Среди рабочих

XXXV

— Провались ты пропадом и с жизнью-то этой? — воскликнул дядя Юфим. — Плюнуть, да уйтить отсюда, куда глаза глядят… Самое святое дело! И откеда он взялся только… притка его задави!..

— Откеда?! Мы даве привезли, — сказал Культяпка. — Ссадили у амбаров… догадало нас!.. А все кузнец… дернула нелегкая… словно на грех!.. Да, правда, нешто думано?.. Видим, человек выпимши… Ну, мол, наплевать, поедем!

— Мотри, ребята, как бы вам за это не влетело… Не намахали бы, гляди, — сказал Юфим.

— А кто скажет-то?

— Скажут… Найдутся… Ты первый… Сволочь, брат, ты, не в обиду будь сказано… Чего ради ты на кузнеца-то наплел? Человеку гибнуть от твоих слов… Неужели ты и на суду это покажешь?

— Ну, вот, была нужда! — воскликнул Культяпка. — Мне, главная причина, думаю, жалованьишка не прибавят ли… А то нешто я стану…

— Язычком заслужить хошь!.. Хо-о-о-рошее дело!.. Только гляди, сват, береги голову…

— А что?

— Ничего… Так, мол… Ну, одначе, — переменил Юфим речь, — кто же у нас за стряпуху будет? Ужинать пора… Жрать хотца… Михайло, наливай хучь ты, покеда что…

Мы уселись за стол. Культяпка налил щей. Началось обычное «хлебанье» чего-то черного, вонючего, гадкого…

— Вот что, братцы, я надумал, — заговорил дядя Юфим, когда мы улеглись на своих обычных местах в сарае, — уходить нам отседа надо… бросать… Ну их к ляду и с местом-то! Ни те спокою, ни те харчи… обращенье собачье… вша… грязь… тьфу! Да неуж мы того стоим?!

Мы молчали…

— Уходить надо, — продолжал он, — время теперя самое горячее… рабочая пора… Что тут-то?.. Тут ведь кому жить?.. Кто нови не видал, тот и ветоши рад… Махнем на болото, на торф… Трудно, зато деньга… А то по деревням пойдем… Теперя навозница… Там, глядишь, покос… А осенью молотить пойдем… Гоже, ей-богу…

— А зиму-то? — спросил Тереха. — Главная причина зима!

— Ну, зима! До зимы глаза вылупишь… И зимой найдем… Была бы, брат, шея, а хомут найдется… Уходить надо!…

— Ну, там увидим! — зевая, произнес Тереха-Воха и вскоре захрапел. Дядя Юфим поворчал что-то про себя, повозился и тоже уснул…

Но мне не спалось… Я вышел за ворота, сел и долго сидел, прислушиваясь к шопоту ночи… Далекое, темное, усыпанное звездами небо манило к себе своей таинственной тишиной…

— Что там?.. Неужели и там тоже людская ненависть, злоба, мученье, слезы, грязь, тьма?

Утром нашли Соплю. Он висел в каретном сарае на переводе, синий, с высунутым наполовину языком, необыкновенно жалкий.

— Жуть! — воскликнул Тереха-Воха, увидя его. — Господи помилуй! Мне теперя ни в жись ночью не уснуть… Жуть!

— Чорту баран! — мрачно произнес нарядчик. — Допился!

— Нет, что же, — сказал кто-то, — человек он был ничего… Простяга… Жалко!

— Таких жалеть неча! — перебил нарядчик. — Чего его жалеть, коли он сам себя не пожалел… Таких не отпевают… в куль да в яму… Туда и дорога!.. Чорту баран!..

— Врешь, брат, — сказал Юфим, — отпевают… Допрежь не отпевали, а теперь отпевают… Одно только — не в церкви, а на паперти… Да не наше это дело… Не нам судить… Он в деле, он и в ответе. Грех судить… пожалеть надо! Люди мы… Мы не пожалеем, кто нас пожалеет?.. Эх-хе-хе!..

Он махнул рукой и прибавил:

— Пойдемте отсюда, ребята… Чего смотреть?.. Не наше дело.

— Жуть! — то и дело восклицал весь бледный и вздрагивавший, точно от холода, Тереха-Воха. — Не стану я здесь жить!..

Через неделю, отработав «навозницу», на время которой управляющий не отпускал нас, мы трое — Юфим, я и Тереха-Воха — с сумками за плечами ранним утром, веселые и бодрые, выходили из имения, чтобы больше никогда не вернуться сюда…

Перед нами под гору вилась пыльная дорога, а перед глазами, куда только мог проникнуть взор, раскинулась и манила к себе таинственно-загадочная, синеющая даль…

— Ну, ребята, — сказал Юфим, — что-то будет… Либо Акулька, либо мальчик, а дело сделано.

— Хуже не будет, — добавил он в раздумьи, — рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше.