Соль под кожей. Том третий

Глава четырнадцатая: Лори

Я делаю исключение из правил и на следующий день валяюсь в кровати, как говорится, до победного. Открываю глаза по привычке около семи утра, но потом, устроившись удобнее в берлоге из подушек, решаю послать к черту розовеющее небо и решаю доспать. Когда открываю глаза в следующий раз, на часах уже почти одиннадцать. Потягиваюсь, не вылезая из кровати делаю трехминутную гимнастику для мышц всего тела.

Беру телефон, который всегда кладу рядом.

Даже странно, что меня до сих пор никто не домогается. Ни миллиона пропущенных с работы (даже в воскресенье это вообще нормальная практика), ни строчки от Авдеева и Шутова. С Димой мы в последний раз переписывались вчера днем — он, как и обещал, прислал сообщение, что уже приземлился, прошел регистрацию и заселяется в гостиницу. Спросил, как я себя чувствую и все ли у меня в порядке. Я написала, что собираюсь быть ленивцем все выходные, он прислал парочку выражающих понимание смайликов и замолчал.

О том, что я планирую провести время на территории Авдеева, он, конечно, в курсе.

Как и о том, что его само здесь нет и как гром среди ясного он нагрянуть тоже не может.

Я принимаю душ, привожу в порядок волосы и немного кручусь перед зеркалом, разглядывая свой действительно немного округлившийся живот. Хотя, если перестать выпячивать его как ненормальная, распрямить плечи и выровнять спину, то из глубоко беременной женщины я снова превращаюсь в стройняшку. Хотя после того, какими офонаревшими глазами Шутов смотрел на мой живот и на изображение ребенка на экране, я стала иначе относится к возможным не самым эстетическим изменениям в моем теле. Теперь это уже не кажется концом света. У меня же там целый ребенок: с нервной системой, с лицом и пальцами, и ушами. Это все должно куда-то помещаться.

Вздыхаю, снова немного «надуваю» живот и поглаживаю этот маленький бугорок.

Повинуюсь импульсу, делаю фото в зеркале и скидываю Диме с припиской: «Теперь я понимаю, почему тюлени с такими довольными мордами спят на боку».

Спускаюсь вниз, накинув поверх топа и пижамных штанов теплый свитер, хотя в этом нет большой необходимости — в доме тепло и уютно, а с улицы умопомрачительно пахнет едой. Выглядываю на крыльцо, где уже крутится Левченко, явно поджидая, когда проснётся моя в край обнаглевшая физиономия.

— Доброе утро, Валерия Дмитриевна. Завтрак вас уже заждался.

— Я слышу этот запах, с ума сойти можно. — Действительно сглатываю полный рот слюны.

Он проводит меня до беседки, где уже накрыт стол и на пластине из натурального агата стоит полный чайник зеленого чая с ломтиками каких-то фруктов. Через минуту симпатичная женщина приносит две огромных тарелки: одна с овсянкой, ломтиком красной рыбы с гриля и поджаренными овощами, другая — с сырниками в сливочном соусе. Спрашивает, не нужно ли мне еще чего-то, но я только бесконечно искренне благодарю ее за все это. Наверняка стоило больших усилий выдерживать завтрак теплым и свежим почти до обеда.

Успеваю съесть примерно половину, когда краем уха ловлю шум двигателя.

Наверное, приехал кто-то из посетителей? Хотя вчера здесь была только одна пожилая пара, а сегодня так и вообще никого не видно, кроме работников.

Продолжаю есть, но какой-то неприятное ощущение в районе затылка мешает проглотить.

Приходится запить его чаем и оглянуться.

«Попугай».

Идет в мою сторону в модных бриджах, куртке и сапогах для верховой езды.

Волосы собраны в такой гладкий пучок, что он кажется почти глянцевым.

Выглядит дружелюбной.

Левченко успевает перехватить ее на половине пути, что-то говорит и показывает в сторону конюшен. Она кивает пару раз, но потом все равно обходит его и уверенно идет в мою сторону.

— Доброе утро, — улыбается самой журнальной из журнальных улыбок. Я видела ее фото в инстаграме всего раз, в тот день, когда узнала ее имя от Марины, но почему-то уверена, что это одна и та же улыбка, что и на рекламных постах ее личного косметического бренда.

— Доброе, — улыбаюсь в ответ. Сейчас, когда прошел первый шок, еда снова потихоньку начинает возвращаться в фокус моего внимания.

