Соль под кожей. Том третий

Глава восемнадцатая: Лори

Вадим: Точно не хочешь, чтобы я был рядом?

Видеть на экране его имя все еще довольно странно, хотя переименовать контакт так, чтобы он перестал, наконец, выглядеть как спам, было правильным и нормальным.

Я: У меня все под контролем, Авдеев, я справлюсь. Лучше не давать повода для разговоров, пока Завольский имеет рычаги влияния, чтобы этим манипулировать.

Хотя для его появления на похоронах есть целая железобетонная причина — он вел дела с Андреем и Завольским, «MoneyFlow» до сих пор является одним из наших партнеров, а моя умница-помощница пригласила на это «мероприятие» абсолютно всех. Ну кроме разве что совсем незначительных, суть партнерства с которыми сводится исключительно к роли прокладки.

На самом деле я просто не хочу, чтобы они снова столкнулись в Шутовым.

Не потому, что эти двое могут хором превратиться в истеричек и утроить мордобой, а потому что это поставит меня в ситуацию выбора. Которую я еще вчера была полна решимости закончить, а сегодня…

— Ну вот и все, — девушка, которая битый час колдовала нал моим макияжем и прической, раскладывает передо мной большое зеркало, давая оценить результат ее работы.

На мне почти незаметный нюдовый макияж, но она сделала какое-то волшебство с моей кожей, потому что теперь она выглядит так, что к ней страшно притронуться даже случайно. Волосы просто немного подкрутила, уложила назад, и добавила почти незаметный черный ободок с брошью в виде розы. Я подумала, что к моему образу «стильной вдовы» он подойдет лучше, чем шляпка, вуаль или, прости господи, платок.

— Где учат этому волшебству? — Все-таки рискую провести ладонью по собственной щеке, чтобы убедиться, что это не какая-то оптическая иллюзия.

— Просто немного растущих из правильного места рук, — широко улыбается она. — Я зафиксировала макияж водостойким спреем — он никуда с вашего лица не сбежит, если вдруг вам нужно будет поплакать.

Я плачу ей с двойными чаевыми и обещаю обязательно обращаться еще и еще. Если все, что я читала о родах — правда, то в будущем мне точно пригодятся услуги хорошего визажиста с руками «из нужного места», который может приезжать на дом буквально в любое время.

Заканчиваю сборы уже сама — одеваю черное боди с высоким воротником, сверху — брючный костюм того же цвета. И туфли, конечно, без каблуков.

На часах половина десятого, церемония начнется в одиннадцать: сначала формальная процедура прощания, потом такой же небольшой очень элегантный фуршет. Закапывать или вдалбливать прах Андрея я не собираюсь — на этот счет уже придумала легенду, якобы он сам однажды сказал, что хотел быть развеянным над морем. Естественно, ничего такого Андрюша не озвучивал — он вообще жил так, как будто был уверен, что ему отмерено минимум три века. Но это — еще одна шпилька строму борову. По его вине тела моих родителей сожгли, а вместо могил состряпали дешевые кресты, которые просто воткнули в пустую землю. Глаз за глаз. Пусть теперь сам ищет место, на котором будет скорбеть о своем сыночке.

Обе части мероприятия будут проходить в главном зале музея современного искусства. Договориться с ними было довольно сложно, но их темный гранитный зал с минимальной подсветкой был слишком хорош, чтобы я так быстро сдалась. Ну и снова пригодилась прямо-таки феноменальная способность Катерины добыть, сделать, достать и даже выкопать все, что мне нужно.

На место я приезжаю к половине одиннадцатого, за полчаса до начала, чтобы еще раз лично все проверить. Совсем не потому, что хочу отдать дань уважения Андрею — будь это так, моего «уважения» хватило бы разве что на то, чтобы высыпать его пепел над самой большой мусорной кучей в тот же день, когда доставили урну. Просто в мире всех этих Завольских, Новаков и Лукашиных, всегда решает показуха, даже если все до последнего в курсе реального положения дел. Чтобы с тобой и дальше хотели вести дела.

