Стартовая площадка – Земля

Глава 24 Разные непонятки

9 октября, понедельник, время 14:15.

МГУ, ВШУИ, кабинет Колчина.

— Вить, я тут подумал… — почему-то Андрей смотрит слегка виновато. Однако и непреклонно.

Мы только вдвоём, как раз обсуждаем технические темы, недоступные для понимания кое-кого в юбке. Исключительно апломб в Анькиной голове заставлял её рваться в допущенные к высшим секретам Агентства.

Строго говоря, мы не вдвоём, в приёмной нас охраняет Вера и мощная стальная дверь. Враг или просто нежелательный посетитель не пройдёт. Ибо врагам тут не место.

— … космоплан принципиально невозможен, — бухает решительно.

Не прерываю, молча ожидаю доводов. Как же, невозможен! А современные гиперзвуковые ракеты, которые, по слухам, достигают скорости 4 км/с? И движки у них прямоточные. Запасов жидкого кислорода точно нет, прямоточным воздухом керосин жгут.

— По-крайней мере таким, как ты задумал. С накоплением кислорода из атмосферы для выхода на орбиту точно ничего не выйдет.

— Выкладывай, что не так?

— Надо на числах, чтобы конкретно. Допустим, на скорости в 4 км/с ракета захватывает за одну секунду пять килограмм воздуха. То есть эти пять килограмм влетают в ракету и дают ей тормозящий импульс.

— Так, — возражения у меня есть, но сначала послушаю.

— Кислорода в воздухе только пятая часть. Допустим, мы его весь вытаскиваем — и в камеру сгорания. Оттуда, получается, килограмм вылетает через сопло с той же скоростью в 4 км/с. Что имеем? Добавочный импульс от захваченного кислорода меньше в пять раз, чем тормозящий.

Улыбаюсь:

— Математик, ты в законах природы разбираешься? Сильно умный стал?

— Физику мы тоже учим, — Андрей пожимает плечами.

— Андрей, все эти расчёты, они… как бы плавающие. Допустим, ты во всём прав…

— А разве нет? — друг слегка вскидывается.

— Например, ты исходишь из того, что мы как бы останавливаем захваченный воздух. Почему не поискать решение, чтобы ненужный нам азот пролетал ракету насквозь? Если удастся, то твои расчёты серьёзно подрываются. Потому что тогда остановим не все пять килограмм, а только один. Ну, реально пусть будет два. Вряд ли нам удастся разделить фракции абсолютно чисто. Ничего страшного. Обогащённая кислородом воздушная смесь всё равно сожжёт водород или любое топливо. И вылетит на скорости 4 км/с не один килограмм, а два.

— Разве это принципиально? Выхлопной импульс всё равно намного меньше тормозящего.

— Это если ракета летит со скоростью 4 км/с. Выходит, надо рассчитать предел скорости, когда забор воздуха теряет смысл.

— Если в топку камеры закидываем сорок процентов газовой смеси, то скорость ракеты — те же сорок процентов от скорости реактивной струи, — быстро прикидывает Песков. — Значит, это принципиальный предел. В нашем примере 1,6 км/с. Так себе скорость.

— Это если не удастся эффективно вывести паразитную долю азота, не забирая у него тормозящий импульс.

— А это возможно?

В глазах друга замечаю некую тоскливость. Законы природы могут закрыть ворота для наших задумок. И хрен вам, а не повышенная норма полезной нагрузки и облегчение ракеты. Однако нормальные герои, хитрые инженеры и толковые учёные всегда идут в обход.

— Ты же не ждёшь от меня готового решения? Быстро только кошки родят. И то не за минуту.

— Жду принципиального ответа, — чуть подумав, отвечает Андрей. — Биться лбом о стену, не зная её толщины и крепости собственного лба, как-то не прельщает. Знать бы, возможно ли хотя бы теоретически достижение приемлемой скорости на атмосферном кислороде.

— Мы знаем, — пожимаю плечами. — Всё украдено, то есть придумано до нас. И даже не теоретически, а практически.

Любуюсь растерянностью друга.

— Ракета «Циркон». Прямоточный движок, достигает скорости порядка трёх километров в секунду. Так что твой запрет те ребята обошли. Обойдём и мы.

Теперь с удовольствием наблюдаю за расцветающим лицом Андрея. Он хватается за бумагу и карандаш. Начинает обсчитывать.

— Ты «Циркон» обсчитываешь, что ли? — наступает пора моего удивления.

