Соль под кожей. Том третий

Глава тридцать девятая: Данте

Когда мы, наконец, выходим из душа, на часах половина двенадцатого, ужин остыл, но на это вообще плевать с высокой колокольни.

Мое дурное сердце пару раз покалывает, когда Лори воровато тянет кусок мяса с моей тарелки и нам приходится устроить за него дуэль на вилках. Она смеется, запрокидывает назад голову и ее еще влажные после душа волосы смешно подпрыгивают в такт каждому звуку.

Это счастье?

Вот так оно на самом деле ощущается?

Просто быть вдвоем, даже на разговаривая о чем-то пиздецки важном.

Пить сок из стаканов друг друга, меняться тарелками, все время дотрагиваться хотя бы кончиком пальца, пока завариваем чай. Вдвоем заглядывать в окошко микроволновки, вдруг обнаружив в каком-то ящике целые пачки попкорна, слушать, как он хлопает за закрытой дверцей и ржать с этого в два рта.

Покормить котов, прижимаясь друг к другу бедрами.

Чувствовать, как Лори прижимается губами к моему плечу, легонько целует, щебечет что-то про то, что если бы вдруг она не родилась человеком, а была кошкой, то жила бы у меня на коленях.

В горле сдавливает что-то странное, вообще ни фига не знакомое.

Оно становится еще больше, когда укладываем кошек спать, Лори находит какой-то старый фильм и я устраиваю голову у нее на коленях.

Послушно открываю рот, даю забросить туда какой-то просто гигантский разорванный до размеров суперновой белый шарик. Лори проводит пальцами по моим губам и… блин, я нервно сглатываю, вдруг на секунду потеряв дыхание.

— Выйдешь за меня, обезьянка?

Ее зеленые глаза счастливо сверкают как в той дурной песне про бриллианты.

— Выйду, — скармливает мне еще пару хлопьев.

— Завтра?

— Завтра суббота, балбес.

— Да по хуй!

Мне нужно пару секунд, чтобы осознать — она меня не послала.

Точно?

— Лори, я не шучу. — Перехватываю ее руку за запястье, скрещиваю наши пальцы. — Бриллианта у меня нет, но завтра в ЗАГС. А потом какой хочешь, хоть размером с тот метеорит, который динозавров убил.

Называется, «я не собирался спешить».

— Иди ты знаешь куда со своими бриллиантами, Шутов? — Обезьянка хмурится и не сильно тычет меня под ребра свободной рукой. — Меня устроят обычные парные кольца, даже из магазина детской бижутерии. Хотя сомневаюсь, что там будет твой размер.

Что-то такое могла сказать только она.

Блин, у меня от нее реально сердце каким-то карамельным попкорном взрывается.

Пытаюсь выковырять в памяти, когда это началось и любое более-менее осознанное воспоминание, когда моя жизнь намертво переплелась с ее, все равно не похоже на точку отсчета.

Я уже любил ее, когда пытался отодвинуть от себя, чтобы обезьянка не дай бог не лила слезы над моей могилой, потому что искренне собирался сыграть в ящик.

Я уже любил ее, когда всегда безошибочно угадывал в толпе, на танцполе, когда какого-то хуя давал мажористому красавчику увезти ее в ночь.

Я чуть не сдох, когда она разбилась на той тачке.

Я уже любил ее, когда она впервые переступила порог моего офиса в качестве практикантки.

И почему-то в голове остается только одна начальная.

Когда она села голая в мою тачку, я предложил придумать имя для своей новой жизни, и Лори сказала: «Валерия Дмитриевна». Прозвучало как долбаное любовное заклинание.

Конечно, это не я ее тогда спас, хотя мне потребовалось слишком много впустую потраченных лет, чтобы осознать эту, может, совершенно не брутальную правду.

Это она меня спасла.

И мой мозг отказывается принимать трезвые правильные аргументы о том, что вообще-то мы толком и не встречались даже, а я уже тащу ее в свою берлогу.

— Я спешу, обезьянка? Не то, чтобы я сейчас начал отматывать и извиняться…

— Ты мне семь лет нервы мотал, придурок, попробуй только не спешить! И вообще-то я хочу быть твоей женой.

А я хочу, наконец, перестать быть ничейным, а стать её.

— Я сегодня встречалась с Новаком, — говорит Лори, вздыхает и по тому, как напрягаются под моей головой мышцы ее живота, понимаю, что разговор пойдет о чем-то важном. Гораздо более серьезном, чем очередная ступенька в ее филигранной мести.

Поднимаюсь, тяну с дивана плед, заворачиваю Лори в него как в кокон.

Сажусь рядом на пол, перекрещиваю ноги и взглядом даю понять, что готов слушать ее хоть всю ночь, хоть под метеоритным дождем.

— Я собираюсь вывести Завольского из состава «ТехноФинанс». Обменяю его шкур на бабки его дружков.

Я примерно в курсе, как именно она это сделает. Распевать соловьем, что она умница, подстраховала тылы и правильно разыграла каждую карту, не смысла — она и так это знает. И говорит это не для того, чтобы похвастаться, потому что все мое восхищение и так давно у ее ног.

Тут что-то другое.

— Лори, в чем дело? — Сжимаю в ладонях ее лодыжки, массирую, втирая под кожу тепло.

— Новак сказал, что мой отец вел дела с Завольским. — Она очень старается держаться, но все равно судорожно всхлипывает. — Он сказал, что я очень сильно напоминаю ему Александра Гарина. Сказал: «Он был серым кардиналом, без него Юра вообще ни один вопрос толком решить не мог».

Последние слова явно цитирует с подчеркнутой едкой интонацией.

— Тебя это расстраивает, обезьянка?

