Соль под кожей. Том третий

Глава двенадцатая: Лори

Следующих два дня я провожу в офисе, сражаясь с адвокатами Завольского, которые пытаюсь продвинуть какую-то дичь с онлайн-управлением, пока он сидит под надзором и дает показания. Новак, как и обещал, уже впрягся в наше общее дело и Лукашина из всей этой истории вытравил, так что теперь на моей стороне акционеры и зарубежные инвесторы. Первые почти ничего не решают и мало что понимают в происходящем, а вот иностранцам очень важно, чтобы их капиталом рулил не старый мужик с грязной репутацией, а молодая энергичная женщина, которая готова биться за их деньги до последнего и на которую, конечно же, просто приятно смотреть.

В пятницу около семи выхожу из офиса еще не до конца веря, что эта бесконечная рабочая неделя, наконец, закончилась.

Роскошная тачка Шутова уже поджидает меня у входа.

Еще несколько недель назад я буквально шарахалась от всего, что может дать повод Завольскому-старшему увидеть во мне врага, а сейчас с удовольствием ныряю под огромный темно-серый зонт, который Дима галантно открывает у меня над головой.

— Шутов, я же говорила, что мне нужно к женскому врачу, — напоминаю причину, по которой отказалась с ним поужинать. Хотя была абсолютно уверена, что он сделает что-то подобное.

И с удовольствием беру его под руку, пока мы медленно, словно на каком-то кинофестивале, спускаемся по длинной лестницу до его авто.

Ему очень идет это темно-серое пальто модного свободного кроя, которое он расхлябанно скомбинировал с рваными джинсами, очередным дизайнерским худи и тяжелыми расшнурованными ботинками. Не мужик — а персонаж компьютерной игры в стиле гламурного киберпанка, не хватает только лазерного меча за спиной и парочки бластеров у пояса.

— Так мы и едем к женскому врачу, Лори, а потом — ужинать. Я заказал стол в итальянском ресторане.

— Это может занять много времени.

— Знаю, поэтому у меня бессрочная бронь до конца из рабочего дня.

— Вот же предусмотрительный гад.

Мы останавливаемся около машины, Дима открывает дверцу рядом с водительским сиденьем, но я не спешу забираться в салон. Осень и дождь — это настолько мое время, что если бы не работа в офисе, я проводила бы на улице каждую свободную минуту.

— Я просто не даю тебе ни единого шанса, — дьявольски соблазнительно улыбается Шутов, слегка наклоняясь ко мне, чтобы прикрыть собой от брызг проезжающей мимо машины.

От него пахнет точно так же как и много лет назад: грубой кожей, посыпанной острым перцем и углями из костра. И еще какой-то дурманящей пряностью, которая весь этот демонически звериный коктейль превращает на его коже в чистый афродизиак.

Сунуть бы эту строптивую зверюгу под душ, отмыть тонной мыла с запахом фиалки, чтобы не смущал женские гормоны.

Позволяю себе немного игривого настроения, поднимаюсь на цыпочки и сую нос в ямку у него на шее, откуда пахнет сильнее всего. Он всегда очень придирчив к количеству щетины на своей роже, так что здесь кожа почти идеально гладкая, только с намеком на колючки, которые так или иначе успевают прорости к вечеру. Хочется потрогать их пальцами, убедиться еще раз, что на этот раз Шутов действительно настоящий.

— Хорошо пахнешь, придурок. — Я совсем не хочу кокетничать, я адски устала и когда выходила из офиса, то мечтала только об одном — поскорее закончить с плановым осмотром, вернуться домой и выспаться.

Во всем этом простом как спинка минтая плане не было и намека на игрища с Шутовым, но стоило ему появиться — и весь мой упорядоченный график превратился в хаос.

— После секса, обезьянка, я пахну круче, — ухмыляется с видом мужика, у которого даже есть такой титул: «Пахну как твой самый отбитый порно-сон»

— Теряешь навыки Шутов — кто же так прямолинейно заманивает женщину в постель. — Но подвигаюсь еще на сантиметр ближе, приоткрываю рот и втягиваю его запах в легкие. Просто немножко кайфую, потому что хочу и могу.

