Содержанка

44

Чан Аньло был обнажен. Когда Лида ворвалась в комнату, его вид заставил ее остановиться и замереть, не дыша. Он стоял у окна и смотрел на улицу. Поток жемчужного света разливался по вытянутым линиям его тела, подчеркивая мышцы спины и крепкие сухожилия, идущие от живота до бедер. Он был прекрасен.

Наверное, он наблюдал за ней, когда она приближалась, смотрел, не идет ли кто-нибудь за ней следом. Когда она вошла, он повернул голову и посмотрел на нее через плечо. Она не дышала. Не шевелилась.

Глаза его были также обнажены, как и его тело. Темные, непостижимые, они были полны чувств. От обычного его спокойствия, которое она так любила, не осталось и следа. В нем как будто кипела битва. Его боги, наверное, смеялись над ним. И все же один уголок его рта пополз вверх в улыбке.

Она поняла, что этот образ ей не забыть никогда.

Когда Лида открыла глаза, Чан опирался на локоть и смотрел на нее. Ей вдруг показалось, что он наблюдал за ее снами.

— Привет, — сказала она, не поднимая головы.

Он поцеловал ее в лоб и в кончик носа, но удержался от поцелуя в губы. Она поняла, что теперь он готов говорить. За окном бесновался пронзительный ветер. Он бил в стекло и проникал в комнату через щели в раме. От этих звуков ей стало не по себе. Это был нехороший звук, звук, предвещающий недобрые перемены.

Он погладил ее по лицу.

— Ты готова слушать? — спросил он.

Сердце Лиды сжалось. — Да.

— Я нашел его.

— Йенса? — Да.

Лида онемела. Язык перестал ее слушаться, поэтому она молчала.

— Я побывал в тюрьме. Я осматривал его рабочую комнату. — Чан смотрел на нее черными внимательными глазами. — Я видел его. Я разговаривал с самим Йенсом Фриисом.

Ее затрясло.

— Не плачь, любимая моя.

— Расскажи, — прошептала она.

— С ним все хорошо. Он высокий и сильный.

— Как? — только и смогла произнести она.

— Я запросил разрешение для нашей делегации посетить тюрьму номер 1908. Конечно, русские сначала отказали. Их поразило то, что мне вообще известно о существовании этого места. Они переполошились и стали гадать, что еще могут знать наши китайские агенты.

Лида видела, что губы его двигаются, но ей приходилось прилагать усилия, чтобы слышать слова. В голове ее стоял слишком сильный шум. Чан Аньло погладил ее, немного успокоив разбегающиеся мысли.

— Я попросил руководителя нашей делегации Ли Миня сказать, что нас интересует не то, над чем работают там заключенные, а само устройство подобных заведений, где в одном месте для совместной работы собрано столько специалистов из самых разных областей знаний. И все равно нам отказали. — Он намотал себе на палец ее локон. — Тогда я напомнил им о нехватке продовольствия и об изобилии риса в Китае. — Глаза его на секунду удовлетворенно вспыхнули. — И они быстро все поняли.

— А что Йене?

— Его держат в хорошо укрепленном месте. Неприступном, я бы сказал. Трехэтажное здание с большими подвальными помещениями. Двор огорожен высокой стеной с тяжелыми железными воротами.

— А Йене?

— Он очень похож на тебя.

Горячие слезы скатились по ее щекам.

— Ты говорил с ним?

— Да. Но не с глазу на глаз. О тебе сказать я не мог.

Она закрыла глаза. Попыталась представить отца.

— Он стоял в одной шеренге с остальными, работающими над проектом. Как ты и говорила, — большим пальцем Чан провел по ее мокрым ресницам, — он один из лучших инженеров.

Она открыла глаза.

— Как он выглядел?

— Так, как ты его описывала. Высокий, сильный и — это обрадует тебя — не потерявший гордости. Все эти годы не сломили его. Дух викинга все еще жив в нем.

— О, Чан, спасибо.

