Солнечная палитра

30. Музыка и художник

Летом 1912 года молодой музыкант-виолончелист Виктор Львович Кубацкий и его жена приехали отдыхать в Тарусу. Прослышали они, что неподалеку проживает известный художник Поленов. Но говорили, что дом его «недосягаемый».

Однажды молодые люди переплыли на лодке Оку и пошли гулять в сторону Борка.

Они шли заливными лугами, разговаривали, наслаждались хорошей погодой, красотой Оки, потом переправились по мостику через речку, вошли в лес и увидели тропинку. Вдруг после поворота показался белый трехэтажный дом какой-то удивительной архитектуры.

— Да ведь мы к недосягаемому дому вышли! — воскликнула жена Кубацкого.

— Как же так, нет забора!

Они повернули и неожиданно столкнулись с высоким, представительным седым человеком с небольшой окладистой бородой; резкие морщины бороздили его лицо, из-под густых, нависших, совсем черных бровей удивленно и сурово смотрели темные проницательные глаза.

Он был одет в какую-то светлую потертую блузу; волосы на голове прикрывал странный берет. Незнакомец поднял для приветствия правую руку.

— Здравствуйте, молодежь, — раздался густой бас.

Виктор Львович начал извиняться, оправдываясь, что попал сюда нечаянно.

— Ничего, ничего, это бывает, — ласково кивал старик.

Разговорились. Виктор Львович сказал, что он музыкант-виолончелист, а его жена певица.

— Отлично, отлично! А я здесь живу. — И Василий Дмитриевич тотчас же взял с молодых людей слово, что через три дня они придут в Борок с инструментом и нотами.

В доме на Оке каждое лето веселилась музыкальная молодежь. В течение всей жизни не было для Василия Дмитриевича большей отрады, чем слушать по вечерам серьезную симфоническую или вокальную музыку. Особенно он любил Баха, Моцарта, Шопена, Седьмую симфонию Бетховена.

Случалось и ему самому время от времени сочинять. Известны его романсы на слова Лермонтова, затем музыка к его детским пьесам «Анна Бретонская» и «Замок Трифельс»; вместе с композитором Н. С. Кротковым он сочинил оперу «Призраки Эллады», которая ставилась в Большом зале Московской консерватории.

С годами все больше музыкантов и певцов собиралось в доме на Оке. Концерты следовали один за другим.

— Музыка, кроме наслаждения, дает мне отдых, успокоение и исцеление от головных болей. Они уменьшаются, а то и совсем проходят, — говорил Василий Дмитриевич.

Но каждый следующий концерт приходилось ему слушать все напряженнее, все мучительнее. К нему незаметно подкрадывался новый старческий недуг — глухота.

Множество народу перебывало за эти годы в доме на Оке. За стол никогда не садилось меньше пятнадцати человек. Все гости так или иначе были связаны с искусством: музыканты, художники — бывшие ученики Василия Дмитриевича, а то и просто преданные искусству люди. «Недосягаемым» дом был лишь для светских пустых франтов да для соседей-помещиков. Но зато с большой охотой Василий Дмитриевич показывал гостям, любящим искусство, свой музей, который помещался в четырех комнатах нижнего этажа — портретной, библиотеке, кабинете и столовой. Там хранились экспонаты, собранные, по словам Василия Дмитриевича, «пятью поколениями Поленовых». Первым экспонатом была картина XVII века фламандского художника Франка, купленная прадедом Алексеем Яковлевичем в студенческие годы за границей, а последними являлись кости мамонта, найденные сыном Митей на берегу Оки.

Василий Дмитриевич водил гостей по комнатам, объяснял, кто изображен на портрете, как попали в его коллекцию картины и этюды художников — друзей и учеников…

Каждый предмет, большой или малый, будь то шкаф красного дерева, принадлежавший Державину, или визитная карточка Тургенева, или обломок греческой статуэтки отцовской коллекции, был немым свидетелем прошлых времен, и о каждом предмете Василий Дмитриевич мог бы рассказать интересную историю.

А случалось, гостеприимный хозяин, желая сделать особенно приятное льнувшей к нему молодежи, приводил гостей в свое «святое святых» — в таинственное «Аббатство».

Открывались узкие двери. Там, в прохладе, в тишине, все казалось необыкновенным: переходы и лестницы были полутемные и такие же узкие, как в средневековом замке; разные подсобные каморки с круглыми или полукруглыми оконцами таинственными. Зато художественная мастерская была просторная и светлая, с огромным окном.

Затем Василий Дмитриевич вел своих юных друзей по витой лестнице в башню «Аббатства». Там, как книги в библиотеке, на деревянных стеллажах рядами стояли его многочисленные этюды.

— Выбирайте, — говорил он, — подарок на память.

Ему бывало очень интересно узнать: у кого какой вкус — кто выберет головку черноглазой итальянской девочки, кто — египетский храм, наполненный солнцем, а кто — зеленый неказистый пейзаж бёховских окрестностей.

Во время империалистической войны Василий Дмитриевич решил поставить в Тарусе свою оперу «Призраки Эллады», с тем чтобы сбор со спектакля пошел в пользу раненых.

Каждый день ездил он на лодке за четыре версты в Тарусу, сам с молодыми помощниками-энтузиастами столярничал, клеил, рисовал. Прежние декорации этой оперы погибли; он сумел их восстановить по сохранившимся эскизам.

В разгар войны довелось ему в последний раз уйти в свою любимую, живущую в его грезах Грецию.

«Казалось, точно морской свежий воздух доносится с моря», — писал о его декорациях художник Е. Татевосянц.

Основной их тон синий с различными оттенками; вдали виднеются голубые горы и темно-синее море; справа высятся строгие колонны Парфенона, а слева на фоне темных кипарисов стоит гордая статуя Венеры Милосской.

Репетиции оперы шли то в Тарусе, то в Борке. Среди молодежи, окружавшей Поленова, нашлись певцы и музыканты; в балете танцевали дети; виолончель, скрипка, пианино — таков был оркестр.

Наконец летом 1915 года наступил долгожданный день спектакля. Множество зрителей собралось из города, из окрестных деревень. Вся поленовская флотилия была мобилизована; к ней присоединились лодки крестьян.

Спектакль прошел с незабываемым успехом. Тарусяне и сейчас с гордостью показывают «Соляной амбар» — огромный каменный сарай XVIII века — и говорят:

— Здесь Василий Дмитриевич Поленов ставил «Призраки Эллады».