Соль под кожей. Том третий

Глава вторая: Данте

Настоящее

Когда-то, много лет назад, когда у меня в башке еще не было даже намека на мысли о далеком будущем, я думал о детях как о маленьких зверьках, которые могут появиться только от незащищенного секса. И с их появлением жизнь превращается в состоящий из памперсов, смесей и ночных криков кошмар. Если я тогда чего-то и боялся, то исключительно залета и телки, которая захочет поиметь на этом деньги.

Потом появилась Алина, и наши с ней отношения почти добрались до той черты, переход за которую превращал мысли о возможном совместном потомстве в что-то более-менее съедобное. Мы никогда не обсуждали детей, но иногда говорили о будущем и в шутку представляли себя в образе родителей. Это было смешно и анекдотично, и не имело ничего общего с реальностью. Но именно Алина стала тем маленьким импульсом, после которого я уже не думал об этих маленьких орущих существах как о паразитах, которым не место в моей веселой и свободной холостой жизни.

После того как Алина потеряла ребенка и возможность когда-либо стать матерью, я начал часто представлять, что могло бы быть, если бы я не ушел в загул, если бы она не пришла ко мне в квартиру, когда там была другая телка. И бесконечный поток других «если…», которые все равно уже ничего не могли изменить. Но самым хуевым было то, что некоторые из фантазий мне нравились.

Потом меня отпустило, и ситуация развернулась в противоположную сторону — я стал ненавидеть все, что так или иначе связано со стабильностью, гнездованием и продолжением рода. А свою «наставническую функцию» в некоторой степени реализовал, воспитывая и поднимая на ноги новую личность Валерии Гариной. Ну, типа, я оставил в этом мире след в виде этого идеального существа. Я решил, что лучше быть уже все равно не может, и на этом успокоился.

Смирился с реальностью.

Принял действительность как плату за все грехи.

А потом появилась Марина, и все мои планы на скорую и не очень «приятную» смерть пошли по пизде. Не из-за Марины, само собой — мне всегда было плевать на нее, если бы не та случайная встреча, я бы до гробовой доски ее не вспомнил. Но судьбе было по приколу сделать так, чтобы желание жить вернула мне не любимая женщина, не страсть к деньгам, не желание совершить прорыв в науке… а, блядь, бывшая проститутка, в животе которой оказался мой ребенок. Когда придет моя очередь сдохнуть и я отправлюсь на тот свет, то вне зависимости от того, встретит меня там Бог или Дьявол, мне есть что сказать этим ребятам по поводу их черного чувства юмора.

После того как я вышел из коматоза первой операции, первым делом сделал две вещи: взял Марину под колпак наблюдения моих парней и полностью переключился на разработку СЛИ-бота. Я, блядь, собирался стать отцом, и моих финансовые возможности должны были вырасти если не до небес, то значительно. Чтобы были пони-хуёни, домики для Барби и прочие побрякушки. На тот момент я уже запустил свои щупальца буквально в каждый аспект жизни Рогожкиной: знал, что она есть на завтрак, где покупает шмотки, как проводит время, когда ходит в туалет и хуллиарды прочей херни, которая интересовала меня в минимальной степени. Само собой, на тот момент я уже был в курсе, что она ждет девочку.

Мою дочь.

Даже сейчас, спустя столько времени, у меня ёбаный табун мурашек по коже, когда думаю об этом.

И особняком от всего этого — Лори.

Я понял, что мой залипон на ней конкретно вышел за рамки нормы (если такое вообще может быть «нормой»), когда первым, что я сделал, когда вышел из комы и смог шевелить руками — потянулся к телефону, чтобы посмотреть ее сторис. Подумал, и запретил себе это делать. Типа, решил быть сильнее своих слабостей. Раз уж с куревом смогу завязать, то и с попытками контролировать жизнь моей маленькой обезьянки — тем более. Но потом в итоге все равно сорвался, правда с железобетонным обещанием делать это дважды в день, по часам.

Сначала меня крепко ломало, потом стало немножко легче, а потом я просто переключил свои мозги и фокус внимания.

Успокоился.

Зарыл в себе чувства, потому что они мешали плести паутину, в центре которой была моя дочь и моя пока еще не поставленная на таймер «ядерная бомба».

Дело в том, что я заранее знал, еще когда валялся в отключке с окровавленной рожей в том номере в отеле, что добираться до дочери придется по головам, по костям и по трупам. Причем не факт, что фигурально.