— Вероника Михайлевская, — представляется она.

— Валерия Ван дер Виндт.

Мы смотрим дуг на друга несколько секунд, а потом она взглядом все-таки спрашивает разрешения присесть. Мне хочется сказать, что я приехала сюда не для того, чтобы завтракать в компании малознакомых людей, но это — территория Вадима, а Вероника — его женщина. Она может запросто сесть куда угодно и когда угодно, но соблюдает вежливый этикет.

— Может, еще одну чашку? — Киваю на почти полный чайник. — Я столько не выпью.

— Было бы здорово, руки просто ужасно замерзли.

На улице тепло, на мой вкус, но я — человек осени, мне весь сезон хорошо и комфортно, даже в дождь и туман.

Пока нам несут дополнительную посуду (от завтрака Вероника отказывается), я украдкой разглядываю ее лицо, пока она разговаривает по телефону. На фото в сети она выглядит моложе, но вот так, вблизи, ей явно хорошо за тридцать. И тут я снова отдаю ей должное — она выглядит именно так, как должна выглядеть женщина ее возраста, без перегибов и попыток оставаться «молодой и дерзкой». Это ухоженная красота, может, не идеальная в плане природных данных, но правильно подчеркнутая. В наше время далеко не каждая женщина за тридцать умеет с таким достоинством «носить» свой возраст. Перед глазами сразу всплывают знойные «барышни» из зала, которые из кожи вот лезли, чтобы привлечь внимание Вадима. Веронике это не нужно — уверена, она и так не страдает от недостатка мужского внимания.

— Не люблю приезжать сюда в выходные, — говорит она немного позже, когда нам приносят еще один комплект посуды и корзинку с маленькими круассанами. — Здесь обычно столько народа. Сегодня просто какой-то райский день.

— Уже не очень тепло. — Никакого другого ответа на ее справедливое замечание у меня нет.

Потому что она, конечно, не дура, и прекрасно понимает, для кого организовано это затишье. Вряд ли обычные посетители сидят в домашней одежде в хозяйской беседке и перед ними пританцовывает личный обслуживающий персонал.

Еще какое-то время мы в полной тишине пьем чай.

Мне хорошо знакомы вот такие «неловкие» паузы. Обычно они возникают, когда очень хочется задать парочку неудобных вопросов, но совершенно нет идей, с чего начать.

Ладно, побуду доброй феей и облегчу Михайлевской жизнь.

— Вадим ведет дела с моим мужем — Андреем Завольским. Точнее, вел.

— Примите мои соболезнования, Валерия. — Веронике нужно несколько минут, чтобы сообразить, что к чему. — Уйти в таком молодом возрасте.

— Я просто восстанавливаю здесь нервы. И очень благодарна Вадиму за понимание и эту «тишину». — Окидываю взглядом безлюдные просторы вокруг нас.

— Вадим ничего не рассказывал о своих делах с вашим мужем. И о вас.

— Завидую вашим отношениям, в которых нет места разговорам о работе, контрактах и прочих очень скучных вещах. — И даю себе обещание, что если она еще раз попытается вести разговор окольными путями, мое терпение закончится.

— Не поймите меня неправильно, Валерия, но я не каждый день вижу здесь кого-то вроде… вас.

— Вроде меня?

— Да. Человека, ради которой Вадим жертвует целыми выходными, которые приносят хорошие деньги.

— Женщины, вы имели ввиду.

— Интересной молодой женщины, — расшифровывает она, отдавая дань всем моим достоинствам.

— Вероника, предлагаю не гадать на кофейной гуще и обсудить обстоятельства моего здесь присутствия с Вадимом. Мне сказать вам больше нечего. И если вы не возражаете… — Окидываю взглядом ее вид. — Вы, кажется, приехали сюда покататься верхом?

К части своей, она не лезет в бутылку. Желает мне приятного аппетита и уходит.

Я раздумываю всего минуту, а потом быстро набираю Вадиму сообщение:

Я: Вероника здесь. Мое присутствие ей явно не понравилось.

Я: Я не ябедничаю. Просто подумала, что тебе нужно знать, чтобы не получился испорченный телефон. Я сказала, что ты был партнером Андрея. Уже уезжаю.

С нашей разницей во времени у Вадима сейчас час ночи, так что мои сообщения он прочитает в лучшем случае через пять или шесть часов.