Часть зала, в которой будет церемония прощания, украшена пыльно-розовыми цветочными бутоньерками, на мраморном постаменте в центре — урна с прахом Андрея. Скамейки для гостей, трибуна для желающих толкнуть речь (ну и для моего главного слова, разумеется).

Другая часть, отделенная ширмами с фотографиями Андрея — для фуршета. Столы, закуски, тихое вино. И вишенка на торте — на одну из стен транслируется «кино» из нарезок видео с Андреем. Эти идею предложило траурное агентство — мне бы такая дичь даже в голову не пришла. Если бы этот трус был хоть немного мне дорог, идея смотреть на него «живого» повергла бы меня в шок. Так что я согласилась, хотя это оказалась та еще задача — найти видео, на которых Андрей не бухой и не в компании «сомнительных личностей».

— Что-то не так? — беспокоится Катерина, видимо не оставив без внимания хмурый взгляд, которым я изучаю видеонарезку.

— Нет, все отлично. Ты прекрасно справилась.

Не говорить же ей о том, что я уже несколько минут смотрю на карусель из Андрея и пытаюсь откопать в себе хотя бы какое-то удовлетворение. Но во мне этого нет. Разве что очередная порция облегчения — по крайней мере теперь мне не нужно таскать его на разные мероприятия и сверкать на камеру фальшивой улыбкой, держа под руку своего «самого лучшего в мире мужа».

— Я посчитала, — Катерина украдкой протягивает бокал с моим безалкогольным шампанским, — что мы уложимся в два часа.

Пробую «шипучку» на вкус и жмурюсь от его идеальной температуры.

— А потом мы спросим дорогих гостей, не надоели ли им хозяева? — спрашиваю голосом заговорщика.

— Ну, есть одна маленькая хитрость. — Катерина закатывает глаза и тоже переходит на секретный тон. — Валерия Дмитриевна, я взяла на себя смелость и пригласила несколько своих знакомых. В нужное время они просто начнут уходить — и это будет поводом для остальных.

В ответ на мой удивлённый взгляд (мне бы такое даже в голову не пришло), начинает извиняться и говорит, что эта идея пришла ей в голову только вчера и она не успела согласовать все со мной. И минимум трижды клянется, что все они будут держать рты на замке.

— А если не будут — то что? — Я улыбаюсь и делаю еще один микроскопический глоток. — В прессу просочится информация, что беременная безутешная вдова просто не знала, как еще отделаться от гостей, желающих набить животы черной икрой и норвежскими омарами?

Катерина поджимает губы, чтобы спрятать улыбку — в отличие от меня (беременным прощаются все реакции, даже смех на похоронах), она не может позволить себе такую вольность.

К сожалению, не с моим счастьем, чтобы такие идиллии длились дольше пяти минут.

Замечаю в дверном проеме знакомую женскую фигуру и отдаю Катерине свой бокал.

Мария Юлиановна Завольская собственной персоной. И я даже догадываюсь, почему она пришла заранее. Остается только натянуть вежливую улыбку и дождаться, пока она налетит на меня всем своим негодованием.

— Ты прислала мне пригласительный?! — размахивает им прямо у меня перед носом. — Пригласительный на похороны моего единственного сына?!

— Рада, что вы решили им воспользоваться, Мария Юлиановна. Мне бы не хотелось, чтобы на похоронах Андрея не было совсем никого из его родителей. Вы знаете, как он был привязан к семье — его бы это очень расстроило.

— Думаешь, я не знаю, что ты — хорошая актриса? — Она даже не пытается прикрутить тон. Хорошо, что зрителей у этого спектакля будет немного — только обслуживающий персонал, который предусмотрительно переходит в другую половину зала. — Не знаю, как подыгрывала моему мужу у нас с Андреем за спиной?

— А вы с Андреем что-то планировали у него за спиной? — Я делаю круглые глаза, как будто эта мысль только что впервые посетила мою голову и повергла в шок. — Мария Юлиановна, поражаюсь вашей смелости — у Юрия Степановича репутация человека с тяжелым характером, я бы не рискнула оказаться у него на карандаше. Поэтому примите мое искреннее восхищение.