Потом он какое-то время молчал, позволяя ей осмыслить его слова. Постепенно она уняла слезы, потом дрожь последний раз прошла по ее телу и затихла. Осталась только боль в груди, но с ней она могла смириться.

— Папа, — прошептала Лида так тихо, что слово это почти не потревожило воздух.

Она услышала отцовский смех, вспомнила ощущение, когда его бакенбарды щекотали ее ребра. Вдруг она выпрямила спину и окинула взглядом внимательное лицо Чана.

— О чем ты не рассказываешь мне?

— Ничего важного.

— Скажи правду, любимый. Я хочу услышать правду.

— Лида, будь терпеливой. Потерпи немного.

— Я не умею быть терпеливой. Я не могу терпеть. Расскажи все.

Чан встал с кровати.

— Что? — спросила она.

Он встал спиной к окну и посмотрел прямо ей в глаза.

— Человек, которого я видел сегодня, — твой отец, Лида. У него в глазах горит такой же огонь, он так же высоко держит голову и… — Чан на какое-то время замолчал, и Лида, теряясь в догадках, ждала продолжения. — И у него, так же как у тебя, открытый взгляд.

Лида молча опустила руки на голые бедра.

— Но, Лида, в лагерях человеку с таким уверенным и гордым характером приходится тяжелее всего. Его пытаются сломить в первую очередь, потому что он представляет собой угрозу всей системе.

Она кивнула.

— Ему всего лишь немного за сорок, но он поседел. Полностью. Волосы у него белые, как сибирские снега.

Она снова кивнула. Зубы ее сжались на языке, чтобы не вскрикнуть.

— У него кривой нос. От того, что был несколько раз сломан и неправильно сросся. У него не все зубы.

Боль у нее в груди стала острее.

— На руках у него страшные шрамы. После десяти с лишним лет в Сибири на лесоповале ему еще повезло, что у него вообще остались руки. И все же они должны по-прежнему прекрасно работать, иначе его бы не послали в Москву.

Она ничего не сказала, лишь подтянула колени под самый подбородок и обхватила ноги руками. Чан не торопился, давая ей время подумать, представить.

— Это все? — наконец спросила она.

— Этого недостаточно?

Она попыталась улыбнуться.

— Более чем достаточно.

Наверное, в ее голосе что-то было. Что-то такое, о чем она сама не догадывалась, потому что Чан вернулся в постель, сел на смятое покрывало и обнял ее. Он нежно покачал ее, потом поцеловал в макушку и снова покачал.

— Он знает, что ты здесь.

— На следующей улице, Алексей.

Максим Вощинский указал направо, и машина сбавила ход перед поворотом. Мимо них проехала телега, и где-то нетерпеливо прогудел автомобильный сигнал. Был день. Небо застыло безжизненной серой громадой, на дорогах было оживленно, и пешеходам с трудом хватало места на тротуарах, но у тех, кто находился в салоне черного автомобиля, нервы были натянуты, как струны. Заднее сиденье занимали трое: Алексей — посредине, справа от него — Максим, а слева — Лида. На пассажирском месте спереди сидел Игорь, развернувшись боком, и то и дело бросал беспокойные и недовольные взгляды на Лиду. Обычно женщины не допускались в воровскую компанию, они появлялись лишь при необходимости, когда нужно было позаботиться о мужчинах или поддержать их, поэтому и Максим, и Игорь относились к ней как к нежеланной обузе. И все-таки она настояла на том, что тоже поедет.

— Это я указала вам место, где находится тюрьма, — решительно заявила девушка, — поэтому тоже имею право ее увидеть.

— Ну нет, — рассмеялся тогда Максим, отмахнувшись от нее, как от надоедливой мухи. — Ты будешь ждать здесь.

— Нет, я поеду, — заявила в ответ она, открыла дверцу машины и забралась внутрь.

— Алексей, сделай что-нибудь со своей сестрой!

— Пусть едет.