С тех пор день за днем, месяц за месяцем я отрезал от себя все, что может меня тормозить: чувства, эмоции, эмпатию, сопереживание. Все, что даже в теории могло бы помещать мне дойти до цели или, что еще хуже, остановиться в шаге от победы. А проигрывать Марине в праве на своего ребенка, я не собирался. И мысленно поставил себе зарубку, что готов пойти ради этого на все. Буквально. Без белых перчаток и реверансов.

А Лори…

Она была олицетворением всего хорошего — или, скорее, нормального — что вообще могло во мне быть. Примерно капля на килограмм веса, чуть больше стопки — вот и весь «хороший» Шутов. Лори каким-то образом, даже на расстоянии, даже в далеко и совершенно отрезанной от меня другой жизни, все равно удавалось брать на поводок моих демонов. А без этих клыкастых ребят — ну какая серьезная драчка?

Тем более, с Авдеевым.

Нет, блядь, у ребят наверху или на «цокольном этаже» точно все ок с чувством юмора.

Моя квартира в городе у моря, наконец, закончена. По факту это две совмещенных квартиры в старинном доме почти в самом центре, и чтобы совершить такое надругательство над памятником архитектуры, пришлось совершить маленькую сделку с дьяволом. Хотя по факту это просто херня из-под коня на фоне разных других вещей, ради которых пришлось даже разучивать тонкости налоговых законодательств минимум еще десятка стран.

— Дмитрий Викторович, мы учли все ваши пожелания, — семенит впереди меня тощий мелкий очкарик.

На моем фоне смотрится почти как Карлик Нос. Приятно вот так вдруг осознавать, что я нажрал весь свой сброшенный болячками вес, и не просто нажрал — а превратил все это в неплохую форму, и даже с ебучими «кубиками» на животе. Хотя мой уважаемый доктор, наверное, за очень многие вещи не погладил бы меня по голове. Но я не для того выбирался с того света и жрал могильную землю, чтобы до конца своих дней прозябать в кресле каталке и бояться каждого сквозняка. Хотя еще лет десять назад у меня просто не осталось бы другого выбора. Так что — Боже храни современную медицину!

— Ванна, спортивная комната, — мой гид кивает в одну, в другую сторону. — Кухня, учли все ваши пожелания насчет комплектации.

Если он еще раз скажет это заезженное «про мои пожелания», я, пожалуй, вышвырну его в окно.

— Комната, кабинет. А там — детская.

Только теперь чувствую неподдельный интерес.

Заглядываю внутрь большой светлой комнаты. По задумке, она вторая по величине в этой планировке, так что есть место и для целого маленького замка в стиле Диснея, и гардеробная (пока пуская), целая стойка для модных кукол, кровать с балдахином на пьедестале и лепнина на стенах в виде единорогов и бабочек.

— Одну минуту, Дмитрий Викторович.

Коротышка семенит вперед, нажимает кнопку на пульте и мы ждем, пока закроются жалюзи — тоже, кстати, розового цвета с большой белый горох. Потом он нажимает на едва заметный рычаг на стене — и в полумраке на потолке разворачивается целое звездное небо. Разница с настоящим в том, что здесь у всех планет есть крылышки, рожки, хвосты и прочая девчоночья мишура. И все это живет какой-то своей жизнью под звуки а-ля старинная музыкальная шкатулка.

— Это уникальная работа, — задирает нос мой гид. — Сделана по специальному заказу, по эскизам дизайнера Эмилии Рыбниковой.

На мой вкус — это какой-то розовый трэш, у меня за минуту внутри жопа слиплась.

Но, бля, что я знаю о детях? О том, что может понравиться девочке двух лет?

Меня хватило только на то, чтобы поставить четкую задачу: мне нужна детская, в которой ребенок забудет о существовании реального мира. Для этого я нанял лучших дизайнеров, а в смете в графе сумма нарисовал знак бесконечности.

Станиславе это понравится?

Я не знаю, но если вдруг она сморщит свой маленький курносый нос, я на хуй сделаю так, что агентство, которое подсунуло мне партак, просто перестанет существовать. Как минимум.

— Все хорошо? — Я так затягиваю паузу, что у моего гида глаза от страха округляются до размеров двух черных дыр. — Мы старались учесть все…

— … мои пожелания, — лениво продолжаю за него, еще раз окинув взглядом детскую На мой вкус, все настолько приторно, что быстро надоест даже стопроцентной любительнице сказок про розовых поняшек. Но, опять же, кто я такой, чтобы лезть со своим быдляцким рылом в детские мечты? — Все хорошо. Ключи и договор оставьте на столе в прихожей. Свободны.