Мать Андрея всегда казалась мне слишком жадной, чтобы воспринимать всерьез ее попытки плести интриги. Она так хотела сразу все и желательно еще вчера, что совершала самые типичные ошибки торопящегося человека — не подстраховывалась, не подчищала хвосты, не успевала состряпать хотя бы мало-мальски приличное алиби на случай, если выйдут на ее след. Поэтому я никогда всерьез не воспринимала ее угрозы, а сейчас тем более не собираюсь реагировать на это уже совершенно беспомощное скрипение зубами.

— Думаешь, ребенок тебя спасет? — Юлиановна подается ко мне, обдавая густым и горьким запахом своего парфюма. Он как будто точно скроен под это мероприятие и под его «виновника» — такой же ладно скроенный, прилизанный, но абсолютно фальшивый. Запах, который запросто мог оказаться на складе подделок из всем известных арабских стран, хотя, конечно, она бы не опустилась до такого уровня. — Я носила Андрея девять месяцев, родила рожала его двадцать семь часов, а потом до двух лет кормила грудью. Я знаю своего сына, тварь, и я знаю, что ублюдок в твоем животе не может быть от него.

То, что она была в курсе об «увлечениях» Андрея, я знала еще до того, как устроилась в офис «ТехноФинанс». Достаточно было просто понаблюдать за ними со стороны, чтобы увидеть «особенную» связь сыном-подкаблучником и мамашей-генеральшей. Думаю, ей было даже на руку знать о его «слабостях» — человеком, которому есть что скрывать, всегда проще манипулировать, особенно когда скрывает он собственную слабость.

— Два года не могли оторвать Андрея от сиськи? — Я продолжаю изображать удивление. — Что ж, это многое объясняет.

Не знаю, на что она рассчитывает. Запугать меня пустыми словами, которые никак не может доказать?

— Мария Юлиановна, пообщаться с вами было как всегда очень интересно. — Я намеренно использую именно это слово. — Но сейчас мне нужно уделить внимание последним приготовлениям, чтобы все прошло гладко — Андрей этого заслуживает. А вам на всякий случай хочу сказать, что у охраны есть список людей, которых я посчитала потенциально опасными. Например, желающими утроить скандал на людях или поглумиться над урной. Ваше имя там тоже есть. Вспомните об этом, если вдруг решите закатить истерику или толкнуть провокационную речь.

Еще год назад меня бы в некоторой степени порадовал вид ее перекошенного от бессильной злобы лица, но сейчас я почти ничего не чувствую. Как будто отогнала от себя тявкающую собачонку.

Основная часть приглашенных начинает сходиться за десять минут до начала.

Я держу нейтральное лицо: еще раз принимаю соболезнования, выслушиваю какие-то длинные пафосные речи от людей, чьи лица мне не очень-то и знакомы, и не забываю сопровождать каждое свое «спасибо» репликой о том, что боль утраты еще долго меня не покинет. Это просто слова, такой же необходимый атрибут сегодняшнего театрального представления, как и траурные бутоньерки.

Угорич тоже приходит, и судя по тому, как старательно Оксана делает вид, что меня в этом пространстве не существует, она снова испугалась и раздумала пытаться упечь его за решетку. Ну и, видимо, жена ее любовника Санина, нашла очень убедительные аргументы, почему муж должен завязать со своим маленьким увлечением и вернуться в семью. Не удивительно — женщина на грани развода либо рвет сразу и быстро, либо включается в бесконечный цикл «метаний», и Оксана с самого начала не производила впечатление женщины, способной на решительные действия. Но ее тяжело винить, когда рядом такой садист и тиран. Странно, что вообще нашла в себе силы принести мне те документы.

Почли сразу после Угорича появляется Новак в компании дочери. Сергея с ними нет. Я сразу обращаю внимание лицо Новака, когда чувствую на себе пристальный взгляд. До того, как обменяться официальными приветствиями он явно хочет сказать, что информация насчет его дочурки и донора спермы ему явно пришлась не по душе. И вот первый звоночек — Наратова отлучили от семьи, обрубили возможность торговать лицом рядом с влиятельным тестем. По скисшей физиономии Илоны понятно, что ей папина инициатива не понравилась, но она слишком зависима от его денег, чтобы открыто бунтовать. Когда Новак, благодаря мне, получит железобетонный козырь против зятя, Илоне точно так же придется «проглотить» требование о разводе, а потом она послушно, наученная горьким опытом, выйдет замуж за того, на кого укажет безапелляционный отцовский выбор. И Наратова забудет самое большее через пару месяцев, даже если сейчас думает, что жить без него не сможет. Так устроен этот мир.