Возможно, если бы прочитал сейчас, то попросил бы не обострять и убраться, чтобы не мозолить глаза его «попугаю». Понятия не имею, что думала и делала бы на ее месте, если бы однажды застукала на территории своего мужика кого-то вроде себя самой. Но вряд ли бы это вызвало у меня кучу положительных эмоций.

С завтраком не заканчиваю. Возвращаюсь в дом, за пару минут собираю вещи — хорошо, что их почти нет. Выхожу и на вопросительный взгляд Левченко говорю, что у меня появились срочные дела, иначе я бы точно продолжила злоупотреблять их гостеприимством минимум до позднего вечера.

По дороге до машины то и дело тянет оглянуться на Михайлевскую, тем более, что я уже видела, как из конюшен выводили оседланного коня. Но я держусь, потому что чутье подсказывает — на любой зрительный контакт Вероника может отреагировать совершенно непредсказуемо. И на этот раз ей может не хватить выдержки, ну или она сделает это нарочно, чтобы окончательно отбить у меня желание злоупотреблять гостеприимством ее мужика. Мне еще только одной ревнивой истерики в стиле Марины не хватало. Пусть они с Вадимом сами разбираюсь, кто, кого и о чем не предупредил.

Домой приезжаю около трех, по пути заехав в доставку, чтобы забрать оттуда пару увесистых пакетов с едой — я не планировала возвращаться до вечера, так что в холодильнике мышь повесилась. А стоять у плиты меня и во времена хорошего настроения не то, чтобы вдохновляет.

Но нет худа без добра — как раз выдался целый свободный вечер, чтобы, наконец, разложить свои вещи и подумать о том, как обустраивать место для ребенка. Даже хорошо, что мой инопланетянин оказался мальчиком — не представляю что-то розовое и в рюшах в этом бетонно-кирпичном антураже.

Пока расставляю по полкам гардеробной коробки с обувью, телефон пиликает входящим звонком. Это Вадим. Я пару секунд смотрю на экран, раздумывая, хочу ли говорить с ним прямо сейчас, пока меня еще слегка потряхивает от милого разговора с «попугаем», но потом вдруг становится почти все равно.

Принимаю вызовы и перевожу разговор на громкую связь.

— Я просил ее не приезжать, — после приветствия говорит Вадим. Голос у него мрачный.

— Авдеев, мне все равно. — Пожимаю плечами, хоть он и не может этого видеть, с тоской разглядывая свою любимую пару от «МиуМиу» — мне такие каблуки теперь светят минимум через полгода. — Подумала, будет лучше, если ты от меня узнаешь, что мы обменялись любезностями. Голой я на столе не танцевала, за твою любовницу себя выдать не пыталась и вообще просто ела. Кстати, передай мою огромную благодарность своему повару — я давно так вкусно не завтракала.

— Это, блядь, просто смешно. — Я почти уверена, что слышала, как он только что скрипнул зубами.

Вадим редко ругается, так что я уже заметила закономерность — делает он это только когда довели «до ручки». Меня вон даже разок послал, хотя я почти без обид.

— Спасибо за предложение, Авдеев, но всем будет лучше, если я больше не буду у тебя появляться. Мне в жизни и так проблем хватает — искать хороший натуральный парик после очередной встречи с твоим «попугаем» мне некогда.

— Если тебе так это не нравится — почему бы просто не сказать об этом прямо и не дать мне решить вопрос?!

— Да мне плевать на Михайлевскую и ее шпильки. Тем более, все было почти цивилизовано.

— Я про нас, Валерия.

— Нет никаких «нас», Авдеев.

— Как же я мог забыть. Хорошо, ладно, не хочешь — не приезжай. Не настаиваю.

— Угу.

— Мне ни одна женщина так мозг не выносила, Валерия как ты.

— Смахивает на комплимент.

Слышу где-то на заднем фоне голоса и вкрадчивый женский голос, который по-английски говорит, что все уже собрались и ждут только его. Вадим чертыхается.

— Мне нужно идти, Валерия. У меня тут очень нетерпеливые янки — есть не могут, так хотят всучить мне свои деньги.

— Хорошего дня, Авдеев.

На этот раз я первой выключаю разговор, берусь за пару кремовых «лодочек», а потом в сердцах пихаю их куда попало, не по цвету и не по типу. Ладно, видно разобрать вещи сегодня не судьба — настроение заниматься этим только что резко улетучилось.