Он как будто только и ждет моего официального разрешения бежать очертя голову. Через минуту уже и след простыл. Оставшись один, еще раз делаю променад по квартире, на этот раз лениво и медленно. Просто, чтобы почувствовать хоть какое-то удовольствие от всего этого дорого-богато. Ну, типа, должно же хоть разок как следует вставить от ощущения собственных безграничных финансовых возможностей?

Хер там плавал.

Вообще никак.

А смешнее всего-то, что жить здесь я планирую максимум несколько месяцев — пока будут длиться судебные тяжбы. Мои юристы, которые уже готовят нехуевую правовую базу по лишению Марины родительски прав, в курсе, что подписали договор с дьяволом и из всей этой истории у них есть только дин выход — просто, блядь, сделать как я хочу. Я никогда не отличался ни терпением, ни способностью находить компромиссы, но иногда у меня случались приступы человеколюбия и я был готов идти на уступки. Но не в случае с Рогожкиной. Поэтому в требовании к адвокатам, которых я начал подыскивать, первым пунктом стояло понимание и желание идти до конца по головам, вплоть до того самого — требования полной опеки над ребенком в одно, мое, рыло. Никаких половинчатых договоренностей, никаких уступок, никакой смежной опеки. Ничего, на хуй, в чем будет хотя бы намек на то, что ради встреч с дочерью мне придется ходить на цирлах перед этой блядиной.

Да, а кто сказал, что я — хороший парень?

Заглядываю на кухню, варю себе кофе, но на этот раз разбавляю его молоком в пропорции один к двум. Мое сердце, хоть сейчас и работает как часы, но примерно как дорогая битая тачка. Кто хоть раз покупал битое «железо» знает, что при малейшей хуйне, оно даст сбой и не сработает никакая, даже супер-классно перепакованная с нуля подушка безопасности. Так что, раз уж я распланировал нам со Станиславой долгую красивую жизнь под английским (или французским, или итальянским) небом, должен позаботиться о том, чтобы прожить достаточно, и сколотить моей малышке тот мир, в каком она захочет жить.

И как раз пока смакую кофе, мне начинает наяривать абонент по имени «Лео». Леонид Трофимович Шабунин, локомотив в команде беспринципных ребят, которые помогут мне осуществить блицкриг по отжатию собственной дочери.

— Дмитрий Викторович, у нас все готово, — откашлявшись для солидности, говорит Шабунин. — Ждем вашей отмашки.

Я мысленно вздыхаю, на секунду прикрываю глаза и прокручиваю в своей голове каждый пункт из списка, который собирали мои шакалы.

Где и с кем бывает Марина, пока наша дочь остается с няней.

Сколько мужиков у нее было за все эти почти два года. Спойлер — слишком до хуя. Сразу после родов она еще пыталась быть примерной матерью, вела образцово-показательный способ жизни, даже пыталась корчить из себя хорошую женщину. Я даже всерьез испугался, что в ее сломанном мозгу внезапно что-то наладилось, но, к счастью, моя теория о том, что глубоко испорченные люди не способны кардинально изменить свою жизнь Ни ради чего. Ни ради кого.

Мои ребята отыскали буквально каждый ее банковский счет, даже те, которые Рогожкина использовала для своих тайных свиданий, а потом закрывала и открывала взамен новые. Мои шакалы отыскали все банковские переводы, которые она делала с этих счетов, сопоставили с местами, в которых Марина была в этот день. Этого дерьма реально оказалось настолько много, что в какой-то момент даже мне захотелось помыть руки с хлоркой.

Я знаю, где она сделала три аборта и так же в курсе, что ни один из них не был от Авдеева.

Знаю, что она бухает. Возможно, не столько, сколько нужно для получения «плашки» алкоголички, но на фоне всех ее остальных «подвигов», это точно будет хорошим доводом в пользу того, почему она не может обеспечить моей дочери безопасность и защиту.

Остается последнее.

Формальность, но без нее у меня связаны руки.

Тест на отцовство, само собой.

А для этого мне нужно увидеться с дочерью. И сделать это, позвонив Марине со словами: «Привет, я воскрес и планирую забрать у тебя ребенка!» — вообще не вариант.

Поэтому, я решил действовать хитрее и выждать подходящий момент, когда она будет в максимально уязвимом положении. И нет, мне глубочайше насрать на то, что я поступаю не по джентльменски, потому что в тот день в гостинице вспороть мне глотку ей помешала чисто формальная случайность — дрогнувшая рука. Она ни хрена не была хорошей и правильной, когда отдала моего ребенка другому мужику, корчить добряка Шутова в ответ я не собираюсь ни в одном из возможных сценариев развития этой истории.