— Ты помнишь, что я тебе говорил? Вору не положено иметь семьи.

— Я помню, пахан. Но она пусть едет.

Поэтому сейчас она сидела, согнувшись, рядом с ним на зеленом кожаном сиденье и сосредоточенно, как кошка, наблюдающая за бабочкой, смотрела в окно. Пальцы ее постукивали по стеклу легкими неравномерными движениями.

На все дело ушел час. Они проехали мимо тюрьмы четыре раза, но с промежутками в пятнадцать минут, чтобы не вызвать подозрений. Сначала мысль о том, что отец находится там, внутри, привела Алексея в полнейшее смятение, но потом он все же пришел в себя. Он знал, чего ожидать. Массивные серые стены. Колючая проволока сверху. Металлические двери, достаточно большие, чтобы пропустить грузовик. Решетки на окнах. На улице — вооруженные охранники с собаками. И все это для того, чтобы защитить трехэтажное здание внутри.

Нехорошо.

— Ты уверена, Лида? Йенса точно здесь держат?

Она кивнула. После того как машина, проехав мимо тюрьмы, повезла их дальше, в сторону более величественных зданий, окруженных полукругом заводов и складов, его сестра погрузилась в молчание. Максим удобно откинулся на спинку сиденья и зажег сигару, довольный тем, что увиденное потрясло девушку. Но Алексей не был в этом так уверен.

Машину вел неизвестный ему человек, который всю дорогу молчал и на инструкции отвечал лишь: «Да, пахан». Сзади на его шее был виден кончик вытатуированного меча. Этот синий рисунок выходил из-под воротника и достигал линии волос. После четвертого проезда мимо тюрьмы машина свернула на юг.

— Итак? — Алексей повернулся к Максиму. — Что насчет грузовика, который, как нам сказали, повезет заключенных?

— Не волнуйся, сын. Теперь за этим местом будут наблюдать наши люди, так что мы узнаем, где это. — Он стукнул Алексея кулаком по колену. — Доверься мне. Эти ублюдки из ОГПУ сторожат их, как собака кость, только не знают они, что теперь на хвосте у них сидят незаметные блохи.

— Спасибо, отец.

Лида вздрогнула и повернулась к брату. Но он смотрел прямо вперед, через лобовое стекло. После того как они проехали Измайловский парк, улицы стали шире, вокруг них вырос уродливый лес бетонных многоквартирок.

— Мы могли бы сделать больше.

— Что ты имеешь в виду, девочка? — снисходительно улыбнулся Максим.

Алексей увидел, насколько неприятно было ей это обращение, но она сдержалась.

— Я имею в виду, что мы должны попробовать сделать так, чтобы наш человек проник в тюрьму.

Все мужчины посмотрели на нее раздраженно.

— Ты же все сама видела, — терпеливо произнес Алексей. — Она слишком хорошо охраняется.

— Не думаю.

— Пожалуйста, Лида, не надо…

— Но туда попадают посторонние люди, — рассудительно продолжила Лида. — Угольщики, мясники, секретари, врачи, мойщики окон, повара…

— Хватит, этого достаточно.

— Мы можем передать послание Йенсу через кого-то из гражданских?

Максим опустил стекло, будто для того, чтобы очистить воздух в салоне от ее слов, и швырнул за ними следом окурок.

— Алексей, пусть она заткнется. То, что она говорит, невозможно.

— Почему?

— Лида, послушай, — рассердился Алексей. — То, о чем ты говоришь, слишком опасно. Это невозможно сделать, не вызвав подозрений. Если в ОГПУ хоть краем уха услышат о том, что мы задумали, это может загубить все дело. Люди не умеют держать язык за зубами, ты же это знаешь. Если ты начнешь выведывать у рабочих, кто мог бы передать сообщение, кто-нибудь брякнет об этом кому- то еще, тот — кому-то другому, а тот сообщит куда положено, чтобы выслужиться. Здесь слухи быстро разлетаются. Это опасно не только для нас, но и для самого Йенса.