Оставляю груду вещей возле гардеробной, мысленно ставлю галочку напротив пункта «никудышная хозяйка» и перебираюсь в ту часть лофта, где совсем нет мебели. Здесь есть большое окно на не солнечной стороне, так что если поставить кроватку, то солнце будет в окна только во второй половине дня — уже не такое жаркое и рассеянное. В угол можно полки и стеллаж, слева шкаф. Нахожу в Пинтересте пару примеров того, как можно обустроить детскую, заодно понимаю, что нужен еще пеленальный стол и кресло-качалка для удобства.

Я ни черта об этом не знаю.

Я даже про пеленальный стол слышу чуть ли не впервые в жизни и вообще не понимаю, как и на что нужно обращать внимание при выборе детской мебели. У меня начинают мелко дрожать руки, и чтобы хоть как-то справиться с приступом паники, хватаю телефон и вбиваю туда поисковый запрос: «как выбрать пеленальный стол». Читаю, ничего не понимаю. Вбиваю следующий, и еще один, и еще: какой должна быть коляска, какие бывают молочные смеси, во сколько лезут первые зубы, как понять, что ребенок не развивается правильно.

И где-то посреди всего этого хаоса, не понимаю как набираю Шутова.

Знаю, что у него там работа — не просто же так поехал на другой конец света, хотя разница у нас всего пара часов. Почти наверняка он не ответит, но мне так нужно, чтобы ответил. Чувствую, как мокро становится за ухом, пока прижимаю к нему телефон.

Два гудка, три, четыре.

«Абонент не может принять ваш звонок…»

Смотрю на телефон. Там действительно ничего нет.

Набираю еще раз.

Ситуация повторяется зеркально.

На смену паники за свою полную неготовность к материнству, накатывает первая волна ужаса. А что если он снова ничего мне не сказал? Соврал, что здоров, а на самом деле… И где-то там, очень-очень далеко отсюда, прямо сейчас… Или, может, пока я валялась в постели и мурлыкала с Авдеевым, мой самый необходимый человек на свете…

Я судорожно хватаю ртом воздух, но в легкие не попадает ни грамма.

Бегу на кухню, откручиваю кран, набираю в ладони воды и жадно пью, чтобы хоть как-то растворить стоящий в горле ком. Легче становится, но ненамного. Кому мне позвонить? У кого узнать про него?! Может быть, Шутов специально заставил меня надеть это проклятое кольцо? Провернул очередной свой хитрый план с претензией на долбаное благородство, типа, я теперь имею право распоряжаться всем его имуществом?

Пробую набрать его еще раз, но руки так дрожат, что он выпадает из рук.

Падаю на колени, тыкаю в экран, но он не включается.

Не включается!

— Нет, пожалуйста… — Слезы градом, как бы не пыталась их стереть — ничего не вижу. — Пожалуйста, придурок, пожалуйста… Не поступай так снова…

Экран на секунду загорается и снова гаснет.

Я пытаюсь успокоить себя, вспомнить о том, что Дима учил никогда не терять голову. Что бы не случилось — мыслить трезво. «Собралась, разгребла проблемы, а потом — реви».

Хорошо, прямо сейчас нужно взять себя в руки. Я же просто накручиваю, так? Это просто взрывной коктейль из нервов и гормонов. В мире существует сотня причин, по которой человек в конкретный момент времени не может взять трубку. Десяток я могу назвать сходу. Шутов сказал, что я для него дороже всех на свете — после таких слов он не может поступить со мной как раньше. Он мудак и придурок, но, если я ему дорога — он бы не позволил мне совсем ничего не знать.

Я снова пытаюсь включить телефон, но с каждой неудачной попыткой в голове все громче и громче: «Он бы не сказал, он бы ни за что не сказал…»

Эти проклятые телефоны не вырубаются даже если падают с трехметровой высоты или бултыхаются в ванну, но мой решил выключиться от короткого сальто на пол с высоты кухонного стола! Спокойно, еще не очень поздно, какой-нибудь магазин мобильной техники точно работает. В квартале от моего дома точно есть большой салон.

