Недавно Василий Дмитриевич ездил с Коровиным на Оку. Пробыли шесть дней. Привезли по три этюда каждый. У Коровина один ужасно симпатичный. Уж очень он умеет взять оригинально и тепло. У Василия Дмитриевича, по-моему, тоже много интереснее этюды, чем были прошлогодние.
Оставив лошадей в деревне, Василий Дмитриевич и Костя Коровин прошли к небольшому деревянному дому под тесовой крышей; рядом стоял покосившийся сарай; по сторонам высились две старые березы и группа вязов. Сзади дома виднелся заброшенный вишневый сад и несколько одичавших яблонь.
У неказистого крыльца на лавочке грелась на солнышке сама владелица продававшейся усадьбы Бёхово — дочь отставного подпоручика, столбовая дворянка Юлия Степановна Саблукова. Пожилая, сухонькая старая дева чем-то напоминала гоголевскую Коробочку.
Путники прошли налево, мимо приземистой деревянной церкви, обшитой тесом и побеленной, обогнули древнее кладбище и очутились на самом краю крутого каменистого спуска.
Кое-где в ложбинах на склоне еще лежал снег, на полупрозрачных березах распускались нежно-зеленые листочки…
С этой высокой горы неожиданно открылся широчайший вид. На западе раскинулись домики и сады Тарусы; на фоне садов выделялся большой каменный, желтого цвета собор с колокольней; Ока омывала город, извивалась по лугам, подходила к той самой горе, на которой стояли восхищенные художники, потом заворачивала направо и исчезала вдали, за новым поворотом.
А на том берегу необъятные лесные просторы пропадали в голубой дымке.
Коровин стал открывать свой этюдник.
— Костенька, подождите, — остановил его Василий Дмитриевич. — Пойдемте, я вам покажу то место, где мы мечтаем построить дом, когда купим эту землю.
Цепляясь за камни и кусты, они начали спускаться с крутой горы к реке, потом пошли налево вдоль берега.
По дороге Василий Дмитриевич рассказывал, как еще два года назад облюбовал эти берега, увиденные им с борта парохода, как прошлым летом привозил сюда Наталью Васильевну.
Через версту путники снова поднялись на гору. Бугор оказался поросшим мелким березняком и одинокими соснами, дальше виднелась пашня. На меже рос большой ветвистый куст можжевельника. Василий Дмитриевич показал на него.
— Ему лет полтораста будет. Он хозяин здешних мест[9].
— Василий Дмитриевич, теперь можно расставить этюдник? Руки так и чешутся, — жалобно попросил Коровин.
— Да, да, — спохватился Поленов и снял с плеча ящик с красками.
Они поставили свои этюдники рядом и начали писать один и тот же пейзаж — на переднем плане куст можжевельника, дальше поворот Оки.
Отрываясь от работы, Василий Дмитриевич возбужденно делился своими мечтами и планами на будущее.
— В мой дом будут приезжать художники и вы, Костенька, в первую очередь, — говорил он. — Мы будем тут жить не только летом и осенью, но и часть зимы захватывать.
— И пойдем все вместе на природу писать пейзажи, — вторил Коровин.
Ему так хотелось, чтобы просторы здешних мест, Ока-красавица вдохновили бы его бывшего учителя. Он надеялся, что Поленов, поселившись здесь, отдастся именно пейзажной живописи, которая так всегда восхищала и его собратьев по кисти, и людей, далеких от искусства.