Пусть скажет спасибо, что в моем плане нет огромного иска о покушении на мои жизнь и здоровье.

К счастью, ждать, пока Марина наступит на свои любимые грабли, приходится не долго. Мои парни, которые отслеживают буквально каждый цифровой след ее покупок, сигнализируют в наш специальный чат, что со вчерашнего дня Рогожкина уже дважды наведывается в магазин с разным дорогим бухлишком. А еще делает доставку из ресторана. Вроде бы ничего такого, но есть еще одно — Авдеев вдруг «всплыл» в компании какой-то длинноногой тёлки. На фоне этого запой Марины не просто очевиден, а совершенно предсказуем. Она же так по нему ссытся, что я готов поспорить на свое залатанное сердце: если бы ей вдруг пришлось выбирать между Станиславой и этим хреном с горы, она, не задумываясь, пожертвовала бы дочерью ради своего драгоценного Авдеева.

Я выжидаю день.

Буквально беру яйца в кулак и жду, давая ей как следует наломать дров, потому что обычно ее пьяный угар не ограничивается одним днем и парой бутылок вина.

И только когда на следующий день ближе к вечеру парни пишут, что она поехала за новой порцией бухла и ребенок остался с няней, мысленно нажимаю на ту самую красную кнопку, которая должна привести в действие первый план моей маленькой ядерной войны.

Даже на секунду ловлю себя на мысли, что к этому моменту во мне нет ни капли сомнения в том, что все, что я собираюсь сделать может быть не правильно.

Сажусь в машину.

Выруливаю в сторону ЖК, в котором живет Марина и вокруг которого я время от времени наматывал круги, борясь с желанием подстроить встречу с дочерью, когда она будет гулять с няней на площадке. Это невозможно объяснить законами логики, но я так сильно чувствовал нашу со Станиславой физическую связь, что каждое приближение к тому месту. Где она могла просто быть (даже за неприступными стенами), работало буквально как магнит.

Я знал, что в какой-то момент не рассчитаю силы, подберусь слишком близко, увижу, какая она вживую — и просто не смогу остановиться. Протяну руки и возьму то, что принадлежит мне. И ни бог, ни дьявол, не смогут забрать ее у меня. Только у дохлого.

Но сегодня внутри меня фонтанирует сумасшедшая эйфория.

Драйв такой бешеный, что пальцам тесно на руле.

Три поворота, в каждый из которых я влетаю на таком крутом вираже, что на секунду темнеет в глазах.

Еще один квартал. Два красных светофора.

Въезд на территорию жилого комплекса «Черная жемчужина». Никогда мне такие постройки не нравились — все меры безопасности типа входят в солидный ценник, а по факту почти проходной двор, потому что никто даже не пытается остановить въезжающую за шлагбаум крутую тачку, если она явно представительного класса.

Паркуюсь у подъезда.

Взгляд на автомате цепляется за массивного черного «англичанина».

«Нет, Шутов, даже не смей о ней думать. В этом мире таких тачек тысячи — это просто одна из…»

Поднимаюсь до лифта, но потом раздумываю и все много этажей до квартиры Марины иду пешком. Надо сбросить хотя бы один градус моей внутренней точки кипения, потому что в таком состоянии я реально могу наломать дров.

И вот она — дверь.

Я хочу дать себе пару минут освободить голову от разных мрачных мыслей, но громкий детский плач с той стороны толкает меня вперед.

До предела вдавливаю кнопку звона, пока свободной рукой готовлюсь набирать одновременно набирать все известные мне номера — скорую, полицию, спасателей. Нажимаю на звонок снова и снова, пока с той стороны не раздается щелчок.

Не знаю, что происходит раньше — то ли я тяну на себя дверь, то ли ее толкают на меня с обратной стороны.

— Слава богу, Шутов, я думала, ты…

Мое перекроенное сердце замирает.

Просто, блядь, останавливается как вкопанное.

Болит адски.

Так сильно, что с непривычки звенит в ушах.

Лори.

Я эти зеленые глаза узнаю даже в темноте, даже слепой и глухой. Даже в гробу под двумя метрами земли увижу, отличу из тысячи.

И моя дочь, которую Лори прижимает к груди так сильно, как прижимал бы я сам, если бы только мог.

Это, блядь, все, чего я хочу.

Единственное, чего желаю настолько сильно, что готов хоть сейчас отдать вообще все и даже жизнь. Лишь бы реальность была вот такой — моя любимая маленькая обезьянка и мой ребенок у ее груди.

Нирвана.

