Солнечная палитра

2. Детство

Мария Алексеевна Поленова много времени и внимания уделяла детям. У нее была привычка с самого их рождения заносить в специальную тетрадь краткие заметки об их поступках, характерах. Она записывала разговоры детей, различные происшествия из их жизни и особенно подробно вела дневник о старших близнецах — Вере и Васе. По этим заметкам она написала впоследствии книгу «Лето в Царском Селе»^[2]. Там несколько глав посвящено Васе.

Чуть ли не с двух лет мальчик пристрастился к рисованию: глубокомысленно водил палочкой по песку, углем по стене, карандашом по бумаге.

Когда Васе исполнилось пять лет, он с братьями и сестрой побывал однажды в зверинце. Вернувшись с прогулки, он украдкой от всех забрался в кабинет отца и, улегшись на животе на полу, забыв обо всем на свете, стал рисовать по памяти слона. И до чего похоже получилось: четыре тумбы — ноги, два лопуха — уши и хобот завитушкой. Мать долго берегла этот первый с живой натуры рисунок сына.

Мария Алексеевна и сама любила в свободные минуты писать акварелью небольшие портреты друзей и родных, писала изящные пейзажи. В молодости она была ученицей художника К. А. Молдавского, ученика К. П. Брюллова.

Заметив у старшего сына любовь к рисованию, она очень обрадовалась. Внимательно разглядывая неровные, беспорядочные карандашные контуры, она старалась угадать, что же он хотел изобразить.

Все больше и больше Вася увлекался рисованием, и каждый его новый набросок выходил выразительнее, четче.

«У Васи безусловно способности художника», — решила про себя Мария Алексеевна и, чтобы поощрить сына, сама стала давать уроки рисования своим старшим детям.

Отец, Дмитрий Васильевич, вывез из Греции не только собрание античных редкостей, но и большую любовь к древней Элладе.

Нередко по вечерам, усадив вокруг себя детей, он доставал изданную в Германии книгу с гравюрами и, показывая изображения древнегреческих статуй и храмов, говорил о бессмертных подвигах эллинов.

Младший сын, Костя, во время этих бесед явно скучал. Второй, Алеша, любил слушать рассказы о подвигах, о битвах, а рассматривать по многу раз одни и те же картинки ему надоедало. Дочка Лиля сидела затаив дыхание, но она была еще мала и далеко не все понимала.

Зато старшие, близнецы Вася и Вера, слушали отца с большим вниманием. Вера, умненькая, живая девочка, сдерживая себя, затихала. А Вася порой вскакивал, переспрашивал, просил подольше останавливаться на каждой картинке. Его выразительные черные глаза пытливо всматривались в лицо отца: мальчик нетерпеливо ждал новых рассказов.

Как-то, разбирая старые бумаги, Дмитрий Васильевич нашел свои письма из Греции к покойному отцу.

Дед Васи, Василий Алексеевич Поленов, служил директором Государственных архивов и был известен в Петербурге как большой любитель и ценитель искусств. Дмитрий Васильевич, выполняя просьбу отца, регулярно писал ему из Греции подробные письма.

Однажды он прочел десятилетнему Васе выдержки из этих своих пожелтевших от времени писем.

«Я сто раз видел Акрополис и Парфенон, но не помню, чтобы, вышедши из дому с посторонним намерением, я не взглянул на него, и всегда с каким-то уважением и удивлением. А сколько раз случалось посвящать нарочно несколько часов, чтобы насмотреться на этот изящный, величественный памятник природы и искусства…»

И в другом письме о К. Брюллове, посетившем Грецию:

«Я был вместе с ним в Акрополисе в первый день его приезда; когда мы взошли на холм и Парфенон открылся перед нами, он воскликнул, всплеснул руками и остановился как бы в положении молящегося… и начал потом разбирать его красоту. Он признал, что невозможно и никто еще не достиг до того, чтобы соединить эту необыкновенную простоту в частях с таким величием и легкостью. Мы не слушали сухих объяснений двух археологов, бывших с нами, но я гораздо более понял этот памятник из немногих слов Брюллова, нежели из всех слышанных ученых и неученых рассуждений об этом храме…»

С детских лет Вася перенял от отца любовь к древней Элладе и к бессмертным творениям эллинов.