— Да. Если «Циркон» закидывает весь воздух в топку, то… слушай, а движок у них не очень, — улыбается друг. — Ведь тогда скорость реактивной струи — естественный ограничитель.

— Нормальный у них движок. Он же керосиновый! А у керосинок скорость струи — три километра в секунду или чуть выше.

— Насколько выше?

— Процентов на десять.

— Тогда всё сходится! — торжествует Андрюха. — Скорость «Циркона» как раз меньше трёх километров в секунду.

— Подписку с тебя надо брать, — если есть возможность разыграть друга даже во время серьёзного разговора, то почему нет? — Ты только что выяснил, что «Циркон» летает на керосине и его предельную скорость.

— С чего ты взял, что на керосине?

— А на чём? Ракета маленькая, где там криогенные приблуды ставить? Жидкий кислород или сжиженный метан тоже не зальёшь. Ракетка на боевом дежурстве, а эти дела постоянно внимания требуют. А военные — ребята простые, призывные. Сделают что-нибудь не так — и каюк. Опять же, лишняя уязвимость, лишнее оборудование. Нет, только керосин, только хардкор. Короче, обсчитывай всё. На основе данных по «Циркону». По двухступенчатой схеме и без тоннеля. Возможно ли сделать космоплан, взлетающий с аэродрома? Пусть керосиновая ступень после отработки выбрасывается, а сам аппарат достигает орбиты. Там порядка шестидесяти процентов массы уйдёт при разгоне с трёх до восьми километров.

Некоторые данные сами в голове застревают, мне уже и считать не приходится.

Успокоенный моими бодрыми речами Андрюха кивает. Хмыкаю про себя. Надо же, тупик он обнаружил! Я пока сам не знаю, как мы все эти сложности обойдём. Только есть смутное ощущение будущей победы. Большие трудности — не только минус. Есть и плюсы. Чем больше трудностей, тем сложнее нас догнать конкурентам. Им и без того легче. Они с самого начала знают, что нечто возможно и достижимо. Нельзя сказать, что сейчас никто не верит в возможность существования суперсамолёта, который дотягивается до орбиты. Всё намного хуже. Никто даже не думает в эту сторону.

1 декабря, пятница, время 10:05.

Москва, Госдума, комитет по бюджету и налогам.

— Итак, молодой человек, на этот раз вы не опоздали, — Макарычев сверлит меня своим фирменным тяжёлым взглядом. Только на этот раз на дне глаз замечаю тень неуверенности.

Отношение остальных тоже поменялось сравнительно с прошлым разом. Мне вот интересно, объёмов полученных нами средств знать не могут, о моём, пусть виртуальном, общении с Самим, по идее, тоже знать не должны. Хотя, как показал визит пары излишне колоритных граждан, наши банки — Сбер точно — протекают. В информационном смысле.

— Рад, что вы больше никаких недостатков во мне не нашли, — срезаю его замечание под корень. Ибо нефиг!

Действительно, если разовое опоздание — единственное, за что мне пеняют, то личность моя практически идеальна. Разве нет? Такой вопрос задаю Макарычеву бессловесно.

— Выделенные вам деньги пошли в дело? — председатель комитета меняет тему, но не тон.

— Какие деньги? — никак отчёт собирается требовать? — А, простите, сразу не понял. Да и сумму вы выделили какую-то издевательскую. Ни туда ни сюда. Скажите честно, нарочно так сделали?

— Это был пробный шар, — улыбается Митина, пока Макарычев безуспешно пытается придавить меня взглядом.

— Ерунда какая-то происходит с этим вашим бюджетным финансированием, — кривлюсь разочарованно. — На серьёзные проекты слишком мизерная сумма. Да ещё приходят с опозданием. Только в середине сентября получили четыреста миллионов, надеюсь, до конца года придут остальные. На целевые гранты для студентов-разработчиков новой техники должно хватить — и только.

Конечно, умалчиваю, что исключительно на эти цели сумма, пожалуй, чрезмерна. Это сейчас избыточна, а через пару лет мало будет.

— На создание собственных производств Агентство затратило как раз чуть меньше четырёхсот миллионов, но это не ваши, не бюджетные деньги. Собственные средства Агентства.

— И что, много средств собрали? — один из комиссаров пытается всем лицом выразить недоверие.

Копаюсь в памяти, наш полпред Молчанов давал обширную справку на всех персонажей. Это Илларионов, который не верил, что у нас инвесторы будут.