Остановись, мгновенье, ты на хуй прекрасно.

А потом, когда я замечаю ее перепачканные в кровь руки и темные пятна одежде Станиславы, наступает моментальное и жесткое прозрение.

Какого черта она вообще здесь делает?!

— Спокойно, тихо, — успеваю подхватить ее под локоть, потому что моя маленькая обезьянка медленно сползает по стеночке, глядя на меня так, словно видит вставший из могилы призрак.

Хотя, наверное, это не очень далеко от истины, учитывая то, как надолго я пропал из ее жизни. И если бы не Станислава — хрен бы я до сих пор коптил этот воздух.

— Лори, спокойно, — осторожно притрагиваюсь к ее плечу, но даже от этого легкого касания она дергается как от электрошока. — У тебя кровь. Покажи, где.

Пока валялся в больнице после операций, все мое время уходило на то, чтобы работать (к счастью, для этого мне всегда было достаточно только ноутбука, телефона и хорошего вай-фай) и смотреть ютуб. Такое количество инфы, которую я брал оттуда и бросал в топку своего внимания, наверное, невозможно исчислить в каком-то нормальном цифровом эквиваленте. Я даже толком сказать не могу, что именно слушал и смотрел, но прямо сейчас в моей голове буквально стройным рядом возникают правильные слова: когда видишь кровь на человеке, первым делом нужно узнать, откуда она. Самый простой способ — спросить его напрямую, спокойно и уверенно, чтобы не раздувать панику.

— Кровь… — слегка заторможено повторяет Лори. Ее руки еще сильнее обвиваются вокруг маленького тельца Станиславы.

Я видел свою дочь только на фото, и там она казалась немного… крупнее. Сейчас, даже в охапке миниатюрной и сильно похудевшей Лори, все равно выглядит ужасно крошечной. Только это останавливает меня от того, чтобы попытаться до нее дотронуться. Боюсь, что мои грубые грабли точно могут оставить на ней синяки даже если я просто поглажу ее по голове.

— Шутов, что ты… — Лори позволяет мне помочь ей встать на ноги, но как только чувствует твердую почву под ногами, тут же отходит на пару шагов назад. — Что ты здесь делаешь?!

— У меня тот же вопрос, прикинь?

— Марина — моя подруга.

— А Станислава — моя дочь.

Изо рта Лори раздается звук, похожий на стон и она снова опасно шатается, как будто рана, из-за которой все тут похоже на сцену из фильма ужасов, снова начала кровоточить. О когда я снова пытаюсь прийти ей на помощь, отдергивает руку.

— Лори, давай мы отложим вопросы на потом. У тебя кровь. Я хочу помочь, ладно? — Чувствую, что несу тупую херню как из американских фильмов про хороших ребят-полицейских, но каким-то образом это работает.

— Это не моя. — Лори дергает головой влево. — Там Марина… Я уже вызвала «скорую».

— Станислава в порядке?

— Да… кажется… — Она немного отклоняет девочку от себя, пытаясь ее осмотреть.

— Можно мне? — предпринимаю еще одну попытку приблизиться.

На этот раз Лори не сопротивляется.

У меня не хуево дрожат руки, когда я протягиваю их к своей дочери. Мысленно кручу как мантру: «Только бы она не заплакала, только бы она не заплакала…» Это мой самый страшный кошмар последних недель: как будто я прихожу к своей дочери, а она убегает от меня и зовет на помощь. Только глядя на нее вживую понимаю, насколько в сущности мало знаю о детях, потому что светловолосый испуганный заяц на руках Лори вряд ли вообще понимает, что я такое.

Но в одном я не был далеко от истины: она действительно очень хрупкая.

Они обе.

Мое сердце предательски пропускает удар, когда я осторожно провожу ладонями по рукам и спинке дочери, разворачиваю к себе, чтобы проверить грудь и шею. Она не сопротивляется, но все еще громко всхлипывает каждый раз, когда мои пальцы до нее дотрагиваются. И как только я отодвигаюсь — снова изо всех сил жмется к Лори.

Интересно, был ли в моей жизни хотя бы один шанс на то, что мы с Лори могли бы быть вместе и это была бы наша дочь?

Я мысленно рву эту тупую фантазию на куски и бросаю в адскую топку своего трезвого взгляда на мир. Какая, на хуй, разница, что было бы, если это в любом случае уже прошлое и работать нужно с тем, что есть?

Сейчас, когда уже понятно, что с Лори и мой дочерью все в порядке, нужно узнать, что с Мариной. Лори вызвала «скорую» — она не стала бы это делать просто так. Да и какое на хрен «просто так», если здесь кровищи не меньше литра разлито?