— Мой отец не мог… — Она мотает головой и снова рвано вздыхает. — Не с этим ублюдком, Дим.

— Это просто бизнес, Лори. Честный бизнесмен — такой же оксюморон, как безгрешный священник.

Она закатывает глаза, потом снова на меня смотрит, прищуривается. Вздыхает.

— Ты знал, да?

Пожимаю плечами.

— Знал и не сказал. — Она не говорит это с упреком, скорее просто озвучивает мысль вслух, чтобы обозначить как еще одну вводную в этой совсем не прозрачной истории.

— Лори. — Я трогаю ее подбородок пальцами, заставляю сфокусировать взгляд на мне. — Ты уже живешь в этом мире, ты знаешь, как тут все устроено. Ты знаешь, что здесь не выживают чистюли, и либо ты играешь по правилам, стараясь, по возможности, но сильно фолить, либо тебя быстро садят на скамейку запасных, с которой ты больше никогда в жизни не встанешь.

Всегда мысленно ржу, когда кто-то начинает втирать, про построенный чисто «в белую» бизнес. Ага, тут ларек с шаурмой хер откроешь, пока не вылижешь чью-то жопу, а миллионные состояния, конечно, растут на деревьях, которые честные бизнесмены поливают исключительно потом и слезами.

Хуйня в том, что во все эти сказки веришь ровно до тех пор, пока не выходишь на поле играть с носорогами и старыми слонами, которые просто сметают все, что находится у них на пути. И ты либо мамкина царапка и вовремя уебываешь, всю жизнь питаясь тем, осталось ЗА кормушкой, либо борзый и резкий, и выбиваешь свой кусок мяса с кровью. Все остальное — это просто чушня. Но в нее очень легко верить, пока существуешь в другой экосистеме.

Лори ни хрена бы мне не поверила, если бы я сказал ей, что ее отец запачкался в это дерьмо по самое «не хочу». Ни мне, ни кому-то другому, ни даже господу богу. Понять, что это в целом нормально, можно только когда вникаешь в правила и начинаешь, как и все здесь, наёбывать всех вокруг.

— Он был самым лучшим в мире отцом, Шутов. Самым… добрым… — Лори всхлипывает, тянет кулак ко рту, чтобы заставить замолчать саму себя, но я отвожу ее руку, не сильно фиксирую на подушке дивана.

Пусть выговорится. Пусть вывернет из себя эту горькую правду — станет легче.

— Он был твоим отцом, Лори, конечно он любил тебя и заботился о своей семье. Никакие слова, даже если бы их сказал я, не могут перечеркнуть эту часть его жизни.

— Ты даже не представляешь, как он меня баловал. — Она мотает головой, как будто хочет отделаться от невидимого воронья черных мыслей. — Он просто не мог…

Она запинается.

Как будто прокручивает в голове еще одну внезапно открывшуюся истину.

Я даже догадываюсь, какую.

— Я ведь тоже работала на этого ублюдка. Господи! — Обезьянка громко нервно смеется, сначала как будто пытается оттолкнуть меня, но потом медленно сползает к мне на пол, обнимает, прижимается изо всех сил. — Дим… Почему так, Дим?

— Потому что это жизнь, Лори. Черно-белая она только в плохих книгах и дешевых фильмах.

Ей не нужно мое утешение. Не нужны никакие слова оправдания.

Просто здесь, в этом моменте, я держу ее достаточно крепко, чтобы она не разрушила саму себя дурацким самоедством. Или — еще лучше — самоанализом на тему «когда я сама успела так испачкаться?».

Моя личная теория такова, что мы все от рождения — то еще дерьмо, потому что приходим в этот мир, причиняя боль и страдания собственной матери. Просто кому-то хватает смелости взять на себя ответственность, а кто-то до последнего корчит святошу. В этом плане Гарин мог бы гордиться Лори — она намного честнее его.

— Я хочу знать, что у них были за дела, Шутов. Хочу знать все. — Упрямый зеленый взгляд в упор, как будто если я откажу — она меня тут же на месте и прикончит. — Ты же можешь это сделать.

— Могу. А ты сможешь, Лори? — Заправляю прядь волос ей за ухо, вдруг с легкой паникой понимая, какая она еще чертовски маленькая. Мой дурной мозг привык думать о ней как о проекте, о моей Галатее, которую я слепил лучше версией себя самого. Но в процессе как-то вообще на хер отбило, что она просто девчонка, крутая, умная и хитрая, но очень хрупкая. — Уверена, что хочешь знать все?

— Думаешь, начну хныкать и ты разоришься на одноразовые носовые платки?

— Даже близко ничего такого никогда о тебе не думал, Лори.

— Тогда жду от тебя свадебный подарок, Шутов. В понедельник. — Вздыхает, вымученно, но все-таки улыбаясь. — Не хочу портить наши молодоженские выходные.

Я крепче сжимаю вокруг нее руки, пока Лори замысловато переплетается со мной ногами.

Втягивает воздух у меня за ухом, издавая еще более мурлыкающий звук, чем пара наших ушастых засранок, когда сытые и заглаженные.

— Блин, мы правда завтра поженимся? — Вдруг очень удивленно спохватывается Лори. — Серьезно, Шутов?! Завтра? А это можно… ну в смысле…

— Ничто в этом ёбаном мире, Валерия, — нарочно растягиваю ее имя длинными гласными, — не помешает мне завтра сделать тебя своей женой.

— Ди-и-и-имка! — Целует, просто изо всех сил прижимается губами к моим губам, отрывается, чтобы пискнуть на весь дом, и снова целует, и покусывает, и снова визжит. — Димка, я замуж выхожу! За тебя!