Мальчика увлекала не только живопись, но и другие виды искусства. Родители Поленовы были очень музыкальны. В их квартире на Васильевском острове нередко собирались знакомые пианисты, скрипачи, певцы, устраивались настоящие домашние концерты серьезной музыки, с пением оперных арий. Вася забирался тогда в уголок и, никем не замеченный, закрыв глаза, весь отдавался звукам.

Случалось, зимой наезжала в Петербург из своего тамбовского имения шумная «Бабаша», бабушка со стороны матери — Вера Николаевна Воейкова, — барыня властная и строгая. Она требовала, чтобы все, в том числе и зять, подчинялись ей.

Дочь известного архитектора Н. А. Львова, она получила блестящее по тому времени образование. Великолепно зная французскую литературу, она не менее увлекалась русской и помнила наизусть не только стихи Державина, Дмитриева, Жуковского, но и отдельные главы «Истории государства Российского» Карамзина; любила она также русские народные сказки и песни.

Внуки всегда с радостью встречали Бабашу. Младшим, Косте и Лиле, она рассказывала сказки про волка и про лису, про белую уточку, про войну грибов; со старшими говорила о тяжелых и славных временах 1812 года, читала письма тогдашнего своего жениха — полковника, потом генерал-майора Алексея Васильевича Воейкова — участника и героя войны с Наполеоном.

Эти письма Воейков писал, то сидя в седле, то на пне, то на барабане, писал их из-под Бородина, с Березины, из Германии, из Парижа — словом, отовсюду, куда двигался вместе с победоносной русской армией.

В 1815 году он вернулся на родину, вышел в отставку и вскоре после свадьбы уехал вместе с молодой женой в свою родовую тамбовскую Ольшанку, а через десять лет там же скончался от старых ран. В знаменитой военной галерее Зимнего дворца рядом с портретами выдающихся полководцев 1812 года находится и портрет генерала Воейкова, писанный английским художником Дж. Доу.

Родная тетка Бабаши, Дарья Алексеевна Дьякова, была замужем за Г. Р. Державиным. Племянница в детстве нередко гостила в доме славного поэта и много лет спустя, приезжая в Петербург, рассказывала внукам о Державине, память о котором была для нее священной.

Заметив у внуков, особенно у старшего, Васи, склонность к рисованию, Бабаша устраивала конкурсы между детьми — кто нарисует лучшую картинку на заданный сюжет, а сюжеты бывали сложные, вроде «Суд Соломона» или «Благословение Дмитрия Донского Сергием Радонежским перед Куликовской битвой». Чаще всего первые премии доставались Васе.

Дети Поленовы росли, мало зная Россию. Только рассказы и сказки Бабаши да сказки двух нянь — Пелагеи Михайловны и Арины Ксенофонтовны — давали им кое-какие представления о родной стране. Родители порой рассказывали им о том, как жили, с кем воевали русские люди в стародавние времена. Но все же история Греции казалась Васе понятнее истории России и больше его увлекала.

Вася родился в Петербурге в 1844 году. Холодная, чопорная столица, одетые в гранит набережные Невы, строгие ряды великолепных дворцов были ему хорошо знакомы. На лето семейство Поленовых уезжало на дачу в не менее чопорное Царское Село; там детям редко-редко удавалось порезвиться на лужайке, но зато Васе и его брату Алеше случалось «удостаиваться чести» играть с сыновьями самого царя.

Никогда еще Вася не видел настоящей русской деревни, нескончаемых лесов и полей, никогда не купался в реке, не плавал на лодке.