Заворачиваю влево, по коридору, в арку, откуда разливается не очень яркий свет. Судя по хрусту под подошвами ботинок, здесь всюду стекло. И воняет бухлом.

Марина лежит посреди кухни. Замечаю ее перевязанную поясом от халата руку.

Догадаться что к чему не сложно.

Останавливаюсь, окидываю кухню взглядом. Дотрагиваться до Марины нет никакого желания. Трезвым внимательным взглядом оцениваю обстановку, потом достаю телефон, включаю камеру и снимаю всю эту «красоту». На пару секунд задерживаю фокус на Марине и озвучиваю дату и время съемки.

Одного этого видео достаточно, чтобы подкрепить любые мои слова в суде о том, что Марина Рогожкина — хуевая мамаша и ребенку с ней может быть не безопасно. А самое «прикольное», что все это, блядь правда.

Что за день пиздатых подарков судьбы?

Сделав свое «грязное» дело, прячу телефон, откручиваю вентиль холодной воды, набираю в кружку и не долго думая, выплескиваю все это Марине в лицо. Она только что-то невнятно мычит. Еще раз осматриваю руку — кровь уже не течет, Лори все сделала правильно и, судя по всему, приехала очень вовремя. Но эти подробности я разведаю позже. Сейчас нужно привести в чувство эту горе-мамашу.

Беру ее на руки, несу в ванну. Когда прохожу по коридору мимо Лори, ловлю ее вопросительно испуганный взгляд. Одними губами говорю, что все в порядке.

У Марины вместо ванной — просторная модная душевая кабинка.

Затаскиваю ее внутрь, усаживаю так, чтобы она опиралась спиной.

Не всю катушку откручиваю вентиль холодной воды, делаю шаг назад, присаживаюсь на корточки и просто жду. Но пока смотрю на ее начинающее медленно дрожать тело, в голову закрадывается крамольная идея послать все к херам собачьим, схватить в охапку Лори и дочь, и умчаться на край света, где нас не найдет ни Марина, ни бог, ни дьявол. Какого черта, меня, Дмитрия Шутова, теоретически не существует — все мое имущество оформлено на подставных лиц, между мной и моим цифровым аватаром Алексом нет ни единой связи. Алекс может продолжать и дальше зарабатывать деньги, пока Дмитрий Шутов будет валяться на каком-нибудь солнечном пляже и наслаждаться жизнью вместе с любимой женщиной и дочерью. Нет, стоп, Лори же ужасно обгорает на солнце. Лучше в Норвегию, или куда подальше, в маленький городок на десять домов вокруг озера. Или купить домик где-то на отдельном озере в ебенях Канады.

Мы можем жить какую угодно жизнь.

Сесть в самолет и… просто начать все заново.

Эта фантазия настолько реальна, что на секунду я поддаюсь ей целиком… ровно до того момента, когда в моей фантазии не появляется Лори, которую я пытаюсь затащить в постель.

И я вдруг с острой болью осознаю, что ничего о ней не знаю.

Что пока я пытался позволить ей жить свою жизнь и набивать свои собственные шишки, прошло слишком много времени. Та красотка в гостиной чертовски сильно похожа на мою маленькую обезьянку, но я, блядь, ни хера о ней настоящей не знаю. На каком этапе план мести? А, может, она вообще от него отказалась? Чем она сейчас занимается? Как живет? С кем?

Я торможу логическую цепочку вопросов на самом очевидном, потому что абсолютно логично, что за это время в ее жизни успел завестись мужик. Она слишком шикарная женщина, чтобы хранить целибат, и слишком себя уважает, чтобы размениваться на каких-то утырков.

Так, стоп.

Марина явно пытается заарканить Авдеева. Того самого, которого я сватал к Лори в союзники. А Лори сказала, что Марина — ее подруга.

Моя маленькая обезьянка никогда не стала бы мараться романом с мужиком своей подруги.

И на этом приятном факте в конце цепочки моих умозаключений, меня выдергивает в реальность громкий стон Марины.

Я молча наблюдаю за тем, как она приходит в себя. Сначала просто мычит, слабо размахивает руками, одновременно как будто пытаясь закрыться от стены воды и отодвинуть невидимую лейку (или что там по этому поводу она придумала в своей пьяной голове?) Не предпринимаю никаких попыток помочь. Да-да, именно потому что я бездушная скотина. Наверное, мне должно быть просто чисто по-человечески ее жаль, но вместо этого я ловлю себя на мысли, что адски хочется курить и чтобы хоть как-то перебить эту потребность, бросаю в рот апельсиновую карамельку. Специально на такой случай таскаю пару штук в кармане.