— Много, уважаемый Игорь Васильевич. Столько, что мы теперь не планируем — в ближайшие года четыре точно — обращаться к вам за бюджетными деньгами.

— Однако вы здесь? — не сдаётся скептик.

Если враг не сдаётся, то его надо изничтожить. Кто-то из великих сказал, не знаю кто.

— Мы здесь за финансированием Ассоциации. Агентство не может оплачивать её функционирование, это нецелевые расходы. Строить заводы, стартовую площадку, космические корабли и тому подобное — вот на что деньги мне дали. Образовательные программы не предусмотрены. Образование — прерогатива государства. Нашего государства, прошу заметить.

Приходится делать мощное усилие, чтобы не продолжать скользкую тему. Мне есть что сказать резко и против шерсти. Мальчики и девочки передо мной взрослые, без лишних слов должны всё понять. Некоторые отрасли нельзя отдавать в руки иностранцев. Если они будут платить нашим вузам и студентам, то на кого будут ориентироваться университеты и куда пойдут работать выпускники? Если будут оплачивать расходы нашей армии, то за кого она будет воевать? И так далее. Так что надеюсь, они понимают, что не дать денег они просто не могут.

Но одна маленькая тема есть. Только жестить не надо, а то всё время хочется.

— Полагаю, Игорь Васильевич, вам надо изменить своё отношение к нашему проекту. Помните, вы выражали крайний скепсис к моим планам привлечь серьёзных инвесторов?

Мужчина слегка темнеет лицом, но старательно удерживает покерфейс. Никому не нравится, когда его тычут носом в собственные кучки.

— Прекрасно вас понимаю. Приходит какой-то юнец и рисует воображаемые Нью-Васюки. Рассказывает, что ему сейчас отсыпят огромные миллиарды. Отсыпали, Игорь Васильевич, и Нью-Васюки уже строятся. Поймите меня правильно, говорю не за тем, чтобы проехаться по вам. Инсайда-то у вас никакого не было. Всего лишь хочу, чтобы к моим словам относились серьёзно. Нет, могу и ошибиться, как любой человек, но мои слова всегда чем-то подкреплены.

Слегка смягчается лицом депутат. Прекращаю на нём фокусироваться. Другим тоже интересно.

— Да, мне пришлось обещать инвесторам хорошие условия, как и говорил. Не зря ведь образовалась очередь желающих пристроить свои деньги, а мы перевели фонд в закрытый режим в максимально короткие сроки. Кстати, наше государство опосредованно тоже участвует. Только вот, прошу заметить, получилось не очень правильно. С одной стороны. Космонавтика — особая отрасль. Отдача от неё не только и не столько экономическая. Во-первых, это престиж страны. Во-вторых, мощный стимул науке, образованию и техническому прогрессу. С экономической выгодой — как получится. На первых стадиях развития её точно не будет. Поэтому, если государство желает поучаствовать в сборе и разделе будущего урожая, то ему надо вкладываться. С другой стороны, считаю сложившееся положение для Агентства более выгодным.

Делаю паузу. Подозреваю, что сразу сильно много в их бронзовых мозгах не уложится. Хочу напомнить им свои слова год назад. В стиле «мы же вас предупреждали».

— Вы сами сказали, что наше государство опосредованно участвует в финансировании, — указывает Митина.

— Не путайте понятия, Ольга Генриховна, — искин оперативно подсовывает анкетные данные. — Это не финансирование, а выгодное инвестирование. И на большее, чем положено по соглашению с фондом, оно теперь права не имеет. Вы поймите меня правильно, я — нормальный, законопослушный (иногда и местами, хмыкаю про себя) гражданин, и мне в радость помогать родной стране. Но теперь имею полное право сам определять, где, как и кому. Иначе говоря, Агентство — не государственная корпорация, а частная на сто процентов. И простите, Ольга Генриховна, но повинен в этом ваш комитет.

Депутаты переглядываются. Если конкретно с Илларионовым жестить не стал, то комитет в целом макаю изрядно. Собственно, это больше удар по председателю, он — глава и отвечает за всё.

— Не скрою, меня это больше радует. Без патронажа правительства всё равно не обойдётся, зато мелочной опеки не будет.

— Виктор, может, вы просто сформулируете ваш запрос? — Макарычев приходит к заключению, что пора ставить точку.

