Солнечная палитра

22. Молодежь вокруг него

На Божедомке у Поленовых все как будто было по-старому: два раза в неделю Василий Дмитриевич уезжал на извозчике к Мясницким воротам в Училище живописи, ваяния и зодчества, где его ждали ученики. А по четвергам на рисовальные вечера к поленовскому огоньку по-прежнему собирались художники. Теперь чаще приходила молодежь.

Все как будто было по-старому. Но и гости и ученики с горечью начали замечать, что Василий Дмитриевич стал совсем иным. Ушли в прошлое его увлекательные рассказы, смех, жизнерадостность. И только разговоры об искусстве, только серьезная симфоническая музыка могли теперь захватить его. Нередко он неожиданно обрывал речь и уходил. Все понимали: опять начинались его ужасные головные боли.

В своей маленькой мастерской на втором этаже он писал новое полотно — «На Генисаретском озере».

Путник средних лет, в длинной белой с темным одежде, мерным, тихим шагом идет по каменистой тропинке вдоль берега озера. Он очень похож на Христа с картины «Христос и грешница». Но там он был среди людей, а здесь удалился от них.

Не проповедник-учитель, а одинокий созерцатель природы, отрешенный от всех бурь земных, идет куда-то по каменистой тропинке, идет, ничего не замечая, и размышляет. И кажется, нет конца его пути. Тишина окружает путника, только волны чуть плещутся… Воздушны и нежны краски. Нежно-голубое, с переливами озеро, синие, жемчужные дали, темные камни на берегу — все сияет такой неземной красотой, что не хочется отрывать глаз. Но эта идеальная красота природы кажется зрителю холодной и словно заслоняет восприятие образа одинокого Христа.

Однажды, когда Василий Дмитриевич уже заканчивал картину и сидел перед нею в раздумье, он услышал за спиной шаги жены.

— Я пришла тебя спросить, может быть, отменить наши рисовальные четверги? — спросила Наталья Васильевна.

— Почему ты так думаешь?

— Да ведь я вижу, ты мечтаешь остаться один, — ответила она и кивком головы показала на картину. — Я чувствую, я понимаю, ты не Христа изобразил, а самого себя, свои думы, ты хочешь уйти от людей в природу, в прекрасную Илтань… К тому же у тебя голова так часто болит. Тебе тяжело…

Наталья Васильевна не сказала, почему тяжело… Они никогда не говорили об их переживаниях на выставке «Грешницы». Эту боль они понимали и без слов.

Василий Дмитриевич печально улыбнулся.

— Мало ли что мне хочется, — ответил он. — Я очень нужен нашей молодежи. Одного надо подбодрить, другого обласкать, третьему помочь советом. Находясь с молодежью, — продолжал он, — я словно забываю свою головную боль и другую боль… — Он показал на шкаф, где хранились этюды к «Грешнице». — Не тревожься, я возьму себя в руки, а четверги пусть останутся.

В следующий четверг Коровин, Левитан, Остроухов и другие художники, кто бывал у Поленовых, затеяли новое, очень интересное дело.

Сестра Василия Дмитриевича, Елена Дмитриевна, изучала в Париже керамическое производство — способы лепить и обжигать глиняные, фаянсовые, фарфоровые изделия. И художники под ее руководством с большим увлечением принялись лепить и раскрашивать вазы, блюда, тарелки, чашки. В результате Василий Дмитриевич получил чудесные подарки для своего будущего музея.

Следующее лето Поленовы опять проводили в Жуковке. Костенька Коровин собирался жить с ними до самой осени, постоянно гостили Маша Якунчикова и Елена Дмитриевна; приезжали Остроухов, Левитан, присоединился к их компании еще один талантливый художник — Нестеров. На этюды иногда выходило сразу семь человек, в том числе и Василий Дмитриевич. Его очень радовали успехи Костеньки, который начал писать серьезную картину, писал не наспех, как раньше, а вдумчиво, усердно.

Каждый день Костенька расставлял мольберт на террасе. Перед ним за чайный стол, накрытый белой скатертью и заставленный посудой, садились Елена Дмитриевна, напротив Наталья Васильевна, справа ее сестра Маша Якунчикова — все в белых блузках; за соломенной шляпкой Елены Дмитриевны едва виднелась белая офицерская фуражка знакомого Поленовых — Зиберова.

Василий Дмитриевич с интересом следил, как продвигается и оживает на мольберте Костеньки групповой портрет, который так и называли «За чайным столом». Поленова восхищала на этой картине игра различных оттенков белых тонов. Удивительно красиво сочетались теплые светло-желтые краски на скатерти и холодные голубоватые тона Машиной блузки; рядом блестели яркие блики на посуде.

— Какой вы молодец, Костенька, — говорил Коровину Василий Дмитриевич. — Ваша живопись необыкновенно искренна. Вы даете людям подлинные минуты радости, а это, мне кажется, высшее, что может дать художник.

Вернулись Поленовы и их гости из Жуковки в Москву только глубокой осенью.

В феврале 1889 года Василий Дмитриевич поехал в Петербург на открывавшуюся там XVII выставку передвижников. Это была ответственная поездка. Его выбрали членом жюри выставки, и он ехал с твердым намерением защищать молодежь, бороться за ее права.

Молодые художники, провожая его на Николаевском вокзале, с надеждой смотрели на него. Среди пославших свои картины в Петербург многие были его учениками и уже выставлялись раньше, иные впервые решились поместить свои картины на самой популярной русской выставке.

Василий Дмитриевич, уезжая в Петербург, обещал писать каждый день. Условились, что Коровин, Архипов, Сергей Иванов и другие будут постоянно забегать к Наталье Васильевне — читать его письма.

Как радовалась и гордилась молодежь, когда узнала, что Поленов показывал их картины «самому Репину»!

В тот день, когда решалась судьба картин, молодые художники всей толпой вечером собрались у Поленовых ждать телеграммы из Питера.

Наконец она пришла. Василий Дмитриевич перечислял в телеграмме всех принятых. В списке не было Костеньки Коровина. Все были поражены: именно полотна Коровина больше всего понравились Репину. Работы его и Елены Дмитриевны он отметил как самые лучшие. И вдруг!..

Каждому хотелось порадоваться за себя, но жалко было Костеньку. Одни возмущались решением жюри, другие считали, что наврал телеграф. Послали негодующую телеграмму. Через два дня узнали, что оплошал сам Василий Дмитриевич — то ли на радостях, то ли по рассеянности он забыл вписать в телеграфный бланк фамилию своего любимца.

Когда недоразумение наконец выяснилось, Наталья Васильевна в своем ответном письме писала: «Костенька прыгает, кувыркается…» Василий Дмитриевич вернулся в Москву победителем: он гордился молодежью. И молодые художники своей привязанностью к нему, своим восторженным отношением к искусству воодушевляли его самого. В их окружении он не чувствовал себя одиноким.