Я хватаю первые подвернувшиеся под руку вещи, обуваюсь, бросаю взгляд в зеркало, чтобы собрать лезущие в глаза волосы, и из моей груди раздается нервное бульканье: на мне те ужасные мешковатые вещи из магазина для байкеров, и кеды, которые Дима так заботливо на мне зашнуровывал. Скрещиваю пальцы и мысленно клянусь, что если прямо сейчас он позвонит и скажет, что просто был в это время где-то, где не ловит связь — я куплю себе еще три таких мешка и буду носить на каждое свидание к нему. Пусть подкалывает, пусть смеется, пусть находит для меня хоть миллиард новых шуток — все равно.

«Просто позвони, умоляю…»

Я заклинаю взглядом совершенно и окончательно потухший телефон, но, видимо, Вселенной недостаточно такой моей жертвы, потому что ничего не происходит.

До магазина добираюсь буквально бегом, залетаю внутрь, прошу дать мне любой телефон, главное, чтобы работал. Поздно соображаю, что не взяла кошелек, а телефон, которым я расплачиваюсь теперь уже почти всегда — мертвый, у меня в руке.

Мертвый.

Закрываю лицо ладонями.

Я в домике, мне не страшно, не страшно…

Сотрудники толпятся надо мной, кто-то предлагает вызвать скорую, кто-то сует под нос пластиковый стаканчик с водой. А я даже сказать ничего не могу, как сумасшедшая — просто трясу головой.

— Вот, — неожиданно у меня перед глазами появляется мой телефон со включённым экраном. Только теперь на нем длинная трещина. — Кажется, заработало.

Я даже дышать боюсь, чтобы это волшебство внезапно не испарилось.

Громко — слишком громко, отпугивая бедных сотрудников магазина мобильной связи — вздыхаю, когда замечаю отметку о входящем сообщении. В последние дни мы с Шутовым переписывались в мэссенджере, классические СМСки уже давно друг другу не шлем, но прямо сейчас я не позволяю этой мысли посеять во мне новое зерно сомнения. Я в домике, если не думать о плохом — плохое не случится.

Сообщение от неизвестного номера.

Я до крови прикусываю нижнюю губу, потому что это в точности укладывается в самый ужасный сценарий. Сейчас там окажется сухое сообщение от кого-то из его юристов или, может быть, прямо из больницы.

Предательски хочется просто удалить, сделать вид, что ничего и не было. Но палец соскальзывает с кнопки, разворачивает сообщение.

Там ни слова — только длинная ссылка даже без предпросмотра.

— Я бы не переходила, — слышу скептический голос над головой. — Сейчас по СМС-кам даже вирусы уже научились рассылать.

В других обстоятельствах я подумала бы так же и просто сразу бы удалила, но не сегодня.

Нажимаю.

Пока инстаграм разворачивает ссылку, мое сердце перестает биться.

Это какая-то новостная страница, онлайн «желтый листок», паразитирующий на слухах. Похожий на тот, в котором я нашла новость об Авдееве и Махайлевской. Возможно тот же самый.

Но на этот раз там новость о Юлии Рудницкой — нашей национальной гордости, модели, которая уже несколько лет подряд покоряет абсолютно все модные показы и не сходит с обложек фэшн-изданий. Я не интересуюсь этим мало привлекательным для меня миром, но Рудницкая — это не про моду и прочую гламурную лабуду. Она была с Шутовым, и я до сих пор до конца не знаю, была их помолвка просто липой, чтобы избавиться от меня, или все было по-настоящему.

Но на этих фото они вместе.

Там даже написано, что фото сделаны в Берне, где как раз проходит какая-то модная тусовка. Она держит его под руку на одном фото, на другом — прижимается так крепко, что чуть не расплющивает свою идеальную грудь. И еще есть короткое видео — где он усаживает Юлю в машину, прикрывая спиной от наглых папарацци, и садится рядом.

До меня вдруг с очевидной ясностью доходит, что какие могут быть работы в субботы и воскресенья? Даже сумасшедшие и оторванные от мира айтишники не работают в выходные. Богатенькие буратинки — тем более.

Я предлагаю протянутую мне одним их сотрудников салона руку помощи, поднимаюсь и отряхиваю с одежды пыль. Кеды безнадежно испачканы, потому что я как ненормальная неслась по лужам и по грязи. Со штанинами та же история. Но это в принципе не страшно — все это я собираюсь выбросить, как только сниму.

— А вы защитное стекло не носите? — спрашивает кто-то, намекая на мой разбитый экран.

— Нет. Я просто покупаю новый телефон. У вас есть? Я успею купить?

Домой я иду с новым телефон, по пути настраивая все необходимые функции.