— Убери это! — повышает голос Марина, одновременно пытаясь сбросить с лица прилипшие мокрые волосы и сесть. Пока сражалась с душем. Успела сделать парочку кульбитов через голову. — Убери! Она же ледяная!

Даже не шевелюсь.

Еще пара минут отрезвляющего душа ей не помешают, глядишь — и язык перестанет заплетаться.

Но Марина, несмотря на мое скептическое отношение, каким-то образов сначала становится на колени, потом, шлепая мокрыми ладонями по стенке кабинки, поднимается, дотягивается до вентиля и выключает воду. Потом обессилено сползает обратно.

Все это время меня просто не замечает.

Ну-ну, это даже интересно, не буду портить ей «приятный сюрприз», так что на всякий случай устраиваю свой зад поудобнее на маленькой скамейке. Судя по всему, она специально для Стаси, чтобы дотягивалась до умывальника. Беру за заметку, что нужно купить такую же, а то мои продвинутые дизайнеры подумали про красоту от стрёмного проектор, а вот об удобстве ребенка — нет.

Пока Марина медленно трезвеет и с третьей попытки принимает сидячее положение, я успеваю закинуть в рот вторую карамельку.

— Стася? — первое, что она говорит, когда приходит в себя. — Стася?!

Наклоняется к раскрытой двери, пытается схватиться за ручку, чтобы подтянуть свое тело и переползти наружу, но где-то посреди всех этих манипуляций, наконец, замечает, что не одна. Сначала просто смотрит, потом проводит ладонью по волосам и снова по лицу, как будто уже жалеет, что сама же вырубила отрезвляющий душ.

Я фиксирую ее взгляд.

Молча смотрю в глаза.

Никогда не представлял себе нашу первую встречу. Не понимал, зачем мне в принципе заморачиваться над тем, какой эффект произведет мое возвращение. Но чисто с научной точки зрения, интересно понаблюдать, как меняется ее лицо.

— Это… шутка? — говорит она.

— Обосраться, как смешно.

— Ты же…

— Живой, здоровый, как видишь, — заканчиваю за нее, а потом потираю пальцем оставленный ею шрам под глазом. — Ну, почти весь.

— Где Стася? — спохватывается Марина, и вдруг на удивление быстро перебирает за бортик душа, вываливается на пол, как взрослый человеческий эмбрион. — Где моя дочь, урод?!

Обращаю внимание, что мокрое пятно под ней стремительно становится красным.

Есть какая-то злая ирония в том, что все происходящее — типа, зеркалка от судьбы. Несколько лет назад я точно так же валялся перед ней в луже собственной крови, еще и с почти полной остановкой сердца.

Тогда Марина сбежала.

Даже, блядь, не позвала никого на помощь.

Меня спасло только то, что она забыла закрыть дверь и возвращающаяся после прогулки пожилая семейная пара увидела «картину маслом». Я этого уже не помню, но потом узнал, что пока женщина поднимала весь отель на уши, ее муж несколько минут делал мне непрямой массаж сердца и только поэтому я не сдох. Потом, когда я встал на ноги, отыскал своих ангелов-хранителей и отблагодарил. Деньгами, конечно, но с каких пор это что-то зазорное?

И вот теперь Рогожкина валяется у меня в ногах, и я имею полное моральное право отплатить ей той же монетой. Хотя, она точно будет в порядке, потому что где-то Лори вызвала «скорую», так что истечь кровью у нее точно не получится.

— Что ты сделал… с моей дочерью, Шутов? — От бессилия Марина скребет ногтями по мокрому кафелю, пока я, присев на корточки, осматриваю ее руку.

Порез не глубокий, но рана снова кровоточит, так что мне, видимо, придется поиграть в Айболита. В верхнем ящике около зеркала нахожу хлоргексидин, бинты, медицинский пластырь и даже маленькие ножницы. Наверное, стандартный набор в доме, где есть маленький ребенок. Делаю еще одну заметку — держать все это под рукой на случай, если не услежу за Станиславой и она поцарапает нос или разобьет колени. Я в детстве всегда ходил «синий» от тумаков и у меня все время где-то текла кровь, но максимум медицинской помощи, которую мне оказывали в медпункте детского дома — измазывали «зеленкой» с ног до головы.

Мне еще повезло, мамой Стаси оказалась Рогожкина, а не какая-то залетная проститутка.