Дима наклоняется к моему лицу, берет за подбородок своими длинными пальцами, которыми в пору ваять скульптуры, заставляет смотреть на него. Это что-то на языке гипноза — наблюдать, как его глаза начинают клубиться от чего-то едва сдерживаемого, как он слегка по-кошачьи жмурится, как красиво, волосок к волоску, лежат его длинные острые ресницы.

Я уже не рада, что дала слабину, потому что этот дьявол во плоти еще с первой моей неуклюжей попытки знал, кто на самом деле всегда ведет в нашем словесном пинг-понге.

— Советую еще раз посмотреть в словаре значение слова «прямолинейно», Лори. — Он потирает большим пальцем центр моего подбородка, и почему-то этот совершенно невинный жест вызывает другие, очень «взрослые» ассоциации. — Прямолинейно — это когда я говорю, что хочу, когда и как. А с тобой у нас ментальная прелюдия. Ты все равно будешь голая подо мной, но зачем спешить, если можно растянуть удовольствие?

— Твое самомнение, Шутов, нужно разливать по флакончкикам как felix felicis — озолотиться можно. Отличный стартап.

— Ты цитируешь мне Гарри Поттера, пока я из кожи вон лезу, чтобы не трахнуть тебя прямо на глазах у возмущенной толпы? — Он трагически закатывает глаза и уверенно усаживает меня в машину. — Я уже стал миллионером, продавая людям несуществующий мозг, а ты предлагаешь втюхивать еще одну дурилку. Дай мне хоть немного насладиться своей гениальностью, Лори.

Можно бесконечно смотреть на три вещи — как Шутов уверенно ведет машину одной, мать его рукой, как он вальяжно постукивает пальцами по рулю здоровенной агрессивной тачки и как иногда подпевает в так льющемуся из динамиков синтвейву.

Когда-то он научил меня любить скандинавский рок, вот теперь, кажется, я начинаю влюбляться в современную «старую» музыку из боевиков девяностых.

Она ему невероятно идет. Как и рокеры.

Как и все вообще вокруг.

Я отворачиваюсь к окну, боясь, что у меня слишком откровенно начнет капать слюна изо рта и вдруг понимаю, что не назвала адрес больницы. Но он рулит в нужном направлении. Шутов в своем репертуаре — всегда держит руку на пульсе моей жизни.

Но подсунул мне того треклятого бота.

Чтобы отделаться?

Я вспоминаю про шрам у него на груди и мурашки по коже. Ежусь, заворачиваюсь в пальто и прошу Диму не поднимать температуру в салоне, когда его рука тянется это сделать.

Нам о многом нужно поговорить, но я вообще не готова услышать сразу все.

Мне нужно выдохнуть.

Насладиться моментом покоя, насколько это вообще возможно в ситуации, когда совсем рядом вот-вот объявится жирная беспринципная мразь, винящая меня во всех своих бедах и главное — смерти драгоценного ублюдочного сыночка.

— Я получил тест ДНК, — говорит Дима немного задумчиво.

Рефлекторно скрещиваю пальцы, чтобы он оказался отрицательным. Глупо, наивно, потому что это уже по факту ничего не может изменить.

Если бы Стася оказалась не его дочерью — им с Авдеевым не пришлось бы воевать.

— Станислава — моя дочь. Вероятность совпадения девяносто девять и еще много девяток после запятой. Уже отправил результат Авдееву.

У меня даже шея не гнется чтобы кивнуть.

Значит, они как минимум уже виделись и обсуждали этот вопрос. А Вадим ни словом, ни намеком не обмолвился. Хотя, это же два супер-самца — они дерутся на своей арене, куда всему, что мягче титана, вход строго запрещен.

— Ты ведь не отступишь, да? — Глупо об это спрашивать после того, как он прямо сказал, что сотрет в порошок все, что будет стоять между ним и дочерью.

— Лори, я думаю, нам не стоит это обсуждать. Я просто хотел, чтобы ты знала.