Владели Поленовы лесными угодьями в глухом медвежьем углу Олонецкой губернии на реке Ояти, впадавшей с юга в Свирь. Эти угодья Имоченцы куплены были еще в конце XVIII столетия прадедом Васи Алексеем Яковлевичем Поленовым.

В семье как-то избегали упоминать имя прадеда. Деятельность его казалась слишком необычной, не подобающей дворянину.

А ведь Алексей Яковлевич был передовым мыслителем своего времени. По рекомендации Ломоносова его — первого русского — послали за границу заканчивать высшее юридическое образование.

В 1766 году старейшее в России научное «Вольно-экономическое общество» объявило конкурс на тему: «Что полезнее для государства, — чтобы крестьянин имел в собственности землю или только движимое имение, и сколь далеко его право простирается».

На конкурс было представлено 162 сочинения, из них только семь на русском языке. Первую премию — 1000 червонцев — получил француз Беарде де Лаббей, доказывавший необходимость длительной и постепенной подготовки «рабов» к принятию свободы.

Среди семи рукописей на русском языке было сочинение Алексея Яковлевича «Об уничтожении крепостного состояния крестьян в России».

Обрисовав бедственное положение русской деревни, Поленов еще за 25 лет до Радищева смело и откровенно поставил вопрос об освобождении крестьян, притом с земельным наделом. В его труде встречаются такие «крамольные» высказывания: «Сие строгое и бесчеловечное право… сохранилось в полной своей целости до наших времен…» И в другом месте: «Для славы народа и пользы общества надо вывести производимый человеческой кровью бесчестный торг…» Между прочим, в каждой деревне Поленов предлагал устроить школу.

Комиссия, прочитав его сочинение, постановила:

«Рассмотря сверх материи и самый слог, находят в оном над меру сильные и здешнему состоянию неприличные выражения…»

Поленов, вынужденный смягчить отдельные места, получил в награду медаль и двенадцать червонцев, но сочинение его решились опубликовать лишь сто лет спустя.

Алексей Яковлевич числился на казенной службе, но был из тех, которые говорили: «Служить бы рад, прислуживаться тошно», и, несмотря на редкое по тем временам высшее образование, вышел в отставку, не сделав никакой карьеры. Скончался он в 1816 году.

Едва ли одиннадцатилетний Вася знал что-либо о деятельности своего прадеда. А Имоченцы казались ему таинственным тридевятым царством за лесами, за горами, откуда изредка приезжали к Поленовым в Петербург санные обозы, груженные тушами скота, рыбой, битой дичью, клюквой, моченой брусникой. Заиндевевшие, бородатые олонецкие мужики выглядели настоящими богатырями. Они шумно переговаривались между собой перед кухонным крыльцом; от их лошадей шел пар, и разносился запах сена и конского навоза.

Дмитрий Васильевич в 1851 году впервые побывал в Имоченцах. Он рассказывал такие чудеса о красоте тамошних мест, что Марии Алексеевне захотелось их посмотреть.

Весной 1855 года, как только Нева освободилась ото льда, семейство Поленовых с домочадцами и бесчисленным скарбом поплыло на пароходе вверх по реке, по Ладожскому каналу, по Свири; далее путешествие продолжалось на лошадях вдоль реки Ояти.

Случалось, проезжали они через редкие деревни. Избы олонецкие стояли высокие; маленькие оконца были обрамлены красиво разукрашенными тонкой резьбой по дереву наличниками; резьба шла по углам срубов и вдоль князьков; всех затейливее выглядели резные крылечки с витыми пестрыми столбами. Иногда попадались по дороге шатровые деревянные церкви, островерхие, как старые ели.

И казалось Васе, что он проезжал мимо теремов и палат княжеских из сказок про Марью Моревну, про Ивана Царевича, про Владимира Красное Солнышко…

Приехали, а жить в Имоченцах было негде. Пока строился дом, дети ночевали в старинном экипаже — дормезе.

