Среди рабочих

XXVI

Приезд князя сделал то, что нас еще раньше стали «выгонять» на работу. За всякий пустяк теперь ругались и нарядчик и управляющий… В конце концов я так привык к этому, что мне стало казаться, будто мы вообще не люди, а такие же рабочие скоты, как, например, лошади, которых можно не только бранить, но и бить…

Князь с раннего утра с палкой или, как ее называли рабочие, «шпанкой» в руках, бродил по имению, всюду суя свой нос. Что бы и где бы мы ни работали, непременно появлялся тут же и «стоял над душой»… На его глазах поневоле приходилось работать без передышки: покурить и отдохнуть в его присутствии не полагалось… Случалось, впрочем, — если работали на лошадях, — он говорил: «дать отдохнуть», то есть, разумеется, дать отдохнуть лошадям, а не нам, рабочим…

С рабочими он никогда не говорил по-человечески, на поклоны не отвечал, кричал на людей, багровый от злобы, брызгался слюной, топал ногами, махал палкой, порываясь ударить…

С управляющим он вел себя тоже довольно странно. Руки, например, не подавал никогда, говорил не иначе, как стоя к нему в полуоборот или же на ходу, причем управляющий трусил сзади, объясняя, что надо.

Смешно было глядеть на эту картину: князь — высокий, седой старик, необыкновенно бодрый для своих лет, высоко подняв голову, заложив левую руку за спину, а правой помахивая тросточкой, шагал торопливо и самоуверенно-твердо. А за ним, как цыпленок, смешно поддергивая штанишки, полный и красный, семенил управляющий, «докладывая» что-то невероятно, для большей вразумительности, делая руками у спины князя какие-то жесты…

Иногда вместе с князем выходила княгиня. Эта на поклоны отвечала и даже иногда кое-что спрашивала: «послушайте, мужичок»…

Только понять ее вопросы было трудно, она как-то необыкновенно смешно сюсюкала, делая губы сердечком, и притом так тихо, что совсем нельзя было разобрать слов.

За княгиней постоянно выступала приехавшая с ней из Москвы англичанка — «Макаронина», по выражению Культяпки: это была особа высокая, страшная, с застывшим деревянным лицом, похожая, как я уже упоминал, на ободранного зайца.

Особенно сильное впечатление «макаронина» производила на поостодушного Тереху. Он смотрел на нее во все глаза, разиня пот, недоумевая, что это такое…

— Ну-у-у! — произносил он каждый раз, встряхнув волосами. — Как только не переломится! Жуть!

— Вот бы тебе такую в жены, — говорил, смеясь, Культяпка. — Аль в деревню бы ее к вам, в Рязань… Всех бы баб перепугала!..

Тереха плевался…