— И не путались под ногами, пытаясь вас помирить?

— Нас не нужно мирить. Мне не нравится формулировка про «путаться под ногами», но формально, да — я бы хотел, чтобы ты не пытались решить вопрос у меня за спиной.

— А такое вообще возможно? — Я поворачиваюсь к нему, разглядывая это красивое, но абсолютно жесткое лицо, на котором снова как ластиком стерты все до единой эмоции. — Я имею ввиду, чтобы Всевидящий Шутов не знал, как и чем я живу, не контролировал каждый мой шаг, не подкладывал соломку на каждом шагу еще до того, как я его сделаю?

Он молчит до первого сигнала светофора, не отвлекаясь от дороги, как будто от сфокусированности его взгляда в одной точке зависят наши жизни.

— Лори, я, блядь, вот такой. Ну сорян. — О, а вот и фирменный «шутовский тон» — когда сказано меньше десятка слов, но тебя уже размазало как говно по асфальту. — Ты — единственный человек во всем этом огромном ебанутом мире, который мне дорог. Прости, что не красивым слогом в этот раз и без Шекспира, но я чувствую себя спокойнее, зная, что с тобой ничего не случится, если вдруг мне придется переключиться на свои рабочие задачи и другие насущные проблемы. И я знаю только один способ этого добиться — быть в курсе, чем и как ты живешь. Да, блядь, ковыряясь в твоей жизни. Да, блядь, нарушая твои драгоценные личные границы. Это ёбаная херь, Лори, это пиздец как неправильно — я знаю. Я мудак и гандон, принимается. Никакого осуждения.

Тяжело бодаться с мужиком, когда он ничего не скрывает и все про себя знает.

Тяжело, потому что он реально мудак.

Но, блин, какой-то правильный, потому что ругать его за то, что за мной ходит парочка его троглодитов ради моей же безопасности — это все равно, что наезжать на врача за акт абьюза в виде вырезанного аппендицита.

— Поэтому ты влез в дела Угорича и порядочно ему там нагадил? Это называется «подстелить сломку» или для таких робингудских жестов у тебя существует другое определение?

Он даже бровью не дергает. Ноль сожаления на лице. Очевидно, когда он решил, как следует пощипать финансы моего «обожаемого братца», то не планировал делать из этого секрет полишинеля, но и отнекиваться, если что, тоже не собирался.

— Не знаю, успокоит это тебя или огорчит, но Угорич наехал на мои дела, попытался взять нахрапом. Он пиздец тупой, Лори. Я в жизни еще не видел таких феерических идиотов. Пришлось его наказать. — Кровожадно скалит правый клык, становясь на мгновение и правда немножко похожим на какого-то демона. — За нас обоих. Надеюсь, с тех пор его дела окончательно пошли по пизде?

Господи, на этого мужика совершенно невозможно долго дуться.

Я стараюсь, но как тут не улыбнуться в ответ, когда я в курсе полноты и глубины жопы, в которой оказался Угорич. Было бы очень тупо обвинять Шутова в том, что он тоже приложил к этому руку.

— Я правда дорога тебе? — У меня предательски щемит горло.

— Ты шутишь? — Он нервно фыркает.

Я уже слышу, как нам сигналят в спину, и Данте слышит, но даже не думает трогаться с места. Вместо этого выразительно показывает средний палец какой-то дурочке на крохотной машинке, которая проезжает мимо со скисшим лицом.

— Скажи это, блин, еще раз, Шутов. — Я хмурюсь, потому что на третье предложение у меня уже просто не хватит слов, и я тупо раскисну.

Он аккуратно, но крепко и властно берет мою ладонь, скрещивает наши пальцы в неразрывный замок. Я легко могу представить, что даже через сто лет жизни бок о бок буду чувствовать ровно то же самое, что и сейчас, когда он вот так же будет держать меня за руку.

Шутов подносит мою ладонь к губам.

Прикрывает глаза, когда его губы едва касаются кожи на тыльной стороне ладони.

Но ощущается это как будто ожог, до самых нервов.

— Я могу жить с хуевым поломанным сердцем, Лори, но не без тебя.

