кивнула, и солдат разжал пальцы. В ту же секунду мальчик пробежал дальше по улице и юркнул в толпу, быстрее, чем крыса, ныряющая в водосточную трубу. Не произнеся ни слова, Чан занял свое место в машине. Он очень внимательно слушал сопровождающую их женщину, которая рассказывала о новых зданиях, встречавшихся у них на пути, о том, насколько улучшилось уличное освещение и расширились городские магистрали.

— Очень хорошо, — одобрительно кивал он головой.

Лишь когда она и остальные члены делегации оказались за кремлевскими стенами, Чан незаметно сунул руку в карман пальто. Там лежал сложенный листок бумаги.