Набросились на Поленовых беспощадные комары, пищу детям подавали самую неприхотливую, спать в тесном экипаже было неудобно. Но зато Вася подружился с деревенскими мальчишками, нашел много удовольствий на реке, пристрастился к парусным и весельным лодкам, научился плавать и пускать змеев. Всей впечатлительной душой полюбил он тихоструйную, в зеленых берегах Оять, дремучие и бескрайние Олонецкие леса, где водились лоси, рыси и попадались медведи; полюбил безмолвные лесные озера с белыми лебедями и дикими гусями…

Пока Вася наслаждался деревенской жизнью, артель плотников дружно рубила дом. Друг отца, архитектор Роман Иванович Кузьмин, составил проект трехэтажного, очень удобного дома. Мария Алексеевна увлеклась строительством и каждый день отправлялась вместе с детьми смотреть, как работают плотники.

Вася прислушивался к музыке стука многих топоров, и ему тоже захотелось стать плотником; он научился метко всаживать топор в податливое дерево, тесать белое, пахнущее вкусной смолой еловое бревно, побеждать один за другим упрямые сучья.

Порой ему хотелось стать архитектором, как Роман Иванович. Сперва нарисовать дом на бумаге, с одной стороны и с другой, начертить план каждого этажа, разметить комнаты, а потом смотреть, как под ударами топоров умелых плотников вырастают стены…

К осени Поленовы переселились в новый дом. С тех пор каждый год приезжали они на лето в Имоченцы.

На всю жизнь запомнились Васе олонецкие края. И когда он хотел сравнить с чем-нибудь особенно хорошим, то всегда говорил: «Как у нас в Имоченцах!»

С каждым годом все серьезнее и серьезнее его влекло к живописи. Конечно, иной раз в жару хотелось с утра до вечера барахтаться с мальчишками в прохладных струях Ояти, но он, видя, что его сестра Вера идет рисовать, перебарывал себя и каждый день хоть на два часа забирался с Верой куда-нибудь в укромный уголок на берега Ояти писать очередной пейзаж имоченских окрестностей.

На зиму Поленовы возвращались в Петербург.

С двенадцати лет Вася начал брать уроки рисования у художника Павла Алексеевича Черкасова. Это был преподаватель знающий и добросовестный, но без огонька.

В 1859 году родители Поленовы пригласили к детям нового учителя рисования, молодого, очень талантливого студента Академии художеств Павла Петровича Чистякова. Видя, что Вася с увлечением рисует и пишет красками, он нередко спрашивал его с сильным ударением на «о»: «Вам угодно стать художником?» И тут же сам себе отвечал: «Нет лучшего способа совершенствовать свое мастерство, чем снимать копии с лучших образцов живописи, рисунка или скульптуры».

И Вася один, а иногда вместе с Павлом Петровичем нередко отправлялся в академию копировать этюды любимого Александра Иванова.

Иногда Чистяков ставил Васю в тупик своими запутанными, хотя и достаточно красноречивыми замечаниями. И тут тверской его окающий говорок особенно выделялся.

«Что вы смотрите на натуру, как корова смотрит!» Или: «Чем вы провели эту линию, карандашом или бревном?», «Не торопитесь — не на пожар спешите!»

А случалось, оставаясь с глазу на глаз со своим учеником, Чистяков говорил, что одним мастерством художнику не прожить — зачахнет его талант. Он приводил примеры из жизни собратьев по кисти и, осторожно оглядываясь на дверь, говорил, что художник должен быть благородным и мужественным борцом за правду, за счастье своего народа, за процветание родины.

Вася внимательно слушал учителя, стараясь запомнить его горячие слова, но далеко не все пересказывал отцу и матери.

Мать изо дня в день следила за успехами сына, сама поправляла его рисунки, говорила ему о Брюллове, о других русских художниках, ходила вместе с ним в Эрмитаж, давала читать книги о мастерах Возрождения. Про себя Мария Алексеевна давно решила, что ее Вася со временем будет художником необыкновенного дарования.