Среди рабочих

XLVIII

Отец Зосима, к которому мы на другой день утром направились, поджидал нас (отец Пимен предупредил его), сидя на ступеньках крылечка у входа в кельи, где жили монахи.

Человек этот, маленького роста, кряжистый, похожий на корявый обрубок корельской березы (отец Зосима тоже был из корел), с длинной, клинообразной бородой, с щетинистыми, как у николаевского солдата, усами, с лицом, похожим на старинный пятак, с маленькими глазками, над которыми нависали седые длинные брови, придававшие лицу отца Зо-симы вместе и смешной и суровый вид.

Он еще издали увидал нас, но зачем-то начал усердно ковырять палочкой в песке, делая вид, что не замечает нас.

Около его ног бродили голуби… Солнышко ярко освещало и его, и его длинную белую бороду, и голубей, и растущие около душистые тополя, и все крыльцо, где он сидел…

Подойдя, мы остановились и поздоровались.

Он поднял голову, посмотрел на нас как-то смешно, желая, вероятно, показать свою важность, нахмурился, отчего его глаза стали еще меньше, и сказал:

— Вы что, рабы божие?

— Да вот, отец, к твоей милости, — ответил дядя Юфим, — насчет, значит, работенки. Сказывали нам: дровишки резать… Аль там косить мы можем… Мы…

— Сказывали! — перебил его, передразнив, отец Зосима. — Кто сказывал?.. Никто не знает… Я хозяин! — вдруг ткнув себя пальцем в грудь, важно надувшись, произнес он и, глядя на нас и хмуря брови, еще раз сказал: — Я хозяин.

— Вот мы к вашей милости и пришли, — сказал дядя Юфим, переходя с ты на вы, — нас к вашей, отец, милости и наладили.

— Кто наладил? Никто не может наладить… Я хозяин. А пачпорта при вас? — еще больше надуваясь, спросил он.

— Вид при нас, — ответил дядя Юфим.

— Да вы можете ль работать-то, а? Может, вы только монастырскую кашу умеете есть?..

— Ну, вот, — усмехнулся дядя Юфим, — чай, мы не господа… мы крестьяне… дарма хлеба не едим. — И, немного помолчав и сделав на своем лице какую-то смешную улыбку, тихо добавил: — Мы вашей милости гостинчик принесли, не обессудьте… вот…

Он запустил руку в карман и осторожно, оглянувшись по сторонам, вытащил «половинку» и сейчас же снова спрятал ее.

Отец Зосима широко улыбнулся, причем вся его суровость сразу пропала, и лицо точно расцвело.

— Ну, — сказал он, поднимаясь с места, — пойдемте в келью… Пачпорта отберу у вас.

Он взошел на крыльцо и, отворив дверь, сказал:

— Идите!

Мы вошли в полутемный, длинный коридор, в котором пахло чем-то похожим на запах испорченной кислой капусты, и пошли по этому коридору вслед за отцом Зосимой в самый дальний конец.

В коридоре было мертвенно тихо, сыро и как-то жутко, по бокам были двери, ведущие в кельи… В конце коридора, у самой крайней двери, отец Зосима остановился и, достав из кармана большой ключ, сунул его в замок и повернул… Раздался гулкий, звенящий звук… Отец Зосима толкнул дверь и, пропустив сперва нас, вошел сам, захлопнул за собой дверь и запер ее.

Келья, куда мы вошли, была узенькая, с сводчатым потолком, похожая на склеп, куда ставят мертвецов. Налево от двери помещалась изразцовая печь с узенькой лежанкой. Кровати в келье не было, и поэтому можно было предположить, что отец Зосима спал на этой лежанке и зиму и лето.

Небольшое окно с решеткой, сделанное в толстой стене, выходило за монастырскую ограду, и сквозь него видны были речка, поле, синева неба…

В переднем углу висели иконы, под ними — столик с книгами, шкафчик, табуретка.