Я начинаю часто моргать, чтобы не разреветься.

Но Шутов успокаивающе чуть крепче сжимает наши пальцы и газует с места.

До медицинского центра, где я стою на учете по беременности, доезжаем минут через десять. Дима помогает мне выйти из машины, идет рядом до самого входа, держа над моей головой зонт, и придерживая за локоть, потому что я сегодня не в уютных безопасных лодочках, а на шпильке — даже на онлайн-встречах с европейскими инвесторами нужно выглядеть буквально как обложка «Форбс». Хорошо, что у меня и живота пока нет. Вернее, он как будто немного округлился, но это вполне может быть просто плодом моего воображения, которое все еще иногда триггерит на тему лишнего веса.

— Я могу пойти с тобой, — предлагает Шутов, когда я неловко пытаюсь нырнуть в дверь без его сопровождения.

— Не думаю, что это хорошая идея. — И это — самая мягкая формулировка из тех, которые крутятся у меня в голове.

— Озвучишь хотя бы одну причину?

— Потому что это будет выглядеть так, будто… в общем…

— Лори, блин, ты серьезно? — Дима усмехается с видом человека, который предполагал такое развитие событий и заранее приготовил убийственный в своей точности аргумент. Шутов и «предусмотрел» скоро станут для меня словами-синонимами. — Хочешь, чтобы все и дальше продолжали верить, что вот то недоразумение, которое мы скоро закопаем с песнями и плясками — отец твоего ребенка?

Я трагически закатываю глаза.

С одной стороны, разыгрывать комедию уже вообще нет смысла — Завольский выдал мне «черную метку» и даже если он до сих пор продолжает думать, что моя беременность может быть делом рук его покойного сыночка, это никак не помешает ему убрать меня с дороги. Регина наивно думала, что ребенок в животе — это стопроцентная бронь от любой жести, за что и поплатилась.

Я ежусь от холодка неприятных воспоминаний, потому что до той истории я до конца не понимала, что за человек Завольский на самом деле.

С другой — мне не хочется снова быть там, внутри, одной.

— Иногда мне хочется послать тебя как следует вместе с этими твоими безобразно… бескомпромиссными аргументами.

Дима с довольной лыбой во всю рожу берет меня за руку, и мы вместе заходим внутрь.

Вот так же, рука об руку, я готова пойти с ним на смертную казнь, потому что ощущение его крепкой теплой ладони дает безграничный заряд уверенности моему дурному предчувствию, что все это может быть не очень хорошей идеей.

Но все проходит на удивление хорошо.

Дима молча ждет меня под кабинетом, потом сопровождает от врача к врачу (слава богу, сегодня у меня просто плановый осмотр), а потом буквально с рук на руки передает моей чудесной и супер-понимающей Ирине Федоровне.

Она не спешит пригласить меня в кабинет, листает результаты сегодняшних осмотров и изредка поглядывает на Диму.

— Можем сделать 3D УЗИ сегодня, — выдает вдруг, — и… эм-м-м… молодой человек может поприсутствовать. У нас по плану через две недели, но никаких проблем, если пройти сегодня.

— Можно будет посмотреть ребенка? — слышу сзади странно приглушенный голос Шутова.

— Да, послушать, как бьется сердце, — заманивает она, видимо прекрасно зная, что нужно говорить мужчинам, чтобы сгладить их неловкость. — Мы еще не делали Валерии этот вид УЗИ, но можно будет посмотреть полностью трехмерное изображение ребенка.

— А это безопасно? — Его лицо вдруг вытягивается, потому что он только сейчас подумал эту мысль, когда отыгрывать назад уже почти поздно. — Я имею ввиду, оно как-то отличается от обычного?

— Почти как на живую резать аппендицит, — не могу не подернуть этого чертового гения, который в уме складывает, умножат и возводит в степень шестизначные числа, но ни черта не знает об обычном женском УЗИ.

Ирина Фёдоровна приструняет мой черный юмор строгим взглядом и терпеливо объясняет Шутову, что это та же стандартная процедура и со мной во время проведения точно ничего не может случиться.