— Да те же восемьсот миллионов на деятельность Ассоциации «Кассиопея», — пожимаю плечами.

— Не жирно будет? — всё-таки прорывается у него неприязнь и в словах и в тоне.

— Извините, что напоминаю, но вы сами в прошлом году определили сумму, Михаил Андреич. Неужто думали, что за такие деньги можно построить космодром, ракету, обучить космонавтов и сделать много всего прочего? Далёк от такой мысли. Госдума по вашему представлению выделила деньги именно на образовательные программы, привязанные к космонавтике. Ни на что другое их не хватит.

— Нам надо было посмотреть на вас, оценить. Не может Госдума с бухты-барахты выделять неизвестному молодому человеку огромные средства, — за председателя вступается ближайший сосед, его первый зам.

— Резонный аргумент. Вынужден согласиться, — прав мужик, вообще-то, на все сто. — Но и меня поймите. Сколько мне у вас репутацию зарабатывать? Год? Два? Десять? А дело меж тем стоять будет.

— Если не секрет, что вы всё-таки успели сделать? — Илларионов заметно меняет тон.

— По большому счёту ничего. В Синегорске строится завод «Ассемблер» промышленной 3D-печати и организуется предприятие по плазменному напылению «Гефест — 21 век». Сильно надеюсь, что к концу следующего года производство начнёт работать. В следующем же году введём в строй полигон близ Протвино (Московская область) с вакуумным комплексом для испытания космической техники. Назначение полигона двойное — учебное и производственное, поэтому расходы на строительство паритетные со стороны МГУ и Агентства. О НИОКРе распространяться особо не буду, но разработки идут по многим направлениям.

— Не так уж и ничего, — Митина подбадривает меня улыбкой.

— По сравнению с целями, которые ставим, это закидывание удочки перед ловлей большой рыбы.

Не только Илларионов, они все смотрят на меня совсем иначе, чем в прошлом году.

2 декабря, суббота, время 14:30.

МГУ, ГЗ, сектор В, 16 этаж, сдвоенная комната Колчина.

— Как ты мог⁈ Щибаль! — взвизгивает Юна, а я делаю вид, что кляну себя последними словами. Быстро надоедает.

— Юночка, чего ты шумишь? — откидываюсь спиной на стул. — Ну, женился, подумаешь… это для меня событие, а для тебя просто новость.

— Нет, вы только гляньте на него! — на экране компа бушует синеглазый тайфун по имени Юна. — Пабу, чусанпурида!

— Э, э, я бы попросил…

Кстати, по-русски общаемся — если не брать во внимание последних чисто корейских ругательств, — значит, детей рядом нет. Минут через пять успокаивается, но мне легче не становится.

— С меня свадебный подарок. Только ты мне должен молодую показать.

Вздыхаю. С этими бабами…

— Света, иди сюда!

Я в учебно-гостевой комнате, Света в спальне, двери открыты, так что приходит быстро. Одета по-домашнему, шорты-блузка.

— Это Юна Ким, мой главный инвестор и просто замечательный человек, — коротко представляю дам друг другу.

— Красивая, — почему-то вздыхает синеглазка. Как будто она хуже.

Света, положившая руку мне на плечо, моментально розовеет.

— Что б вам подарить… давай приличную квартиру в Москве тебе куплю?

— А я буду жить в Москве? С чего ты взяла?

— Приличную тачку?

— У меня служебный транспорт есть. Своя машина — это хлопоты, за ней присматривать надо. Нафиг!

Света изумлённо переводит взгляд с Юны на меня и обратно.

— Как же тяжело с тобой, — кручинится Юна. — Ну-ка, посади её передо мной!

Затем заставляет супругу повернуть голову так и сяк.

— Ладно, больше ничего спрашивать не буду, сама решу. По какому поводу звонишь?

Света освобождает мне место, встаёт за спиной.

— Юна, там с долларом ничего не происходит? А то все вместе в лужу сядем, если вдруг.

— Мы в золото усиленно вкладываемся, но процесс небыстрый, — моя визави тут же становится серьёзной. — Ты прав, у меня тоже ощущения нехорошие. Вряд ли он резко рухнет, но сложности могут возникнуть. А у вас с рублём как?

— Стабильно средне паршиво. Инфляция в последние годы редко бывает меньше четырёх процентов.

В процессе договорились, что до конца года перегонит мне восемьсот миллионов долларов. В несколько приёмов.

