Стена

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Я пролежала в постели два или три дня. Наш городской доктор был в отъезде, и Мэгги привела приятного молодого врача с круглым невыразительным лицом и умными глазами, скрытыми под очками в роговой оправе. Он знал о неприятностях Артура — да и кто, собственно, не знал? — и, будучи мудрым человеком, решил разговорить меня.

— Почему бы не обсудить все это? — предложил он. — У меня сложилось представление, что вы слишком долго держали все в себе. Потому-то и получилась такая вот разрядка.

И я выговорилась. Рассказала ему практически все—с некоторыми оговорками, — начиная с того самого утра, когда мы с доктором Джеймисоном сидели в ожидании у начала верховой тропы, и кончая арестом Фреда Мартина. Затем довольно робко поведала ему кое-что и о странных звонках в Сансете. Казалось, его это заинтересовало, но отнюдь не удивило.

— Было бы сущим идиотизмом, — заметил врач, — считать, что нам известно абсолютно все о нашей вселенной. — И добавил, поднимаясь на ноги: — Когда-то у меня была старенькая бабушка. Столь же умная и проницательная, какими их обычно изображают; но если бы я сказал ей, что могу покрутить телефонный диск и услышать какого-нибудь человека, обычным голосом разговаривающего где-то в Москве, она бы тотчас послала за проповедником, чтобы тот прочел надо мной молитву.

Он ушел, оставив меня в замешательстве, но в то же время и успокоившейся.

Я быстро поправлялась. Мэгги усиленно пичкала меня и ухаживала, а в промежутках восстанавливала в доме некое подобие порядка. Мое психологическое состояние тоже улучшилось. Я стала меньше нервничать и дергаться. Теперь, увидев все это дело в более ясной перспективе, я была уверена, что Аллен невиновен. Зачем ему было убивать Джульетту? А если бы он сделал это, зачем ему было оставаться на острове? Он запросто мог скрыться, но, по-видимому, даже и не помышлял об этом.

Артур заехал навестить меня. Выглядел он получше, хотя все еще негодовал по поводу шутки, которую сыграла с ним Джульетта. Но обыск, учиненный в их бывших апартаментах наверху, озадачил его.

— Что там искали? — спросил он. — Там же не было ничего ценного, правда?

— Не было, если только Джульетта что-нибудь туда не засунула, — ответила я. — А она вполне могла, сам знаешь. Время от времени она сюда заглядывала и совершала обход всего дома.

— И что же она могла туда положить?

— Ну, возможно, какие-нибудь документы.

Он улыбнулся.

Все еще играешь роль детектива в юбке! — заметил он. — О каких документах ты говоришь?

— Допустим, она все-таки развелась с Фредом. Должно же у нее было иметься какое-то документальное подтверждение этого, ведь так?

Вид у Артура сделался печальный— так случалось всегда, стоило напомнить ему о Джульетте. Но он все-таки постарался сосредоточиться, мысленно вернувшись в те почти забытые годы, которые он прожил с ней.

— Не могу сказать с уверенностью, — заговорил он. — Кажется, припоминаю что-то в этом роде. Плоская жестяная коробочка с замочком. Я и видел-то ее всего раз или два.

— Она забрала ее с собой?

— Видимо. Все остальное она ведь забрала!

— Но тогда где же эта коробочка, Артур? При ней ее не было. И в ее городской квартире— тоже, я там все осмотрела. Здесь ее несомненно нет, хотя кто-то, возможно, думал иначе.

— Но кому могли понадобиться эти документы?

— Например, Фреду Мартину.

— К чему было Фреду охотиться за подобными вещами? Она ведь умерла, Марша. И больше не представляла для него угрозы. Он был в безопасности—по крайней мере, сам он так считал.

Но факты были налицо. Да, Артур мог криво усмехаться над тем, что он называл «документами», и над моими «детективными» стараниями. Но не мог отрицать того, что кто-то неизвестный что-то искал с упорством маньяка—в Сансете, в квартире Джульетты, а теперь и здесь, в нашем доме.

— Если это «что-то» вообще существует, — заключил он, — то это определенно представляет большую ценность. Ее самой уже нет, а эта штука по-прежнему очень важна. Будь я проклят, если могу додуматься, что это такое.

Несколько последующих дней, небогатых событиями, я провела в своей голой комнате— ковер был сдан на хранение, занавески сняты, и легкий ветерок, когда он вдруг задувал, горячим дыханием струился с каньонов, как мы называем наши нью-йоркские улицы. Правда, одно событие все же произошло, хотя и не оправдало моих ожиданий.

Приехала Мэри-Лу: проверить, удобно ли устроился Артур, затем она навестила меня и принесла

с собой букет роз— как я понимаю, в знак извинения за свои былые подозрения.

— Я была такой идиоткой, Марша, — сказала она, глядя на меня трагическими глазами. — Наверное, я слишком близко к сердцу все это принимаю. Я всегда обожала его, а когда эта женщина вернулась… Он презирал ее, Марша. Теперь я это понимаю.

— Я не стану сообщать это полиции, — шутливо предупредила я ее.

Однако со свойственной ей способностью изумлять меня, перед уходом она сообщила, что Дженнифер Деннисон находится в городе, в Палас-отеле; и после того, как Мэри-Лу удалилась, я позвонила в этот отель. Казалось, Дженнифер удивилась и не слишком обрадовалась, когда я назвала ей свое имя.

— Я думала, все уже закончено, — пропела она. — Разве они не арестовали кого-то там?

— Да, арестовали. Я и не пытаюсь втянуть вас в это дело, миссис Деннисон. Просто хочу выяснить кое-что, для себя лично.

