Содержанка

34

Алексей проснулся поздно. Ноги его болели, кожа чесалась. Женщина с язвами на лице и шваброй в руке ткнула ему в бок щеткой.

— Вставай, козел. Пошел отсюда.

Алексей кое-как скатился с кровати. Он был полностью одет и сам чувствовал, какой от него исходит неприятный запах. В общей спальне уже никого не было. Здесь царило такое правило: в помещении никого не должно быть, пока на улице светло. Зимой, к счастью, это было не такое уж продолжительное время. Когда Серов направился вниз в единственный на все общежитие туалет, порыв холодного воздуха дал понять, что открылась входная дверь. Раздавшийся из-за спины голос привлек его внимание:

— Товарищ!

Он повернулся. У входа стояли трое мужчин в длинных пальто и меховых шапках и пялились на него. Сонный вахтер поглядывал на них с неодобрением, но молчал. Сердце Алексея беспокойно екнуло. Он сложил на груди руки, принимая безразличный вид, но губы его напряженно сжались.

— Да? — откликнулся он.

— Не могли бы вы пройти с нами?

Мозг Алексея лихорадочно заработал. Оперативники ОГПУ. Больше некому. Политическое управление. Они приходят за тобой, когда ты меньше всего этого ждешь, и выбирают время, когда вокруг поменьше людей, чтобы не было лишних свидетелей. Каким-то образом они выследили его, и теперь эти ублюдки пришли его арестовать. Но почему? Из-за его происхождения? Только лишь из-за того, что родился в аристократической семье? Или у них еще что-то есть на него? Мгновенно мелькнула мысль об Антонине. Могла она предать его? В горле вдруг почувствовалась горечь, ведь ему казалось, что может доверять ей. Как, черт возьми, он собирался помогать отцу, если даже себе самому помочь не может? Он заставил плечи расслабиться и изобразил улыбку.

— Простите, товарищи, но чего ради мне сейчас куда-то идти с вами? — беззаботно произнес он. — Сегодня я занят. Может, как-нибудь в другой раз.

Не поворачиваясь к ним спиной, он сделал шаг в сторону. К его удивлению, они не набросились на него, как голодные волки, которым не терпится ощутить вкус крови, а с озадаченным видом продолжали топтаться на пороге. Еще четыре шага вдоль кафельных стен, и вот он уже у двери в туалет.

— Э-э-э, конечно, — вежливо подал голос высокий мужчина, стоявший впереди. — А когда вам было бы удобно?

Алексей остановился, его рука уже лежала на дверной ручке. Удобно? С каких это пор ОГПУ стало беспокоиться об удобстве? Он опустил руку, вернулся и внимательно осмотрел всю троицу. Они были примерно одного с ним возраста, лет по двадцать пять. Один — низкий и плотный, двое других — высокие и худые, с одинаковыми усами. У всех троих неприятные цепкие взгляды.

— Вы кто? — напрямик спросил Серов.

— Да мы встречались вчера ночью, — ответил один из высоких.

— Вчера ночью?

— Да. Ты что, не помнишь меня?

И тут Алексей все понял и обругал себя за собственное тупоумие. Усы! Ну конечно же! У них были такие же усы, как у того человека, которого они называли паханом! С кончиками, опущенными вниз у уголков рта.

— Помню, конечно. Как он сегодня?

— Лучше.

— Я рад. Передайте, что я желаю ему скорейшего выздоровления.

— Он хочет тебя видеть.

— Прямо сейчас?

— Да, сейчас. — Мужчина помолчал и неохотно добавил: — Если это удобно. Он просил передать, что тебя ждет хлеб-соль.

Алексей облегченно рассмеялся. Его искренний громкий смех заставил троицу нервно переглянуться.

— Хорошо, — ответил Алексей. — Передайте ему, что я согласен.

Хлеб и соль.

Алексей взял кусок черного хлеба с подноса, с которым его встретили, когда он вошел в квартиру, и опустил в солонку. В России хлеб и соль — это не просто еда. Их соединение обозначает гостеприимство, радушие. На хлебе и воде можно жить. На подносе кроме хлеба и солонки стоял еще и стакан водки, наполненный до краев. Серов взял его и выпил залпом, почувствовав, как напиток выжег паутину, которой затянулся его желудок.