— Конвертируй осторожно, — советует напоследок Юна. — Я тоже активы в России наращиваю.

Это она молодец, правильную ставку делает. Две правильные ставки: на меня и на мою страну.

Как только заканчиваем разговор, втиснувшись между мной и столом, ко мне на колени валится Света. Одаривает меня тёплой приятной тяжестью. Мои руки сами, без команды сверху, оказываются одна на бедре, другая на талии. Не знаю, как у кого, а у нас медовый месяц плавно переходит в медовую жизнь.

— О, кажется, мне счастье привалило, — притискиваю плотнее, зарываюсь носом куда-то под ухо.

— Я всё никак не пойму, за кого я замуж вышла? Преподаватель, учёный, крупный топ-менеджер…

— И просто хороший парень, — завершаю длинный список моих ипостасей лёгким прикусом за ушко. — Выбирай на любой вкус.

— Почему ты от московской квартиры отказался? — в голосе нет осуждения… скажем так: почти нет.

— Потому что московская квартира меня к столице привяжет. Владельцем всяческого имущества буду опосредованно. Агентство будет владеть многим, а я буду владеть Агентством. Если понадобится столичная квартира…

— То ты её сам купишь.

— Нет, Агентство купит какую-нибудь высотку целиком. Для меня и других сотрудников. Только в Москве мы покупать ничего не будем. Космическая столица будет в другом месте.

— На Байконуре? — Света подставляет щёчку под поцелуй, который немедленно получает.

— Там будет первая база. Столица будет на Луне.

Жена смешно морщит носик. Сначала. Затем округляет глаза. Как будто в первый раз о Луне слышит.

— Знаешь, никак не могу поверить, что всё это серьёзно.

— Что «всё»?

— Всё! Твои фантастические планы, Агентство твоё космическое, которому вдруг, как с неба, падают огромные деньги. С какими-то людьми начинаешь запросто общаться, которых я раньше только по телевизору видела.

— Наш ректор тоже частый гость телеэкрана, мы в самом главном университете страны отучились. Надо привыкать, Света. Наверху такие же люди живут, как и внизу. О, хочешь быть королевой Солнечной системы?

— А ты, выходит, на королевский трон целишься?

— Есть другие варианты? — щиплю за податливый бочок. — Никак кого-то себе на стороне присмотрела, развратница?

Света ойкает, и заканчивается всё тем, что несу её на руках в спальню. Ночь не ночь, а дело-то молодое.

14 декабря, четверг, время 13:30.

МГУ, ВШУИ, кабинет Колчина.

— Что не так, Петруня? — удивляет меня этот рыжий Самарин. Всё ему не то.

— Виктор Александрович, не надо меня так называть, — хмурится недовольно.

— Разве тебя зовут не Петя? Петя. И что не так? Я ведь использую общепринятые в русском языке правила словообразования. И разными формами твоего имени показываю своё отношение. Имею право. Ты не производишь впечатления серьёзного человека, Петяша.

— Это почему? — темнеет лицом так, что веснушки становятся ощутимо ярче.

Слишком часто приходится следовать принципу адекватного отражения вербальной и ментальной агрессии. Тебя коробит моё обращение? Хорошо. Но контролировать мою лексику ты не будешь. Можешь обидеться, сказать что-нибудь дерзкое, но диктовать мне, что делать, а что не делать, не сможешь.

— Ну, вот гляди. Даю тебе очешуительную тему, разработку конструкции лунного модуля, а ты нос воротишь, неинтересно тебе.

— Слишком объёмная, я не потяну, — бурчит парень.

— То есть расписываешься в своей несостоятельности, — пнуть в стиле «что, слабо?» тоже не помешает. Почему нет, если подставился? — На самом деле ничего особо невозможного нет. Тебе общую схему дали, её экспериментально надо проверить. Проект большой, значит, в карьерном смысле и в плане профессионального роста перспективный. Можно набрать группу и войти в Совет Ассоциации. С правом голоса.

— Неинтересно…

— А что тебе интересно? — склоняю голову набок, как бы глядя пусть немного, но с другого ракурса.

— Изобрести что-то новое, что-то своё, — немного подумав, решается открыть сокровенное.

— И ты не одинок в своём стремлении. Давай! — протягиваю руку ладонью вверх.

— Что давай?

— Своё новое, изобретённое.

— Пока нету.

— Ну, может, идеи какие есть? — продолжаю допытываться.

Пожимает плечами. Нет новых идей.