Давно я не слышала его таким взволнованным. Точнее — не слыша никогда вообще, и была уверена, что эта циничная гадина не способен на такие слишком уж человеческие эмоции.

— Уверяю вас, что современная пренатальная диагностика целиком и полностью безопасна, — терпеливо объясняет Ирина Фёдоровна. — А Валерия у нас просто стойкий оловянный солдатик и ответственно выполняет все рекомендации.

После этих слов ладонь Димы ложится мне на предплечье, поглаживает, чуть сжимая пальцы вокруг руки. Очень простой жест, максимально нейтральный, но я не могу отделаться от мысли, что именно так должен делать каждый мужчина, когда его беременную женщину нахваливает ее очень строгий врач.

— Ты же не против? — У Шутова такое странное лицо в этот момент, как будто он уже рассмотрел вариант моего «против» и он ему совсем не понравился.

— Не-е-е-ет, — немного заикаюсь от неуверенности, потому что до сих пор не знаю, поступаю ли правильно, идя на поводу у этой затеи.

Это же ребенок от другого мужчины.

Насколько безопасно показывать его Шутову? В плане того, что вдруг он после этого станет относиться ко мне… по-другому? В памяти сразу всплывает масса фильмов, сериалов и книг, где беременность от случайного секса разрушала многолетние отношения и разводила людей по разные стороны настоящего и прошлого. Но судя по лицу Шутова — он беспокоится не меньше, а то и больше чем я.

Мы заходим в кабинет УЗИ. Моя доктор обменивается парой слов с медсестрой и доктором (я не уверена, но, кажется, она говорит, что нужно подстраховаться) и кивает на кушетку. Я уже знаю процедуру, так что пока присаживаюсь на край, чтобы снять туфли, Шутов уже тут как тут: присаживается на корточки, снимает мою обувь и парой поглаживающих движений расслабляет мои ступни.

— Лори, чтобы я тебя больше в таких туфлях до родов не видел, хорошо? — Он все еще очень смущен, но уже в своем репертуаре — поигрывает мускулами, показывая, кто в доме хозяин. Нужно отметить, делает Шутов это крайне редко. В миллиарды раз реже, чем пытаются качать права мамкины достигаторы с пятью копейками в кармане и пивными сиськами размера «XXL».

— У меня было важное совещание, на котором пришлось выступать возле доски в полный рост и доказывать инвесторам, какие мы молодцы и почему разные грязные слухи вокруг кампании — не повод выводить капитал из фонда развития.

— Лори, помнишь, что мы говорим в таком случае? Фак ю, Спилберг.

Я задумчиво укладываюсь на кушетку, расстегиваю и немного приспускаю брюки, а потом приподнимаю блузку. Кажется, впервые не сожалею о том, что у меня уже не виден ни один «кубик» моего идеального пресса, и что живот уже все-таки заметно выпирает, хотя вся моя одежда еще абсолютно мне в пору. Разве что кроме парочки юбок, которые и так давно пора было выбросить.

Шутов стоит надо мной и как замороженный пялится на живот.

— Что? — Я приподнимаюсь на локтях, чтобы убедиться, что за этих пару секунд с моим телом не произошло ничего странного.

— А ты точно беременная? Просто, я имею ввиду… ну ты вроде бы говорила, что…

— У Валерии такая генетика, молодой человек, — очень деликатно вмешивается в наш разговор Ирина Фёдоровна, давая отмашку медсестре выдавить гель мне на живот. — Будет у нас до тридцатой недели как тростиночка, потом надуется, родит — и снова тростиночка.

— Мед в уши, — не могу сдержать смешок.

Я пару раз пыталась представить свой послеродовой период, перечитала тонну обсуждений и пришла к выводу, что вернусь к силовым тренировкам не позже, чем через месяц после родов. Нужно только провести разведку боем по агентствам по поиску нянь — кажется, с этим в наше время настоящая проблема.

— Ну что, готовы? — Ирина Фёдоровна показывает Диме, чтобы встал справа, откуда лучше вид на монитор.