— Но я не согласна, потому что…

— Забудь об этом, Лида.

— Но…

— Нет.

Алексей увидел, как она метнула взгляд в сторону Максима, но не нашла в нем союзника. Его крупное лицо, казалось, раздулось еще сильнее, на щеках красными нитями проступили вены, но выражение его не поддавалось расшифровке. Алексей заметил, что кожа вокруг его губ побледнела, и почувствовал волнение.

— Домой, — приказал Максим водителю.

Лида прикоснулась к рукаву меховой шубы Вощинского.

— Пожалуйста, пахан.

— Нет. Алексей прав. Надо быть дураком, чтобы пойти на такой риск. Мы сами разберемся.

Алексей почувствовал, как сестра вздрогнула, отдернула руку, забилась в свой угол и отвернулась. На первом же перекрестке, когда машина остановилась, девушка нажала на ручку, открыла дверь и быстро выскочила на улицу, не попрощавшись. И не поблагодарив пахана. Алексею это не понравилось.

Зеркальная кафельная плитка. Шелковый халат. Ароматы парижских духов. Павлинье перо с длинным толстым стержнем. Алексей погрузился в полную ванну и с трудом заставил себя не закрыть глаза. Под его веками лежали миры, которые пугали, а он не привык испытывать страх.

Мягкая рука в белой перчатке погладила его по лбу и прошлась пальцами сквозь волосы.

— Я скучала по тебе, — тихонько прошептала Антонина и поднесла к его губам бокал с шампанским.

Она сидела на краю ванны совершенно обнаженная, только на руках — длинные, до локтя, перчатки. Длинные волосы, блестящие от влаги, роскошным черным занавесом лежали на спине. Она смыла с лица всю косметику и губную помаду, как ему нравилось. В квартире Малофеева они были одни. Это было рискованно, они оба это знали, но сейчас до этого ни ему, ни ей не было дела. Алексей сделал глоток прохладного напитка, но шампанское ему не нравилось. Он вспомнил о коньяке Максима.

— Странно мы сегодня утром попили кофе, — с задумчивым видом промолвила Антонина и коснулась языком исходящей пузырьками жидкости в бокале.

— Кому вообще пришло в голову собрать нас всех вместе, интересно знать?

— Дмитрию, конечно. Когда я упомянула, что Лида собирается прийти сюда с тобой, он настоял на небольшом дружеском завтраке в каком-нибудь хорошем ресторане и сам выбрал место. Ему вообще нравится напоминать всем, что он — птица высокого полета.

Алексей повел черной бровью.

— Может, ему просто не хотелось, чтобы я в его квартиру попал?

Она отпила шампанского.

— Не очень-то это у него получилось, верно?

— Ты меня для этого пригласила? Чтобы побольнее кольнуть Дмитрия?

Тени под глазами Антонины сгустились, когда она наклонилась и медленно провела языком по его щеке, оставив дорожку среди капелек пота.

— Ты здесь, потому что я хочу, чтобы ты был здесь.

Он внимательно всмотрелся в ее лицо. Что в этой женщине притягивало его? Не красота, не элегантность и даже не близость к высшим чинам коммунистического общества. Все это ему было безразлично. Нет. Все дело было в ее беззащитности подвеем этим лоском, в чем-то таком, что впивалось ему под кожу, точно колючка, от которой он не мог избавиться… Не хотел избавиться. Неожиданно он с плеском сел в ванной, обнял ее за обнаженную талию и увлек в пузырящуюся пену.

Она взвизгнула и зачерпнула в бокал воды, чтобы плеснуть ему на голову.

— Ты меня утопишь, — засмеялась она.

Он очень осторожно поднял ее покрытую ароматными пузырьками пены руку и поцеловал сгиб локтя.

— Я научу тебя плавать, — сказал он и начал медленно снимать промокшую перчатку, сантиметр за сантиметром, обнажая поврежденную кожу.