— Своего нет, над «чужими» идеями работать не хочешь… и что с тобой делать? — подумав секунду, меняю формулировку: — Вернее, не так, что ТЕБЕ тогда делать? Над своим работать не можешь, потому что его нет. Над чужим — брезгуешь.

Ответом служит молчание. Упрямое и немного растерянное.

— Давай так. Продолжай работать… повторяю! — добавляю угрожающие нотки, видя на веснушчатом противном лице нарастающее упрямство. — Продолжай работать! Исходя из простого принципа профессионализма. Профессионал может делать нелюбимую работу так, словно она любимая. Это не отношения с девушкой, когда не можешь ничего, потому что она тебе не люба и эрекции нет. И даже в этом случае что-то можно.

— Это как? — парень вдруг озадачивается на постороннюю тему.

— Это так. Французы говорят: «Пока у меня есть хотя бы один палец, я — мужчина».

Слегка охреневший студент смотрит выпученными глазами. Начинаю ржать. Не от собственной остроты, разумеется. Выглядит Петюня очень смешно.

Поначалу неуверенно Петя присоединяется к моему ржачу. Приходится даже останавливать:

— Мы здесь не за этим, — пресекаю попытку развить тему. — Итак. При конструировании модуля надо решить несколько проблем. Не против, если я сформулирую? Или ты начнёшь?

— Для шести движков по кругу невозможно обеспечить абсолютно точное центрирование. Сила тяги каждого двигателя находится в каком-то диапазоне, они не точно равны друг другу.

— Суммарный момент сил не будет равен нулю, — перевожу на точный язык физики и поясняю, я ж преподаватель: — Формулировать надо аккуратно.

Соглашается. Гляжу с ожиданием продолжения списка проблем. Безрезультатно.

— Кроме не абсолютно одинаковой тяги движков, какие ещё причины появления паразитного момента сил, приводящего к опрокидыванию?

Ответом служит задумчивое молчание, но времени у меня всегда мало.

— Когда запускают беспилотные лунные зонды, обходятся одним движком. Когда он один, его легко отцентрировать, всё оборудование жёстко закреплено, центр тяжести не меняется. Дальше продолжишь?

— Экипаж можно на время прилунения разместить на посадочных местах.

— Масса каждого человека меняется постоянно. Даже когда он не ест, не пьёт и не справляет нужду, — загибаю первый палец. — Он постоянно движется. Плюс экипаж во время полёта питается, значит, убыль продуктов тоже повлияет на центр масс. Общая картина такая: в случае наличия экипажа на корабле, внутри него постоянно происходят какие-то перемещения масс. Неизбежно. Системы жизнеобеспечения тоже вносят свою лепту. Поэтому, даже если двигатели идеально синхронизировать по всем параметрам, обеспечить нулевой момент сил они не смогут.

— Если слегка наклонить сопла вовне, момент сил уменьшится, соответственно, паразитная часть тоже.

— В верном направлении идёте, дорогой товарищ! — восклицаю пафосно и снова жду.

— А нельзя вектора тяги совершенно точно нацелить в центр тяжести?

— Нельзя. Я ж сказал — центр тяжести гуляет. Это ещё одна проблема, которую надо решать. Или нейтрализовать последствия. Например, при заваливании модуля от несимметричной тяги включать боковые ориентационные движки. Но вполне вероятно, существует метод стабилизации центра тяжести модуля. Возможно, есть простой и надёжный способ сохранения строго вертикальной ориентации модуля.

— Вы о создании момента инерции вращением? Какой-то части модуля?

— Да. Заодно изучи эффект Джанибекова. Катастрофа при заданных условиях модулю не грозит, но помнить о нём полезно. К тому же вращение может искажаться прецессией. Малоприятный для экипажа эффект.

Не знаю, справится ли, но как студенту, изучающему физику и устройство космических аппаратов, ему полезно будет. Я же преподаватель, мать его…

Напоследок пытаюсь мотивировать:

— У нашей новой ракеты-носителя будет главный конструктор, у новых двигателей — тоже. Тебе решать, получишь ли ты лавры главного разработчика лунного модуля или какой-нибудь малозначительной педальки к унитазу. Есть варианты хуже, — предупреждаю негативную реакцию на второй вариант. — Ничего не сделать и остаться непричастным к огромному и важному делу, которым после всю жизнь имеешь право гордиться и рассказывать даже внукам.

Надоел он мне, а что делать?