Делаю это механически, на автомате.

На том же автопилоте заглядываю в кофейню, беру два травяных чая в стаканчиках и орехово-карамельный тарт. Я так спешила, что даже дверь в квартиру забыла закрыть. Она, конечно, не нараспашку, но все равно в глаза бросается заметная щель из-под которой льется тусклый свет. Невольно вспоминаю день, когда ко мне заявился Завольский со своими дуболомами, но сейчас мне почему-то абсолютно все равно.

Я просто немного устала.

Сердце уже не колотится как сумасшедшее, но каждый удар до сих пор отдается болезненным эхом.

Они отлично смотрятся на той фотографии. На второй в «карусели», где Рудницкая так доверчиво прилипла к нему как пиявка. И где она держит его за руку. Я разглядываю свою собственную ладонь и мне хочется содрать с нее кожу щеткой по металлу — чтобы даже миллиметра не осталось.

Догадаться, кто та добрая душа, которая решила открыть мне глаза — задача нескольких секунд. Для этого даже мысленных усилий прилагать не нужно. Этот номер, несмотря на то, что в последнее время я пользуюсь им открыто, все равно использую исключительно для нескольких контактов. Это точно не может быть Авдеев — я даже приблизительно не могу представить этого мужика, делающего гадости исподтишка. По той же самой причине это не может быть и Шутов. Остается Марина, что целиком и полностью понятно — она видела нас вместе, она знает, что мы как минимум знакомы и в своей голове уже успела записать меня в его союзники. Это все очевидно, понятно и логично. Я почти уверена, что она запросто написала бы со своего номера, но, видимо, «в санатории» ее этого блага цивилизации лишили, так что пришлось идти окольными путями.

Я, конечно, могу «ударить» в ответ.

Достаточно одного звонка Авдееву — и Марина на всю жизнь забудет, что такое совать нос в чужие дела.

Но мне все равно. Кто знает, что делала бы на ее месте я, если бы на кону стояла «радужная» перспектива потерять ребенка. Возможно, давно бы развернула такие игры мадридского двора, по сравнению с которыми Маринина выходка выглядела бы просто детской шалостью.

«Не судите — да не судимы будете».

В конце концов, мне ей даже спасибо сказать хочется. А то вдруг почти начала забывать, что Шутову тридцать семь и что в таком возрасте люди не в состоянии радикально изменить свои привычки. Да и какие к нему претензии? Мы же просто партнеры и друзья. То, что я «самый дорогой человек на свете» никак не противоречит его праву проводить время с другими женщинами. Он же долбаный сексуальный магнит, вокруг него всегда табун желающих — шеи сворачивают. Без капли преувеличения. Я сама от него взгляд оторвать не могу, хотя за столько-то лет уже могла бы выработать хоть каплю противоядия.

Первый стаканчик чая я выпиваю почти залпом, вместе с горстью своих витаминов.

Второй уже медленное, в прикуску с тартом.

Хочется еще раз открыть ту новость, прочитать все грязные подробности. Знаю, что будет больно, но не знаю почему мне так назойливо хочется причинить себе эту боль. Чтобы не поддаваться искушению, удаляю и ссылку вместе с сообщением, и на всякий пожарный блокирую номер. Про Шутова я и так все знаю.

Чтобы хоть как-то отвлечься, беру себя в руки, справляюсь с паникой на тему «я буду самой хреновой матерью на свете», заглядываю на мамский форум. Мне нужно составить два списка. Первый с тем, что необходимо в детскую, второй — что нужно в роддом. Заодно убираю в закладки пару бутиков для беременных: девочки в таком восторге, пишут, что хотели скупить все полки — такое там все красивое и модное. Я плохая беременная, потому что хочу как можно скорее родить и снова увидеть свой рельефный пресс и мышцы, а не умиляться на то, как мило выглядит мое тело в необъятных джинсах на широкой резинке.

Примерно через час, когда я как раз пытаюсь изучать ассортимент онлайн-магазинов с мебелью для новорожденных, начинает звонить телефон. Это Шутов. Мое только-только успокоившееся сердце снова начинает бешено стучать: от злости, от обиды, от каждого из миллиона невысказанных слов. Первый импульс — ответить и высказать ему все, что я думаю о его похождениях, но я так долго подбираю слова для начала разговора, что в конечном итоге вызов заканчивается. А когда через минуту Дима перезванивает снова, я уже… почти перегорела.