Мозг его тут же заработал быстрее, и Алексей с интересом оглянулся по сторонам. Жилище являло собой любопытное сочетание современности и старины. На стенах висели картины маслом в тяжелых резных рамах, все они были портретами разных мужчин. С каждой из них на него был устремлен острый, проницательный взгляд. Фамильные портреты? Возможно. На миг Алексею вспомнились строгие портреты его собственных предков на стене вдоль парадной лестницы их петербургского особняка. В детстве он их очень боялся. Здесь, по крайней мере, кое-кто из изображенных улыбался. Мебель же, напротив, была новой и практичной, из отбеленной сосны, что совсем не сочеталось с картинами. Впрочем, в большой гостиной было чисто, и ее, по крайней мере, не разделяла на отдельные части натянутая поперек занавеска.

— Сюда, пожалуйста.

Алексей последовал за одним из троицы — толстяком. Они прошли по коридору к массивной двери со старинной медной ручкой, которая выглядела здесь инородным телом. Такую ручку скорее можно было увидеть в какой-нибудь церкви. Провожатый постучал мягким кулаком в дверь. — Да?

— Пахан, я привел вчерашнего знакомого.

— Так чего вы там торчите? Входите!

Комната, в которую попал Алексей, явно принадлежала человеку с увлечениями. Хоть занавески на окнах были наполовину задернуты, неяркий пыльный луч солнечного света пересекал это помещение, освещая обстановку. Крылья, которые, казалось, вот-вот затрепещут, ярко-алые перья, блестящие желтые глаза — в комнате было полно птиц. Алексей от неожиданности вздрогнул, но ни одна из них не пошевелилась. Это были чучела. Рожденные для полета идеальные создания были посажены под стеклянные крышки и обречены сидеть там на сухих веточках до тех пор, пока их перья не почернеют и не обратятся в прах. Алексею вдруг представился отец, Йене Фриис, пойманный в ловушку, заключенный, столько лет лишенный возможности летать.

— Добро пожаловать, друг мой, — произнес густой рокочущий голос.

Эти слова донеслись со стороны большой кровати с темно-красным пологом и длинными белыми подушками, сваленными в один угол, как снежный сугроб. Из глубины этого сугроба смотрело бледное одутловатое лицо вчерашнего знакомца.

— Доброе утро! — радостно приветствовал его Алексей. — Надеюсь, сегодня вам лучше?

— Чувствую себя так, будто меня чертов верблюд пережевал и выплюнул. — Хозяин поморщился, отчего усы скорчились, словно что-то живое.

— Вы у врача были?

— У пахана таблетки есть, — вклинился стоявший рядом с Алексеем молодой человек. — Он такой упрямый, что не разрешает нам врача вызвать.

— Исчезни, Игорь. Ты меня уже раздражать начинаешь, — сказал пахан, но на лице его появилась улыбка.

— Пахан, я не…

— Исчезни.

Игорь посмотрел на Алексея.

— Не бойся, — сказал лежавший мужчина, — этот человек здесь не для того, чтобы мне навредить. Верно я говорю?

— Конечно, верно.

— Хорошо. Так что давай, Игорек, оставь нас вдвоем.

Полное лицо скривилось, молодому человеку, как видно, не понравилось, что его выставляют, как школьника, но перечить он не стал и покинул комнату, захлопнув за собой дверь чуть громче, чем было необходимо.

— Подойди сюда, мой друг.

Алексей приблизился к кровати, хоть такое доверие к незнакомому человеку показалось ему довольно странным. Он почувствовал запах простыней, увидел синие вены, проступающие под дряблой кожей у основания шеи. При ближайшем рассмотрении человек, обладавший столь внушительным голосом, оказался более хрупким, чем можно было ожидать. Седые пряди его были зачесаны назад. Открытое лицо, хоть и было мясистым, выглядело так, словно бы осело само в себя, провалилось под скулы и собралось вокруг темных глаз.

— Я еще не умираю, — резко бросил больной.

— Рад это слышать. Но вам лучше в этом убедить своих друзей за дверью, а не меня. Они вам там уже гроб строгают.

Мужчина захохотал так оглушительно, что даже погладил себя по груди через ночную рубашку, как будто его кольнуло что-то.

— Тебя как звать-то?

— Алексей Серов.

— Что ж, Алексей Серов, хоть ты и не похож на ангела-хранителя, но я благодарен Богу, что ты вчера очутился там, на улице, тем более что я дружков своих сам отпустил. — Тут он снова покривился. — Надо мне кончать по борделям шляться.