Когда доктор начинает водить валиком по животу, и на экране появляется картинка, я чувствую пощипывание в груди, как будто там завелась стая колибри. Сначала почти ничего не понятно и вообще не разобрать, и не отделить одну от другой части тела, но потом изображение в одно мгновение становится совершенно четким.

— Ни хрена себе, — громким шепотом выдыхает Дима. — Это, блин, у нее в животе? Серьезно? Не какой-то фокус?

— Нет, молодой человек, это настоящий сформированный маленький человек, — с видом доброй волшебницы говорит моя врач, — на этом сроке у него уже есть нервная система, легкие. Ушки, так что скоро он будет слышать все внешние звуки.

— Понял, да, прошу прощения. Рот на замок.

Я знаю, что рядом на мониторе — изображение моего маленького инопланетянина, настолько качественное, что, пожалуй, можно рассмотреть черты лица, но с лицом Шутова происходят куда более удивительные метаморфозы. За минуту из максимального циника он вдруг превратился в человека, который впервые познает мир. И этот странный хмурый взгляд, в котором столько новых эмоций, что мне ужасно жаль, что телефон лежит в сумке, до которой мне никак не дотянуться, а то бы я обязательно его сфотографировала.

— Хотите узнать пол ребенка? — Доктор на секунду перестает диктовать какие-то скучные медицинские термины старательно записывающей их в мою карту медсестре, и переводит взгляд на нас с Димой.

— Нет, — говорю я.

— Да, блин! — говорит он. И поворачивается ко мне с недоумением. — В смысле нет, обезьянка? Ты чего?

— Это разве так важно?

— Это очень важно! Можно будет придумать имя, выбрать шмотки, записать в секции, ну и…

— Купить «Феррари» нужного цвета, — продолжаю вслед за ним.

— Лори, ну ты серьезно что ли? — Он разводит руками с видом самого несчастного человека на земле. — Да ну брось, ну как так-то? Прямо вот сейчас можно узнать самую важную вещь на свете, а ты придумала в угадайку играть?

Вообще-то он прав, конечно.

Никогда не понимала почему женщины во время беременности становятся такими традиционными и суеверными: то не узнавай, это не покупай. Наверное, если бы моя беременность была запланированной, я бы уже вовсю делала ремонт в детской и тоннами скупала детские вещи.

Хотя, судя по виду Шутова, он как раз в шаге от того, чтобы взять на себя эту тяжелую ношу.

— Хорошо, ладно, — сдаюсь. И добавляю: — Это девочка, я знаю.

Минутная пауза, в которой я слышу только монотонное приятное жужжание аппарата и рваное дыхание Шутова, пока он ждет вердикт.

— Это мальчик, — с видом «а вот так тебе!» выносит вердикт доктор, пока водит валиком в одной точке чуть выше моего пупка.

— Какой нафиг мальчик? — От удивления даже приподнимаюсь на локтях, но Ирина Федоровна тут же взглядом пригвождает меня обратно к кушетке. — Это девочка, я знаю. Это не может быть мальчик.

Доктор начинает показывать что-то на мониторе, объясняя не мне, а Диме, который сует свой любопытный нос буквально везде. А потом поворачивается ко мне с видом человека, взявшего главный трофей.

— Нет, Лори, это определенно пацан, поверь мне.

Рожа довольная, как будто…

Я втягиваю губы в рот, боясь даже думать эту мысль, чтобы он вдруг случайно ее не услышал. Это ведь просто один визит к врачу, ничего такого.

— Мы можем сделать фото и видео, — предлагает медсестра и прежде чем я успеваю открыть рот, Дима командует, что ему нужно вообще все.

А потом, когда мне, наконец, разрешают встать с кушетки, снова становится на корточки, чтобы меня обуть, не забыв при этом как следует поворчать на тему «идиотской обуви» и «не очень умной женщины».

В нем как будто что-то необратимо меняется.

Пока идем до машины — держит меня за руку, стараясь быть немного впереди, прикрывая меня плечом. Делает тише музыку и выглядит задумчивым. А когда я понимаю, что рулит на стоянку возле крупного торгового центра, объясняет, что мы пойдем в ресторан только после того, как на моих ногах будет удобная и безопасная обувь.