— Валерия Дмитриевна, — Новак двумя руками по-отечески пожимает мою ладонь, — еще раз, примите мои искренни соболезнования. Это огромная утрата для всех нас.

— Андрей заслуживал долгой и счастливой жизни, — отвечаю я, не особо маскируя, что озвучиваю одну из заранее придуманных заготовок.

Когда персонал, по моей отмашке, начинает приглашать гостей занять места, я еще раз окидываю взглядом зал. Шутова нет. Я заметила бы его белобрысую голову даже с завязанными глазами.

— Все готово, Валерия Дмитриевна, — шепотом говорит моя умница помощница.

Свой выход я даже особо и не планировала. Говорить об Андрее всякую пафосную чушь можно бесконечно как раз по той причине, что это чушь. Рассказывать о его мечтах, о благородстве и доброй душе, как он хотел сделать этот мир лучше и прочую фигню, максимально легко, потому что за всем этим нет ни души, ни эмоций. Я начинаю свою речь, обращаясь к невидимой картонной болванке, и слова льются сами собой.

Но мне все же приходится споткнуться, потому что Шутов все-таки сдержал свое обещание.

Мы не виделись всего несколько дней, но его появление действует на меня как удар током. Готова поспорить, что в ту минуту, когда его фигура выныривает из темноты и идет ко мне ленивой походкой сытого хищника, у меня даже пальцы на ногах поджимаются. Сегодня он в черном модном костюме и темно-серой, лишь слегка контрастирующей на тон рубашке. Без галстука. С одной розой, перевязанной… Я мысленно закатываю глаза и умоляю себя не прыснуть от смеха, когда различаю на обвитой вокруг стола ленте какие-то розовые сердечки. Так тонко потроллить прах моего бывшего мужа может только он. И только ему это сойдет с рук.

А потом мне становится не до смеха, потому что все женские взгляды моментально к нему притягиваются. Он ведь правда магнит. Шутову для этого даже делать ничего не нужно — достаточно просто идти, держа одну руку в кармане ровно таким образом, чтобы из манжеты выглядывал циферблат стильных часов и его идеальное аристократическое и, одновременно, крепкое запястье. Мне кажется, в эту минуту как минимум треть женщин в зале без раздумий бросились бы в топку его дьявольского обаяния.

Я провожу языком по пересохшим губам, одновременно чувствуя на языке непонятный вкус горечи. Обнаруживаю, что до того, как Шутов соизволил появиться, у меня не было проблем с тем, чтобы красиво и «правильно» закончить заупокойное слово по Андрею. А теперь все это отошло на задний план и не протолкнуться из-за мыслей, как мне стереть с Шутова каждый липкий взгляд. Что я бы хотела затолкать его в самый темный и пыльный угол и оставить там, пока во всем этом огромном помещении не останется никого кроме нас двоих.

«Собака на сене».

Но я собираюсь перестать ею быть.

Поэтому меня так штормит.

Дима занимает свободный стул в одном из последних рядов, нарочно не подсаживаясь к остальным. Смотрит на меня. Смотрит так…

Я снова смачиваю губы слюной, оглядываюсь на Катерину и прошу принести мне стакан воды. Во рту действительно странное послевкусие. Но, может, так и должно быть? Я столько лет не отпускала никого настолько… дорогого моему сердцу, что забыла, как это — чувствовать панику, страх и безнадежность одновременно.

Но когда снова нахожу его взглядом, Шутов полностью увлечен телефоном. Только благодаря этому нахожу в себе силы продолжить и закончить.

Спускаюсь с трибуны, минуту колеблюсь и все-таки занимаю специально подготовленное для меня место в первом ряду. Мне уже плевать на сплетни, так что я могла бы запросто сесть рядом с Димой. Но мне все еще нужно немного времени прежде чем я буду готова к разговору, о котором сама же и попросила.