Алексей сел в кресло рядом с кроватью и улыбнулся.

— Просто наши пути пересеклись, вот и все. Я случайно оказался там в нужное время. Теперь вы в безопасности, среди своих людей. Так что выздоравливайте.

— Этим я и занимаюсь. — Он протянул руку Алексею. — Прими благодарность от Максима Вощинского.

Алексей пожал руку. Рука оказалась на удивление крепкой, и он почувствовал уважение к силе воли этого человека. Однако взгляд Серова привлекло мускулистое предплечье, которое ненадолго приоткрылось, когда рукав рубахи чуть-чуть задрался. От того, что Алексей увидел, у него похолодело в груди. Какой-то миг, не более. Вощинский почти сразу закрыл руку, но увиденного мельком Алексею было достаточно, чтобы понять: от этого человека лучше держаться как можно дальше.

Вощинский заплывшими глазами неторопливо осмотрел Алексея.

— Большинство таких оборванцев, как ты, Алексей (уж прости меня), спокойно прикарманили бы мои часы и бумажник и оставили бы замерзать на льду.

Алексей встал.

— Не все люди одинаковые, — сказал он и вежливо кивнул. — Но вам нужно отдохнуть. Не переутомляйтесь. Я очень рад, что вам значительно лучше. До свидания, товарищ Вощинский.

Он направился к двери. Ему хотелось побыстрее покинуть эту комнату, где на него смотрело столько застывших глаз, матово поблескивающих в неярком зимнем свете.

— Подожди.

Алексей остановился.

— Ты так куда-то спешишь?

— Что поделать, ничто в этой жизни не стоит на месте.

Седовласая голова снова качнулась, немного завалившись набок, как будто шея не выдерживала ее веса.

— Я знаю. — Уголки его губ снисходительно дрогнули и немного приподнялись. — Особенно когда ты молод. — Печаль старой листвой прошуршала в его словах, и пальцы невольно разжались и медленно легли на простыню, словно хотели вцепиться в Алексея. Или в жизнь. — Но я не готов к тому, что ты сейчас уйдешь.

— У вас тут и так друзей хватает.

— Да, это верно. Они — добрые друзья. Жаловаться не могу. Они делают то, что я им велю.

Дверь в комнату тихонько щелкнула, когда Алексей открыл ее. В коридоре на полированных половицах возвышались трое мужчин. При виде Серова они шагнули вперед. Им хотелось знать, о чем шла речь за закрытыми дверями. Но в этот миг, когда гость мог вернуться восвояси, обратно к блохам и к мыслям о том, что отца он, возможно, уже никогда не увидит, внутри у него что-то сдвинулось. Из- за своей заносчивости там, на мосту в Фелянке, он потерял все, что давало ему возможность освободить Иенса Фрииса. Поэтому теперь он не мог позволить себе просто так покинуть комнату с мертвыми птицами и больным человеком. На этот раз он должен проглотить свое высокомерие. Встать на колени. Рискнуть.

— Он отдыхает, — объявил Алексей, после чего шагнул обратно в спальню и мягко закрыл за собой дверь.

— Итак? — раздалось из кровати.

— Вы говорите, ваши друзья делают то, что вы им велите. Я спас вашу жизнь. За это они могут сделать кое-что для меня?

Вощинский нахмурился. Тяжелые брови его сомкнулись над переносицей. Алексей снова сел в кресло.

— Максим, — сказал он, — у вас много друзей.

Он поднял руку больного, прикоснулся к ползущим под кожей венам и сдвинул рукав ночной рубашки, обнажив предплечье. Там чернели еще две змеи. Они переплелись хвостами под корнем хрупкой голой березы. Глаза их горели красным огнем, в открытых пастях виднелись острые, как кинжалы, клыки. Под ними изысканными буквами с наклоном было начертано три имени: Алиса, Леонид, Степан.

— Хорошая татуировка, — заметил Алексей.

Вощинский любовно провел пальцем по стволу дерева.

— Моя Алиса. Мать моих сыновей, упокой Господь ее душу.

— Максим, нам нужно поговорить. О ворах.

Глаза больного сузились, голос внезапно огрубел.

— Что тебе известно о ворах?

— Что это московские преступные авторитеты.

— И что?

— И они делают себе татуировки.