— Решил меня добить? — хрипло и тихо смеется Марина, наблюдая за тем, как я клацаю ножницами, проверяя их остроту.

— К сожалению, я не такая тварь, как ты, — отрезаю бинт, поливаю ее руку из пластикового пузырька, а потом наспех туго перематываю от запястья до локтя.

— Где моя дочь, больной ты ублюдок? — Она пытается отползти, но ее руки расползаются в луже и она со всего размаху ударяется лицом об пол.

Отлично, блядь, теперь у нее разбит нос и губа.

— Ненавижу тебя… — еле ворочает языком Марина и еще находит в себе силы отмахиваться от моей помощи, когда пытаюсь вытереть ей подбородок. — Откуда ты… вообще… взялся…

Краем уха слышу звонок в дверь, приглушенные голоса.

Это «скорая». Ок, значит, дальше тут справятся без меня.

Выхожу за дверь и как раз натыкаюсь на седого мужичка с ящиком и парочку крепких парней у него за спиной. В двух словах объясняю, что уже успел сделать и возвращаюсь в коридор. Тут еще и молоденькая медсестра — пытается напоить Лори каким-то вонючим дерьмом.

— Она не станет это пить, — становлюсь между ними, слышу ласкающий слух вздох облегчения моей маленькой обезьянки. Если бы она сейчас попросила спрятать ее от всего мира, я нашел бы способ это сделать. — С нами все в порядке, девушка. Работа для вас там.

Когда мы снова остаемся одни в полутемном коридоре, Лори понемногу отступает к противоположной стене, опирается бедрами на тумбу. Станислава уже успокоилась, но все равно жмется к ней как испуганный детеныш лемура.

Мы молчим, потому что оба понимаем — любая попытка разговора неизменно приведет к тяжелым вопросам.

— Шутов, это правда ты? — Лори виновато улыбается. — Идиотский вопрос. Прости. До сих пор… в голове не укладывается.

— Хочешь, ущипну тебя за задницу? — Я тоже криво усмехаюсь в качестве извинений за совершенно тупую попытку разрядить обстановку шуткой.

— Господи, мне этого категорически не хватало, — вздыхает она.

У нас так много вопросов друг к другу. Чем выбирать, с какого начать, лучше вообще говорить обо всякой хуйне.

— Что это? Откуда? — На лице моей маленькой любимой обезьянки появляется знакомое мне серьезное выражение. Столько времени прошло, а она точно так же хмурит брови, между которыми у нее все те же знакомые мне три складки — одна большая и две маленьких, в разлет, как у недовольной кошки. — Шутов, не смей мне врать.

— Спросишь у своей подруги. — Оставляю эту историю на совести Марины. Пусть рассказывает свою версию истории, моя Лори не дура и сможет докопаться до истины даже через густую приправу лжи. Хотя, возможно, Рогожкина расскажет правду — мне в целом вообще плевать.

— Что? Марина? — Лори поджимает губы и мотает головой, как будто отбивается от неприятных мыслей. — Ты хотя бы представляешь, насколько все это… абсурдно?

— Ну, строго говоря, я никогда не был на сто процентов здоровым.

У меня есть еще одно маленькое, но очень важное дело и хорошо бы с ним успеть до того, как тут снова станет слишком людно. Достаю из кармана маленький пластиковый пакетик с ватной палочкой, наклоняюсь к Лори и щелкаю пальцами над ухом у Станиславы. Она моментально поворачивает голову и смотрит на меня с подозрительной осторожностью.

Я смахиваю кончиком палочки слюну из уголка ее рта и силой удерживаю себя от того, чтобы попытаться взять Стасю на руки. После пережитого стресса я в ее глазах — просто целый настоящий монстр. Явно не та обстановка, чтобы завязывать детско-родительские отношения.

— Тест на отцовство? — Лори внимательно следит за тем, как я с осторожностью прячу свою «добычу» в задний карман джинсов.

— Марина ничего не рассказывала об этом? — задаю встречный вопрос.

— Даже ни разу о тебе не упоминала.

— Логично.

Наш натянутый разговор перебивает еще один настойчивый звонок в дверь.

Лори резко дергает головой, нервно облизывает губы.

Интересно. «Скорая» уже явилась, но судя по лицу моей маленькой обезьянки, она прекрасно знает, кто за дверью. И перспектива столкнуться с этим «гостем» явно заставляет ее беспокоится.

Я дергаю защелкой, отступаю на шаг назад, потому что, блядь, мне тоже очень хорошо знакома эта обожженная рожа.

Авдеев.

Сука, да когда он успел столько «мяса» нажрать?!