Отец Зосима пододвинул к столу табуретку и сел на нее… Мы все четверо стояли около двери… Водворилось какое-то неловкое молчание… Наконец, отец Зосима, достав из кармана берестовую тавлинку и понюхав из нее табачку, сказал:

— Та-а-ак, значит! — и, помолчав, опять протянул: — Та-а-ак!..

Стоявший впереди нас дядя Юфим торопливо достал «половинку» и молча поставил ее на стол. Отец Зосима мотнул головой, взял ее, посмотрел на свет, встряхнул и вымолвил:

— Казенка пошла… Доходная статья, и вино много лучше. А где брали-то?

— Ваша, здешняя, в обители брали. — ответил дядя Юфим.

— Та-а-ак! — отец Зосима, потянувшись через стол, снял с гвоздика висевшие на нем ножницы. — Та-а-ак, — повторил он опять, отковыривая ножницами сургуч. — Дорога здесь-то… четвертак, небось, а?..

Мы промолчали.

— Ну, я попробую, — продолжал он, выковыривая этими же ножницами пробку. — Не знаю, закусить-то у меня есть ли?

Он отворил шкафчик и, нагнувшись, стал там шарить.

— Нету, — сказал он, ставя на стол чайную чашку, — нечем закусить… Ну, я так… языком… А, рабы божьи, языком?..

Он потихоньку захихикал, завторили ему и мы.

— Кушай, отец! — сказал дядя Юфим, снова лереходя на ты. — Кушай на здоровье… А там и потолкуем.

— Чего толковать, толковать нечего… работайте! — сказал отец Зосима, выпивая водки. — Я хозяин…

— У нас, отец, вишь ты какое дело… струменту-то своего нет.

— Гм! Как же это вы… без струменту? — принимая опять такой же важно-надутый вид, как и давеча на крылечке, спросил отец Зосима.

— Да мы, признаться, на местах жили, в имении одном, в рабочих. Ну, взяли расчет, ушли. Аткода ж у нас струменту быть?.. Ходим, вот пока что работенки ищем… где кака придется… Мы, признаться, шли сюда, думали на покос попасть, ан дело-то, вишь ты: косить-то не начинали… Сказывают, на этой неделе начнут.

— Сказывают! — рассердившись, опять передразнил его отец Зосима. — Кто сказывает?.. Никто ничего не знает… Я хозяин!..

— Да я так, — спохватился Юфим.

— То-то, так… Я хозяин!..

Он вылил в чашку остатки и допил все.

— Ну, а каку же ты, отец, цену положишь? — спросил дядя Юфим.

— Не обижу.

— Ну, а все-таки?

— Да каку цену?.. У меня, вон, работают юхновцы… Им цена настоящая: у них и струмент и все… Они привыкши, харч у них свой… Где вам до них! Вы вот что, ребята, я вам скажу: беритесь поденно. По тридцать монет дам… Ну, известно: харчи наши, фатера, струмент дам… Струмент, надо правду говорить, неважный, много им не наделаешь… Ну, а вот ежели поденно, таковский. Пили да пили…

Дядя Юфим почесал затылок.

— Возьмись поденно, а ты, отец, и будешь над душой стоять, не отойдешь… За тридцать-то копеек заездишь!..

— Эва сказал! — воскликнул отец Зосима. — Буду я над душой стоять!.. Да я в лес-то в неделю раз хожу… Я, друг, не люблю эдак… Я на совесть… У меня этого нет, чтобы, значит, человека изводить… У преподобного на всех хватит.

— Как же, ребята, скажете? — обернулся к нам дядя Юфим. — Думайте, как лучше.

— Думай не думай… оставаться надо, — ответил Малинкин. — Глухое время, куда денешься.

— Ну, вот и ладно, — ответил отец Зосима, поднимаясь с места, — ступайте в рабочую покеда, на конный двор… К обеду позвонят, обедать на трапезну приходите… Я приду ужо, струмент принесу… Ноне праздник… работать грех. Завтра поутру поставлю вас… Идите со Христом… За водку спасибо, утешенье мне, старику… Спаси Христос!