Он ни единым словом не обмолвился на тему Авдеева.

Я не услышала от него ни единого упрека в адрес ребенка.

Мы вообще никак не обсуждали рамки нашего «вероятного партнерского брака». Что я ожидаю услышать в ответ на претензию, что он улетел в Швейцарию на модный показ своей старой подружки? «Кого я ебу — это не твое дело»? Что-то в таком духе, вероятно. Я уже столько раз все это слышала, что сейчас, когда паника прошла, даже немного стыдно.

Шутов жив и, судя по его цветущему виду на тех фото, бодр и здоров — это самое главное.

В итоге, я отвечаю только на четвертый его звонок, мысленно зажав в кулак свое сердце и обиду.

— Блядь, Лори, что случилось?! — Он так орет, что я немного морщусь от резкого звука.

— Ничего. — Беззвучно вздыхаю.

— Я был на презентации в таки ебенях, где связь ловит примерно как на Марсе. Увидел кучу пропущенных от тебя. Ты там рожать собралась?! Не ври мне!

— Мне еще рано рожать, Шутов, хотя, честно говоря, я бы с радостью. До того, как превращусь в бегемота.

Я говорю совсем не то, что хочу сказать. И чувствую себя настолько никудышней актрисой, что приходится изо всех сил сжать острый край чайной ложки, чтобы боль в ладонь немного утихомирила эмоции.

— Ты набрала меня девять раз, Лори. Для этого ведь была какая-то причина?

— Блин, прости. Ты не отвечал, а у меня какого-то черта включился автодозвон. Все в порядке, никто не рожает и ничего не горит. Как твоя поездка? — спрашиваю беззаботно и с легким налетом небрежности. Нужно переключить тему разговора, пока еще у меня есть силы.

— Решил пару очень важных вопросов, — с неприкрытым триумфом.

— Чертов достигатор.

— Ты где? — Я слышу в его голосе, еще минуту назад бесконечно довольном, нотки напряжения.

— Дома. Вот, решила поймать дух яжематери и скупить всю детскую мебель, на которую только можно оформить доставку.

Мы оба знаем, где я собиралась провести выходные. И я еще раз мысленно даю себе увесистый подзатыльник из-за своего иррационального приступа ревности — он даже полусловом не обмолвился на эту тему, не попытался вкрячить в наш договор свое прав собственности на мою вагину.

Я продолжаю убеждать себя в том, что мой приступ собственнической ревности — это просто гормоны.

— И много уже скупила? — вкрадчиво интересуется Шутов.

— Пока только бросила в корзину на… эм-м-м… шестизначную сумму. Видимо, придется заложить в ломбард подаренные тобой часы. Ты вообще в курсе, как оказывается дорого в наше время рожать и содержать даже одного ребенка?

Я пытаюсь шутить, жду ответную шутку, как это обычно бывает, когда мы несерьезно говорим о серьезных вещах, но на этот раз Дима ограничивается коротким и, как мне слышится, натянутым смешком.

— Лори, давай ты не будешь пока со всем этим спешить.

— Говорит человек, который есть не мог — так хотел немедленно узнать пол ребенка.

— Это принципиально разные вещи. — Вздыхает, щелкает металлическим ремешком от часов.

— Шутов, слушай, если вдруг ты не понял, то у меня нет проблем с тем, чтобы купить ребенку все необходимое. Я просто совсем растеряла свое обалденное чувство юмора.

— Я прилетаю во вторник, Лори. Могу я попросить тебя потерпеть хотя бы до этого времени? И предвидя твой вопрос — нет, мы не будем обсуждать причину сейчас и по телефону, и никаких других намеков ты от меня не дождешься.

— Ну ла-а-адно, — тяну в легкой задумчивости. — Хотя это очень бесчеловечно — заставлять нервную беременную женщину еще два дня мучиться от неизвестности.

— Помучил бы я тебя, нервная беременная… — Слышу натянутый смешок.

— Ой, мне тут звонят с работы, — быстро, не дав ему продолжить после паузы, бормочу в трубку. — Ты там не пропадай с радаров больше, ладно?

Он говорит что-то в ответ, но я просто трусливо заканчиваю разговор.

Хватит, спокойно.

Мы просто партнеры.

А все, что он мог бы со мной сделать — он и так делает. Но с более интересным и менее проблемным экземпляром.