— Но я на самом деле ничего не знаю, — возразила она.

Судя по всему, она действительно ничего не знала— что я и поняла, убедив-таки ее прийти. Мэгги проводила ее ко мне в комнату, и она вошла— миниатюрная блондинка ближе к сорока, спокойная и холодная— такими холодными в жару способны казаться только блондинки.

— Мне очень жаль, что вы больны, — изрекла она, обменявшись со мной рукопожатием и оглядев меня. — Разумеется, я не имею понятия, зачем понадобилась вам. Но по крайней мере я здесь.

Она села, достала длинный мундштук— похоже, все подруги Джульетты ими пользуются— и тонкими пальцами вложила в него сигарету.

— Полагаю, речь пойдет снова о Джульетте Рэнсом? — поинтересовалась она.

— Речь пойдет о Лэнгдоне Пейдже, миссис Деннисон, и о постскриптуме к тому вашему письму. — Она заметно встревожилась, но промолчала. — Вы ведь хорошо его знали, не так ли?

— Насколько хорошо люди вообще знают друг друга в этом городе? Просто я видела его несколько раз. Ну и что?

— Он ведь любил Джульетту, да?

— Можно сказать так. Это было какое-то безумное, слепое увлечение. Он ведь вообще-то не пил, но они, наверное, поссорились. Как бы то ни было, в тот вечер… полагаю, вам об этом тоже все известно.

— Я прочла газеты. Вернулась специально для этого.

— Тогда вы знаете столько же, сколько и я, — сухо заявила она.

— Не совсем, — возразила я. — Мне весьма интересно узнать, почему вы предостерегали ее насчет него. Помните, в том письме вы советовали ей быть осторожной?

— В самом деле?

— В самом деле. И отказались дать полиции объяснения по этому поводу.

— А с какой стати? — невозмутимо поинтересовалась она. — Я и так много пережила. Такого рода известности мне больше не хотелось.

— Даже если из-за этого кто-то отправится на электрический стул?

Казалось, это ее удивило.

— К чему такая театральность? — бросила она довольно резко. — Это же абсурд! Возможно, он чувствовал себя оскорбленным, В конце концов, это она довела его до пьянства, да и вообще не слишком хорошо с ним обошлась. Но и только.

Я ей не поверила. Прозвучало это как тщательно отрепетированная реплика. Слишком уж гладко, слишком театрально. Однако обо всем остальном она говорила вполне охотно. Вид у меня, лежащей в постели, был не особенно впечатляющий, но мне показалось, что и я сама, и мой дом вызвали у нее некоторое любопытство.

История была самая обычная— весна, уик-энд за городом, клуб как средоточие окрестной жизни; утром— гольф или катанье верхом, потом ленч и остаток дня— сплошное пьянство. На пиршестве том присутствовали и Марджори с Говардом, и дюжина других людей. Лэнгдон Пейдж появился лишь в субботу, ближе к вечеру— подъехал на машине. Он уже изрядно выпил и продолжал в том же духе все воскресенье. Поначалу он был бодр и весел, как обычно, но по мере того как день клонился к вечеру, становился все молчаливее и угрюмее. Кто-то в клубе поинтересовался у него, где Джульетта, и он ответил, что не знает и знать не хочет.

— Мы любили его, — сказала она. — Он не был постоянным членом компании, если вы понимаете, что я имею в виду, но из-за Джульетты мы часто с ним общались. Помню, Говард Брукс предложил в тот вечер отвезти его обратно в город. Сам он находился в неподходящем для этого состоянии. Но Пейдж отказался.

Миссис Деннисон поднялась, собираясь уходить, и мне показалось, что она как-то освободилась от напряжения.

— Еще только один вопрос, — остановила ее я. — Кто такая Эмили Форрестер? Она принадлежит к вашей компании? Вы ее знаете?

— Эмили Форрестер? — переспросила она и посмотрела на меня с неподдельным удивлением. — Никогда не слышала о ней. Она тоже в этом замешана?

Вскоре она ушла, убрав свой мундштук обратно в сумочку и напудрив нос перед моим зеркалом. Ее роль в этих событиях была незначительна. Да и вообще она, как мне показалось, нигде не играла значительной роли. Она была одной из тех не принимаемых в расчет женщин, которые прилепляются к той или иной компании, завоевывая некоторую популярность, — умная, проницательная, несколько холодная— таких терпят в обществе, но вызвать к себе более сильные чувства они неспособны.

С тех пор я никогда больше ее не видела.

Откинувшись на подушки, я стала размышлять кое о каких вещах, которые она мне рассказала. Говард Брукс был не только участником той вечеринки. Он был другом Аллена. Странно, однако, что имя Говарда снова и снова всплывало… потом еще Марджори, встревоженная и исполненная подозрений, этот круиз «Морской ведьмы» в самый критический момент и визит Говарда ко мне. Что он хотел выяснить в тот день? Знал ли он, что Фред невиновен? Мысленно возвращаясь назад, я все больше убеждалась, что он знал.

На следующий день я поднялась с постели. Врач осмотрел меня с неодобрительным видом.

— Да вы еле на ногах держитесь, — заметил он. — Странное дело. Если б вам надо было вставать и зарабатывать себе на жизнь— тогда бы еще я это понял. Но вы, леди из общества, загоняете себя так, словно вам действительно это необходимо.

— А что такое леди из общества? — поинтересовалась я. — Никогда не понимала, что это означает.

— А вам и не надо это понимать, — весело отозвался он. — Ладно. Давайте-ка измерим пульс.