Когда-то я слышала теорию о том, что из заядлых холостяков и одиночек иногда получаются образцовые отцы. Но все это казалось мне не более, чем выдумкой, которой себя успокаивают охотницы на холостяков и женщины, искренне верящие в то, что именно она сможет перевоспитать сорокалетнего мужика.

Про Шутова я всегда наверняка знала три вещи — он останется холостяком до гробовой доски, он никогда не станет отцом и он никогда не будет меня любить.

Кажется, Авдеев не единственный мужчина, на чей счет я сделала неправильные выводы.

В магазине Дима сам выбирает удобные модные кеды, усаживает меня на пуф для примерки и основательно зашнуровывает у меня на ногах. А потом, оценив вид, тянет в соседний магазин.

— Ты же в курсе, что это — специализированный бутик? — Прищуриваюсь, чуть не прыская от смеха, когда понимаю, что тут все буквально напичкано товарами для рокеров и байкеров.

— Просто выбери что-нибудь и поедем есть пасту.

— Для «пасты» я абсолютно прилично одета, Шутов. Мне вполне удобно в этом костюме, Дим. Честное слово. И кто меня пустит в ресторан… в этом? — пытаюсь немного подшучивать над его серьезностью и прикладываю к себе мешковатый белый худи, на котором вышиты «запиканные» американские матерные слова.

Вместо ответа он берет с вешалки какой-то черный мешок, на груди которого кровавая аппликация со страшной мордой демона, который когтями как будто раздирает себе путь наружу. И еще просит здорового бородатого мужика найти штаны самого маленького размера, какие у них вообще есть.

— Я это не надену, Шутов, — скрещиваю руки на груди. — Хватит, блин, быть таким серьезным. Я беременная, но это вообще не смертельно.

— Ты либо пойдешь в примерочную одна, либо — со мной, но переоденешься в любом случае.

Я вспоминаю первые месяцы нашего знакомства. Мне было жутко стыдно брать с вешалок красивые платья, и Диме приходилось буквально силой заставлять меня переодеваться и носить. Со временем я научилась относиться так не только к вещам, но и к жизни. Научилась не бояться «брать с полок» то, что хочу.

Издав трубный вой злой слонихи, плетусь в примерочную, быстро меняю костюм на обновки и смотрю на себя в зеркало, пытаясь понять, какого вообще черта вещи, на несколько размеров больше, сидят на мне вполне себе ничего. Только штанины сильно сползают с пятки на пол, но мне же из машины в ресторан и обратно?

Когда выхожу, Шутов фиксирует на мне взгляд. Долгий и сосредоточенный.

На мгновение начинаю подозревать, что его гениальный мозг уже готовит какую-то едкую шутку, но потом он откашливается и, резко схватив меня за руку, ведет к выходу.

— Да что, блин, тебе снова не так? — не могу взять в толк. — Я выгляжу как мешок с жертвой мафиозных разборок, ну да. Так это же была твоя идея!

— У меня, блин, встал, — недовольно цедит сквозь зубы, пока ведет меня к выходу.

— Вот что демон животворящий делает. Но вообще, Дим, это не шутки. Ты в церковь ходишь? От сатаны отрекся? Трижды плюнул?

Он так резко останавливается, что я едва не врезаюсь в него носом.

Мы уже на улице, на крыльце, где в такое время довольно много народу.

Дождь прекратился и в воздухе осталась только легкая влажная и необычная для этого времени года дымка.

— Лори, вот ни хрена не смешно. Я вообще-то… — Дима делает глубокий вдох, как бы сбрасывая опасно высокий уровень внутреннего напряжения. — Прости. Все. Ужин, паста, пицца. У них есть сезонные десерты с инжиром, хочешь?

И снова отворачивается, направляясь в сторону машины.

Хорошо, что уже темно и здесь какая-то мигающая иллюминация.

И Шутов не видит мои горящие огнем щеки. От стыда. И не только.